Но вернемся к более ранним временам. Работая в МИДе (1994-1998), я испытывал некоторые проблемы с публикациями. Как я говорил, существовал неизвестно кем утвержденный режим (скорее всего, СНБ и прочими службами), согласно которому сотрудникам было запрещено публиковать материлы без предварительной читки начальства. Но что мог понять в моих материал филолог-юрист-экономист Останакул Мирзаев, который два последних образования получил, не вкладывая в это сил и желания, и не способный, к примеру, отличить СОП от ВНП, или вычислять индексы себестоимости или пользоваться формулами взаимной сопряжнности А.Чупрова и т.д.? Или филолог Шокасым Шоисламов способен ли был понять мои расчеты, даже если он придумал какую-то «подушку безопасности» для экономики, о чем поведал слушателям в Таджикистане зимой 2009 года во время презентации книги Ислама Каримова о мировом кризисе? Не удивительно, что мои запросы лежали у них на столах, и положительного ответа не поступало – цензоры были не способны воспринять научный текст. В итоге мне приходилось проводить обсуждения на кафедрах нархоза, и через них осуществлять депонирование или публикацию в научных изданиях. А в газеты «БВВ», «Частную собственность», «Банковские ведомости» носил просто сам и оставлял. Не все, но какая-то часть выходила в печать. Правда, о кое-каких статьях Мирзаев пронюхал, правда, чисто случайно.
В 1996 году нас заставили подписаться на издания, мол, таково требование руководства, оказывается, дипломаты обязаны помогать отечественной прессе своими доходами, то есть выплатой части зарплаты через подписку. Конечно, я не собирался выписывать «Правду Востока» или «Народное слово», но подговорил всех на «БВВ», мол, там больше информации. Меня коллеги послушались, и именно они первыми узрели среди всех материалов мои статьи. Потому что только я мог дать сведения об участии Узбекистана в документах СНГ (до этого делал аналитическую справку, и половина информации была взята оттуда). Скажу сразу, ничего секретого не было, поскольку я оперировал данными из сборника СНГ, что публиковал Исполнительный комитет. Но Мирзаев рассвирипел, орал, что это служебная информация, побежал жаловаться Шоисламову. Тот вызвал меня и запретил больше такое вытворять. Пришлось смириться...
Зато мне пришлось потом готовить тексты выступления для руководства. Не скрою, что мной готовились первичные тексты для выступлений Ислама Каримова, премьера-министра, его замов, а также для серенького министра иностранных дел Камилова. Естественно, текст шлифовался-исправлялся, в него вносились дополнения и корректировки, и поэтому я невправе считать только себя автором данных речей. Умение готовить такие выступления я выработал в себе давно – с комсомольской поры. А эту способность, видимо, унаследовал от отца – он тоже писал тексты выступлений для секретарей Куйбышевского райкома партии и Ташкентского горкома. Я же за годы учебы в нархозе писал тексты не только для себя, как председателя штаба «Комсомольского прожектора» (оперативная печать), но и секретарям комбюро факультета (например, для Мухаметшина Игоря, немного для Агзама Бахрамова – будущего хокима-уголовника Самаркандской области). Это, кстати, приметил и один из последних секретарей комитета комсомола ТашИнх-ТашГЭУ Батыр М. До этого он преподавал на одной из кафедр и решил продолжить карьеру на политическом поприще. Это был 1990 год, период поздних демократических реформ Михаила Горбачева. Коммунисты теряли статус и власть, все больше новых сил тянулись занять их ниши, СССР разрушался как карточный домик. Но это не тема моих мемуаров, поэтому останавливаться на этом не стану.
Батыр попросил меня помочь ему написать текст для выступления перед избирателями. «Я собираюсь выдвинуться кандидатом в депутаты Ташкентского горсовета», - сообщил он. Честно говоря, у меня не было особого желания оказывать помощь этому человеку, уж больно ярким карьеристом он мне казался. О таких говорят, что по трупам идти будет, по головам друзей ради своих целей. И почему-то согласился – сам до сих пор удивляюсь этому. Для меня что-то написать – раз плюнуть.
