Комитет защиты журналистов, базирующий в Нью-Йорке, сообщил, что в 2011 году Узбекистан занимал первое место по числу томящихся за стенками журналистов – пять человек. Хочу заметить, что теоретически к ним мог присоединиться и я, поскольку, как мне известно, Генеральная прокуратура еще в 2006 году возбудила против меня уголовное дело (следователь М.М.Сапаев), а Мирзо-Улугбекский уголовный суд 28 января 2008 года рассматривал мое дело, хотя результаты мне не известно, но уверен – ничего хорошего для меня нет. Так что я тоже осужденный, но просто пока не посаженный.
Комитет отметил, что с 2001 по 2011 годы 18 узбекских журналистов в изгнании, и я даю голову на отсечение, что в их числе меня нет. Потому что этот КЗЖ никогда не заступался за меня, не держал под контролем ситуацию, связанной со мной. Я выпал из интересов этой организации, хотя мои коллеги по независимой журналистике прекрасно были осведомлены о моих проблемах. Ведь я единственный, кто добился письменного ответа от МИД Узбекистана (№ 09/16823 от 3 декабря 2002 года), в котором мне давался отказ от аккредитации. Я один из немногих представителей иностранных СМИ, чьи издания были конфискованы таможней и уничтожены по решению Мирабадского суда по уголовным делам (8 января 2001 года) и на основании экспертизы Министерства культуры (от 8 сентября 2001 года). Уверяю вас, все это никак не попало в отчеты КЗЖ.
У меня сложилось впечатление, что эта организация работает по определенным персонам, и не все попадают в сферу ее интересов. Иначе как объяснить, что с февраля по июнь 2006 года нью-йоркские «коллеги»-защитники ни разу не пикнули в мою защиту (я даже на поисковеке их сайта пытался найти о себе инфу – ничего, пусто, ноль!), хотя вокруг меня разворачивалась настоящая операция СНБ, с подключением МВД и прокуратуры: слежка, допросы друзей, видеосъемка, сбор материалов в различных организациях, вызовы соседей, студентов и коллег на беседы в соответствующие инстанции, замораживание валютного счета и странный разговор в банке ВЭД, непонятное расследование со стороны налоговой службы. Они даже сыграли в спектакль с участием некого псевдосотрудника хокимията, который допрашивал мою маму и супругу. Все это я публиковал на сайте «ЦентрАзия», все это было на виду... Мои попытки достучаться до властных структур успехом не увенчались – в лучшем случае отписки, или молчание. Потому что там знали, что я в проработке СНБ...
Только, увы, мои товарищи этого не видели. Я пригласил товарища по перу из «Ферганы» Алексея В. посетить УВВиОГ Мирзо-Улугбекского РУВД, чтобы тот увидел, как мне не выдают «выездную» визу. Он видел все, но это так нигде и не было опубликовано... Да и другие коллеги как бы были в стороне, типа, моя хата с краю... Никто не поддержал просто добрым словом, за исключением правозащитницы Елены Урлаевой, написавшей письмо в мою защиту. Извините меня, ни одна собака не тявкнула!
И только Международная кампания по запрещению противопехотных мин написала письмо в МИД Узбекистана, да и то, там просили содействовать моей поездке на конференцию. То есть Кампания не встала на защиту своего исследователя, поскольку не желала портить и без того хрупкие отношения с Ташкентом. И если бы я не успел улизнуть, то сидел бы в «Жаслыке», и ни КЗЖ, ни Кампания, ни «Репортеры без границ», ни «Фридом Хаус», ни «Амнестик Интернешнл» ничего бы не сделали и не стали бы делать – ведь я для них никто.
Жизнь научила меня: хочешь свободы – бейся за нее сам, ни на кого не надейся, никто в реальности тебе не поможет ни словом, ни деньгами, ни действием. Это я убедился на собственном опыте. И советую другим: спасение утопающих – дело самих утопающих. Поэтому я ныне живу, надеясь только на себя и на свои силы. Журналистская солидарность – для меня миф.
