Рассуждение об идеальных убийствахДошли до моего трона известия, что рядовые сотрудники вверенного мне департамента ропщут на угнетённость рабочей рутиной. И я решил выдумать им творческое задание. Заодно – и своего рода тест как на особенности ума и психики, так и на карьерный потенциал. Нет, я, конечно, всех знаю в лицо и собеседовал лично, в своё время, но когда они приходили – они по-любому нихрена не знали, нихрена не умели (и дай бог хватало мозгов осознать хотя бы это, уподобившись Сократу). Но сейчас, проработав от года до двух, кто-то из них, возможно, созрел уже для более серьёзных дел. Я предложил им, каждому самостоятельно, продумать наиболее реалистичный и эффективный план моего убийства. Что характерно, никто не поинтересовался, зачем бы вообще меня мочить. И это правильно. Подчинённых – должны развлекать фантазии на тему убийства босса сами по себе, конкретные причины тут не важны. Если не развлекают – значит, босс делает чего-то неправильно. А в моём департаменте – всё организованно правильно. Мои замы, начальники отделов – гоняют в хвост и в гриву своих салаг, при этом извиняются моим тиранством, что я их самих ещё больше прессую. Ну а «простой народ» - получает возможность утешения в легальных, открытых мечтах о том, как бы меня грохнуть. И все счастливы. Что ещё характернее, чем дальше были сотрудники от какой-либо практической работы, связанной с насилием и его расследованием, тем более вычурные и изобретательные сооружали они планы того, как заманить меня в ловушку, усыпив бдительность, как избавиться от трупа или имитировать смерть от естественных причин, и как отмазаться от подозрений. Особенно порадовала моя секретарша, милейшая девчушка, предложившая подмешать мне цианид в вино и распить его в непринуждённой обстановке. А чтоб остаться вне подозрений – травануть и себя. Но только – зажевав большим количеством шоколадных конфет. «Ты сладкое почти не ешь, а я люблю. Поэтому никого не удивит, что я осталась жива. Но никто не предположит, что я могла намеренно так собой рисковать. А вино – это от моей тёти-актрисы. Я у неё и возьму. Ей часто поклонники присылают, девать некуда. Тут – наверное, какой-то маньяк-аноним. Типа, её хотел отравить, «мы все любим Гленду». А что нам с тобой досталось – чистая случайность. Никто же ведь не установит, до тёти винчик был отравлен шприцом, или после». Я погладил её по светлой её головке: Анечка возмутилась: Снова погладил её по голове, добродушно рассмеявшись: Аня вздохнула: Другие девочки и офисные мальчики тоже выдвигали планы весьма изощрённые и порой остроумные. Всё просчитывали: и как следы замести, и как улики запутать, и как себе алиби создать, и как перевести стрелки на каких-нибудь «пингвинов-экстремистов». Изучая детальные и затейливые их проекты, я подмечал, конечно, места, где они неизбежно проколются и тем самым дадут хорошему следователю улики против себя (ибо, скажем, отсутствие подтверждённого алиби – это ещё ни о чём не говорит, но усилия, потраченные на создание липового алиби ДО убийства – это говорит уже практически обо всём). Указывал им на технические нюансы, где им не удастся ввести в заблуждение людей, съевших на этом десяток тундровых упряжек. «Нет, само по себе сбрасывание с высоты – хороший, проверенный временем способ имитации несчастного случая или самоубийства. Это позволяет замаскировать до неузнаваемости многие прижизненные повреждения, полученные при борьбе или оглушении клиента. Но кто поверит, что я, с моим самомнением, стану бросаться из окна городской многоэтажки, а не с Монблана, по крайней мере? Или – я сидел-курил на парапете, вдруг испытал приступ головокружения и перевалился да так, что не успел ухватиться? Но подобной силы «вертиго», не очень свойственное, прямо скажем, моему организму, должно оставить определённые биохимические следы в тушке. Даже если в полный фаршмак расшибётся. Если долбануть дубинкой или шокером – картина будет совсем иная. Сатурация крови, окисление гемоглобина, гемодинамика, состояние лёгочных тканей, потоотделение, мышечный тонус – десятки параметров, позволяющих отличить обморок от оглушения». На самом деле, я не уверен, что даже наши эксперты смогут однозначно восстановить предсмертное состояние по бренным останкам и стопроцентно