***

Юрий Николаевич Горбачев 2: литературный дневник

потопил японской крейсер Токасаго эсминец Сердитый



Журнал "Дионис"...


Барон Фон Толль


Не эти пышные застолья
и не шампанское во льду,
на корабле барона Толля
на дикий Север я иду.


Наш путь и тягостен и долог
не то что танцы при свечах,
но с нами он-смельчак гидролог
наш несгибаемый Колчак.

Бросаем вызов тем широтам,
где лишь киты или моржи,
что ж, слава гордым Ланселотам,
поверившим в те миражи!


Уже наш силуэт на рейде,
и всё затеяно не зря,
лишь в море дальнем поскорей бы,
взошла надёжная "Заря".

Ведь в трюме есть в достатке уголь,
чтоб лопасти крутить винта
секстант покажет верный угол,
не ошибётся широта.

Что там за паковыми льдами?
Оазис пальмовый? Вулкан?
В набедренных повязках -дамы?
Иль ледяная Нотр-Дам?


Медведи белые горгульями
взирают, и клыки торосов,
готовы нас сжевать...И ульями
гудит пурга среди заносов.


В Архангельске, в трактире, тельник
матросик рвал, божась неистово,
что видел с острова Котельного
всего на расстоянье выстрела.


Он близок этот райский остров,
теплом согретый жидкой лавы,
рукой подать...Легко и просто!
Нас ожидают лавры славы!



Съестных припасов тайный схрон
нам мерзлота укроет вечная,
на нартах далее барон
отправился сквозь вьюгу млечную.


Фон Толль. Упряжка. Айсберг фоном
да неизвестность впереди.
Да два проводника с бароном,-
теперь его поди найди!


А на причале ждут морячки,
и репортёры - по пятам
за нами следом после качки
и вот на фото-капитан.


Шрифт, как толпа зевак на пирсе,
корабль во льдах...А где ж фон Толль?
Рыданья сотрясают перси
прекрасных дам. Лу-Лу? Николь?


На первой полосе печатной
толь Ланселот , толь Дон-Кихот
усы,как реи, взгляд печальный...
Тот вроде он , но и не тот.


Да, сгинули во мгле метельной-
упряжка, парусник, учёный,
и нарты, и компАс, и тельник,
и белый флаг, и роджерс чёрный.


Достиг ли острова мечты
иль в полынье холодной сгинул?
Льдом лат во тьме сияешь ты,
копьё вонзая в исполина.
.
Котельничий , метельный тельник



Эвенк


Не люстр сверканье и бокалов,
а вечное мерцанье льда...
Сенсаций публика алкала-
и ты ей эту радость дал.


Кит тёрся плавником о днище,
в боку обломок гарпуна.
Эвенк на нартах-путник нищий.
На небе полная Луна.

Куда ещё сбежать -скажи мне
от этих вот салонных мымр,
мы были просто одержимы
словами Север и Таймыр.


Сверкая, словно одеянья
солонных дев, дворцовых пав,-
взошло Полярное сияние,
как занавес с небес упав.


То крылья ль ангелов павлиньи
или края их дивных риз?
О, их изогнутые линии!
Какой божественный каприз!


Узрел тебя на неба бархате
в короне звёзд. Кулон Луны
промеж грудей...Я на барханы те
взбирался - грустен и уныл.


То не верблюды в Кара-Кумах-
упряжка резвая собак.
Сабашникова*, словно пума.
Кальян. Дурманящий табак.


Ты Авелем была, я Каином
и средь богемных всех Наин,
моим отшельничьим раскаяньем
стал путешествий кокаин.


И рушились салонов стенки.
И ты-метелью надо мной.
И был я нищим тем эвенком
в пустыне снежной под луной.



Тюлени


Когда накатит приступ лени,
и кажется-то жизни крах,
я вспоминаю про тюленей
плескающихся в полыньях.


Из-под воды в разгул ненастья
высовывают свои бошки...
Ну а для полного им счастья
достаточно сырой рыбёшки.


Смотрюсь я в зеркало, как в льдину
и снова вижу нас с тобой,
и словно Лампа Алладина,
трёхмачтовый наш китобой.


Их видела с борта ты яхты,
как ,жмурясь,греются на льду,
как пляжницы под солнцем Ялты,
а вроде бы живут в Аду!


И вспоминала ты про Данте
про Дьявола в Коците вмёрзшего,
шепча терцины мне когда-то
поэта бледного, умершего.

И как Паоло и Франческа
мы падали в бездонность вод-
как будто круговая фреска
нас вовлекала в хоровод


летящих душ, ледащих, грешных,
нагих, уже совсем бесплотных,
среди танцующих, успешных,
дородных, разжиревших, потных.


На вахте я стоял в ту ночь
и наяву, конечно , грезил,
и прозевал - и как помочь
даже за все богатства Креза?


И вот в машинном отделении
вознёй мышиной, крик "Пробоина!"...
Был этот айсберг -в отдалении
и вот -ты морщишься от боли.


И, словно поршни паровые,
из Рая в Ад нас всех выдавливало
и не сносил бы головы я,
когда бы это всё - недавнее.


А был я юн,стыдлив , как девушка,
и был влюблён в одну курсистку,
и сбился с курса, заглядевшись
на воротник её ворсистый.


На воротник из меха нерки,
вольготно на плечах разлёгшегося.
Снег над Невою. Каноньерки
белее даже снега лёгкого.

И каждая снежинка звёздочкой
на чёрном мехе...Но не в счёт,
что до того согрелся водочкой
такой усердный звездочёт.


И шпилька из волос - форштевень
и шпиль Адмиралтейства-грот.
Распавшейся причёски ливень.
Горящий в поцелуях рот.


И шепотки присяжных : "Што вы!
Не террорист, не саботажник!"
И только бы отдать швартовы,
но папин пухленький бумажник...


Но адвоката речи громкие-
и на вакации уход,
ну что с того что к самой кромке
прижало льдиной пароход?


Ну да -оплошность! Да убытки!
И Одиссею ведь Сирены
мерещились.И этой пытки
не мог он вынести смиренно.


И рвал канат, корабль раскачивая,
визжа истошно:"Развяжите!"
И так вовеки -не иначе
и без такого разве жить?


И отдыхая на вакациях,
я тонущую видел яхту
и Север дикий -декорацией,
как сотворил его сам Яхве.


И нас с тобой -двумя тюленями
в подлёдном голубом Раю,
живыми, юными , нетленными
вовек- у света на краю.


Он только лишь поэт
Смягчающее обстоятельство



не получил купец моржи




в "Аполлоне"




ЗА ЗОЛОТОМ КОЛЧАКА, Часть 3. В ЖЕЛЕЗНОМ КОВЧЕГЕ ПО ВОЛНАМ КРОВАВОГО ПОТОПА, эзотерическо-мемуарная трактат-поэма , составленная бывшим штабс-капитаном Ставки N.N.


1.Адъютант


...Адъютантом Александра Васильевича Колчака я стал не столько по назначению, сколько по тому загадочному стечению обстоятельств, которое у творцов древнегреческих трагедий называлось судьбой и роком,в буддизме -кармой , у фаталистов нового времени- предопределением. По роковому ли стечению обстоятельств, или по предначертанию свыше геосинклинали наших судеб сошлись ещё в морском кадетском корпусе. Кадетами мы вместе с Александром штудировали математику, океанографию и матчасть эсминцев. Гардемаринами драили палубы, натирали вёслами мозоли , плавая на шлюпах и вельботах вдоль балтийского побережья, где за береговой чертой возникали крепостные стены и иглы готических шпилей Гельсенфорса, Ревеля и Бьёрка. Ходили мы во время "вакаций", говоря языком древних римлян, и на судах посерьёзнее.


В распоряжении Морского училища имелась пришвартованная к невской набережной малая эскадра. Фрегат «Князь Пожарский»-парусник с паровозным котлом был самым технически продвинутым и для того, чтобы выйти на нём в море надо было не только проштудировать по учебнику -что такое поршень, шатун, кривошип и привод винта, но и попотеть с лопатой и тачкой на погрузке угля. Корветы «Скобелев», «Боярин», «Баян» экзаменовали нашего брата на знание такой терминологии, как "кливер", "фок"- , "грот-" , "бизань-мачта". Требовалось не спутать "шкоты" с "вантами", а "клюзы" с " кнехтами"...Демонстрируя чудеса акробатики, мы карабкались высь по вантовым лестницам, с ловкостью канатоходцев балансировали на реях, но зато, когда над нами разворачивались полотнища надутых ветром парусов и взмывал ввысь поднятый на флагшток андреевский флаг, каждый из нас воображал себя и Витусом Берингом, и Магелланом, и Кортесом...Младшие, выполнявшие роль юнг, ещё прятали под подушки романы Стивенсона , Мелвилла и Хаггарда, а старшие уже притязали на то, чтобы открыть свой остров сокровищ, отправиться в погоню за кашалотом -альбиносом, у каждого уже была на примете дочь какого-нибудь Монтесумы из окрестных с Питером или дальних поместий. И мы знали -нас ждёт судьба Одиссеев, которых будут ждать наши Пенелопы и подрастающие Телемахи, пока мы будем завоёвывать свою Трою или прорубаться толедскими мечами сквозь джунгли к ацтекским пирамидам с оскаленными мордами пернатого змея - Кетцалькоаля вдоль ступеней, ведущих к жертвеннику, на который возложен прекрасный юноша -воин для того, чтобы жрец в перьевой короне занёс ослепительно сверкающий на солнце обсидиановый нож и, вонзив его в дышащую грудь, вырвал трепещущее сердце.
На а когда уж мы раскочегаривали нашу учебную "миноноску № 47" и чёрные, как негры, от копоти низеньких труб тренировались в постановке мин-рогачей, это походило на цирковое представление в котором и сухопарый Саша, и его друг Димка Филиппов, и я могли проявить себя этакими гиревиками из цирка-шапито на Васильевском острове, поиграть мышцами на манер Поддубного. И эти навыки пригодились нам и выставлении минных банок и на Балтике, и в Чёрном, и в Японском морях.