Я ответил, что сейчас занят, но в субботу свободен и прийду. «Встретимся в комитете комсомола», - сказал Батыр. Это означало, что на 7-м этаже административного здания. После пары, которуя я провел со студентами, пришел в административное здание института и заглянул в сектор учета комсомольского персонала. Там сидела симпатичная Карина, которая вела этот самый учет. «Батыра еще нет, но можете подождать», - сказала она мне. Я сидел в ее комнате и болтал. Вдруг Карина нахмурилась и попросила меня:
- Ах, да, я забыла... Кабинет у Батыра открыт, а у меня нет ключа, можете вы посидеть там и посторожить? Там просто бумаги, вещи...
Это было не трудно, и я перешел в соседнее помещение. Вскорее пришел комсомольский вожак. Он гордо и торжественно вкатил в помещение, кивнул мне, типа, привет, потом начал что-то мне говорить, ковыряясь в тумбочке. Но я заметил, что с каждой минутой его голос становился жестче, а движения более резкими и судорожными. Он вскочил и стал уже искать что-то в папках и шкафу.
Я замолчал, не понимая смысл такой реакции – может, что-то сказал не так? Но Батыр сам все разъяснил:
- Алишер, ты ничего не брал?
- Нет, - улыбаясь, ответил я.
Но Батыру мой ответ не понравился, он продолжил рыться в мебели.
- Алишер, если ты взял, то лучше положи на место! – сердито сказал он.
Если первые слова мной были восприняты как шутка, то это предложение меня сбили с толку. Чего я мог взять и что я должен положить обратно?
- Я ничего не брал...
- Слушай, Алишер, это не шутки, верни на место вещь...
Тут я разозлился: меня обвиняли в воровстве, причем того, чего я сам не знал.
- Батыр, если я что-то взял, то скажи мне, что именно. Может, эта вещь действительно у меня, и тогда я тебе ее верну, - злым голосом произнес я.
Батыр выскочил из кабинета и забежал к Карине.
- Почему у меня в кабинете посторонние?
Ух ты, я уже посторонний? Я, который столько лет провел в комитете комсомола, стал посторонним? На это Карина с удивлением ответила:
- Там Алишер, я сама попросила его посидеть там, чтобы посторожить вещи...
- Посторожить? – орал Батыр. – Да у меня пропала комсомольская печать!
Пришла очередь удивляться Карине:
- О чем ты говоришь, Батыр, твоя печать в моем сейфе... Ты сам ее вчера туда положил, - она открыла сейф и показала печать. – Забыл что ли?
Батыр успокоился и вернулся в кабинет. Но я стоял уже у двери и не собирался входить. Во мне все клокотало. Батыр этого не заметил, он только сказал мне:
- Надо же, я о тебе плохо подумал... Ладно, заходи, поговорим о моем докладе...
Я ему ничего не ответил, а только молча развернулся и ушел. В понедельник я поднялся к Карине, достал свой комсомольский билет и, отклеив свое фото, заявил:
- Пока в комсомоле такие как Батыр, мне в этой организации делать нечего...
Вот так я вышел из комсомола, не дождавшись окончания комсомольского возраста. Это была одна из неприятных страниц в моей жизни. Но таких страниц было немало, увы...
Столкнулся и с тем, когда интервьюрованные мной люди вдруг отказывались от своих слов, и я оказывался в положении идиота. К сожалению, на тот момент у меня не было диктофона, чтобы записать и хранить интервью и в случае чего привести доказательства, как это делал мой друг Бобомурод Абдуллев. Он как-то взял интервью у какого-то американца, работавшего в «Интерньюсе» относительно независимого журналиста Руслана Шарипова. Через некоторое время Р.Шарипов был арестован в связи с обвинениями в гомосексуализме, а тот американец вдруг отказался от своих слов, мол, этого он не говорил, это сплошной поклеп. Но к тому времени статья была опубликована, и притензии были предъявлены Бобомуроду. Тот пригласил экспертов, а когда те специально приехали к нему, то поставил им запись на магнитофоне, и люди убедились в правоте журналиста. После они приехали в «Интерньюс» и попросили того американца повторить свою точку зрения, и тот вновь отказался от своих слов. Тогда ему прокрутили запись, и лицо отказника вдруг вытянулось, в глазах появилось смущение и расстерянность – он не ожидал такого контраргумента – себя же не обманешь. Потом начал лепетать, типа, ах, да, я вспоминаю, что-то такое я говорил... Бобомурод заставил его в ту же минуту дать опровержение своему прежнему заявлению и распространить его по всем организациям, куда ранее отправлял свой протест.
Увы, в этом смысле я был полным лопухом. Первый раз я лопухнулся с Мусаевым Баходиром, социологом. Меня попросили сделать интервью с журналистами и специалистами о роли и значении цензуры. Я обзвонил своих знакомых, попросил их высказаться. И те без проблем ответили мне, правда, попросив не называть их имена, а дать только псевдонимы. Я так и поступил. Мусаев вначале отнекивался, мол, не готов, не знает, что сказать и вообще это не его тема, и он не связан с журналистикой. А потом сам перезвонил мне и сказал, что согласен. Не знаю причины его неожиданной перемены. Я переписал его слова на листок и вставил в текст. Вскорее статья была опубликована, а затем даже перепечатана в каком-то казахстанском журнале (по-моему, его издавал Евгений Жовтис). Его я случайно выудил на одной из конференции в Алмате. Я показал Мусаеву и тот обрадовался, мол, меня цитируют, помнят, взял номер и снял копию, чтобы показать своим знакомым.
Но каково было мое изумление, когда он вдруг стал отказываться от своих слов, мол, такого не говорил, Таксанов все приплел. Тогда я впервые столкнулся с подобным фактом, и был сильно озадачен. Второй случай не заставил себя долго ждать – в газете «Частная собственность» вышла статья «Источник мутной информации», в котором редакция обвиняла меня в том, что я приписываю сотрудникам газеты слова, которые они не говорили. Речь шла о Натальи Ким, старушке, которая работала в редакции в качестве корреспондента. Об этом мне сказал Константин Мосин, который принес газету и показал на заметку, я бы сам, если честно, никогда об этом не узнал бы и не обратил внимание на это опровержение.
Я же расскажу, как все было дело. Однажды (дело было в марте-апреле 2004 года) пришел в здание Госкомимущества и встретился со своей коллегой Эмилией Ли, с которой работал прежде в «БВВ» и «Деловом партнере». Этой женщине я доверял и доверяю сейчас, считаю ее порядочной и умной. Я попросил ее дать свою оценку о цензуре, поскольку хотел подготовить материал для програмы «Камел» (Центрально-азиатский электронный медиалисток), и та не стала отказываться, ответила на вопросы, но попросила поставить псевдоним. В это время зашла Наталья, которая все слышала, и заявила, что тоже не прочь высказать свое мнение. Отказать в просьбе я не стал и записал ее слова – мне-то было лучше, чем больше интервьюрованных лиц, тем сильнее материал.
- Вы какой псевдоним поставите? – спросил ее я.
Но Ким ответила с какой-то гордостью и чванством, мол, она уже пенсионерка, ей боятся нечего, она за себя способна постоять, поэтому пускай стоит ее настоящее ФИО. Я только пожал плечами: хозяин – барин! К счастью, свидетелем всего этого была Эмилия, иначе мне точно некого потом было призвать в подмогу.
Так вот, эту статью, вышедшую в Интернете, озвучила в одной из передач радио «Озодлик». Спецслужбы Узбекистана выразили свое возмущение, типа, все это фигня-лейся-грязь и стали искать тех, у кого я брал интервью, видимо, чтобы выпотрошить кишки. И лишь Мусаев и Ким выступали с подлиными фамилиями, и их, скорее всего, вызвали на «ковер». Могу предположить, редакторшу «Частной собственности» Лидию Петровна Резникову поставили по стойке «смирно», а та, разъяренная, требовала пояснения у «Озодлик», мол, Ким интервью для радио не давала. Радиостанция указала на источник информации – на мою статью. Тут Ким совсем перетрухала и заявила, что Таксанов все приврал, ничего я ему не говорила, все списано с потолка. Короче, оболгали и подставили бедную женщину.
Тогда я этого не знал, и со спокойной совестью пришел в редакцию, чтобы дать новый материал. Я позвонил Резниковой с бюро пропусков, но ее телефон был занят, и я перезвонил заместителю – Эмилии Ли. Та заказала пропуск. Я поднялся на лифте на 7-й (или 11-й этаж – точно не помню), двери открылись и я чуть не столкнулся носом к носу с Эмилией. Как я понял. Она специально стояла у лифта, ждала меня и предложила переговорить на лестничной площадке. У нее был встревоженный вид.
Я не стал спорить, понимая, что есть на это какая-то причина.
- Тебе лучше здесь не показываться – Лидия Петровна вся в бешенстве, - сказала мне Ли, оглядываясь, словно нас кто-то хотел послушать. – Всполошилась из-за того интервью...
- Какого? – не понял я. Об этом материале, честно говоря, совсем забыл.
Эмилия рассказала, что произошло за это время. Оказыватся, Наталья дала письменный отказ от своих слов, вместе с редакторшей они обскакали начальство и заверили в лжи Алишера Таксанова. Я был потрясен.
В этот момент мимо проскочила Ким. Увидев меня, у нее округлились глаза, она юркнула в дверь.
- Пошла докладывать, - с презрением процедила Эмилия. Она как в воду глядела. Потому что я ушел, не желая разбираться с редакторшей, которая не имела никакого отношения к моей статье, а Эмилию вызвала к себе Резникова. Кричала как резанная свинья (так мне передала сама Эмилия), мол, какое имела право ее заместитель выписывать мне пропуск, типа, это превышение служебных полномочий, злоупотребление властью, она запустила шпиона-диверсанта в здание. «А вдруг Таксанов пронес бомбу?» - орала Лидия Петровна, хотя раньше я приходил в Госкомимущество только с бумагами, и у нее не было оснований подозревать меня в терроризме.
Короче, Эмилию уволили. Из-за меня, естественно. Так что я перед ней чувствовал свою вину. Потом редакторша пыталась дозвониться до меня и потребовать ту статью на читку. Да только в тот момент у меня самого ее не было – я же написал и отправил, а копию просто не стал сохранять, о чем потом пожалел. Видимо, не дождавшись от меня материала, редакция от отчаяния или вынужденности как-то среагировать в августе 2004 года опубликовала статью, мол, некий Таксанов является источником мутой информации, а в Узбекистане реформы идут полным ходом и осталось совсем немного до Великого будущего, о чем вещает нам всегда Ислам Каримов, короче, бла-бла-бла труля-ля... Такие как я мешают народу видеть свое счастье... Интересно то, что моя статья была опубликована в апреле, а реакция на нее «Частная собственность» выдала в августе – позднее зажигание...
Ким я пару раз встречал в метрополитене, но не общался с ней – я слишком презирал, чтобы даже выяснить причину ее трусости. Видел и Лидию Петровну на каких-то мероприятиях, однако тоже никогда не здоровался и обходил ее стороной. Эти люди, в том числе и Мусаев, выпали из моего жизненного пространства, стали тенями...
Вообще публиковаться в Узбекистане людям, которые не работают профессионально, было чревато последствиями, и это я убедился не только на примере МИДа. Восемь месяцев я оттарабанил в Национальной компании «Узбектуризм», и там столкнулся с фактом нетерпимого отношения к публикациям на тему о туризме. В газете «Ташкентская правда» летом 1998 года вышала статья о перспективах и проблемах туризма. Ничего такого, чтобы могло возбудить власти, там не было. Более того, информацию я брал из статистики, расчеты делал сам, а выводы основывал на собственных наблюдениях. То есть материалами «Узбектуризма» не пользовался.
Однако председатель Бахтияр Хусанбаев имел иное мнение. Он вызвал меня в кабинет и орал, буквально хрипел от возмущения, разбрызгивая слюной как верблюд:
- Ты кто такой? Ты как вообще попал сюда? Кто тебя протолкнул в «Узбектуризм»? Кто тебе дал право писать о туризме? Ты хоть одного туриста сюда привел?