сказать, почему именно человек упал с двенадцатого этажа. Но в чём я уверен (и в чём убеждался неоднократно), если собеседник сам не является экспертом и при этом реально причастен к преступлению, - он ведётся на любую наукообразную пургень, начинает паниковать, метаться, чего-то спешно додумывать в пользу выгодной для него версии. И тут уже не надо быть корифеем биохимии трупов, а достаточно лишь немного чувствовать живых людей, чтобы видеть, когда они врут и выгораживают себя. Вообще, что обычно упускают из виду сочинители детективных романов и дилетанты, начитавшиеся детективов, когда человек, никогда прежде не совершавший убийств, совершает своё первое, – он пребывает в НАСТОЛЬКО аномальном (и характерном) состоянии, что это просто не может не бросаться в глаза (сколько-нибудь опытные глаза). И речь тут не идёт о раскаянии, сожалении, да «кровавых мальчиках» в глазах. Речь идёт о том, что он сделал нечто очень важное, чего раньше никогда не делал, – и всеми силами старается это скрыть. И в сравнении с этим тревожным состоянием все его блистательно задуманные уловки, подтасовки, отмазки – летят к чёрту, едва он попадает в лапы действительно компетентному, наблюдательному следователю. А тот, когда посмотрит в глаза и всё поймёт, - уже не отцепится. Заставит сознаться (и вовсе необязательно – путём физических пыток либо угроз). Поэтому, собственно, несмотря на все технические возможности, так трудно расследуются даже в наши дни преступления, где проблематично очертить внятный круг подозреваемых (что заказняки, что маньяческие серии) и посмотреть им в глаза, но сравнительно легко – где следователь вступает в непосредственный контакт с убийцей просто потому, что тот близок к жертве. И сколько уж погорело наивных родственничков или партнёров по бизнесу, возомнивших себя криминальными гениями. Их колют не потому даже, что они наследили. А потому – что не умеют толком скрывать своего состояния и своей тревоги. Люди, имеющие хоть какой-то сыщицкий опыт, это прекрасно понимают: вся их конспирация продержится ровно до того момента, пока ими не займётся компетентный и вдумчивый товарищ с проникновенными, чуть усталыми глазами. Чтобы такому соврать о своей причастности к убийству да обмануть его – одного лишь цинизма и злодейства мало. Нужно иметь такую психологическую подготовку, такой артистизм и самоконтроль, что куда выгоднее заняться не мочиловом, а мошенничеством в особо крупных размерах. Поэтому, должен признать, самые адекватные планы моего убийства – имели самый же примитивный вид. «А потом выйду и буду надеяться ускользнуть из здания до того, как поднимется тревога. Шансы есть. К тебе ведь без предупреждения никто не заявляется. Даже если Анечка свяжется по интеркому, а ты не ответишь – решит, что в сортир отошёл. И вряд ли уж что-то настолько срочное свалится, что тебя по мобиле вызванивать бросятся. Так что, минут пять у меня будет. А мне и двух хватит, чтобы спуститься, выйти, сесть в машину и уехать». «Ну а дальше? Это ж сразу выяснится, что ты последним ко мне заходил?» «И чего? Конечно, выяснится. Да я, собственно, и нож из тебя вытаскивать не буду, и пальцы стирать. Не, Артём, если уж я тебя грохну – то грех будет не срубить на этом немереные тонны бабла. Желающие-то приплатить найдутся. А значит, я буду иметь некоторый шанс свалить из страны. Главное – свалить из этого здания. Вот если останусь здесь и попаду под замес – тогда край, конечно. Поэтому, совершенно не важно, когда именно обнаружится, что это я тебя мочканул, – то ли через десять минут, то ли через пару дней, когда отсмотрят все записи и опросят всех сотрудников. Важно будет – где нахожусь я. А через десять минут я буду катить в направлении Украины на новой машине, с новыми документами. Есть шанс проскочить. И найдут меня дай бог только через неделю где-нибудь на Таити. Всё это время я проведу на роскошном пляже, потягивая Маргариту в окружении знойных красоток. А не в тесной допросной комнате в обществе упырей, задающих неудобные вопросы. Поди фигово?» Вот это была – речь не мальчика (и тем более не девочки), а зрелого мужа. Реалистичный взгляд на вещи. Безо всяких наивных надежд вроде «Я так хитро всё устрою, что всем заморочу голову, буду и дальше мило общаться с коллегами и