Наш продублённый солёными морскими ветрами, потерявший глаз при обороне Севастополя наставник в мундире с дедовскими эполетами на плечах казался каким-то материализовавшимся книжным призраком-то ли вырвавшимся из книжного плена Джоном Сильвером с култышкой на ноге и попугаем на плече, то ли боцманом времён русско-турецких баталий времён Анны Иоанновны, когда мужчины носили женоподобные парики, а женщины платья , похожие на многомачтовые парусники. Сашка Колчак, как и все попадавший на гауптвахту за всякого рода шкоды, был по смутным слухам правнуком того самого принявшего ислам серба Колчак-паши, что во время Русско-Турецкой войны сдал крепость Хотин. Сама фамилия Колчак означала железную боевую рукавицу мамелюка.
Нам очень пригодились приобретённые в Морском училище навыки ,когда мы ставили минные заграждения возле Гельсенфорса, на которых подорвалась ломившаяся к Санкт-Петербургу немецкая эскадра, выставляли минные банки, запиравшие выход в море вдоль берегов Киля и Данцига. То же самое мы делали на Черном море - у Синопа, Трапезунда и Константинополя ,а раньше-в Японском под Порт-Артуром, где нас вполне могли потопить японцы .
Да и а когда началась великая смута -и черноленточные морячки стали запирать белокительных офицеров в клозетах, Александр Васильевич , уже будучи вице адмиралом, не уронил своей чести полярного исследователя и боевого капитана. Широкую огласку получил эпизод с наградной саблей, полученной им из рук самого государя -императора. Матросы потребовали адмирала отдать им его саблю. Но шагнув к борту он швырнул её в воду.
А я был тем самым мичманом, который нырнул в море вслед за наградной саблей Колчака, когда он бросил её в море словами:
- У меня японцы в плену не отобрали эту саблю, а вам я тем паче её не отдам...


Утяжелённое золотой отделкой оружие тонуло очень быстро. И какое -то время я видел очертания ножен, эфес, поблескивающую рукоять и колыхающийся темляк. Кефаль проплыла рядом, блеснув,словно лезвие выпало из ножен. Я грёб изо всех сил , но не мог догнать. Воздух в лёгких кончался и надо было выныривать...



2. К земле Санникова


По -настоящему первому испытанию на прочность наша дружба подверглась во время время экспедиции к Новосибирским островам, где затерялся след полярного исследователя барона фон Толля...Тогда же я начал писать стихи и моя баллада была опубликована в декадентском журнале "Дионис", наравне с "Аполлоном" пользовавшимся популярностью у салонной публики.


БАРОН ФОН ТОЛЛЬ


Не эти пышные застолья
и не шампанское во льду,
на корабле барона Толля
на дикий Север я иду.


Наш путь и тягостен и долог,
не то что танцы при свечах,
но с нами он-смельчак гидролог
наш несгибаемый Колчак.

Бросаем вызов тем широтам,
где лишь киты или моржи,
что ж, слава гордым Ланселотам,
поверившим в те миражи!


Уже наш силуэт на рейде,
и всё затеяно не зря,
лишь в море дальнем поскорей бы,
взошла надёжная "Заря".*

Ведь в трюме есть в достатке уголь,
чтоб лопасти крутить винта
секстант покажет верный угол,
не ошибётся широта.

Что там за паковыми льдами?
Оазис пальмовый? Вулкан?
В набедренных повязках -дамы?
Иль ледяная Нотр-Дам?


Медведи белые горгульями
взирают, и клыки торосов,
готовы нас сжевать...И ульями
гудит пурга среди заносов.


В Архангельске, в трактире, тельник
матросик рвал, божась неистово,
что видел с острова Котельного -
всего на расстоянье выстрела.


Он близок этот райский остров,
теплом согретый жидкой лавы,
рукой подать...Легко и просто!
Нас ожидают лавры славы!


Съестных припасов тайный схрон
нам мерзлота укроет вечная,
на нартах далее барон
отправился сквозь вьюгу млечную.


