***
10 Письма Эльзы. Рождество. Балкенкрайц
В канун католического Рождества я срубил в лесу елочку и на радость Валентине, Вене и малышу Серёженьке, мы стали наряжать пушистые зелёные ветки.На снятой с берёзовых полен бересте я намалевал прихваченными из танка трофейными красками рождественский вертеп. И хотя сквозь лики Марии , Младенца в Яслях,стоящих в хлеве Вола и Осла проступали "нотные линии" бересты, я приспособил на этом небольшом пространстве и Волхвов с Дарами, и Вифлеемскую Звезду в небесах. Звезду на макушку я соорудил из крышки консервной банки. В качестве игрушек мы навешали эмблемы орлов, металлические пуговицы, срезанные с мундиров вермахта,СС и РКК, бусы из разноцветных пластмассовых пуговиц, советские значки из Вениной коллекции. Уместные разве что для вытворяшек Хэллоуина эсэсовские черепа остались на дне жестяной коробки. Да и медаль за отвагу на дне шкатулки мы не стали тревожить, поскольку это ещё был не 9 мая 1945 года.
Когда рядом с с октябрятским и комсомольским значками Веня стал крепить к ветке раньше не попадавшийся мне на глаза знак с мечом поверх свастики эллипса, обрамленного листьями и надписью по кругу "1922-1932 MIT HITLER IN KORURG",* я взвесил на ладони овал размерами не больше голубиного яйца - и почувствовал неимоверную тяжесть этой крохотной железки. Как же, как же! Такую штукенцию носил на кителе рядом с рыцарским крестом спроваженный в пехоту сексуальный маньяк - хряк Шульц,любивший похвастать, вспоминая драки с коммунистами в Кобурге во время дебютного марша коричневорубашечников. "Эх и огрел же я этого юде по башке палкой!Так аж кровяка хлынула и его морда стала одним цветом с его красным флагом. Его древко он выронил, падая! И мы промаршировали по красной тряпке." Откуда в Вениной коллекции взялась эта реликвия? Сгорел ли в Аду своего пылающего "Фердинанда" некрофил Шульц? Выпотрошила ли Валентина эту "блесну" с булавкой застягашки на тыльной стороне из брюха полакомившегося его останками на дне реки налима? Оставалось только гадать.
Для того, чтобы скоротать время и немного приподнять настроение я, сразу переводя на русский, стал читать вслух обнаруженные в планшете письма Элизы Фрицу.
"Теперь у нас Рождество. Мы нарядили ёлку , украсив её конфетами...Наш Йоган подрастает! Он очень смышлёный мальчик. И я ему объясняю, как мы будем жить в домике на берегу Волги, когда победим русских. Мы посадим в нашем садике яблони, вишни и груши. И у Йогана будет много братишек и сестрёнок, потому что я очень тебя люблю, Фриц!"
- Каждый мечтает по своему!- комментировала Валентина,сидя за столом, и подперев кулаком подбородок, созерцала звезду на ёлке, ангелоподобного мальчика Володю Ульянова в овале посреди алого пятиконечника, языки пламени над звездочкой пионерского значка, бронзовый барельеф вождя мирового пролетариата на малинового цвета флаге над буквами ВЛКСМ.
- Вот Фриц-чо захотел, прогнать нас с Волги, штоб себе земельку захапать! -добавлял Веня-Вениту...Но бесстрашный вождь апачей Виннету не позволит бледнолицым загнать гордое племя в резервации! Мы будем воевать!И ты, бледнолицый брат Шеттерхенд, поможешь мне вернуть нам землю наших отцов!
И Веня воинственно потряс луком. И корона из пёстрых перьев подобранного на поле после боя филина с перебитым крылом качнулась на его голове. Выходить повреждённую осколком птицу так и не удалось. Нахохленный филин сидел целыми днями вкогтившись в спинку стула, угрожающе надувался и разевал клюв на поползновения кота -цапнуть его. Мы даже прозвали его ласково Филей. Но он отказывался от еды - и в конце концов угас. Веня выдернул из его хвоста и крыльев несколько перьев на память - и не позволив коту растерзать птицу, похоронил Филю за сараем.
Кроме перьевой короны вождя племени в карнавальном костюме Вени-Винету были колчан со стрелами, томагавк, куртка, штаны и макасины хоть и не из кожи бизона, а только из холстины. Но выглядел защитник гонимых аборигенов вполне убедительно.Договорившись устроить маленький карнавал, нарядились и мы с Валентиной. Она довела до красного цвета свою кожу, смазав лицо соком моркови и свёклы, намазала брови сажей с вьюшки, нацепила на шею трое пластмассовх бус, среги- в уши были из настоящего золота. Наряд довершило расшитое платье из той же холстины, макасины, ленточка опоясывающая лоб и синее перо селезня в волосах, оставшихся всё же белокурыми. Моя "скво" радовалась, как ребёнок, примеряя всё это.
- Назовём тебя Летящей Уткой! - невольно любовался я ею.
"Скво" подхватывала на руки малыша и , смеясь, включалась в игру:
-А Серёженьку наречём Серебристой рыбкой...
Ещё летом, когда грохот боёв откатился так далеко, что нашим островом овладела звенящая тишина, сидя на крылечке, я читал Вене и Валентине вслух Карла Мая.
Теперь наша игра была в самом разгаре.Мы вжились в роли героев этой увлекательно написанной, остросюжетной книги. Мы срослись с ними. И не только у рождественской елки, но и день изо дня я ходил в курточке, на рукава которой Летящая Утка нашила бахрому. Не нарушая табу на выстрелы, я не палил из охотничьего ружья мужа Валентины. Но оно и патронташ на поясе всегда были при мне, подобно винчестеру винчестеру "Твёрдой руки" -старины Шеттерхенда. И даже махая топором пи рубке дров, я ставил свой "винчестер рядом".
В свою очередь Веня не расставался с луком , стрелами и томагавком.И садясь на коня , котрого он звал "мустангом", с улюлюлюканием носился вокруг избы, распугивая курей и гусей. Правда стрелял он из лука только по воронам, которые нажравшись на полях под Прохоровкой человечины, галдели, вили на деревьях гнёзда и плодились в неимоверных количествах.
Чтение книги про гордого воина Вениту и его бледнолицего брата Шеттерхенда я перемежал с чтением писем Эльзы. Страстный коллекционер всего, что подворачивалось под руку, Веня отпаривал марки от конвертов с адресом полевой почты. Он делал это над чугунком с варёной картошкой - и разноцветные мотыльки почтовых марок с изображениями всё орлов тысячелетнего рейха со свастиками в когтях, фюрера, летящих самолётов и несущихся танков спархивали с сероватых прямоугольников, чтобы усесться на мальчишеской ладони. Он разглядывал эти филотелистические дива -их, зубчики, надписи, цифры номинала, лату на штемпеле -и прятал драгоценность в тетрадку, словно цветок в гербарий.
... Августовское солнце золотя перила крылечка, падало световыми пятнами, профильтровавшегося сквозь крону берёзы луча на развёрнутые страницы книги и я шевелил губами , удивляясь дикторской бархатистости собственного голоса.
-Знаете ли вы, уважаемый читатель, что такое «гринхорн»? Гринхорн — прозвище, которым награждают на Диком Западе новичка. «Грин» — по-английски «зеленый», «хорн» — «рог». Стало быть, гринхорн — это еще не созревший для настоящей мужской жизни субъект, недотепа, рохля, олух, остолоп, молокосос, что там еще… одним словом — желторотый, ни на что путное не способный новичок.
-Это про меня!- восклицал Веня, натягивая тетиву лука, чтобы пустить стрелу в каркнувшую с ветки ворону.
-Нет, гордый Виннету!-это про бледнолицего из нашего экипажа. Про радиста и стихоплёта Людвига, с которым трак на гусенице поменять -одна морока.
-Гусеницы у нас тут и крапивы объедают и капустные кочаны! -подхватывал малыш.-А потом они, окукливаясь, прячутся в хитин и из куколок появляются на свет крапивницы и капустницы. Крапивницы красивые, а капустницы не очень. Я их орвил-на булавку -и в коллекцию, но кот все порушил...
-Вот и Людвиг у нас был не окуклившейся гусеницей.Салага...Пупок зелёный. Да ты слушай: "Гринхорн — это пентюх, который, тянет руку хозяину, вместо того чтобы раскланяться сначала с дамами, и которому даже не придет в голову встать со стула в гостиной, когда туда входит леди. Заряжая ружье, гринхорн сначала забивает в ствол пыж, потом пулю и только уж потом сыплет порох. Гринхорн говорит по-английски до тошноты старательно и правильно, зато от языка настоящих янки или ядреного охотничьего жаргона его так коробит, что он, как ни бьется, не может запомнить или воспроизвести ни единого слова. Гринхорн принимает енота за опоссума, а мулатку не может отличить от квартеронки. Он курит сигары и презирает тех, кто жует табак. Получив оплеуху, гринхорн бежит жаловаться судье, вместо того чтобы дать сдачи, как это принято у настоящих янки. След дикого индюка он принимает за медвежью тропу, а спортивную яхту — за пароход с Миссисипи".
-А у на тут не Мисиссипи, а река Псёл! Я видел , наблюдая из-за ив на опушке , как утонул ваш танк! Засосало его трясиной!Кругом топи и болотА!
- Вообще-то "Тигр" приспособлен к перемещению по руслам рек! Задраиваются все щели - и это уже субмарина...
-Ага! А ты Капитан Нэмо! У меня есть такая книжка! Папка покупал в Орле...
- Ну не Нэмо, но все-таки -и не "гринхорн".Правда мы тоже накарлмаялись, когда переправлялись. Вначале мостик под головной рухнул машиной рухнул, когда на пути оказался ручей, где воробью по колено, потом мост через Псёл -псу под хвост коммунисты пустили, взорвав, так что хлебнули мы речной водицы с илом и пескаришками! Выползаем на другой берег , на шестерни переднего моста гнилая сеть , забитая тухлой рыбой намоталась. Ударило в ноздри, что при газовой атаке!Да
ты слушай! Вот...про тебя, только в будущем, когда война кончится. Ты уже будешь не Виннету, а Шеттерхендом. И сможешь сказать: "Еще бы, ведь я получил высшее образование и никогда не боялся экзаменов. Будучи молод, я еще не понимал тогда, что настоящим университетом может быть одна лишь жизнь, ибо она заставляет своих учеников сдавать экзамены ежедневно и ежечасно." Шеттерхенд знал уйму языков и разбирался практически во всём. А вот у нас в экипаже - ребята , как и я, прошли лишь "школу жизни". Кроме танковой "учебки" -сплошные школьные коридоры. Я вот так и не поступил в Венскую художественную академию, Фриц не доучился в политехе, Людвиг - собирался то ли на филолога, то и на историка учиться, но всё это осталось в мечтах. Война!
-А меня мамка на телеге до тех пор пока в школу бомба не угодила возила на занятия. Мне математика, физика нравятся...А особенно ботаника, биология и астрономия. Астрономию правда только брательник проходил, пока не призвали его. Но я весь его учебник перечитал,-сё всё. Про планеты, созвездия, Галактику нашу Млечный путь...Это такой большой блин из звёзд, а юпитер на пельмень похож, мы их зимой впрок намораживаем, а Земля наша -малю-ю-ю сенькая!Горошина зелёная а то и маково зёрнышко....
Мы сидели за рождественским столом. На тарелках дымились пельмени. Съв десяток и ощутив некоторую тяжесть в моём бензобаке, я продолжил чтение писем Эльзы её мужу Фрицу.
"...У нас всё хорошо. Но с продуктами стало хуже. Да и с парфюмерией. Скаканули в цене французские духи. Мыла завались. Но судачат, что его варят из заключённых концлагерей. Не знаю-правда или нет, но пахнет оно отвратительно...Много тут разного происходит и из-за притока военнопленных. У некоторых появилась возможность иметь работников-русских , украинцев , белорусов...Мы думали, что они пригодны лишь для работ в каменоломнях, где выпиливают их скал брусчатку, на строительстве дорог и бункеров, оказалось это совсем не так. Работник моей подруги Магды оказался смышлёным парнем и отремонтировал ей "Фольксваген", который не могли привести восстановить наши горе- механики.Но все дееспособные на фронте...Две работница Фриды, на которых она рассчитывала только как на поломойку и дворничиху оказались одна великолепной поварихой,другая - золотошвейкой. И Фрида открыла на первом этаже небольшую кондитерскую, и рядом -маленькую швейную мастерскую...Правда с работниками случаются и эксцессы. Один прилежный гастарбайтер оказался связанным с подпольем - и они покушались на самого гауляйтера. Но гестапо предотвратило теракт. Об этом писали в "..." По радио и в газетах сообщают о наших успехах на Восточном фронте, но многие фрау перестали ещё зимой получать письма от своих мужей. Но все мы мечтаем о земельных участках на Украине или На берегу Волги - и если у нас будут такие же работники, как славяне и славянки у Магды и Фриды, то мы заживем припеваючи...Хотя говорят, русские всё -таки ленивые...Англичане нещадно бомбят Берлин. Мы прячемся в метро как в бомбоубежище. А то и днями из него не выходим на свет. Места мало. Спят в повалку и на перронах станций, и на лестницах. Но U-ban-не резиновый. Даже места на шпалах рельс-в дефиците. Шпалы- подушки. Рельсы - спинки кровати. Спишь -и видишь во сне-несётся поезд, а мы то даже и не успеваем проснуться. Вот такая жуть...Ходили мы ещё до бомбёжек с Йоганом в наш ZOO и видели там слонёнка.Видел бы ты, как радовался наш сынишка! Кажется,его родила слониха,которая (помнишь!) съела моё мороженное. Какое милое существо. Тянет розовый хобот за печенькой, ушами хлопает...Но во время налёта английской авиации слоненок погиб. Из разрушенных вольеров разлетелись попугаи и орлы, из клеток -обезьяны , тигры , львы и пантеры. Так болтали...Может это и не так. Но Магда видела как гестаповец пристрелил из револьвера бродившего между развалин и бросившегося на него бенгальского тигра.Может и сочинят. А гестаповцы и по кошкам палят почём зря..."
-Жалко слонёнка!- прокомментировала прочитанное Валентина. Свеча уже почти догорела. Огонёк потрепыхался розовым мотыльком - погас. И только месяц бросал отсветы на икону и фотографию Сталина в красном углу, высвечивал фантастическим мерцанием сугробы и снег , разлёгшийся горноставевыми мантиями на ветках деревьев...
Но уже в лепешку расплавившаяся свеча в деревянной плошке вдруг чудесным образом
регенерировала. Свеча была вставлена в бронзовый подсвечник с аллегорией-Амур целится из лука в свою "жертву". На ёлке сверкали разноцветные планетки стеклянных шаров. Я - гувернёром малолетнего барина -нога на ногу сидел у пылающего камина. Мой ученик елозил кистью по холсту. Его Mutter лорнировала нас, развалясь на диване. "Вольфганг! Вы с ним построже...Пусть читает и Гёте, и Шиллера, и Гейне...
Ярое пламечко мигало- и всё исчезало. И Валентина выдвигала ящик комода и доставала оттуда семейный фотоальбом.
- Вот -это мы в Москве на вэдээнха, - жарко дышала она мне в ухо, нажимая на "ха!"- Все втроём ездили! А это мы в Крыму , в Евпатории! Мы с Колей в колхозе передовиками производства были. Висели на доске почёта. Я знатная доярка, он-тракторист. Так нас и в Москву посылали, и на курорт путёвку давали. Ну и плотничал он, наличники резал, мебель , стулья делал. Так отбоя от заказов не было. Вот и водилась у нас копеечка.
Раскадровкой чёрно-белого кино замелькали фотографии. Вот семейство на фоне торчащего булавами куполов храма Василия Блаженного, у пьедестала, с которого Пожарский тянет руку то ли пытаясь погладить отрока по голове, то ли угрожая чужакам, коленопреклонённый Минин со щитом в длани,сбоку сказочный замок Спасской башни со стрелками часов, сомкнувшихся на римской цифре XII и пятиконечной звездой на острие. Вот -опять все вместе на фоне крымского дворца с колоннами. А вот -всей семьей -на сенокосе. Стог. Наверху с граблями -Валентина с подоткнутой юбкой. Внизу м-муж и сын с вилами...
Улучив свободную минуту, я продолжал читать и перечитывать бестселлер Карла Мая, находя все больше и больше удивительных соответствий и несоответствий происходящего с нами и сюжетами настолькой книги Адольфа Гитлера.
"Здесь судьба свела меня с семьей, у которой я нашел кров и работу в качестве домашнего учителя."- читал я как бы про сегодняшнего самого себя.
"...У палатки горел костёр.На огне поджаривался огромный кусок мяса.Хокинс ловко поворачивал вертел, сделанный из толстого сука и опиравшегося на на рогатины по обе стороны костра. Интересно было наблюдать за ним, так сосредоточенно и даже с усердием он занимался стряпнёй..."
Как же это было похоже на нас! Заменить Хокинса на пехотного унтера Карла -и картинки совпадут всеми линиями рисунка. Как под копирку!
"Когда я вернулся , Сэм, стоя на коленях перед забитой коровой, ловко снимал шкуру с задних ног и вырезал окорок.
-Вот!-сказал он.-На сегодняшний вечер у нас будет жаркое!"
Ах, этот истинный вестмен* Сэм, ему , как миним -по одному на взвод, уподоблялись и пехотинцы , и танкисты , устроившие "охоту на бизонов" в русских деревнях. Из наших "гринхорнов" "получались отличные охотники и следопыты", но многие уже стали "желанной добычей для койотов и трупов", а все потому, что "настоящий вестмен никогда не задумывается по рыцарски он поступает или нет, главное-будет ли польза..."
Рассказывая Вене о своих фронтовых товарищах, я говорил и думал о них как о живых. И я в самом деле -не был уверен- живы ли они или мертвы.Как и не был уверен, что не Фриц меня, а я его дотащил до опушки леса. Мне грезилось- в вырытой мной могиле лежу я, а не он. А сверху на меня навалились ещё трое обугленных танкистов. Я даже виде, как вечно юморящий Фриц сваливает эти головёшки на меня , и , позвякивая лопатой о мелкие камни, засыпает меня сверху землёй.
Уверенности в том, что все происходившее было не со мной не было ещё и потому, что однажды я очнулся в больничной палате. Надо мной склонился эскулап в белом халате с торчащей из кармана ручкой молоточка невропатолога. Это был главврач медицинского блока Дахау Герман Гросс, где нацисты проводили эксперименты по исследованию пограничных возможностей человеческого организма, замораживая, размораживая, заражая бациллами, воздействию на психику и хирургическому вмешательству в мозг. Впрочем, вполне возможно, что это было состояние связанное с жестоким похмельем перед моим переводом в танковую школу. Мы с Фрицем тогда надрались с фрицем по самое не могу, начистили рожи двум нацикам - в итоге нас отоварили резиновыми дубинами по головам, затолкали в автозак и куда-то отвезли.Так что попали ли мы вообще в танковую "учебку"? -вот вопрос.
К православному Рождеству мы с Веней навырезали из бересты ангелочков. Четыре штуки. Двух я посадил на крышу рождественского вертепа, двух развесил по веткам уже осыпающейся ёлки.