друзьями, между делом разговаривать с профессиональными «инквизиторами», внутренне потирая руки, и эти лопухи нипочём ничего не заметят». Человек, которому не доводилось всерьёз прятать своё истинное «я», выдавать себя за кого-то другого под угрозой нешуточных последствий в случае разоблачения, - он просто не представляет, каких усилий это требует, блюсти верность своей легенде. Особенно, если это легенда невинности, когда сам прекрасно знаешь, чего натворил (и тут порой непонятно, что мучительней: терзания беспокойной совести или корчи попранной гордости, которой не с кем поделиться). Особенно же обидно таиться, когда понимаешь, что следователь тоже это знает. Поэтому зачастую и матёрые мокрушники дают чистуху не потому даже, что их запрессовали физически или соблазнили смягчением наказания, а потому, что не в силах продолжать эту интеллектуальную игру, выдумывая себе новые подробности «алиби» и понимая, насколько это по-идиотски выглядит. Хотя, разумеется, это не значит, что не бывает нераскрываемых (или труднораскрываемых) убийств. Да сплошь и рядом. Но прежде всего их успех обусловлен тем, что убийцы вообще не попадают в поле зрения толкового следователя, не имеют с ним задушевной беседы. И технологии успешных убийств – обычно самые простые, без выкрутасов. Грохнули, вывезли в лес, закопали – и с концами. А без трупа, без свидетелей убийства или похищения, без специфической какой-то заинтересованности в конкретно этой персоне, - скорее всего, не будет вообще никакого уголовного дела, чтобы там подключились качественные сыщики да следователи (исключение, впрочем, - пропажа детей, которых обычно ищут вполне добросовестно). Ну или – шмяк по темечку в тёмной подворотне, имитация ограбления, и ментам будет соблазнительней и проще подтянуть под это дело какого-нибудь гастера-нарика, который уже имеет ворох эпизодов по 162-й и 111-й, чем «заказ» усматривать. Договорятся полюбовно, нарисуют ему там не 102-ю, а ещё одну 111-ю, часть 4, - на его срок это не повлияет. Вообще же, подавляющее большинство убийств в этом мире – они абсолютно прямолинейные и «незамутнённые». И это только в детективных сериалах бывает, когда гениальные сыщики перебирают версии, петляют по ложным следам, выявляя коварные ловушки да подставы, тычутся то в одного подозреваемого, то в другого, но зритель знает, что истинный виновник – откроется только под занавес. Хотя порой это оказывается первый или второй подозреваемый, который так всех запутал, такое всем доверие внушил, что вот ещё двадцать штук прошерстить пришлось. Ага, да конечно! Запутает он! В жизни всё проще. Версии – конечно, перебираются и прорабатываются. Но они актуальны ровно до той поры, пока не выйдешь на виновника торжества in person. Как выйдешь – да немножко качнуть, даже без нажима, без нервов, и всё ясно становится. И это не на уровне «глаза мне его не нравятся» (много может быть у человека причин для испуга, неискренности, враждебности к покойному), а просто он сам собой начинает заговариваться и проговариваться в самой что ни на есть вежливой беседе. Ибо – лох, всё же. Он не каждый день людей мочит или заказывает. А если делает это более или менее регулярно, и уверен в своей правоте, – так даже не станет пытаться обманывать других серьёзных людей. Прямо, конечно, не признается, но – даст понять, что, по его мнению, действовал в своём праве и сообразно ситуации, а ля герр комм а ля герр, рассчитывая на понимание. И, когда вот так всё честно – мы относимся с пониманием. Нам главное, чтобы беспредела не было, кровавого хаоса анархии, а если кто-то с кем-то благопристойную дуэль затеял, пусть и на киллерских волынах, - то их дела, нас не касается. Ну а какие-то хитроумные подставы да попытки фальсификации улик при убийстве с целью перевести стрелки – это уж чисто лоховские штучки. Достойные дилетантов настолько наивных, что не способны даже правильно оценить свой дилетантизм. На самом деле, на своём веку я помню только один случай «реально изощрённого» убийства, под стать детективным сериалам. И он довольно забавный. Было это шесть лет назад. Я только-только перешёл из «назгулов», Первого Агентурного Дивизиона, во вновь созданный этот мой Дипломатический Департамент. Но Элфред по-прежнему относился ко мне «по-отечески», как куратор Агентуры к одному из оперативников, а не «по-братски», как один директор к другому, безо всякой почтительности к моему новому высокому статусу (это шутка, конечно: пусть у меня мегаломания, но Элфред – это святое… семь пудов святого :-) ). Вот и тогда он меня вызвал к себе в офис и, привычно порыкивая тембром пресыщенного тигра, терзающего свежего джейранчика, вопросил: «Что именно?» - уточнил я, имея малость тревожное предчувствие и понимая, что просто так Элфред не будет брюзжать. «Определение марки огнестрельного оружия по характерным следам на пуле. Значит, задачка. Пуля – оболочечная, девять, люггер. Нарезы правые, гексагональные, шаг 250. Варианты?» Я нахмурился, сделав вид, будто всё ещё не понимаю, куда он клонит. Ответил обстоятельно: Я пожал плечами, «сдавшись»: Надо отметить, у нас нет какого-то свыше утверждённого личного оружия, и каждый волен экипироваться по вкусу, но подавляющее большинство наших – пользуются именно Глоками под люггеровский патрон. По принципу «от добра добра не ищут». Реально, очень удобная, невероятно надёжная штучка. И пусть появились пистолеты помодерновее, но когда от ствола зачастую жизнь зависит – как-то не хочется экспериментировать, а хочется доверяться тому, что доказало свою «профпригодность». Главное же (и уникальное) достоинство Глока – отлично продуманная система автоматического предохранения, позволившая убрать любые другие предохранители ВООБЩЕ. И на практике это очень важно, что, привыкнув к этому пистолету, уже в принципе перестаёшь думать о том, надо ли дёрнуть флажок или взвести курок, а просто достаёшь, прицеливаешься, ни на что не отвлекаясь, и вытягиваешь спуск. При работе со всеми другими пистолетами, где есть флажковый предохранитель или предохранительный взвод курка – человек непроизвольно, подсознательно и хотя бы на малую долю секунды дёргается большим пальцем туда, куда привык, лишний раз проверяя боеготовность волына. Даже если заблаговременно снял с предохранителя. Вот эту-то долю секунды, вот это-то превосходство в полноценности и плавности прицеливания, – Глок обеспечивает своему владельцу. А когда имеешь дело с довольно суровыми оппонентами, - начинаешь это ценить. Поэтому я лично после Глока все прочие пистолетики рассматриваю как игрушки, чтобы жуликов пугать, с понтом «Стоять-бояться, полиция», а не как инструмент для серьёзной работы. Впрочем, это была лирика (а могла бы быть, на этом же месте, реклама продукции Glock GmbH). Суть же дела, по которому меня вызвал Элфред, оказалась в том, что пуля, выпущенная из моего Глока, была извлечена из мозга не много не мало вице-мэра одного подмосковного райцентра. Я несколько удивился: Элфред успокоил: Да, наша база – несколько полноценнее той коллекции порнооткрыток, кою менты называют «пулегильзотекой». У нас-то все отстреленные элементы, попадающие в лапы, сканируются лазером, создаётся виртуальный макет и пули, и ствола, составляется формула с записью всех линейных параметров по микроследам, всё это хранится в оцифрованном виде, и в случае нужды – специальная программка легко может выявить совпадения по трассометрии. Даже если предпринималась намеренная попытка изменить следообразующие механизмы – такие экзерсисы подчиняются неким единообразным паттернам, и изменение происходит не случайным образом, закономерности сохраняются. Пусть не со стопроцентной вероятностью, но можно сделать поправку на модификации и восстановить исходное состояние. Сейчас менты мутят нечто подобное, электронную паспортизацию пуль, гильз и стволов с доступностью для сквозного компьютерного поиска, но покамест – в зачаточной стадии. Да и бардак, конечно, получается страшенный (как и во всём, что делает государство). Но у нас всё чётко, и с начала девяностых система налажена. Элфред продолжал: Да, у нас всё чётко. Даже если ни разу не довелось применить личное оружие по назначению – через три месяца ствол списывается и отправляется куда-нибудь в загранку для людей попроще. Ну просто потому, что за это время ты и в тире на плановых тренировках тысяч двадцать выстрелов произведёшь, и хотя для Глока это очень мало, но всё равно считается, что использовать для оперативной работы уже не бонтон. Поэтому тот мой волын, как выяснилось, списали нашей дочерней фирме, занимавшейся охраной нефтеперерабатывающего завода по договору с одним дружественным отечественным олигархом. И там эти стволы раздали гражданскому персоналу, инженерам всяким, строителям. Так, для пущего их спокойствия в диковатой знойной стране. Стрелять им всё равно ни в кого не придётся, но – мера поощрения, можно сказать. И кстати, вот сколько они там ни бухают, эти цивилитики, - почему-то никто друг дружку по пьяни не замочил до сих пор. Это к вопросу о перспективах легализации короткоствола в России. Я поинтересовался: Элфред помотал головой: А, ну тогда всё понятно. Охотничий порох, остатки пыжа. И это явно непрофессионал был, вообще маньяк какой-то, что снарядил стрелянной люггеровской пулей охотничий патрон. Нормальный киллер никогда бы не пошёл на такие стрёмные эксперименты в столь ответственном деле, как мочилово вице-мера. Да и понимал бы он, что его мистификация – тотчас будет раскрыта. «Наверняка из Сайги четыреста десятой стреляли», - высказываю предположение, прикинув наиболее подходящий гладкоствольный калибр. «Скорее всего, - соглашается Элфред. – Но тут важнее другое. Именно: как к этому клоуну попала твоя пуля? Ну да я тут поднял твои рапорты за соответствующий период, и, хотя ты, наверное, уже не помнишь…» Нет, почему же, помню. Это была в своём роде занятная история. Так вышло, что весну 99-го года я большей частью провёл в Штатах. Обозревал достопримечательности, знакомился с интересными людьми. Естественно, не было нужды тащить через границу ствол, и Глок мой провалялся всё это время у меня дома. Поэтому я из него всего лишь один раз стрелял вне нашего тира, под самый конец трёхмесячного срока владения. Соответственно, было не сложно установить, какая именно пуля нынче оказалась в голове у подмосковного вице-мэра. Стрелять же мне потребовалось вот по какой причине. Но это не было переделом сфер влияния, и земля, которую держал Мирон, оказалась практически брошена на произвол судьбы. Но, конечно, свято место пусто не бывает, и тотчас сыскались желающие прибрать эту землю к рукам. Именно: несколько шестёрок из разгромленной бригады. Племянник Мирона и его дружки по школе, по двору. Типа, «мы с первого класса вместе» (замечу, «Бригада» тогда ещё не вышла, но молодёжь и не нуждалась в кинопримере для подражания). Все они были очень молодые, едва по двадцать, и кто-то, конечно, привлекался за гоп-стоп или бакланку, но настоящего криминального опыта, конечно, с гулькин хрен. Однако ж, пацаны решительные и дерзкие. Особенно – сам этот племяш. И вот они стали приходить к торговым всяким людям и мостырить крыши. Конечно, если б это был передел, если б Миронову деляну какая-то другая серьёзная банда подгребла, - с этими сопляками никто бы разговаривать не стал. Но поскольку других претендентов пока не сыскалось, осиротевшие лавочники соглашались на защиту от родича прежнего своего крышевика. И ребятишки так приободрились, что решили взять даже то, к чему и сам Мирон никогда не притрагивался (поскольку, повторю, не был больным на голову). Именно – новенький сетевой супермаркет. Пришли к директору и заявили без прелюдий: «Или берёшь нашего человечка, типа, специалистом службы безопасности, с окладом две тысячи долларов, или – у тебя не исключены проблемы. Стёкла, там, побьют, холодильники вдруг из строя резко выйдут, развозным фургонам кто колёса проколет, мало ли? Хулиганья-то полно вокруг. А за нами – как за каменной пазухой статуи командора будешь». Директор, естественно, поинтересовался у этого племяша: А тот: Мужик подумал – и позвонил своему начальству, а тот – куратору из нашего Коммерческого Департамента. Поскольку эту сеть крышевали на самом деле не чекисты, а мы. Ну и отрядили меня разъяснить это недоразумение, втолковать ребятишкам, что со взрослыми дядями так просто невежливо разговаривать. Пока ехал – пробил, конечно, через нашу Аналитику инфу по всем персонажам, расклады по мироновской группировке, всё такое. С местными ментами беседовать не стал, чтоб покамест не светить свой интерес, заявился сразу на дачу Мирона, где его племянничек отвисал с тремя дружками. Что не очень характерно, на сей раз без девчонок. Видимо, составляли хитрый план дальнейшей атаки на супермаркет. Ну да мне и на руку было, что без девчонок. Вошёл, поздоровался культурно, мол, Федеральная Служба Безопасности, капитан Свинцов, даже ксиву показал, надо поговорить. «Пацаны, это наш шанс! Вы прикиньте: этот коммерс верняк ведь всем ****ит, типа, у нас всё круто, чекистская крыша. И вот если мы его несмотря на это поимеем, а его крыша нихера защитить не сможет, - после этого все под нас прогнутся, сто пудов». Это племяш Мирона. Но слышны голоса сомнения: Племяш отмахивается: И он принялся рассуждать, какая мера воздействия будет предпочтительней: то ли директорского сына-студента отмудохать, то ли дочку-школьницу на хор поставить. Я не уверен, что они совершенно серьёзно это обсуждали, и что решились бы – но я и не собирался проверять. Видите ли, в наших глазах угроза родичам и близким считается такой степени отмороженностью, что будь это взрослые бандосы, – я бы просто пошёл и завалил всех четверых тварей диких к херам собачьим (как мы делали не раз в подобных ситуациях). Взрослые люди – должны понимать, что нельзя грозить наездами на непричастных «цивилитиков», которые «вне игры», что это не только не по понятиям, но просто ты не оставляешь выбора, с такими темами, как ликвидировать тебя на месте, покуда ты не наворотил дел. Но тут были – почти дети. Которые, возможно, просто чего-то недопоняли, по причине малого жизненного опыта. На это косвенно указывало их легкомысленное отношение к моей персоне. Нет, я не претендую на имидж лорда Вейдера, и я не хотел бы пугать людей одним своим видом, но к тому времени я привык, что опытные бандосы как-то понимают серьёзность ситуации, когда я к ним заявляюсь. А тут – приходилось объяснить дополнительно. Я вернулся и высказался уже более жёстко, процитировав избранные места их застольной беседы. При этом я видел, что трое пацанов – в общем-то нормальные ребята, понятливые, но этот племяш, Антон, - он просто психопат. Умный, хитрый, - но он вообще не умеет «заднюю включать». Он только притормаживать умеет, ввиду неодолимой преграды, но потом – всё едино на полном газу в кирпичную стену прянет, авось прошибёт. Я прекрасно был знаком с таким типом криминального юношества. Он рос в тени сумрачной славы своего дяди, и вырос, тяготясь сомнением: а чего сам-то он стоит, без дяди? И это для него сделалось манией, доказывать всем, какой он сам по себе отрывной пацан, как он всегда достигает намеченной цели, невзирая ни на что. И такие люди, кроме шуток, они очень опасны, покуда их не обломить кардинально, не разбить гордыню вдребезги. Повторю, будь он хоть на пять лет постарше и всё с тем же психотипом – я бы вышиб ему мозги не задумываясь. Ибо моя работа – обезопасить бизнес и жизни людей, которые платят нам за это деньги. Оставлять рядом психопата, который строит планы избиения сына или изнасилования дочери, - это слишком стрёмно. Однако ж, учитывая возраст, я решил поступить более гуманно, нежели диктовала необходимость защиты наших подкрышных. Я решил расплющить этого сучёнка, не убивая. Взять его на такой крючок, чтоб у него даже мысли не возникло возбухать в будущем. Это всё были указания на примечательные обстоятельства, связанные с делом банды Мирона, как я успел узнать. Я хотел сказать, что это услышит кто-то из заинтересованных лиц, только если ребята будут вести себя плохо, но он – слишком перенервничал. Он рыпнулся, полез за своим стволом – и я засадил ему пулю в плечо (что давно хотел сделать, в общем-то). Но засадил - по-доброму. Можно сказать, нежно. Даже – ласково. Сустав не разбил, инвалидом не сделал. Даже потом вколол промедол, произвёл перевязку и порекомендовал обратиться за медицинской помощью так, чтобы ранение не стало известно ментам (оно хоть кому надо?). Нет, понятно, что медики обязаны сообщать в ментовку о таких случаях, но – кто будет соблюдать эти дурацкие правила, если разом дать десяток месячных зарплат? И у кого ж из бандосов, пусть молодых, нет на примете своего лепилы, который тем более не станет трепаться? На том – мы с ними расстались. Не сказать «друзьями», но мне казалось, что ребятишки всё поняли. И на наш супермаркет – больше не наезжали. Но, думаю, я уж слишком много написал в этой дневниковой заметке (да и вырубаюсь уже) – продолжу в следующей. © Copyright: Артем Ферье, 2012.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
