Пройти в здание оказалось делом не простым. Я был подросток и, естественно, никаких документов мне не полагалось – ни удостоверения, ни паспорта. И поэтому милиционер, стоявший у вахты, не впускал меня. «Иди в отдел пропусков», - сказал он мне. Я потопал туда, но и там мне какая-то строгая женщина заявила, мол, без документа не оформит на меня пропуск. Странные люди, словно не знали, что в моем возрасте иметь документы – это нонсенc! Уж не свидетельство о рождении им приносить? Или папино служебное удостоверение инструктора ЦК Компартии предъявлять?
В итоге пришлось не солоно хлебавши возвращаться домой. Каким я был злым в тот момент – трудно себе представить. Мой первый же поход в редакцию оказался неудачным. Об этом я и заявил отцу. Тот обещал разобраться, и уже на следующий день мне звонил Шуф:
- Слушай, старик, короче, я промашку дал, не учел твой возрастной коэффициент. Поэтому внес тебя в список юнкоров. На посту заявишь свое имя и фамилию – пропустят. Давай, старик, жду тебя.
На следующий день сразу после уроков я поехал в редакцию. Доехал на трамвае до ЦУМа, а оттуда пешком добрел до многоэтажного здания. Милиционер проверил мое ФИО на списке, что лежал у него под стеклом на столе, и пропустил. Я сел в лифт. Нужно сказать, что в тот момент ничего не понимал в лифтной системе: нажимаю на 7-й этаж, а лифт едет до третьего или пятого, потом входят другие люди в кабину, нажимают на свои этажи. Мне бы подождать, и ехать дальше. А я решил, что сломал что-то, вышел и пешком поднялся до редакции.
Павел Шуф сидел в отдельном кабинете. Это был мужчина лет сорока, невысокого роста, со светлыми и, по-моему, кучерявыми волосами. Писал, как оказывается, он на пионерские темы, издал пару книг, и считался детским писателем. Честно скажу, ни одной книги я его не прочитал ни до и ни после – не моя тема, я не интересовался, как ни странно, пионерской жизнью, будучи пионером. Мне казалось это скучным занятием.
- Прочитал я твои опусы, старик, скажу тебе, не разочаровал ты меня, но не и окрылил. Пишешь фантастику, это похвально, но не актуально, - начал свою беседу Шуф. – Сейчас все фантазируют, и ты не последний в очереди. Но знаешь ли ты, что фантастика – ныне не наш интерес? Было недавно исследование, и выяснилось, что писать о будущем, о космосе и инопланетянах значительно проще, чем о реальной жизни, о сегодняшних героях. Ты многое повествуешь о контактах с иным разумом, а о проблемах сегодняшнего дня упускаешь...
- Это же о чем? – удивился я. Никак в толк не включал, о чем это мне тут твердят.
- О том, что коммунизм строить надо, и как не вы, будущие строители, должны думать об этом, - отвеал Павел. – Ты заваливаешь меня историями об иных цивилизациях, когда страну, старик, нужно проднимать, бороться с империализмом, смотреть в светлое будущее. Ты, пионер, обязан осознавать свою ответственность перед страной...
- Я осознаю, - пролептал я в ответ, ошеломленный речью писателя.
- Нет, не осознаешь, и поэтому пишешь на отвлеченные темы. Контакты с инопланетным разумом, - это дело будущего, а мы должны думать о настоящем, - продолжал твердить Шуф. – Так что заканчиваей свои фантазии, берись, старик, за реальные дела. Опиши мне реалии сегодняшней пионерии...
Но нужно сказать, что фантастику он опубликовал – 5 января 1980 года в газете «Пионер Востока» вышел рассказ «Контакт не состоялся». Ничего особого в произведении не было: сидят инопланетяне в «тарелке», смотрят, как дети играются со снежками и дмают, что они воюют, хотят вмешаться, однако инструкции не позволяют, в итоге они улетают с Земли. Примитивный сюжет, а чего можно ожидать от семиклассника? Это была моя первая публикация, и я до сих пор горжусь тем, что взялся за ремесло писателя (точнее, журналиста).
И как всегда, вслед за публикацией пришла слава. В школе тыкали на меня пальцем, а одноклассники говорили: «Ну, ты даешь! Классно написал!» А потом завалили меня письмами. В газете было указано: «Алишер Таксанов, 7 «А» класс, школа № 64, г.Ташкент» - этого было достаточно для почтовой службы, чтобы меня отыскать. И 112 писем пришло в школу. Мне классная учительница - биологичка Зинаида Ивановна Ким уже устала передавать мне кипы писем. Писали всякое, типа, понравился рассказ, давай дружить. Вначале я отвечал, а потом это стало невмоготу – 112 писем! А потом идут ответы – и на них следует тоже отвечать! Я чуть не лопнул тогда и пожалел, что там был адрес школы. Слава богу, больше писем не поступало. Зато переписывался с какой-то девченкой из Канимехского района, которая подписывалась Зауле, но о себе говорила как Зоя. Меня вместо Алишера называла Алёша, чем сильно бесила. Потому что у меня было имя А-ли-шер, а не Алёша, и я ей об этом писал и просил называть правильно. Но та продолжала называть меня в русской интерпритации.
Но фантастика оказалась последней, что пропустил Шуф, дальше он требовал «реалии пионерии». И я взялся описывать то, о чем не имел никакого представления. Приносил завотделу рассказы о своих сверсниках. Некоторые он читал и сразу возвращал, мол, не интересно, а некоторые брал. В итоге 2 марта вышел рассказ «Языковед» и 15 марта «Изобретатель летающих мячей» (этот же рассказ чуть ранее – 8 марта был опубликован в «Учителе Узбекистана»). 26 августа газета «Пионер Востока» отпечатала последний рассказ «Гипнотизер», и Павел Шуф заявил, что существуют лимиты на публикацию: не более трех рассказов в год от одного автора. И я свой уже перешагнул. Так уж получилось, что в это издание я вернулся в 1985 году, будучи студентом, и опубликовал тот рассказ, который был запрещен Шуфом.
Рассказ назывался «Периметр». Это история про двух пацанов, которы беседовали на возвышенные темы, говорили о теории вероятности, а между тем не сумели решить задачку по геометрии – не знали, что такое периметр. Этого не знал и сосед-аспирант. Нужно сказать, что рассказ основывался на реальных событиях. Дело в том, что я и мой одноклассник Сергей сидели у меня и говорили о космосе, и пришел сосед Баходир Абдураимов, младше нас на два года. Попросил помочь решить с задачей. А мы не знали, что такое периметр. Пошли к соседу Хайритдину Хамидову, который учился в пединституте и был авторитетным во дворе среди молодежи, и он не знал, что подразумевается под этим словом. В итоге его братишка Фазлиддин, учившийся в школе с физико-математическим уклоном, мне сказал, что это такое и с чем его едят. Рассказ был веселым и поучительным, одним из удачных, как я считал.
Но это было лишь мое мнение. У взрослых было иное: Шуф, прочитав, заявил:
- Твой рассказ антисоветский...
- Чего-чего? – поразился я.
- Ты пишешь о том, что советские пионеры не знают, что такое периметр. И что аспиранты тоже не знают. Этим самым ты, старик, подставляешь советскую школу... Открытым текстом заявляешь: в советских школах и вузах учатся идиоты! Вот даже я знаю, что такое периметр (мне тогда хотелось подколоть, мол, после того, как прочитал мой рассказ? – но сдержался). Так что, старик, спрячь эту чепуху и никому не показывай, а то и твоего отца привлекут за антисоветские материалы...
У меня язык отнялся от изумления, и возразить было нечем. Тогда я был не готов к спорам на политические темы. Видимо, мое незнание термина «периметр» могло означать исключение из пионерии как врага Советской власти. Пришлось забирать рассказ обратно. Но выбросить в мусор мне не позволил папа, сказав, что рассказ хороший, мол, сохрани. И я его сохранил, и даже опубликовал 16 февраля 1985 года в том же «Пионере Востока». Рассказ понравился новой сотруднице Галине Галимовой (дочери знаменитой поэтессы Зои Тумановой), и она пустила в печать, правда, сократив его. Но это было уже неважно. Она же и опубликовала рассказ «Супермен» 5 января 1985 года.
Павла Шуфа я встречал пару раз, но уже мельком. Я попросился в отдел пионерской работы, так как после той встречи не было желания видеть заведующего литературой в газете. Но и в пионерском отделе не получил удовлетворения: я должен был писать о буднях пионерии, что было мне абсолютно неинтересно и, если честно, на общественную жизнь хотел плевать (меня иногда за это Зинаида Ивановна называла «индивидуалистом», «эгоистом», «единоличником», и это было неправда, просто я не хотел один делать то, что не хотели делать другие – почему я должен был рисовать стенную газету? А другие чем лучше?). Меня бесили всякие там сборы и собрания, политинформация и субботники – я был далек от идеалов социалистической демагогии и бесплатного труда. Несколько раз приносил в редакцию материалы, написанные не от души, а лишь бы отделаться, и все они браковались, к моей тайной радости. Тогда меня не тянуло в журналистику, я предпочитал художественную литерату, причем узкой специализации – фан-та-сти-ка.
Но не хочу негативное, особенно за спиной говорить о Шуфе, мужик он не плохой, со своими идейями, верил во что-то, а потом... эмигрировал в США, заявив, как мне сказали те, кто с ним работал, что его как сторонника дел пионерии и комсомола преследуют в Узбекистане, и он получил политическое убежище. Правда, в 1982 году он опубликовал в журнале «Молодость» мой юмористический рассказ «Победителю ученику от побежденного учителя», и на этом наше сотрудничество завершилось. Правда, тогда я получил впервые гонорар в сумме 5 рублей – вот уж был горд! Объелся мороженым!
И опять большой отрезок времени в моей жизни – это писанина в стол. Но в восьмом классе немного ситуация изменилась. Однажды на уроке математики я писал фантастический рассказ (страшно не любил алгебру с геометрией и поэтому занимался посторонними делами). Тут меня вызвали к доске, и пока я бился там с формулами, мой сосед по парте Дима Журбас взял мой листок, прочитал и... дописал свою версию. Потом он передал его Рашиду Хашимову, и тот что-то дописал. Рядом сидевший Андрей Бойко выхватил у него листок, прочитал и вписал свое видение на событие в космосе, которое я начал в рассказе.
Когда я вернулся обратно, то мой рассказ был готов. С изумлением я прочитал и не знал, смеятся ли мне от того, что там написали товарищи, или плакать, потому что сюжет был подвергнут осмеянию. Но чувство юмора взяло вверх, и я улыбнулся. И тут мелькнула мысль: ох, можно же писать совместно, кто-то начинает, второй и третий продолжает, а четвертый завершает, и никто не знает, что будет и чем закончится! Моя идея понравилась друзьям, и мы стали строчить. Исписанное за день я перепечатывал на бумагу, потом бюрюшеровал, и получалась книга-журнал. Там все было: о нашем классе, о приключениях отдельных ребят и девочек, фантастические истории, стишки. Читали в параллельном классе, в старших и младших. Мы выпустили семь изданий по 60-100 страниц каждая, и ни один экземпляр не сохранился, увы. А впрочем, там была сплошная ерунда, понять могли только подростки с соответствующим уровнем развития, для взрослых это была полная чушь.
Вскоре наш квартет распался. Но писать я продолжал только с Димкой. В 10-м классе накатали фантастическую пародию «Пришельцы с Крабовидной туманности или гибель мафии» - это история о двух пиратах с Марса и болванах в спецслужбах (перечитывая сегодня, мне почему-то видятся наши чекисты!). Потом взялись за детектив «Шпионка из Амстердама», но не дописали до конца, хотя действие намечалось неплохим. В планах была и вторая часть «Пришельцев», но дальше описания сюжета дело не дошло. Дальше вуз и армия для Димы, а писать одному мне не хотелось.
С 9-го класса я стал немного заниматься журналистикой, но это все было несерьезно. Более-менее она пошла уже в вузе. Я учился в Ташкентском институте народного хозяйства, и был избран уже на 1-м курсе редактором стенной газеты «Комсомольский прожектор». Там пришлось писать статейки на разные темы, рисовать шаржи. Тихо-тихо и я втянулся в космомольский процесс, поскольку штудировал тома Маркса и Энгельса, Ленина и прочих коммунистических вождей и теоретиков, изучал историю КПСС. С одной стороны, я получил хорошие знания в области экономики и политики коммунизма, а с другой во мне проснулся максимализм, и он испортил мне отношения со многими сокурсниками. На меня смотрели как на психа, который хочет устроить коммунизм на факультете, я требовал многого от себя, но и от других. Теперь остается сожалеть о том, что многое мной было сделано плохо и неправильно. И это стало мне потом опытом в том, что насилием и принуждением не принесешь никому счастья. Видимо, через это следует пройти, чтобы понять свои ошибки.
А тогда я стал писать и для институтской газеты «Иктисодчи» - «Экономист». Первая статья «Хвостистам – бой!» (увы, заголовок придумала наш редактор, у меня было иное название) от 20 января 1985 года был типичным отчетно-пропагандистским материалом. Хотя он был стандартным для того времени. Юмористическим был рассказ «Критикан», в котором я изобразил одного из преподавателей факультета, достававшего нас своими придирками, рассказ вышел 30 сентября 1986 года. Далее были рассказы «Из жизни студента», «Стипендия», а также опять таки пафосные материалы «Пример Игоря», «От формализма – к делу», «Актуальное интервью», «Коллектив выбирает ректора», правда многое я писал, уже будучи преподавателем ТашИНХ.
В 1986 году было короткое сотрудничество с газетой «Вечерний Ташкент», там опубликовали несколько моих фантастических рассказов («Легенда о карнозавре», «Встреча на Джомолунгме», «Эксперимент») в рубрике «Кювет» - за него отвечал Юрий Казаченко, веселый и энергичный мужик. Мы позже с ним работали уже в 2002 году в газете «Время и Мы», я как заместитель редактора, а он – ответственного секретаря. Правда, Юра увлекался тогда «желтизной» и из более официального издания превратил в нечто подобное «Даракчи» - анекдоты, плетни, светские новости... Я тогда поразился, как он делал так называемые «жареные факты». Брал информацию из «Комсомолки» или «Собеседника», или иных изданий в Интернете, перелопачивал и выдавал как событие, имевшее отношение к нашей стране. Когда я заметил, что это же неправда, Юра засмеялся: «Люди любят сенсации! Почему бы нам ее не сделать?» Не стану критиковать коллегу, потому что понимаю, это тоже какая-то форма журналистики. Ну, читают люди о летающих тарелках и экстрасенсах, никто не требует доказательств, почему не сочинить про кого-нибудь из знаменитых персон – Мадонну, к примеру, что она не смогла приехать в Узбекистан и дать концерт, так как сильно простудилась... Но это не спасло издание, оно все равно долго не продержалось, и «утонуло». Но об этом речь впереди...
В 1987 году открылось новое издание – журнал «Молодая смена» («Ёш куч»). Я сотрудничал с русской редакцией, и там был бородатый мужик по имени Владимир Волотко, широкоплечий и высокий. Это был весельчак и жизнерадостный человек, работать с ним – одно удовольствие. Любил анекдоты про поручика Ржевского. Он принимал всех литераторов, художников и журналистов, был открыт для любого творческого человека. Благодаря ему вышли мои фантастические рассказы и юмореска. Там же публиковались те, кто не мог пробиться в других изданиях. Увы, журнал тоже долго не протянул, так как финансирование было недостаточным.
Тогда мне сообщили, что при Союзе писателей работает Творческий клуб для молодежи, и что там обсуждают работы начинающих авторов. Я отдал туда свою повесть, но первый же рецензор заявил, что мне лучше не появляться с ней в клубе – разобъют так, что пропадет желание писать. Я не стал туда соваться, так как к этому моменту имел самомнение и гордость, и критику воспринимал не всегда благожелательно. Я нашел другой путь – стал работать с ведомственными изданиями, то есть многотиражками. Подружился с редактором газеты «Алгоритм» одноименного завода. Выползли из под станка рассказы «Охотники за сцерцепами» от 30 ноября 1988 года, «Говорят с...» от 3 мая 1990 года, «Эксперимент» от 3 мая 1990 года. Кстати, моя идея с многотиражками была удачной. Я наладил сотрудничество с газетой «Ударник» Ташкентского авиационного завода, «Тракторостроитель» - понятно, ТТЗ, с военным изданием «Фрунзевец» (потом оно стало называться «Ватанпарвар» - «Патриот») и даже с отдаленной газетой «Заря Сурхана» (Сурхандарьинская область). Вот там часто выходили и фантастические, и общественно-политические материалы.
К 1988 году я созрел для того, чтобы продолжить свое образование на профессиональном уровне – решил поступить на факультет журналистики в ТашГУ. Встретился с заместителем декана, тот заявил, что это хорошо, когда люди, имеющие экономическое образование, желают работать в прессе – тогда выходят профессиональные статьи. «Мы с удовольствием возьмем вас, но вам нужно согласовать этот вопрос с проектором по заочно-вечерней работе», - заявил замдекана.
- О-кей, - сказал я, и потопал в адмнистративное здание.
Встречу с проректором я запомнил надолго. Жаль, что ФИО не запомнил. Это было хамло самой вышей марки, таких гнид и гадов я никогда еще не встречал. Он встретил меня, словно я пришел просить у него взаймы деньги. Мое интеллигентное обращение и пояснение вызвало у него гримассу отвращения, гадливости и чванливости, он высокомерно со мной стал говорить, унижая разными словами. Некоторое время я молчал, не веря своим ушам: со мной разговаривал человек, который имел ученую степень и звание, был педагогом – как это возможно?.. Может, это было принятой манерой общения в среде ТашГУ, но такого я не мог принять в свой адрес.
- Прошу вас разговаривать со мной уважительном тоне, - твердо, но спокойно заявил я. –Я не ваш сотрудник, и я тоже преподаватель вуза...
Мои слова вызвали у него приступ ярости, и он посыпал на меня оскорбления, чем расшатал мою нервную систему. Видимо, он не знал, какие ребята росли на квртале Ц-1, а там умели оперировать словечками и фразами из непечатного языка, причем в самой эффектной форме. Я вскочил, протянул руку и, схватив проректора за галстук, силой потянул к себе, чуть не задушив его в петлей.
На языке, доступном, видимо, для таких пиндосов, в злом и презрительном тоне я сообщил, что совершу в отношении его половой акт, после чего проктологам придется долго зашивать ему отверстие. Я говорил бог знает что, и любой сапожник мог бы записывать мои фразы, чтобы потом употреблять их в необходимых моментах. Это было первое мое сопротивление хамству, правда, избрал я тоже не самый лучшую форму. Я видел, как заплыли бычьи глаза проректора, как он царапал руками стол и пытался отторгнуться от меня, хрипя что-то. А я все талдычил ему о том, что сейчас произойдет. И тут проректор запищал тоненьким голосом:
- Одамлар! Ердам беринлар! – Люди, помогите мне!
Это мгновенно отрезвило меня. Я понял, что наравался на скандал, а если появится милиция, то виновным сделают меня, и тогда светит Таксанову Алишеру Арслановичу 15 суток за хулиганство. Позора не оберешься! Я оттолкнул козла в костюме и бросился из кабинета. Навстречу мне летела секретарша, раставив руки, словно могла меня остановить. Я крикнул ей:
- Только попробуй! – и она опасливо отскочила. Правильно поступила!
Я успел выбежать из здания до того, как проректор поднял крик и началась суматоха в вестибюле первого этажа.
Меня, естественно, не нашли, но у меня кипело все внутри. Никогда в жизни меня так не унижали, как это сделал проректор. Но и ему было, наверное, не по себе, и он обалдел, что его могут просто так взять и в кабинете отделать (только словами, а ведь другие могли и руки распустить!). Да, жаль, что с такими гнидами нельзя говорить иначе, чем через силу.
Желание учиться не пропало, но и на факультете журналистики я появиться не мог. Тут мне подсказали: слушай, Алишер, поступи на исторический факультет, а потом переведешься на журфак через три года. Все равно этот проректор долго не просидит – уволят, там ротация происходит со скоростью центрифуги. А новый и не узнает, что именно ты проучил того козла. Я так и поступил, причем решил подавать документы на общих основаниях. Я сдал экзамены, и прошел на 1-й курс исторического факультета ТашГУ, и учился там шесть лет. Мне так понравилась история, что уже желание перевестись улетучилось. Я встретил новых друзей, с которым было весело посещать лекции и семинары, сдавать зачеты и экзмены. Мне помогало и то обстоятельство, что я взял в «нархозе» полставки преподавателя кафедры «Истории народного хозяйства» (меня пригласил Оронюк Борис Лазаревич, он был другом моей деда). И поэтому работа на кафедре защитывалась мне как практика по специальности.
Но литература продолжала тянуть меня...