Фон Толль. Упряжка. Айсберг фоном
да неизвестность впереди.
Да два проводника с бароном,-
теперь его поди найди!


А на причале ждут морячки,
и репортёры - по пятам
за нами следом после качки
и вот на фото-капитан.


Шрифт, как толпа зевак на пирсе,
корабль во льдах...А где ж фон Толль?
Рыданья сотрясают перси
прекрасных дам. Лу-Лу? Николь?


На первой полосе печатной
толь Ланселот , толь Дон-Кихот
усы,как реи, взгляд печальный...
Тот вроде он, но и не тот.


Да, сгинули во мгле метельной-
упряжка, парусник, учёный,
и нарты, и компАс, и тельник,
и белый флаг, и роджерс чёрный.


Достиг ли острова мечты
иль в полынье холодной сгинул?
Льдом лат во тьме сияешь ты,
копьё вонзая в исполина.


Критика встретила мою балладу с восторгом , назвав меня с намёком на подражание Николаю Гумилёву "Полярным конквистадором в ледяном панцире". Особенно лестно отзывался обо мне критик Иосиф Самохвалов, сообщая о том, что поэтом N.N. открыта поэтическая Гирборея, которая симметрична декадентским поискам земного Рая в Африке вождём акмеизма -Гумилева и крымской Киммерии Волошина." Уже возвратясь в Санкт-Петербург после сражений на "Сердитом" и японского плена, когда Колчак слёг с кашлем и проболел всё это время, я продолжил публиковать свою "Полярную тетрадь" и однажды получил , пахнущий французскими духами конверт с приглашением на вечер в Башне Иванова с каллиграфической подписью Зиновьева-Аннибал.

Угловая башня на пересечении Таврической и Тверской в Санкт - Петербурге была известна как литературно мистический салон, храм декаданса, антропософии, философии и утончённой поэзии. И для начинающего литератора -честь быть приглашённым на читки в таком собрании, где блистали и Иванов, и Гумилёв и где сам адмирал символизма Александр Блок мог взобраться по приставной лестнице на "капитанский мостик" куполоподобной крыши и прочесть там свою "Незнакомку" кронам дерев Таврического сада. В надежде, что меня не отправят "на клотик за чаем", как рядовой матрос декаденсткого ковчега я готов был даже повторить трюк Блока, но не более того. Потому как был наслышан: в салоне не только парактикуются сцекны с переодеванием, но и с раздеывнием до нага и розыгрыванием персонажей подобных тем, что художник "Диониса" Абрам Блузман выносил на обложку приласкавшего молодое дарование. А именно , весь мохнатый ,с копытами на козлиных лытках Дионис догоняет обнажённую убегающую Нимфу. И всё бы ничего. Но копьём торчащий между ног отросток выглядел совсем не по рыцарски. Поэтому , когда я читал балладу по напечатанному в присутственных местах, где бывали и юные девы, я отворачивал титульный лист и закрывал его ладонью.
Пройдясь бархоткой с пастой гои по двуглавым орлам пуговиц кителя и поправив "георгия" , полученного мной за сражение под Мукденом, я увидел в зеркале добра молодца с короткой стрижкой а ля "бобрик", оттопыренными ушами, требующими уже стрижки мяконькими усиками, погонами мичмана,с двумя звездочками подпоручика, орлиный взгляд , кортик на боку- что ещё нужно для покорения дамских сердец? Нахлобучив фуражку с крабом и свернув в трубочку свой рифмованный "бортовой журнал", я сбежал по лестнице, лихо хлопнул дверьми и, поймав извозчика, отправился в почтенное собрание.
-А! Вот и вы? А мы уже заждались, - встретила меня хозяйка салона , обволакивая рокочущим голосом и взглядом дымно- ... глаз.- Вы случаем не застряли во льдах?- лукаво улыбнулась она...
-А где ваши нарты и олени?- ехидно осклабилась другая дама в обтягиваюшем платье с ярко напомаженным бутоном губ и обильно отягащёнными тушью ресницами. - И ли я что -то путаю и в нарты запрягают собачек? У нас тут есть болонка - можем запрячь...Или жену Макса попросим -Сабашникову, они изобразит. Какк-никак -художница!
-Ав!Р-р-р!- поддержала дурашливый розыгрыш пантеристой походкой подкравшаяся жена коктебельского отшельника.
-Да! Конечно!- дипломатично лыбился я, топчась у порога и тиская в руках зашорканную тетрадку.


Публика и в самом деле собралась почтенная. Я сразу же узнал грузного Макса по его "античной" шапке волос бороде и сократоподобному лику. Вячеслав Иванов тоже был легко узнаваем по нимбу золотисто- пышных волос и бородке клинышком. Других я сразу не разглядел. Не дав мне опомниться облачённая в полупрозрачную тунику хозяйка вытолкнула меня на центр округлого пространства, как гладиатора на арену, где меня уже поджидали вот -вот готовых кинуться на меня гривастые львы. Но львы сидели неподвижно, мирно помахивая хостами, словно я был ни больше -не меньше -брошенный по приказу Навуходоносора в темницу пророк Даниил.
- Сегодня у нас молодое дарование! Поэт - морской волк, участник полярной экспедиции Колчака.- объявила хозяйка салона, прижимая к груди вручённую мной ей фуражку, словно это была корона того самого вавилонского Навуходоносора. - Впрочем, он сам себя представит...
Кашлянув, я начал излагать краткую историю нашей полярной экспедиции, опасаясь что меня начнут спрашивать и про позорное поражение под Порт-Артуром...
- Об этом мы из газет знаем!- поймав паузу, доброжелательно прервал Макс. - Вы стихи почитайте. Ваш "Барон фон Толль" в "Дионисе весьма впечатлил...
И тогда я открыл тетрадку.



- ТЮЛЕНИ-огласил я заголовок, не обращая внимания на то, как переглянулись Волошин и Иванов , при этм мне показалось, что Иванов презрительно скривился, а Сабашникова прыснула в кулачок...


Когда накатит приступ лени,
и кажется-то жизни крах,
я вспоминаю про тюленей
плескающихся в полыньях.


Из-под воды в разгул ненастья
высовывают свои бошки...
Ну а для полного им счастья
достаточно сырой рыбёшки.


Смотрюсь я в зеркало, как в льдину
и снова вижу нас с тобой,
и словно Лампа Алладина,
трёхмачтовый наш китобой.


Их видела с борта ты яхты,
как ,жмурясь,греются на льду,
как пляжницы под солнцем Ялты,
а вроде бы живут в Аду!


И вспоминала ты про Данте
про Дьявола в Коците вмёрзшего,
шепча терцины мне когда-то
поэта бледного, умершего.

И как Паоло и Франческа
мы падали в бездонность вод-
как будто круговая фреска
нас вовлекала в хоровод


летящих душ, ледащих, грешных,
нагих, уже совсем бесплотных,
среди танцующих, успешных,
дородных, разжиревших, потных.


На вахте я стоял в ту ночь
и наяву, конечно , грезил,
и прозевал - и как помочь
даже за все богатства Креза?


И вот в машинном отделении
вознёй мышиной, крик "Пробоина!"...
Был этот айсберг -в отдалении
и вот -ты морщишься от боли.


И, словно поршни паровые,
из Рая в Ад нас всех выдавливало
и не сносил бы головы я,
когда бы это всё - недавнее.


А был я юн,стыдлив , как девушка,
и был влюблён в одну курсистку,
и сбился с курса, заглядевшись
на воротник её ворсистый.


На воротник из меха нерки,
вольготно на плечах разлёгшегося.
Снег над Невою. Каноньерки
белее даже снега лёгкого.

И каждая снежинка звёздочкой
на чёрном мехе...Но не в счёт,
что до того согрелся водочкой
такой усердный звездочёт.


И шпилька из волос - форштевень
и шпиль Адмиралтейства-грот.
Распавшейся причёски ливень.
Горящий в поцелуях рот.


И шепотки присяжных : "Што вы!
Не террорист, не саботажник!"
И только бы отдать швартовы,
но папин пухленький бумажник...


Но адвоката речи громкие-
и на вакации уход,
ну что с того что к самой кромке
прижало льдиной пароход?


Ну да -оплошность! Да убытки!
И Одиссею ведь Сирены
мерещились.И этой пытки
не мог он вынести смиренно.


И рвал канат, корабль раскачивая,
визжа истошно:"Развяжите!"
И так вовеки -не иначе
и без такого разве жить?


И отдыхая на вакациях,
я тонущую видел яхту
и Север дикий -декорацией,
как сотворил его сам Яхве.


И нас с тобой -двумя тюленями
в подлёдном голубом Раю,
живыми, юными , нетленными
вовек- у света на краю.


Я прервал чтение, потому как это был конец стихотворения.Возникла пауза томительная пауза. И вдруг хозаяйка салона подбросила весь мою фуражку, издала ликующий клич.
-Па-эт-!
Волошин и Иванов , лениво хлопа в ладоши, поднимались со стульев. Моя корона Навуходонасора катилась по паркету, Зиновьева -Анибал кинулась меня целовать.
Оглаживая Бороду, Макс произнёс , сжимая мою ладонь пухлыми подушками своих пальцев.
- Не дурно, очень недурно! Жаль нет сегодня Гумилёва. Тоже , кстати офицер, и своими "Тюленями" вы чуть не переплюнули его "Жирафов".
-Да , словно и в самом деле миролюбиво помахива я хвостом добавил второй львогривы поэт._-Вы бесс сомнения очень талантливы. Добро пожаловать на нашу башню.
- И если будете в Крыму , забегайте ко мне на огонёк в Коктебель, там мама принимает всех "охламонов"...Посмотрите мои акварели...