Мне представлялось-это души моих замороченных Гитлером и Геббельсом друзей. Они парили над нами, трубя в золотые горны. Они возносились над укрытой снежным одеялом кровлей с трубой из которой вился дымок от сгоревшей в русской печке моей эсесовской униформы. Они улетали в сторону разбомбленных немецких городов и витали над их отпечатавшимися крестами Балкенкрайцев с башен наших танков,бронетранспортёров и крыльев самолётов Люфтваффе крестами. Они зыбились дымом над руинами домов, кирх, синагог,театров и музеев и зоопарков.
Часть II БИТВА В НЕБЕСАХ
11.На праздник Святого Валентина
Сбежавшая из берлинского ZOO, порубленная осколками авиабомбы, гальванизированная лунным сиянием и потому неуничтожимая амазонская анаконда уносила меня в своей утробе на Восток. Её движение было продолжением начертанных на штабных генеральских картах стрел. Она повиновалась повелительному мановению вскинутой руки исполина с нагуталиненной щёткой усов под носом-сапогом с отвалившейся подметкой пехотинца.Оттуда продолжало нести вонью прокисшей портянки:ни шагу назад!отдадим свои жизни за фатерлянд! И даже скукоживаясь в карлика под ударом штыка дюжего красноармейца, вогнавшего штык в пробор бокового зачёса волос на головёнке, маг продолжал посылать свои слабеющие пассы.Это уже был не "Drang nach Osten" и тем паче не "Blizkrig". Это было отползание, волочение вывалившихся кишок по наждаку мёрзлой земли.Долгая, мучительная бесконечная попытка регенерировать, сменить сползающую чешую на новую. Скрюченный, раздавленный , убогий я сидел внутри позвонка пресмыкающейся гадины, был частицей её разорванного в клочья, кое как - текучими ртутными каплями собирающегося в одну лужицу спинного мозга. Поверхность набухающей капли дожала, зыбилась, она отражала небритую физиономию в зэковской шапке -заношенном треухе красноармейца с пятиконечным следом от звёздочки.На мне была хлипкая одежонка. Из просящего каши ботинка лез наружу чёрный ноготь обмороженного пальца. Обхватив колени руками, я пытался согреться.На устланном соломой полу "теплушки" и на нарах в два этажа сидели и лежали такие же, как я, -военнопленные.
Нам вломили. Да так что ломило кости, заходилось сердце, немела душа. Нам вломили под Сталинградом и под Орлом. Из Имперских клювастых орлов мы превратились в ободранных куриц. Мы реинкарнировали в черепа на околышах фуражек наших командиров. Мы проиграли не только на земле, но и в небесах. Рога на шлемах облачных Тевтонских Рыцарей трещали под мечами Витязей Света. И сколько бы ни сверкали зигзагами молниевых рун Один и Тор, те рога валились наземь обломками рухнувших самолётов Люфтваффе. И хотя всё уменшаюшийся Крошка Цахес с его тремя???? золотыми волосками на плеши благополучно выцарапывался из руин взорванного заговорщиками бункера, чтобы , истеря, требовать новых и новых жертв- всё было бесполезно. Нас, заглоченных расползающимися змеями эшелонов военнопленных всё дальше и дальше уносило на волнах похоронного марша в честь принявшего цианистый калий Моцарта танковых сражений Роммеля.
И это был не баловень богов и духов искусства Вольфганг Амадеус, не оглохший Бетховен с его грозно стучащейся в двери судьбой, не Вагнер с его полетом Валькирий, а не замёрзший в блокадном Ленинграде Шостакович в старушечьих очках на совином носу. Он не предвещал, он не стелился волосами революционного вдохновения по ветру предстоящих бурь, он не парил над миром , упиваясь ураганом его переустройств, он смотрел сквозь телескопы своих очков в тысячелетнюю даль, скорбно сжав губы, -и оттого, что он там видел леденело сердце.
На День Святого Валентина.
11. Ящики для "лялек"
Если вы никогда не бывали в пекле///
Другие статьи в литературном дневнике:
