СТАЛИНАБАДСКАЯ СИМФОНИЯ
(Продолжение. Начало http://www.proza.ru/2012/07/25/250 http://www.proza.ru/2012/08/01/300 http://www.proza.ru/2012/08/08/316) http://www.proza.ru/2012/09/05/252 http://www.proza.ru/2012/09/12/274 http://www.proza.ru/2012/09/19/277 http://www.proza.ru/2012/09/26/281 http://www.proza.ru/2012/10/03/429)
ЧАСТЬ II: БРАТИНА ГОРЯ И ДОБРА
ЛЕЙТМОТИВ «ДВИЖЕНИЕ»
Зима в Сальских степях наступает рано – уже в начале ноября. Еще до снега ледяная крупа вперемешку с дождем облепляет звенящей коркой почерневшую степную полынь и чертополох на уныло растянутых в пространстве между Доном и Манычем равнинах. Именно здесь уже три недели разыгрывается, возможно, самая гигантская в истории человечества драма – окружение и уничтожение прижатой к волжскому берегу в районе Сталинграда трехсоттысячной немецкой группировки. Этому событию суждено стать поистине судьбоносным не только для Великой Отечественной, но и для всей Второй мировой войны.
* * *
БОЙЦЫ 61-Й КАВАЛЕРИЙСКОЙ ДИВИЗИИ, прибывшие под Сталинград из Таджикистана в августе 1942 и участвовавшие двадцать дней назад в прорыве линии фронта и окружении группировки Паулюса, попали в трудное положение - ослабленное трехнедельными боями боевое подразделение оказалось на острие главного удара группы армий «Дон», срочно созданной немецким командованием в районе Котельникова для деблокирования окруженных в Сталинграде войск.
На то, чтобы зарыться в мерзлую землю у спешенных кавалеристов были только сутки: утром 15 декабря у их неглубоких траншей уже появилось полторы сотни танков 6-й танковой дивизии немцев и гренадеры немецкого 114-го мотопехотного полка на бронетранспортерах «Гономаг», прозванных нашими бойцами на всех фронтах «крокодилами».
Стрелок противотанкового ружья Рахматулло Адхамов, как и его второй номер Рифат Гатаулин, залегшие в отдельной ячейке, в тридцати метрах впереди от основной позиции полка, были одноклассниками: в июне этого года они окончили 8-ю среднюю школу и сразу были призваны в формировавшуюся в Сталинабаде 61-ю кавалерийскую. Дружившие много лет, ребята вместе попросились в противотанковую школу, и за время прибытия на фронт успели натереть мозоли на плечах своим верным ПТРД.
21-го ноября, когда начался прорыв румынских позиций, состоялось и их боевое крещение – на подходе к Абганерово полк наткнулся на несколько танков LT-35 чешского производства, «щедро» переданных немцами в 1939 на вооружение румынских союзников. Вот тогда-то и всадил Рахматулло свои две первых стальные пули в лобовую броню «чеха»! Механик-водитель этими выстрелами был убит, а выскочившего из башенного люка румынского лейтенанта – командира - взял в плен второй номер расчета, Рифат.
Сейчас ситуация была намного сложней: на позиции 61-й наступали не чешские жестянки, а только что модернизированные на танковых заводах Вупперталя Pz-IVF. Непривычные длинноствольные орудия этих танков время от времени, на коротких остановках, изрыгали огонь, тут же отзывавшийся взрывами на советских позициях.
- Рахматулло, ты «зажигалки» сюда дай. Я их подальше положу, не дай Бог в них осколок попадет – нас с тобой не потушат!
Он забрал из рук друга обе бутылки КС с фосфорной зажигательной смесью («последний довод королей», как в шутку они их именовали) и бережно уложил среди мерзлых комков земли вместе со своими, прикрыв для верности саперными лопатками. Последний – не последний, а танки от них исправно горят. Он сам видел это… и не раз. Если, конечно с бутылкой до них доберешься…
- Ну, что Рифат, похоже вон тот – «наш».
Рахматулло, не отрываясь, смотрит на одну из угловатых стальных громадин, которой из-за небольшого, глубокого овражка впереди, было никак не добраться до траншей полка, не повернув в их сторону. Грязно-белый от зимней раскраски и налипшего чернозема, танк был уже метрах в ста. Оба бойца вжались в дно своего окопа: оттуда заметят – пары снарядов на них не пожалеют!
Примерно в сорока метрах от их укрытия, стальная махина притормозила и развернулась, объезжая глубокую воронку.
Именно на это и рассчитывал Рахматулло, выцеливая боковой, загрузочный люк в корпусе. Задержав дыхание, боец потянул на себя спусковой крючок ружья. Но за мгновение до того, как ПТРД привычно толкнуло его в плечо мощной отдачей, вдруг с удивлением заметил, как танк словно вздрогнул и застыл на месте.
- Артиллеристы обогнали, туда их! – закричал Рифат, тоже неотрывно наблюдавший за танком.
Он уже приподнялся на локте и старался рассмотреть, какое из противотанковых орудий «украло» у них победу…
- Рифат, где автомат?! Уйдет, сука!
Рахматулло шарит вокруг себя руками в поисках оружия, не отводя взгляда от фигурок немецких танкистов, пытающихся выбраться из начавшей гореть машины. Сорок метров для ППШ – не дистанция. Выстрел… И вот один из танкистов повисает из люка на башне. Второму все же удается уйти к цепи наступавших за танками пехотинцев.
С досадой глядя ему вслед, ребята вдруг с удивлением обнаруживают на линии движения подбитого гиганта еще одного… совершенно на него непохожего. Лишь по силуэту, да и то не сразу, догадываются, что это - легендарный «тигр»…
Выкрашенный в белый цвет, трехметровый гигант казался даже больше, чем был на самом деле. Поминутно «кивая» длинным стволом восьмидесяти восьми миллиметровых орудий, он изрыгал огонь и медленно, но верно приближался к траншеям.
Бойцы, с нарастающим беспокойством наблюдали, как от него со звоном и лязгом отскакивали выпущенные двумя орудийными расчетами противотанковые снаряды, в ответ на которые экипаж «тигра» хладнокровно перемешал ближайший из них с землей.
Три выстрела сделанных Рахматулло тоже не произвели на великана впечатления.
«Хорошо, если они не заметили, откуда стреляем» - пронеслась в умах друзей одна и та же мысль. Они молча посмотрели друг на друга, а затем, не сговариваясь, на укрытые саперными лопатками бутылки.
Рифат рванулся к «последним доводам королей», но Рахматулло опередил:
- Ты, это, Рифат, с автоматом подстрахуй, а то пехота близко – срежут, не доползу… Не рассуждать, второй номер! Прикрывай!- видя сомнение в глазах друга, резко бросил он несколько секунд спустя: танк ревел и лязгал совсем рядом…
Боец перевалился за невысокий бруствер их мелкого укрытия и пополз к стальному чудовищу. На его и Рифата счастье, экипаж, высматривая в ближайшей лощине артиллерийские орудия, не рассмотрел, что творится у него буквально под гусеницами, и первая бутылка стала очень неприятным сюрпризом для механика-водителя, когда горючая смесь, вспыхнув на передней стенке корпуса, огнем залила триплекс и чадным ручейком потекла через какую-то щель внутрь! Пока он высказывал курсовому пулеметчику все, что думает о нем лично и его ближайших родственниках в придачу, Рахматулло поравнялся с чадящей выхлопами кормой «тигра», на вентиляционные решетки которой благополучно полетела вторая бутылка.
После вспышки на корме, парень почувствовал, как в мерзлую землю рядом с ним начали впиваться пули бегущих за танками автоматчиков, и быстро откатился в сторону от горящего «тигра». Теперь он расслышал и бешеный стрекот Рифатовского «ППШ»: напарник пытался прикрыть товарища от немцев. В это время справа, сверху от Рахматулло что-то грохнуло. Земля под ползущим бойцом содрогнулась, и глаза застлала огненная пелена – в горящем танке взорвалась боеукладка…
* * *
БЛЕКЛЫЙ БЕЛЫЙ цвет в его глазах давно и основательно подавил все остальные цвета, звуки и запахи. Именно на его фоне время от времени появлялись какие-то предметы… размытые фигурки людей… после чего становилось то больнее, то приятнее… а иногда, из этого белого, пахло чем-то съестным. Нет, не вкусным… как горячие лепешки из тандыра… а просто… съестным. И еще кое-что будоражило и выбрасывало порой из белого тумана: «что это такое происходит?», «почему все время трясет и даже резко раскачивает… иногда рывками?», «а это что за металлический скрип, скрежет и звяканье снаружи?»… Не сразу, не вдруг пришло понимание, что все эти ощущения – суть одно: он в поезде…Таком же, наверное, как тот, что вез (казалось, уже вечность назад!) их 61-ю в теплушках на Запад, в Европу, на Кавказ…
Когда Рахматулло в очередной раз вынырнул из навязчивой белизны, он долго не мог осознать, чем отличается эта поездка от первой: мешала думать боль и постоянное сонное состояние, которое усиливалось каждый раз после невнятного бормотания рядом - «морфинчику этому обожженному добавьте…».