Он только лишь поэт
Смягчающее обстоятельство



не получил купец моржи



3. Ковчег


Гружёные вооружением и войсками эшелоны двигались по Траннсибирской магистрали в каком-то самномбулическом трансе. Кога вьюга гигантским белым кашалотом тёрлась о стены и стекла вагонов ,казалось что это мины-рогачи скребутся в днище нашего эсминца "Рюрик" на Балтике - и вот-вот мы взлетим на воздух.Но наш Ной -капитан 2-го ранга -Александр Колчак умело и уверенно огибал минные заграждения. Вот и теперь железнодорожные составы и ощетинившиеся пушками бронепоезда были как бы досками нашего Ноева Ковчега, совершающего плавание по заснеженной степи. В скрываемых мутным маревом бурана Кулунде и Барабе* мерещились всадники чингисхановых туменов, дружинники Ермака гнали очумелых от напора удалых казачков кучумовичей, но то были не картины седого прошлого, а реальные бои- нам то и дело приходилось отбиваться от бандитов и нагоняющих наши вагоны красных. Конские морды и припавшие к гривам всадники , норовящие всадить пулю в окно, чтобы разнести его вдребезги, то и дело возникали по ту сторону борта нашего ковчега. Какие-то из выбитых окон мы уже задраили листами снятого с крыши какого-то вокзала кровельного железа-и от этих покрытых инеем квадратов разило могильным холодом. Даже нам, закалённым полярным исследователям трудно было согреться у приткнувшейся в углу штабного вагона буржуйки. И не признававший папахи, на любом морозе щеголявший в фуражке Колчак, дышал на окоченевшие пальцы и ругался по поводу того, что в чернильце чернила превратились в лёд. Для того чтобы они оттаяли и не превращались в кристаллы ,подобные торосам на нашем пути к острову Бенигсена, Тимерёва накрывала её своей песцовой муфтой и поэтому на её белизне образовывались напоминающие очертания Новосибирских островов пятна.


Избы проплывавших за окнами деревень казались беспомощно хлопающими по льду ластами тюленями и моржами, подходи -всаживай пулю-и вот тебе- и сытное житие на несколько дней , жир для освещения в плошке. Ну а тюлений клык - сувенир, который украсит твой кабинет в санкт-петербургской квартире на Мойке , подобно тому, как фигурки из слоновой кости украсили письменный стол Николая Гумилёва, за которым он написал и "Жирафа", и "Конквистадора" , и африканскую поэму "Мик". Да ведь и бивни мамонтов, которыми мы укрепляли свои палатки, напоминающие шатры Моисеева племени , сорок лет водившего иудеев по пустыне, недвусмысленно намекали нам на то, что мы совершили кругосветное путешествие во времени-оказавшись в краях, где бродили гиганты, на которых охотились наши добиблейские предки. на острове Бенигсена мы барона Толя не обнаружили, оставив записку и материалы проведённых исследований, учёный и его спутники покинул остров, не дождавшись нас.


Не найдя ни Толя , ни миражно-легендарной Земли Санникова, мы нашли в северных морях нечто манившее нас сиянием недостижимого идеала: подтверждение тго, что мы можем совершить невозможное. Мы прошли туда и обратно на тех же собачьих упряжках и байдарах там, где многоопытный полярный исследователь Толль, по всей видимости, канул в полынье вместе с проводниками, нартами и собаками. По руслам Лены и Ангары , мы возвращались в Иркутск триумфаторами. Отложенное венчание наконец-то произошло.
-Венчаются раба божия и...- блуждал в подкуполье храма Михаила Архангела голос батюшки. Стоя рядом с как бы закованным в латы усыпанного орденами и медалями вицмундира отца Александра Васильевича м крестясь, я набарматывал стихотворение, которое допишу лишь много лет позже, кога замкнётся круг Судьбы, когда словно вернувшийся бумеранг с очертаниями острова Новая Земля, всё возвратится на круги своя.ВЕНЧАНИЕ



Вы стояли у амвона
королевою метельной.
Вы -в фате. А он в погонах.
Вырез платья. Крест нательный.


Это свадебное платье!
Шлейф фаты - замёрзшей Леной.
Ангара - перчаткой. В латах
он. Вы двое во Вселенной.


Мыс Софии. Остров Беннета.
Шхуна. Мачты шпажный выпад.
Крикнуть бы Судьбе :"Не та
всем нам участь могла выпасть!"


Только-холод. Стынут губы.
Только губит нас случайность.
Палуба. Форштевень. Трубы.
Вот и островок нечайный.


Словно девы в дивном Смольном-
Генриетта и Жанетта*
выступают в танце сольном
разодеты для балета.


В снежных пачках, бриллиантясь
льдов сверкающих колье,
инеем дохнув на ванты
ближе -ближе-лье за лье.


Взять за талию и руку ,
закружить в метельном вальсе,
чтоб спознать любви науку,
словно парус в резком галсе


развернувши-не по ветру
а наперекор всему...
Чтоб вершинами Ай-Петри
в жарком, пальмовом Крыму


выплыл остров тот неведомый,
что никем ещё не познан,
но накатывает бедами
будущее. Слишком поздно!


Кольцами ли обручальными-
заполярные широты...
И глаза твои печальны.
И измят рыданьем рот.


Словно бугорки сугробные-
в пламени свечном-отдельные,
и два крестика надгробные-
словно крестики нательные.


Только лишь на карте точки
две невинные малышки,
Ваши дочки-ангелочки,
упокойные молитвы.


Сын. В Париже эмиграция.
Те же очи. Те же локоны.
Та же прелесть. Та же грация.
Но глаза уже проплаканы.


Он навеки упокоится
там же, где венчался с Вами,
Знать начертано такое
в небесах Его словами.


Но пока ещё бумеранг, кувыркаясь, возвращался -нас уносил по кровавому морю наш железные ковчег. И Анна Тимерёва, совсем как воскресшая под паравозными колёсами толстовская Анна, бросив мужа и сына, согревала своим дыханием окоченевшие пальцы Колчака. И писала оттаявшими чернилами.


Каждый день я думаю о гибели,


Что меня за сопкой стережет.


Первый снег плотину ярко выбелил,


И мороз огнем холодным жжет.


Меж камней колосья в хрупком инее.


Нежные,как белая сирень,


Небо цвета горла голубиного,


Желтой степи жесткая постель…


Я была всегда такой любимою


Я была жена,сестра и мать-


Это все давно промчалось мимо,


Надо молча смерть свою принять.


Она появлялась в штабном вагоне ангелицей в одеждах сестры милосердия с красным крестом во лбу пропахшая лекарствами, с пальцами обожжёными йодом и марганцовкой. Не знаю, оставались ли у них в эту пору время и силы для физической близости -или она укладывалась с ним под одеяло лишь как Агарь, предназначенная для того , чтобы согреть угасающего Давида?



______


*Острова восточнее острова Беннета.



Натурой он был увлекающейся, интересовавшийся всем на свете . Его интересовали миграции птиц, рыб и китов. Дно океана его манило не меньше, чем звёздное небо и со своими двумя Георгиями и одним Владимиром на парадном мундире он был как бы частью какого-то никому не ведомого Зодиака...



О чём думал Колчак , сидя у камина в своей омской ставке и созерцая блеск привезённого из Японии самурайского меча?



Приходя в ярость, он ломал карандаши...подобно копьям на рыцарском турнире или вонзающемся в его кольчугу и застревающим в её кольцах стрелам...Но быстро отходил...


3. Лютов


Шпионы и желающие поживиться драгоценностями золотого запаса роились вокруг наших эшелонов подобно таёжному гнусу тундровым песцам. полярным совам и леммингам , торопившимся поживиться оленятиной, если нам удавалось подстрелись на мясо оленя или забредшего со льдов на материк белого медведя. Стоило оставить тушу на ночь, кок от нёё оставался добела обглоданный остов. Попадались нам и места отходов моржового и китобойного промысла - отмели и гавани усеянный костями китов и сивучей, чьи черепа с выкачанным из них спермацетом и вырванными моржовыми бивнями зияли пустыми глазницами , напоминая о библейском аспилохидоне и Ионе в чреве кита.



Начальник контрразведки Ставки Лютов , хлыщ с закрученными на концах усами, садистской улыбочкой мокрых губ и блеском глаз , какие Гумилёв сравнивал с "голубыми гробницами" то и дело пускал в расход покушающихся на наш стратегический груз...Чехи , поляки, французы были неприкосновенны. Зато среди стоявших в охране наших серошинельных или казачков то и дело обнаруживался марадёр умудрившийся умыкнуит из ящика со слитками -бруочек другой или припрятать в карман несколько монет-желтяков с профилем императора не реверсе?????По преимуществу солдатики не могли устоять перед соблазном во время расчётов, производимых при закупке продовольствия и оружия. Тогда писарь доставал толстую, как Ветхий завет из алтаря уездного прихода , усаживался за стол в вагоне, служившем ... похдною кссой =и следуя распоряению министра Финансов, цёлкад костяшками счётов..., чтобы выдать нарочному причитающуюся сумму. Тогда-то отрывались выдергою верхние дощечки ящиков, вынимались слитки , мешочки с монетами и "камушкми"-соблазняя своим блеском личный состав . Тогда -то ознобом золотой лихорадки прокатывался по спинам жар неодолимой жадности-грезились намёрзшемуся в окопах служилому купленные на сокровище тройка с бубенцами, терем с резными наличниками, дородная жена в атласном платье и шолково платке, пузатый червоного блеска самовар на веранде, фарфоровые блюдца, пиалы и полные конфектов вазоны. И чтобы в воскресенье стоять в церкви пред образами в малиновой , подпоясанной набрным ремешком косоворотке - и лился бы от толстой, купленной за двугривенной свечи свет на сверкучий оклад, слушать акафист про преветлых серафимах и ...херувимах и звякала бы о поднос дьячка, серебряная монета, вторя колокольному благовесту и хору ангельских голосов ...Но эту грёзу прерывал окрик:
- Сказано же в Писании-не укради! Так -то ты, образина государеву казну охраняешь?
- Бес попутал, вашродие! Я не специально!Дома, под Тверью, жена , детишки с голоду пухнут!
Сухой щелчёк выстрела. Жалобный вскрик. И сладкую грёзу , образовавшуюся в воображении солдатика накрывала непроглядная мгла небытия. Правда другие служилые, наблюдающие за показтельной казнью, за тем как из дула револьвера вашбродия вылетало, словно вырванное из крыла серафима перо, огненное жало, по крайней мере одному из них грезилось,с похмелья , с самогонного перепоя, как тот самый богомолец в красной атласной рубахе из сарпинки???? и в смазных сапогах , отднелясь от тела падающего наземь, роняющего с плеча винтарь солдатика , устремлялось ввысь, где его поджидали на облаке стыливо пркрывшиеся белопенными крыльями херувимы.
Замечены ли были рыцари золотых львов на знаменах и шевронах в подобных нелепостях? Тянулись ли когтистые лапы тех геральдических львов, капала ли слюна из раззявленных пастей, дрожали ли похотливо хвосты , как у блудливыфх чердачных котов? Без сомнения- всё это наблюдалось. Но контрразведка закрывала на то глаза. И плотно забитые Янеками и Ярославами вагоны ломились от натасканного туда из 28-вагонного злата-серебра рухнувшей империи. И бордели Омска и Новониколаевска принимали в свои жаркие объятия сыновей рвущихся из пут Австро-Венгерской империи Чехии, Словакии, Моравии и Польши , и ласкающий слух грассирующий мажор французской речи вплетался в минор цыганского романса.



И вышедшая на перрон станции Тайга припухшая от голода мамаша обслужив нескольких чехов прямо в тесноте вагона , валялась около фанарного столба в луже крови с разжатой лаонью , из которой выкатились кругляки монет , и похожая на старушку-карлицу девчушка , размазывая по щекам слёзы теребила мамку за подол, из под которого выглядывали белые икры. И эта сцена напомнила то , как боцман "Зари" пристрелил тюленику , кормившую на льду тюленёнка, как он кричал совсем по-человечески , таращась на нас черными глазами, в которых отражалась вмёрзщая в лед яхта и как этот жалобный писк оборвал хлёсткий выстрел:у нас кончался провиант!



Эти выстрелы, словно гром среди ясного неба или удары бича! Как-то особенно громко звучали они в бездонной тишине заполярья. Они раскатывались далеко-далеко-и казалось их звук достигает самого того места, где пронзает Землю невидимая ось, в которую, уставясь, смотрит всевидящее око Полярной Звезды и ковшик Малой Медведицы цепляется ручкой за эту звезду , которую и эвенки, и якуты , и буряты называют Золотой Кол.????От тех выстрелов осыпались ледяные торосы, крошился на мелкие бриллианты снежный наст. В привокзальном гвалте мешочников ,водовороте беженцев выстрелы звучали совсем глухо, словно звук сломленной ветки. А разутые-раздетые расстрелянные -это могли быть и не повиноввшиеся приказам железнодорожники, и заподозренные в сочуствии большевикам или шпионаже- валялись на морозе скрюченными в самых экзотических позах, ловно это были мраморные скульптуры изображающие сцены Страшного Суда.



Пойманных контрразведкой



Я ещё в Омске отдавал приказ расклеять эти листовки...И вот они где объявились голубчики, в Барабинске, под шумок мятежа...



Был ли это взявший псевдоним один из его друзей по кадетскому корпусу, соединивший в сюжете своей эзотерической поэмы разрозненные события события разных лет? Капитан ли переоборудованной для полярей экспедции китобойной шхуны "Зари" ...или кто-то из штабных офицеров, проделавших вместе с вице-адмиралом последние вёрсты его крестного пути?
кокаинист...



Другие статьи в литературном дневнике: