СТАЛИНАБАДСКАЯ СИМФОНИЯ.
Исторический роман.
(Окончание. Начало http://www.proza.ru/2012/07/25/250 http://www.proza.ru/2012/08/01/300 http://www.proza.ru/2012/08/08/316 http://www.proza.ru/2012/08/15/288 http://www.proza.ru/2012/08/22/256 http://www.proza.ru/2012/08/29/310 http://www.proza.ru/2012/09/05/252 http://www.proza.ru/2012/09/12/274 http://www.proza.ru/2012/09/19/277 http://www.proza.ru/2012/09/26/281 http://www.proza.ru/2012/10/03/429 http://www.proza.ru/2012/10/10/454 http://www.proza.ru/2012/10/17/386 http://www.proza.ru/2012/10/24/359)
СКЕРЦО
А за Пянджем в то время еще продолжалась война… Нет, не та - с кровью, гарью и канонадой, а незримая война, о которой было известно далеко не всем… ни тогда, когда она шла, ни даже после…
* * *
ЭРИК ИВАНОВИЧ РЕДКО ОШИБАЛСЯ в своих решениях. Потому, когда в Центр пришла его «шифровка», в которой он обосновывал возможность освобождения советских разведчиков из афганских тюрем оперативным путем и с помощью располагающей надежными доверительными связями агентуры, там думали не долго…
К операции под кодовым названием «Вызволение» было решено подключить входивших в окружение короля Захир-шаха и занимавших ответственные посты в системе МВД агентов «Хамида» и «Марьям».
* * *
ПРИДЕРЖИВАЯСЬ РАЗРАБОТАННОЙ ЛЕГЕНДЫ, «Хамид» пригласил к себе на «худои»* об одном дальнем родственнике (чем и объяснил столь малочисленный состав приглашенных) Анвара-ака - близкого к королю влиятельного сановника.
Когда гость основательно подкрепился – то есть где-то между шурпой и пловом, - хозяин исподволь затеял доверительный разговор о будущем страны… о русских, с которыми-де неплохо улучшить взаимоотношения... о «тонком обстоятельстве», которое тому очень может поспособствовать, и… кроме того (!)… принести пользу лично ему - Анвару-ака…
Тот, заинтересовавшись, высыпал обратно в блюдо горсть фисташек, которые намеревался погрызть перед завершающим той** блюдом, и выжидающе посмотрел на собеседника.
«Хамид» «горячку» пороть не стал и перешел к сути вопроса не сразу, остановившись для верности на нескольких малозначимых вопросах. О деле же заговорил лишь тогда, когда почувствовал, что интерес гостя накален до предела. Тогда он без обиняков, с позиций юриста привел ему несколько весьма серьезных аргументов в пользу освобождения осужденных русских.
- И потом, - добавил он снисходительным тоном, - мы же с Вами, уважаемый, хорошо понимаем, что такие, как они, долго упорствовать не могут: за то время, которые они у нас сидят, «кафиры»*** наверняка целиком и полностью раскаялись в совершенных ими деяниях… для Афганистана представлять угрозы просто не в состоянии… и, кроме того, определенные им судом сроки давно прошли… Если бы русские это знали, они давно бы уже могли потребовать их обратно… А так, продемонстрировав им свою добрую волю, мы с Вами, уважаемый, если дело умело повести (а я так и сделаю!) еще и подарки весомые от них получим…
Анвар-ака важно кивнул в знак согласия (кто ж от «весомого» подарка откажется?!)…
* * *
ХОРОШО ЗНАВШАЯ ХАРАКТЕР Захир-шаха, «Марьям» решила подойти к делу по-женски и на всякий случай заручиться союзниками в его семье. Там после продолжительных бесед о политике (что, кроме мужчин, дозволялось делать лишь таким обремененных годами и уважаемым женщинам, как она) гостья затеяла беседу о том, что недавно совершенно случайно ей стало известно о нахождении в афганских тюрьмах советских людей, арестованных в годы и после окончания Второй мировой войны на территории Афганистана.
- Вы представляете?! Это же просто кошмар! Оказывается, они содержатся в ужасных условиях! А ведь среди них есть женщины, состарившиеся и больные люди! Разве такое возможно в государстве, которое исповедует исламские принципы справедливости? – выдала возмущенную тираду она.
- Но они же кафиры? – уточнил деверь шаха, подливая гостье в опустевшую пиалу чай. – При чем же тут исламские принципы справедливости?
- А вы уверены, что это так?! По моим сведениям, люди эти все – мусульмане!
- Ах так…
- Да… И потом, как можно укреплять дружбу со страной, чьими гражданами эти несчастные являются, и в то же время держать их в тюрьмах? Нужно что-то делать! Нет, - решительно заключила она. - Нельзя оставлять все как есть!
В семье на том и порешили…
* * *
- АНВАР-АКА ДЕЛО В «ДОЛГИЙ ЯЩИК» откладывать не стал, и вскоре при очередном докладе королю по текущим делам упомянул о бывших советских разведчиках, все еще отбывающих наказание в афганских тюрьмах, хотя с момента их осуждения прошло много лет. Он высказал предположение, что советская сторона за давностью, возможно, забыла о них, но может как-нибудь вспомнить о своих гражданах, и, если ей станет известно о прискорбном факте содержания их в афганских тюрьмах, это может отрицательно сказаться на афгано-советских отношениях и породить недопонимание между руководителями двух государств. Кроме того, сказал он, освобождение этих людей, которые являются мусульманами и полностью раскаялись в своих деяниях, несомненно, явится гуманным шагом афганского правительства и лично короля, будет знаком доброй воли для северного соседа, и, конечно, он оценит его должным образом.
- Да-да, - поддакнул, вовремя зашедший в кабинет, деверь шаха. - Это верно… Такая акция будет выгодна самому Афганистану, который стал на путь цивилизации, и еще больше укрепит престиж короля в глазах советского руководства, да и во всем мире…
* * *
ЧТО В ИТОГЕ СЫГРАЛО решающую роль, сказать трудно, но только через несколько дней последовало высочайшее распоряжение об освобождении из заключения всех бывших советских разведчиков. Через свою агентуру в системе МВД глава резидентуры Эрик Иванович Некрасов лично
проследил за прохождением и точным исполнением этого секретного указания короля… Однако с этого момента и до прибытия в Сталинабад бывших агентов-нелегалов прошло еще долгих двадцать дней. Но это было ничто по сравнению с нескончаемым сроком заключения. Ведь на календаре был уже 1968 год…
Шестнадцать пожилых людей, очень разных внешне, и в то же время удивительно неуловимо похожих друг на друга, не спеша ехали в желтом служебном кгэбэшном «ПАЗИКе» по вечернему Душанбе. Только двое из них помнили этот город - тогда еще Сталинабад - покинутый тридцать лет назад для тяжелой и опасной работы за Пянджем. Четырнадцать - не видели его никогда. Они ехали молча, жадно и с удивлением вглядываясь в широкие, устланные асфальтом, зеленые улицы… многоэтажные дома… мелькающие мимо машины и троллейбусы… святящиеся вывески… смеющихся людей…
Город новый, город славный! Наконец-то они дома - война кончилась и для них…
КОДА****
«Пилот сбрасывает газ; моторы переходят на медленный темп работы. Кругами, все ниже, круто накреняясь в вираже, опускается самолет над городом. Острыми иглами торчат над домами мачты радиостанций. В карусель виражей включаются здания и улицы таджикской столицы – театр оперы и балета, парки, длинные корпуса Текстилькомбината и за мостом через Дюшамбе-дарью (как называется здесь потерявшая свое ущелье, слившаяся с Люч-Обом река Варзоб) – Комсомольское озеро с множеством гребных лодок. Его не было десяток лет назад, оно создано на сухом пустыре, но уже обрамлено аллеями молодого парка. Не было и трибун большого стадиона, и черепичных крыш нового поселка, смыкающегося с садами колхозов. От бетонных срезов головного сооружения уходит к западу по долине трасса Большого Гиссарского канала – народной стройки 1940-1942 годов… В пойме реки еще недавно работали гидромониторы и экскаваторы. Теперь здесь видно красивое сооружение – это Нижне-Варзобская, третья по счету, закончившая собою каскад варзобских энергетических сооружений, гидроэлектрическая станция. От нее, на юг, через всю Гиссарскую долину и дальше, через горы, бегут металлические опоры линии высокого напряжения. По этой линии высоковольтный ток передается в долину Вахша, туда, где ныне строится Перепадная ГЭС и где уже начинаются работы по сооружению мощной Головной ГЭС. Это стройки шестой пятилетки, это станции, которые пока берут у Сталинабада энергию в долг, но которые, вступив в строй, отдадут сталинабадской промышленности свой долг сторицею… Снова центр города – красивый, в колоннах, новый Дом правительства (его тоже не было несколько лет назад). Мелькают здания университета, института, министерств и дальше – дворы и крыши заводов… Разветвленная сеть железнодорожных путей, платформы с хлопкоуборочными машинами, самоходными сенокосилками, с камнедробилками, с множеством каких-то других машин… Тот, кто, отлучившись из Сталинабада на год или два, возвращается в этот город воздушным путем, всегда увидит много нового, даже в самом плане города»…
«…Да… Прав ты, Павел… Меняется у нас все быстро и кардинально», - откладывая в сторону типографские гранки рукописи нового произведения друга, вздыхает героиня одной из его ранних книг – «Ниссо»…
У Озоды-ханум (как многие теперь уважительно зовут первую женщину Памира-члена ВКПБ, бывшую начальницу Даши по театру) с годами все меньше времени на чтение не то, что книг, даже газет… Но Лукницкий для нее – нечто особенно: в его книгах, написанных легким и изящным слогом, вся ее жизнь… все, что когда-то было дорого…
Женщина ворошит свои коротко стриженные, по-прежнему красивые и пышные волосы. А в памяти уже встают строчки из его очерка о «лазулике»… лазурите – камне из ее детства…
«…Прекрасный камень лазурит – синий и глубокий как сам Космос… На Востоке он издревле так и назывался – «камнем неба». А египтяне и вовсе считали его камнем богов. Подарку из лазурита они доверяли больше, чем словам, воспринимая его, как выражение истинного дружелюбия. Так же ценители прекрасного относятся к нему и теперь… Трудно на самом деле оторваться от волшебного рисунка, «вытканного» темно-фиолетовыми с золотом «нитями» на глубоком и ровном «поле» синевы. Глядя на него, легко представить себе места, откуда он родом: уходящие к самому небу голубовато-хрустальные пики Памира, прозрачные горные реки с ледяной водой и редкими кустиками эдельвейса, чудом укоренившимися среди искрящихся глыб»…
Кому, как не ей, это знать лучше! Ведь в них – ее Родина, которую не забудешь, не оторвешь от сердца, не отдашь за все золото мира…
Чего она, эта Родина, дала ей больше – горя (когда она босоногой девчонкой, подобно героине «Ниссо», искала в ущелье над Дуобом под снегом былинки травы "щорск", чтобы накормить голодных племянников и своего единственного друга – умирающую от голода ласковую и добрую корову «Голубые рога») или радости (когда после всех этих невзгод, перед ней вдруг открылось большое, светлое будущее в лице ее мужа – начальника погранотряда, чекиста Вейзагера)? На каких весах это взвесишь?
- Кто знает, возможно ли вообще счастье, если нет его антипода… если в жизни все ровно и гладко? - задумчиво произносит Озода вслух, не замечая, что в комнате уже не одна…
Озабоченный ее долгим отсутствием в супружеской спальне, в кабинет минут пять назад тихо вошел ее муж – видный партработник республики, генерал Мастибек Ташмухамедов (недолгая «пянджская сказка» Озоды - пограничник Вейзагер - был репрессирован в 1934; а в 1935, оставшись одна с сыном Феликсом в Ленинграде, она познакомилась с ним… своим земляком… ближе которого с тех пор у нее никого нет).
- Опять, родная, не спишь? – мягко коснувшись ее плеча, заботливо шепчет он.
- Ой, прости! – вздрогнув от неожиданности, отвечает она. – Я вот заработалась… Павел с нарочным передал свой «Таджикистан» посмотреть… Сегодня вечером принесли, когда еще ты на работе был, – указывая на гранки, добавляет она…
- А-а… Понятно, - вздохнув, отвечает Мастибек: он знает, что на самом деле значит для жены этот писатель… - И все-таки, очень уж не засиживайся, пожалуйста, - прикрывая за собой дверь, тихо говорит он.
- Не беспокойся, дорогой, я скоро, - вновь погрузившись в чарующий мир очерков Павла, машинально бормочет она…
* * *
ЧУВСТВО ЛЕГКОСТИ… ЧУВСТВО ВОСТОРГА… пьянящее чувство полета… Мимо мелькают все в белой кипени устремленные ввысь грациозные акации и деловито смотрящие на мир из-за их «плеч» горы, которые повсюду… надо всем… Даша сквозь невольно навернувшиеся на глаза слезы, смотрит на мелькающий за оградой ипподрома пейзаж – такой до боли родной и… уже совершенно новый…
Неожиданно осознав это, она невольно замирает в седле, разом почувствовав на своих плечах груз двух с лишним десятков лет, отделяющих ее от того дня, когда она девчонкой неслась навстречу (как ей тогда казалось) невообразимо огромному, искрящемуся всеми цветами радуги, грядущему счастью…
Да… Умерла уже, состарившись, ее «Лукавая» (несущий Дашу по полю статный конь – последний из ее жеребят)… Разрослись акации… И, несмотря на это, теперь из-за их «плеч» выглядывают уже не только горы, но и выросший, как по мановению волшебной палочки, большой, сияющий огнями и совершенно особенный город…
Даша вдруг поняла это со всей остротой… поняла, что особенность эта… эта его суть - не в домах и асфальте, не в окутывающем его свете и тепле… а в искрящемся разными гранями алмаза единстве в многообразии сросшихся за время всенародной войны традиций и культур многонациональной Страны Советов… ее, слившейся с этим городом, промышленной мощи… громадье совместно реализуемых планов…
Несколько минут назад, когда вскочив в седло, она почувствовала под собой крепкое, порывистое животное, от которого волнами исходила радость бытия, она была далека от этого знания… от связанной с ним радости, горечи и ответственности… от вдруг навалившегося понимания того, что и сама она уже не витающая в облаках мечты и сценических грез начинающая актриса, а молодой врач, перед которым завтра откроется новая жизнь в новом, еще только строящемся городе энергостроителей – Нуреке.
«Но это же будет только завтра»… - отодвигает все «на потом» Даша, возвращаясь душой к их со «Смелым» опьяняющей скачке…
Она натягивает поводья. Конь, почувствовав настроенье хозяйки, едва не взлетает над крышей конюшни, торопясь вместе с ней насладиться уже начавшими уходить в прошлое прекрасными мгновениями… Еще секунда и… они улетучатся без следа, оставив после себя легкую, едва уловимую грусть…
«Еще хотя бы миг… - внутренне молит неизвестно кого Даша. - Еще миг… Ну все… пора»…
Она едва заметно вздыхает… Прощай, мой «Смелый»! Я верю: мы обязательно свидимся!
Ирина и Виктор ДУБОВИЦКИЕ
* Худои (тадж.) – поминовение Богу
** Той (тадж.) – праздничное застолье
***Кафиры (тадж.) – не мусульмане
****Кода (итал.coda, букв. – хвост) - дополнительный заключительный раздел музыкальной формы, сообщающий ей завершенность.
(В коллаже использованы рисунки П.Лукницкого из его изданной в г.Сталинабаде в 1958г. книги «Таджикистан», а так же фото из коллекции Г.Шерматова. Текст опубликован в сокращении и является Интернет-вариантом последнего из пятнадцати размещенных столичной газетой «Вечёрка» отрывков романа «Сталинабадская симфония». В рубрике «Книга в газете» он увидел свет 31 октября 2012г.)