Постепенно, однако, реальность стала давать ему все более и более четкие ориентиры, по которым он смог не только вспомнить, что с ним произошло, когда и как он оказался в этом поезде, но и понять, куда же его везут… «Ага… Вот и станционная надпись… «Кинель». Значит поезд идет куда-то в тыл…на восток от фронта… Понятно… Не ясно лишь одно, почему»…
А воспоминания тем временем торопливо заполняют зияющие после ранения пустоты в его сознании. Далеко не все они связаны непосредственно с фронтом. Почему-то вдруг вспомнилась школа… контрольная… шпаргалка… рассерженный голос «русистки» Аллы Владимировны… опять рассерженный голос, на этот раз ротного Абросимова, матерно выговаривающего ему за потерянную ложку: «для красноармейца на фронте – ложка – предмет к штыку приравненный, боец Адхамов!»… перекошенное и грязное лицо друга-Рифата, строчащего из своего «ППШ», чуть не задевая ворот шинели, куда-то ему за спину… огонь во все небо, тьма… и.вот эта долгая белизна, окончательно разорванная уплывающей влево вывеской «Кинель»…
Теперь жизнь раненого стала другой. Да… истинно - все познается в сравнении… Осознав, наконец, себя в мире, он, несмотря на боль, был почти доволен: руки-ноги целы… голова тоже на месте… На этом фоне «сорок процентов ожогов» звучали для него почти как «практически здоров», тем более после того, как из их вагона вынесли на нескольких станциях «вперед ногами» двух летчиков и четверых танкистов…
Радовало и то, что, несмотря на скучный пейзаж за окном (за Оренбургом – кроме степи с редкими водокачками, да верблюдов – смотреть было совершенно не на что), он, как ни крути, все ближе к дому, к Сталинабаду, будет...
«В Казахстан, верно, везут», - думал он, вспоминая жаркое среднеазиатское лето, хурму и почему-то… акации. И при этом даже представить себе не мог, что едет не куда-нибудь, а в сам Сталинабад... Поистине непредсказуемо оно, военное счастье…
* * *
РЖЕВСКО-СЫЧЕВСКИЙ ВЫСТУП на запад от Москвы с декабря прошлого, 1941, мозолил глаза, как немцам, так и советскому командованию. Как ни крути, а классическое европейское военное образование тех и других основывалось не на замысловатом учении китайца Сунь-Цзы, а на взглядах Клаузивица, Мольтке и Суворова, которые предусматривали удержание линии фронта на наиболее удобных для обороны рубежах. И в свете этого пресловутый выступ виделся для немцев новым плацдармом наступления на Москву, а для советского командования – тем же самым, однако с потенциалом «обрезки» его у основания и превращения в «котел» для 9-й немецкой армии. В этом случае победа была бы не просто военная – сразу несколько тысяч плененных стали бы достойным политическим козырем в переговорах с западными союзниками о военной помощи и о будущем Втором фронте!
10 октября советские войска, подпиравшие с трех сторон Ржевско-Сычевский выступ, получили директиву на операцию под кодовым названием «Марс», целью которой и было задуманное окружение. Согласно плану, командование Западного фронта решило нанести главный удар силами 20-й армии в общем направлении на Гредякино.
Операция была дерзкой, и, как в дальнейшем выяснилось, не до конца подготовленной: немецкой 9-й армией командовал не кто-нибудь, а генерал Модель, прозванный своими сослуживцами «Львом обороны», как за несокрушимость защищаемых позиций, так и за умело организованные контратаки на тактическую и оперативную глубину. Этот фактор был явно недооценен.
20-я Гвардейская кавалерийская, ровно за год прошедшая боевой путь, которому могла бы позавидовать любая советская дивизия в действующих войсках, входила в этот момент в число элитных соединений РККА, высоко ценимых и в Генштабе, и у Верховного командования. Ей и было поручено, на рассвете 27 ноября составить острие удара, форсировать реку Вазузу, и, перерезав железную дорогу Ржев-Вязьма, прорваться в Медведовский лес.
Эскадрон старшего лейтенанта Дробышева, 103-го кавполка первым преодолел Вазузу: После мощного удара артиллерии и минометов, враз перемешавшего заслон фашистов на неопасном по их мнению болотистом участке, сытые локайские кони, только в начале октября доставленные в дивизию на пополнение с Султанабадского конезавода, фыркая и оступаясь на глинистом склоне, осторожно спустились на еще неокрепший лед.
Кавалеристы, разъезжаясь валенками и скользя по тонкому слою выпавшего накануне вечером снега, четырьмя редкими колоннами перевели коней на «немецкий» берег. И уже отсюда все нарастающая конная лава с глухим, дробным топотом полилась в прорыв между двух деревенек - Большим и Малым Кропотово - к станции Сычевка. В этом живом конно-людском потоке мерещилось что-то древнее и грозное, неудержимое и несовместимое с современной цивилизацией, что до животного, нутряного страха пугало пришельцев из прилизанной, комфортной Европы.
* * *
МЕДВЕДОВСКИЙ ЛЕС, в числе крупнейших массивов к западу от Москвы, был местом базирования сразу нескольких партизанских отрядов. Созданные НКВД еще в начале сентября 1941, на подходе немцев к Смоленску, они по сути дела были не самодеятельными группами народных мстителей из местного населения, а мощными диверсионными группами из оперативников-контрразведчиков, профессиональных саперов, снайперов, радистов. Скорее в помощь им был придан комсомольский и партийный актив, оставленный здесь для подпольной работы из-за знакомства с местными условиями.
Более чем за год, к декабрю 1942, когда началась операция «Марс», эти мелкие отряды выросли в целые партизанские бригады, с грозными, а порой странными названиями: «Народные мстители», «Дядя Коля», «Сыновья Ворошилова». Именно совместно с ними кавалеристам 20-й и предстояло действовать в немецком тылу…
* * *
ТАКОГО УЖАСА немцы не испытывали никогда. Да, здесь в России везде было опасно – фанатики-коммунисты время от времени обстреливали проходящие поезда, закладывали мины на дорогах, но к этому как то приспособились и регулировали с помощью зондеркоманд и местной полиции. Сейчас же понятие тыла попросту в одночасье исчезло: дороги заполнили сотни азиатских конников, сразу были вырублены несколько мелких гарнизонов, а в 15 декабря даже взят город (!) Холм – Жирковский, где был уничтожен весь гарнизон и взято в плен сто пятьдесят пленных, среди которых – пятнадцать старших офицеров во главе с начальником тыла Ржевской группировки генералом фон Рибелем и всем его штабом разжиревших тыловых крыс. Такого командование группы армий «Центр» вынести уже не могло и запросило с территории Белоруссии две охранные дивизии СС, специализированно ориентированных на борьбу с партизанами.
* * *
АРСЕН И ДВА ЕГО ЗЕМЛЯКА-СТАЛИНАБАДЦА, Семен Неверов и Костя Квасов, попавшие на фронт в составе дивизии еще в ноябре прошлого года с первым составом, держались в эскадроне особняком: как-никак ветераны соединения! На ватниках, под черными бурками, вместе с уже несколькими медалями у сержантов красовались гвардейские знаки, врученные им в мае этого года, одним из первых в кавалерии РККА! За ними, стараясь не растягиваться, шли рысью тридцать подчиненных им ребят из Ванча, Гарма, Туткаула и Кзыл-Калы – все здесь сразу ставшие «сталинабадцами»…
К позициям у Сычевки им нужно было выйти уже сегодня.
* * *
- ЧЕГО ЭТО НЕМЦЫ НА ПОДВОДАХ? – удивился устроившийся в сугробе за второй линией деревьев на опушке Костя.
- А ты считаешь, что они только на танках ездят? – откликнулся его спутник - разведчик из отряда «Дядя Коля», Олег.
Он внимательно рассматривал приближавшуюся колонну из подвод в трофейный шестикратный бинокль и приходил ко все более неутешительным выводам:
- «Эсэсманы» это, не армейцы! А в возницах – местные полицейские, суки. А, что это значит?
- Что? – отозвался непонятливый кавалерист.
- Это значит, что прислали против нас зондеркоманды, и придется нам туго, казак! – отползая по своему следу в снегу обратно в лощину, разъяснил партизан.
- Видали мы эти зондеркоманды! Вмиг клинками обтешем!
- Ну, ну… - хмыкнул Олег - партизан «со стажем»…
А через неделю, когда основная часть дивизии ударила по железнодорожной станции Сычевка (устроив здесь фейерверк из двух составов с цистернами бензина и солярки, пришедшими из румынских Плоешт; а, заодно, и пакгаузом, забитым боеприпасами!), немцы отыскали в урочище Корбут, в Починковском лесу, партизанский госпиталь, где лечилось с полсотни раненых кавалеристов. Перебив защищавший его пулеметный взвод, «тяжёлых», лежащих в землянках, эсэсовцы забросали гранатами, превратив импровизированные больничные палаты в братские могилы, после чего медперсонал и легкораненых поставили в одну шеренгу и расстреляли из пулеметов…
Командир 20-й, полковник Павел Трофимович Курсаков, долго смотрел на следы этой припорошенной снежком бойни, и наконец, медленно обеими руками натянув на голову каракулевую ушанку, повернулся к командиру 103-го Гиссарского полка, подполковнику Дмитрию Калиновичу:
- Найди их майор и уничтожь! А до этого пусть твои ребята своих похоронят…
* * *
КОННАЯ КОЛОННА карательного эсэсэвского батальона, с чувством выполненного долга, возвращалась в Ржев: помимо партизанского госпиталя вместе с казачьими ранеными, сожгли еще две деревеньки – наверняка «пособники»! Гауптштурмфиррер Хейц Лемке был вполне доволен: если коллеги по зондеркомандам не подкачают на флангах этого лесного массива, то и с прорвавшейся дивизией, и с партизанами к католическому Рождеству будет покончено. Ему рыцарский крест и краткосрочный отпуск в родной Фенстервальде – обеспечены! Прощай мороз, пот, кровь, вши, еда всухомятку и эти бесконечные леса…
Удар в плечо и ребра выдернул гауптштурмбанфюрера из приятных грез о родном саксонском городке и маленьком садике, где его старенькая бабушка любила вязать им всем шерстяные носки. Попытка привстать на локоть в санях, успехов не увенчалась - кость плеча была сломана русской пулей, ушедшей через пробитые ребра куда-то в грудь. В легких хлюпало и свистело. Однако сознание не гасло, и эсэсовец, цепляясь левой, здоровой рукой за МР-40, видел, как спрыгивающих с саней немцев и русских полицейских косит кинжальный огонь сразу нескольких пулеметов и сотен винтовочных выстрелов.
Лошадь в его санях, раненая и испуганная выстрелами, храпя и выворачивая упряжь, наконец, завалилась на бок; и он вывалился в сугроб, задыхаясь от набивающегося в рот и за пазуху его окровавленного комбинезона пушистого снега…
Когда вся было кончено, по усеянной убитыми и ранеными дороге с топотом пронеслись конники, добивая визжащих и стонущих. К нему подошла группа русских, и как ему показалось, монголов:
- Ну, сука, этот, что ли ваш главный «фон триппер»? – спросил у пленного русского полицая злой, срывающийся голос.
- Этот, этот! Он командовал и на госпитале, и на расстрелах в деревнях! Не…
Два сухих пистолетных выстрела из русского «ТТ» прервали его мольбу о жизни…
- Семен, Арсен! Тащи «триппера»! - с ужасом услышал эсэсовец касающиеся уже его самого распоряжения. - К деревьям! Шашки не пачкать! – коротко добавил тот же злой и хриплый голос. – Мы его по-русски казним, пока политрук с командиром не видят…
Костя и еще четверо молодых кавалеристов-таджиков быстро наклонили друг к другу две березы и, привязав хрипящего Хайнца Лемке к их вершинам, отскочили в сторону…
- Воронам на ужин… За вас ребята!
* * *
ДИВИЗИЯ, основательно поредевшая за два месяца лесных зимних рейдов, вырвалась из немецких тылов только 5 января 1943, уничтожив свыше четырех тысяч фашистов, сотни танков, бронемашин, восемьдесят железнодорожных составов! Но, пожалуй, самым весомым итогом этого фантастического, «марсианского», рейда было отвлечение десятков немецких дивизий, так и не переброшенных отсюда на юг на помощь «окольцованной» под Сталинградом (в ходе такой же грандиозной, как «Марс», операции «Уран») армии фельдмаршала Паулюса. И кто скажет теперь, по прошествии семидесяти лет, связывались ли тогда в головах советских генштабистов эти «космические» обозначения в один замысел?
Ирина и Виктор ДУБОВИЦКИЕ
(Публикуется в сокращении. Интернет-вариант текста, размещенного 10 октября 2012г. на страницах столичной таджикской газеты «Вечёрка» в рубрике «Книга в газете»)
Продолжение http://www.proza.ru/2012/10/17/386