Трудно было сказать на сей счет. Я работал в МИДе и способствовал тому, чтобы интерес к моей стране рос у иностранных граждан, и это как бы тоже влияло на принятие решения ими приехать в Узбекистан. Конечно, сам я не работал в турфирме и не продвигал турпродукты, как это должно быть. Однако мои материалы были основаны как анализ статистической информации, а не как результат работы с туроператорами или турагентами, и здесь не было необходимости непосредственно тащить за шкирку интуристов и гостей. Уже по тону председателя я понял, что он не желает слышать мои ответы и контраргументы, ему хотелось моей крови. К счастью, за меня заступился его заместитель Мурадулла Сагдуллаев. Но удержать в компании ему оказалось не по силам. В сентябре была аттестация, естественно, я ее не прошел и меня перевели в Ассоциацию частных туристских организаций (АЧТО) – новую структуру в сфере туризма.
Эх, не стану рассказывать, как я провел там время. Я всего лишь один месяц пробыл в ассоциации, которая располагалась рядом с гостиницей «Саехат», и ушел. Потому что работать в г-ном Ровшаном Курбановым, возглавлявшим АЧТО, но себя везде представлявшим как заместитель министра туризма, было сложно. Я, во всяком случае, не выдержал его агрессивного тона, раздражения, наглости, чванства, пренебрежения к людям, и при первой же возможности перешел на другую работу. К октябрю 1998 года меня пригласила Эмилия Ли, которая разыскала через знакомых телефон и позвонила. Я пришел в редакцию «Делового партнера», и там она предложила мне поработать в этой газете.
Впервые мне предложили заняться тем, к чему я готовился столько лет. Упускать такую возможность я не хотел, и, естественно, сразу согласился. Исмат Хушев принял меня в своем кабинете. Войдя к нему, я первым делом узрел большую фотографию, где Хушев был запечатлен с Исламом Каримовым, пожимающим друг другу руки. Незаметить этого было невозможно – фотография в рамке была поставлена так, что любой обратил бы на нее внимание. У самого Хушева в кабинете стоял компьютер, на котором он не умел работать, причем это в то время, когда журналисты занимали очередь на старых компах, чтобы в «Лексиконе» набрать текст.
- Читал – знаю, - начал говорить мне Исмат Махмудович, предлагая рукой сесть в кресло напротив его стола. – Буду рад, если вы поработаете у нас. Ваши статьи на экономическую тему просто замечательны. Предлагаю вам должность заведующего отделом. А также хорошую зарплату и премии.
Вообще-то у него была такая кадровая политика: предлагать все – и ничего не давать, на обещания был большой мастер. Например, он катался на автомобиле, говорил через сотовый телефон – все оплачивалось редакцией, тогда как мы делили проездные: один месяц одним журналистам, другой – другим. Редакция делилась по языковому направлению: русская редакция, узбекская и английская. Часто материалы с русского языка переводились на английский или узбекский, иногда брались перепечатки из других изданий (Хушев страшно это любил и ставил чужие материалы в ущерб собственным журналистам). Сам же Исмат Махмудович готовил первую – официозную полосу «Делового партнера», и там всегда были фото Ислама Каримова (фото он покупал у «УзА»шников). Этим самым Хушев хотел вновь расположить к себе президента, получить от него весточку на повышение или надежду занять если не должность в аппарате главы государства, то хотя бы редактора «Халк сузи» - «Народное слово». О своих амбициозных планах и не скрывал, все знали о его мечтаниях (и поэтому были немало удивлены, когда вдруг Хушев эмигрировал за границу и получил статус политбеженца – ведь он был поклонником и сторонником Ислама Абдуганиевича).
Я тогда не отказался от предложения поработать в издании. Правда, несколько озадачился, когда Хушев предложил написать мне два заявления – один о приеме на работу, второй – об увольнении. «Такова моя политика, - пояснил он. – Я даю работу, но могу ее и отнять. Если согласны, то принимайте такую мою установку, если нет – то не держу вас у себя». Я пожал плечами и выполнил эти условия. Поэтому не удивлялся в дальнейшем, когда через несколько месяцев вышел приказ о моем увольнении не только с должности заместителя редактора, но и вообще из «Делового партнера». Это было из-за того, что я в июне 1999 года съездил в Латвию и взял интервью у высоких лиц этой страны. Хушев или обиделся, что я не взял его с собой, или ему на это указали спецслужбы, к которым он прислушивался и чьи приказания выполнял с особой охотой. Итак, он подписал приказ о моем увольнении в июне 1999 года, но я с июля уже начал работать в «Бизнес-Вестнике Востока» в качестве обозревателя.
Хушев иногда печатал меня, на этом настаивала Эмилия, которая по том опять стала заместителем редактора. Сам же Исмат старался торпедировать мои материалы. Но тогда меня это уже мало волновало, я с удовольствием окунулся в новый коллектив.
Редакция «БВВ» была уже новой к моему приходу. Вообще, от былого величия газеты ничего не осталось. Ушла Галина Чебакова, вместе с ней укатили другие журналисты (причем многие уехали в Россию), распались все коммерческие структуры, которые функционировали при ней. Хотя не скажу, что теперешний журналистский состав был слабым. Такие «гиганты журналистики» как Альфред Баранов, Владислав Поплавский или Ирина Гребенюк чего стоили – вот у них было чему поучиться. И все же... остался дух распри и интриг. Вообще-то это уже сверху было написано, что «БВВ» всегда будут сотрясать внутренние разборки, интриги, подставы и многое другое. Это было до меня, при мне и после меня, несмотря на то, что был изменен собственник. Коллектив менялся, но атмосфера сохранялась прежней.
Редактором в 2000 году была Люба Эберзенок (при Чебаковой являлась заместителем). Она курила и материлась, что даже у ямщика могли покраснеть уши. Иногда она выходила в коридор и отчитывала кого-то, используя ненормативную лексику, и все шедшие по коридору в этот момент замирали как от столбника. Не каждый верил ушам, что симпатичная на вид женщина изрыгает сквернословие. Впрочем, я к тому моменту уже привык к подобному, и на это никак не реагировал, ну, выражается баба – и что с нее взять? Только у Любы была какая-то нетерпимость к Константину Мосину, и при случае сделала так, чтобы тот уволился. А мне было жаль – Костя для меня являлся отличным собеседником и понимающим парнем, хорошо писал и к тому же защитил кандидатскую по педагогике (специальность – реклама). Правда, он себе работу нашел, и не плохую. Я же считал, что редакция потеряла, выбросив его.
Следует заметить, что в редакции не всегда стояла благоприятная погода и хороший климат, были какие-то подводные течения, но я старался находится выше всякой мышинной возни, и может благодаря этому усидел дольше, чем некоторые остальные. Весной 2000 года ситуация изменилась: Эберзенок вступила в конфликт с одним из учредителей газеты - Вадимом Сиротиным, который к этому времени сумел утвердить себя в качестве заместителя редактора по экономике. Вообще-то по специальности он был строителем и никогда не писал статей (во всяком случае в «БВВ», даже его заметку о его поездке в Швейцарию подготовила одна из журналистов), зато считал себя стратегом газетной бизнес-индустрии. Он навязал нам идею, что журналисты обязаны писать материалы под заказ, то есть проплаченные статейки. То есть неси рекламу или пиши статьи о ком-то, который внесет в кассу бабло. Понятно, что журналистикой как таковой уже не пахло, газета тихо превращалась в пи-ар-издание. Потом Сиротин такую же методику применит и к журналу «Экономический вестник» при Минэкономики, где аспирантов и прочих кандидатов на соискание ученой степени заставит платить за собственные статьи. Может, так оно и правильно для самофинансирующего издания, но журналистам это претило.
Мы работали с информацией, готовили аналитику, и это нас увлекало. А бегать за деньгами, искать богатеньких рекламодателей и себя-пиаристов было не с руки, честно говоря, ниже достоинства.
