Содержание:
http://www.proza.ru/2015/11/27/1340 - Пусть ты останешься в сердце моем
http://www.proza.ru/2015/12/06/1178 - Солдатские истины
http://www.proza.ru/2015/12/06/1181 - Мировая
http://www.proza.ru/2015/12/06/1184 - Гусь, я и самогон
http://www.proza.ru/2015/12/06/1189 - Оркестр
http://www.proza.ru/2015/12/06/1192 - Баржа и гуси
http://www.proza.ru/2015/12/06/1195 - Самоволка и Чехословакия
http://www.proza.ru/2015/12/06/1200 - Пожар
http://www.proza.ru/2015/12/06/1205 - Проститутка
http://www.proza.ru/2015/12/06/1214 - Увольнительная и Запырыч
http://www.proza.ru/2015/12/06/1221 - Несчастливый дом
http://www.proza.ru/2015/12/06/1226 - Баптист
http://www.proza.ru/2015/12/06/1230 - Антисемит старшина Курячий
Петька Гусейнов, по прозвищу Гусь, был еще тот гусь. Высоченный, кажется даже выше меня, с вертикальными складками-ямочками на щеках, когда улыбался, и с хитро прищуренными глазами, он был одного со мной призыва и из одного со мной города - Донецка.
Служить Петька не хотел изначально. А потому придумывал способ, как списаться подчистую из армии. И он таки нашёл этот способ. Достал на стройке у сварщиков карбид, который используют для ацетиленовой сварки, и проглотил кусочек. Ему сказали, что будет ожог где-то в животе, не страшный и не опасный для жизни, который на рентгене покажет, якобы, язву желудка.
Не знаю, было ли ему вкусно, но на наших глазах, с видом профессионального фокусника, он таки проглотил его и почти сразу начал кричать от боли, а изо рта у него густо пошла пена. И увезли Гуся в больницу.
Мы в это время уже вкалывали в Гончаров Круге черниговской области. Наши палатки, окружённые высоченными красноствольными соснами, стояли на территории танковой части.
Уже в ноябре вдруг пришла зима, и спать в палатках стало не очень-то просто. Внутри каждой палатки была печка-буржуйка. С вечера ее натапливали, и в палатке можно было спать даже не укрываясь. Но к середине ночи печка прогорала и гасла. А минут через пятнадцать после этого наступала дикая холодрыга. Даже два солдатских одеяла не помогали. Приходилось сквозь сон нашаривать всю одежду, которая только была, и напяливать её на себя. Открывая морозным, ярким утром глаза можно было любоваться поистине волшебной картиной: потолок и стены палатки покрыты толстенным слоем серебряного инея от выдыхаемой влаги; инеем покрыты даже наши подушки, а у тех, кто спал на боку, рядом со ртом на подушке вырастала целая ледяная горка. Иногда в ней образовывалась сквозная норка от теплого выдыхаемого воздуха.
Подниматься надо было очень медленно и осторожно, так как, резко поднявшись, можно было остаться без прически, примёрзшей к окаменевшей, покрытой слоем инея, подушке.
***
Прошло несколько месяцев. Мы уже отстроили себе деревянную казарму и переселились в неё из палаток. О Гусе стали постепенно забывать.
Дисциплина в нашей роте была совсем не такая, как при штабе части, и, тем более, не как у танкистов - соседей. После отбоя старшина уходил из расположения, а мы выползали из палаток, разжигали костер из лапника и шишек и негромко пели песни под мою гитару, курили, травили анекдоты, или закручивали лихо сюжет о чьей-либо любви на гражданке.
Я усаживался ближе всех к пляшущему, стреляющему снопами искр, пламени так, чтобы руки не мерзли. Иногда получалось, что спереди от гимнастерки (шинель только мешала играть) поднимался пар, а на спине ткань схватывалась ледком.
И вот сидим мы рядком на двух поваленных стволах, высоченные сосны вокруг, в вышине между ними звезды алмазными россыпями. Иногда в костре раздаётся громкий, как выстрел, треск и к хвойным шапкам взметается сноп ярчайших искр.
И тут раздается голос:
- Ну и привет честной компании! Да вы тут как в санатории устроились!
Смотрим, Гусь собственной персоной. С чемоданом, в новенькой шинели, наши-то уж были и в саже и в цементном растворе, в шапке с треугольно загнутыми ушами. Нам запрещалось так шапки носить. Либо полностью опущенные уши, либо откаченные кверху и завязанные там.
- Гусь, ты откуда? Мы думали, что тебя уж дембельнули по здоровью.
- Да ладно! Не выгорело дело. Пришлось признаться, что проглотил карбид, потому что я превратился в Змея Горыныча, который изрыгал пламя, только не наружу, а внутрь. А потом меня промывали буквально со всех сторон и через все дырки. Факир был пьян, и фокус не удался.
Короче, вернулся я. Надо бы отметить. У меня деньги за три месяца, да еще и матушка выслала.
Ну, отметить сам Б-г велел. И несколько человек, в том числе и я, помелись через лес в посёлочек леспромхоза за самогонкой и закусью.
Постучали в темное окошко крайнего домика. Там немедленно вспыхнул свет, тень метнулась по занавескам. Потом скрипнула дверь и на пороге показалась женщина неопределенного возраста в ночной сорочке, в накинутом на голову и плечи сером пуховом платке.
- За самогонкою? – И, не дожидаясь ответа, шире распахнула дверь - Заходьтэ, хлопци!
Зашли в теплую хату. Миновали пахнущую сосновой смолой и какими-то травами прихожую, вошли в комнату. Видимо, это была единственная в хате комната. В центре стол в окружении грубых табуреток, но зато крытый белой скатертью с кистями по краям. В правом углу тумбочка, на ней горящая свеча под крытой вышитым полотенцем иконой Богоматери с младенцем Иисусом. В левом углу высокий комод с телевизором, фарфоровыми слониками и вазочкой с мохнатой веткой сосны. В заднем углу высокая беленая печь, недалеко от входной двери. Примыкая к ней и второй стене - кровать с горой подушек, свидетельствующих, что несмотря на поздний час, хозяйка еще не ложилась.
- Пробуваты будэтэ?
- Аякже, мамаша. Налывай! - Мы знали, что за пробу денег не берут.
На столе появилась сулея с мутной розоватой жидкостью, гранёные стопарики, чёрный хлеб, подсолнечное масло, немного сала, соль и миска с квашеной капустой. Зажимая нос, чтобы не слышать противного запаха, тяпнули по сто, занюхали кусочками запашистого черного хлеба, руками набрали из миски по щепотке хрумкой капустки, отправили в рот.
- Наче добра самогонка, мамаша! А скилькы е в тэбэ?
- Та литрив сим, чи висим.
- Мы усю забэрэмо.
Перелили горючую жидкость в канистру, прихватили забесплатно капустку и вывалились в густой морозный воздух, в сосновую, скрипящую снегом ночь. Впереди я с Гусем, как самые здоровенные, за нами след в след остальные. Минут через пять самогон растёкся по крови и начал свое коварное дело. Лес вокруг стал качаться, то и дело кто-то падал, или вываливался из кильватера. Со смехом его поднимали, и снова группка по-партизански скользила через лес.
Вот и часть. Через КПП идти не рискнули, перелезли через забор невдалеке от наших палаток. Здесь уже тихо. Рота спит.
Пробираясь сквозь спёртый воздух казармы, сквозь густой храп, стали выборочно будить друзей из своего призыва. Набралось с дюжину человек. Выскользнули из казармы и перебрались в баньку. Банька была нашей гордостью, выстроили мы её с любовью, ведь старались для самих себя. У танкистов такой баньки не было. Их водили на помывку в посёлок. Строем, с полотенцами и с песнями, раз в неделю шагали они в поселковую баню, когда там были не женские дни. Мы же имели возможность мыться ежедневно. Пришел грязный, как черт, со стройки и пожалуйте в баньку греться. Красота!
В бане очень уютно. Тепло еще не вышло после вечерних помывок, пахнет деревом, и каким-то особым банным духом. Не зажигая свет, расселись в предбаннике, поставив на стол канистру и скудную закусь. Тост всего один - "за Гуся!". А стаканов на всех аж одна штука, потому пустили его по кругу, разливая "по булям" по три четверти стакана. Понемногу привыкли к темноте, стали видеть друг друга.
Гусь показал класс - зажав стакан зубами, медленно поднял голову и без помощи рук , не торопясь, выхлебал из него вонючий самогон. Затем объявил: "по первой не закусываю". Несколько человек попытались повторить, и раз за разом раздавался взрыв хохота, когда очередной соискатель обливался самогоном, закашливался, и был вынужден подхватить выпавший стакан руками.
Около двух часов ночи, держась за стенки, мы выползли, кое-кто в буквальном смысле на четвереньках, из баньки и отвалили на боковую.
Я тихонько влез на свою "верховую" кровать и улёгся на спину. О-о-о-о! Это было не очень здорово. Потолок покачнулся, а затем медленно начал кружиться, как будто я был на карусели. Пришлось привстать на локте. Верчение вроде остановилось. Снова лёг, и снова, в мутном снежном отблеске из-за окон, закружился на карусели. Попытался снова подняться на локте, но он почему-то выскальзывал из под меня, и я раз за разом бухался на спину.
Неожиданно раздался специфический звук. Это у кого-то самогону не понравилось внутри и он рванулся наружу.
Начался конец света. По казарме пошла цепная реакция. Отвратительные звуки слышались со всех сторон. Стал распространяться ужасный запах, смешиваясь с ночными благоуханиями казармы. Через пять минут проснулись и рвали даже те, кто не пил с нами.
Я сполз с кровати и выскочил на улицу. Меня сгибало пополам, выворачивало наизнанку. А поскольку желудок был пустой, то ощущение было такое, что все мои внутренности просились наружу.
До самого утра один за другим, кто повторно, а кто и в третий, четвертый или несчитанный раз, вылетал на улицу, скользя по мерзкому, облитому полу казармы, натыкаясь на кровати и падая.
Храп вскоре прекратился, зато со всех сторон слышались стоны. Ужасно болела голова.
Утренний подъем не состоялся. Старшина даже войти в казарму не смог. Дневальный передал команду выйти на улицу и построиться.
Это был еще тот строй. Многие не могли стоять на ногах, их поддерживали товарищи.
Гусю, как зачинщику, объявили трое суток ареста, с отсрочкой исполнения до возврата в Чернигов, так как здесь не было гауптвахты. После этого старшина благоразумно смылся к своей хозяйке, приказав вместо стройки драить казарму. Но какое там драить, если все ходили зелёные, с жуткой головной болью. Видимо, самогон оказался травлёным, не очищенным. А может с добавкой какой-то гадости.
Кто-то предложил, что мол надо "подлечится". Наскребли денег на пару бутылок, сгоняли в магазинчик, приволокли какого-то портвейна. Я, однако, выпить не смог, меня замутило от одной только мысли о спиртном.
...
Прошло много лет. Не скажу, что я стал трезвенником. Вовсе нет. Но с тех пор самогон, даже самой высшей очистки, чую за версту. Мне мерещится та ночь, и меня начинает мутить.
С тех пор наши друзья, которые самогоном обычно не гнушались, специально для меня всегда держали бутылку водки, и никому не дозволялось прикасаться к ней, кроме меня.
Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2015/12/06/1189