Т - толерантность

Дмитрий Лохматов: литературный дневник

Подвозил как то подругу Инессу на работу и на одном из перекрестков пришлось остановиться на красный свет светофора. Прямо перед нами женщина вела здоровенную детину за ручку. Этот человек, судя по всему, был умственно отсталым.
Она вела его по дороги, а мы наблюдали эту картину.
Инесса возмутилась и фыркнув высказалась: "И вот это надо, так мучатся всю жизнь?"
Я задумался.
Это очень тяжелый выбор для человека, когда тебе в род доме объявляют о том, что твой ребенок ни когда не будет полноценным. Я даже представить себе не могу, что с человеком делается в эти минуты.
Если женщина соглашается оставить ребенка себе, то это мучение и новый образ жизни до конца дней своих. Мужики, в большинстве своем, не выдерживают такую жизнь и уходят, оставляя женщину наедине с таким горем.
И вот уже мы наблюдаем картину, когда она ведет свое повзрослевшее чадо за руку по пешеходному переходу.
Одно плохо, я буквально этой ночью видел финал такой истории.
У нас на районе жил и учился в моей школе мальчик с явным отклонением в развитии. С горем по полам он закончил школу еще в советские времена. Успел. Видимо родители как то вытянули его. Но произошел развал СССР и пришел капитализм, где человек человеку волк. Он каким то образом устроился на железную дорогу обходчиком путей, но видимо проработал не долго.
На моих глазах происходила деградация человека. Он еще был об стиран и побрит, ухожен, но уже слонялся по району, собирая бутылки. Потом, видимо, родители умерли. Он стал превращаться в бомжа. Отрастил чудовищную бороду, не пострижен, одет в какие то старые лохмотья.
А потом вообще пропал с моего поля зрения, исчез.
И вот ночью, когда мчался по городу, я увидел словно призрак этого парня. Не смотря на скорость и темноту ночного города, я его узнал. Стояла тень из прошлого и просто смотрела на дорогу и пролетающие мимо его машины. Было это далеко от родного района и он, видимо, просто бомжует.
Это страшный финал, того, что происходит с такими детьми, когда умирают близкие, взявшие на себя ответственность и смелость воспитывать таких детей.
В древнем Риме спартанцы сбрасывали недоразвитых новорожденных детей в пропасть со скалы.
Метод борьбы жуткий и не однократно подымался у нас в обществе как альтернатива спец домам и родительскому воспитанию, но!!!
В программе "Тема", которую вел Влад Листьев обсуждалось именно такая альтернатива. Всю передачу высказывались все кому не лень, даже священника пригласили.
И вот, вроде бы, к концу передачи, и противники,и сторонники умерщвления таких новорожденных пришли к выводу, что да, надо это делать. Аудитория тоже уже склонилась к такому выводу. Большинство "за" и даже лозунги пошли. Передача подходит к концу и в этот момент слово попросил не участник, а обыкновенный зритель. Взял микрофон и представился зрителям и ведущему. Молодой врач одной из Московских больниц. А потом он задал вопрос, после которого в аудитории повисла тишина.
- Ну хорошо, вы все решили, что лучше и обществу и родителям, если такое дитя усыплять. А вопрос можно? Кто это делать будет. Подымите руку в зале те, кто готов взять на себя эту задачу?!! Кто подойдет и умерщвлит этого детёныша?
И аудитория, которая только что орала "смерть не полноценным" замолчала...


Без комментариев.


Сюжетик IV


Георгий Данелия о покаянной речи студента Попова на комсомольском собрании


У меня болезнь — аллергия на собрания. По мере возможности я стараюсь на них не бывать, но иногда приходится. Первые десять минут мне просто скучно, а потом очень хочется курить и начинает болеть голова. (То же самое со мной происходит, когда я смотрю фильм, который мне не нравится.). Когда выбирали депутатов от общественных организаций, меня от Союза кинематографистов выдвинули в кандидаты. Поначалу я обрадовался, поскольку мне приходилось беспрестанно мотаться по стране (съемки, выбор натуры, премьеры, помощь ученикам), а летать через депутатский зал было бы намного комфортнее. Но на следующий день спохватился, сообразил, что придется беспрестанно сидеть на собраниях, и взял самоотвод. Хотя потом, каждый раз толкаясь часами (а иногда и сутками) в зале вылета в ожидании самолета, я жалел, что отказался. Сидел бы себе в депутатском зале в мягком кресле и пил бы горячий кофе с коньяком.


Но в моей жизни было одно собрание, на котором я забыл и про скуку, и про курение. По сей день с удовольствием вспоминаю его. Когда я поступил в Архитектурный институт, в первый же месяц состоялось общеинститутское комсомольское собрание. Проходило оно в здании Союза архитекторов СССР, в большом зале. Народу было много. В президиуме сидели ректор, парторг института и комсомольские вожди. Первые минут двадцать мне было просто скучно, а потом я почувствовал, что еще немного — и мне станет просто дурно. Я хотел смотаться, но мой друг Джеймс Жабицкий не пустил, — сказал, если я сейчас уйду, обязательно кто то настучит, и у меня будут неприятности. Я остался, и не зря.


Под конец собрания перешли к обсуждению персонального дела. В райком пришло письмо на студента Попова: несчастная женщина сообщала, что он с ней сожительствовал, обещал жениться и бросил.
Секретарь райкома сказала, что есть и другие сигналы: несмотря на неоднократные предупреждения, Попов пьянствует, развратничает и продолжает вести антиобщественный образ жизни. И районный комитет считает, что методы убеждения исчерпаны, и просит собрание обсудить вопрос о пребывании студента Попова в рядах Ленинского комсомола.
Первым выступил фронтовик. (Со мной училось много фронтовиков.) Фронтовик был контуженый, у него дергалась щека, и он заикался. Фронтовик гневно сказал, что он и его товарищи не за то кровь проливали, чтобы такие паразиты, как Попов, катались как сыр в масле и поганили жизнь окружающим. И он предлагает гнать эту гниду из комсомола!


— Гнать! — дружно поддержал оратора зал.


Потом выступил первокурсник. Он сказал, что приехал из Сибири. Когда его приняли в институт, это был самый счастливый день его жизни. Для него московский Архитектурный институт — Храм. А сейчас, когда он узнал, что в этом Храме обосновалась такая нечисть, как Попов, ему стало мерзко. И он считает, что Владлена Попова надо не только исключить из комсомола, но и отчислить из института.


— Отчислить! Давайте голосовать!


— Подождите! Подождите! Послушайте меня, дайте мне слово! Очень прошу! — раздался тоненький голосок.


На сцену выбежала щупленькая девушка в очках и начала взволнованно, чуть не плача, торопливо говорить:


— Вот мы сейчас исключим Владлена из комсомола, а вы подумали, какая это трагедия для человека?! Вот если бы меня… лучше уж расстрел! Товарищи, — она заплакала, — ребята, я вас очень прошу, давайте послушаем самого Попова, я уверена, что он раскаивается! Пусть даст честное комсомольское, что больше не будет! Предлагаю дать слово Попову!


— Дать! Дать! — закричали все.


Мне было интересно посмотреть на этого Попова, жизнелюба и покорителя женских сердец. Я, как и все первокурсники, сидел на балконе и очень удивился, когда увидел сверху, как по проходу партера неторопливо идет к сцене маленький, с пролысиной на макушке, в мятом пиджаке, парень лет двадцати пяти. Он вышел на сцену, встал на трибуну, выждал, пока в зале не наступит полная тишина, а потом спокойно сказал в микрофон:


— Я вас… (непечатное слово)! Вопросы есть?


Вопросов не было. Наступила гробовая тишина. Попов спустился со сцены, неторопливо пошел по проходу, вышел из зала и закрыл за собой дверь. Тишина стояла такая, что слышно было, как на люстре почесалась муха.


Покаянную речь Попова я запомнил на всю жизнь. А это собрание было и остается моим самым любимым. Как говорят герои Николая Гоголя: «Праздник души, именины сердца!»


Из книги: Данелия Г. Тостуемый пьет до дна. - М.: Эксмо, 2005.



Другие статьи в литературном дневнике: