Содержание:
http://www.proza.ru/2015/11/27/1340 - Пусть ты останешься в сердце моем
http://www.proza.ru/2015/12/06/1178 - Солдатские истины
http://www.proza.ru/2015/12/06/1181 - Мировая
http://www.proza.ru/2015/12/06/1184 - Гусь, я и самогон
http://www.proza.ru/2015/12/06/1189 - Оркестр
http://www.proza.ru/2015/12/06/1192 - Баржа и гуси
http://www.proza.ru/2015/12/06/1195 - Самоволка и Чехословакия
http://www.proza.ru/2015/12/06/1200 - Пожар
http://www.proza.ru/2015/12/06/1205 - Проститутка
http://www.proza.ru/2015/12/06/1214 - Увольнительная и Запырыч
http://www.proza.ru/2015/12/06/1221 - Несчастливый дом
http://www.proza.ru/2015/12/06/1226 - Баптист
http://www.proza.ru/2015/12/06/1230 - Антисемит старшина Курячий
- Товарищ старшина, а почему вы меня никогда в увольнительную не отпускаете?
- Кого, тебя? А ты ее заслужил?
- Товарищ старшина, так уже скоро второй год закругляю, все мои земляки уже и в отпуске побывали, домой съездили, а я даже в увольнительной ни разу не был!
- Да ты, хитрож...ый, на себя посмотри. Сапоги порепаные, в смоле, гимнастерка и бушлат в пятнах.
- Так вы же сами мне новые не выдаете. Панасовскому вон хромовые выдали, новенькие. А мне хотя бы кирзовые.
- Разговорчики! Панасовский сержант уже, а ты хрен у бугая.
- Подумаешь, на одну лычку больше чем у меня!
- И эмблемы у тебя не уставные. Почему не кирка с лопатой?
- Так товарищ старшина, у вас же у самого такие эмблемы.
- Рядовой! Отставить разговорчики! Кругом, еврейская морда, шагом марш!
Я разворачиваюсь, и вовсе не чеканя шаг (не дождется), ухожу. Пойти что ли комроты пожаловаться?
- Товарищ, старший лейтенат, разрешите обратиться по личному вопросу?
- Входи, Женя. Садись. Рассказывай. Опять что-то музыкальное приобрести хочешь?
- Да нет, товарищ старший лейтенант.
- Давай по-простому. Называй меня Василий Григорьевич.
- Василий Григорьевич, почему старшина надо мной издевается?
- Это Шилов, что ли?
- Нет, Курячий. За всю службу он меня ни разу в увольнительную не пустил. Я только и был два раза в увольнительной, когда вы меня еще в Жиденичах за поведение на пожаре отпускали. А в Чернигове ни разу не был. И вообще он меня еврейской мордой обзывает.
- Ну, насчет еврейской морды - это ты должен подать письменный рапорт замкомчасти майору Окуневу. Да еще и свидетелей представить.
- Да свидетелей вся рота. Он всех евреев так обзывает, а над Вовкой Винницким вообще издевается. Но свидетелем никто не пойдет. Кому нужны неприятности!
- Ладно, забудь. Не обращай внимания. Сходи в штаб, возьми бланк увольнительной. Я сам тебе подпишу.
- Василий Григорьевич, спасибо вам. А можно еще и Сашка Харченко пойдет со мной? Я ж Чернигов плохо знаю.
- Не, хитрый ты все-таки. Что я не знаю, что Харченко твой друг, да еще вы и земляки. Ладно, хрен с тобой. Тащи две бумажки.
Мир не без добрых людей. Друзья и сапоги приличные нашли, и парадку лавсановую, нового образца, а не старую, шерстяную. И ремень офицерский. И фуражку с звездочкой в листьях, а не старую с простой звездочкой.
- Тем, кто идет в увольнение, построится для осмотра.
Восемь человек, отутюженные, побритые, с белыми подворотничками, обернутыми в тончайшую нейлоновую пленку, с вшитыми проволочками по верху подворотничка. Красавцы, да и только!
Осмотр проводит старшина Курячий.
- О! А эти двое откуда?
- Разрешите доложить! Отпущены в увольнение старшим лейтенантом Тутовым!
- В таком виде? Почему галифе заужены? Почему подворотнички в нейлоне? Почему ремни не уставные? Выйти из строя! В таком виде я вас никуда не отпущу!
Вот сволочь! Ведь остальные шестеро точно также одеты.
Ладно. Один хрен будет по-нашему. Мы переодеваемся и снова являемся на осмотр.
Остальные ребята уже нервничают. Мы их задерживаем, а у них, небось, свидания с девушками.
Наконец нас отпускают.
Мы с Сашкой обходим забор части и позади казарм, через забор вылетают два тюка. Там наша форма, в которой не стыдно будет появиться на улицах Чернигова. Переодеваемся и... Гуляй душа.
Съездили на насыпь, погуляли по улицам. Деть себя решительно некуда, ведь здесь у нас ни знакомых, ни родственников. Красивый, но чужой город.
Ближе к обеду заглянули в водочный магазинчик. Ух ты! Вот это выбор! Тут тебе и "Петровская", и "Охотничья", и "Горилка з перцем", и еще куча всего. Глаза разбегаются. Прикинули по деньгам. Нам хватает на бутылку водки и бутылку вина. Ну и на поесть остается. Классно.
Просим продавщицу упаковать нам бутылки так, чтобы было непонятно, что у нас там. Она понимающе смотрит на нас и заворачивает покупку в плотную бумагу.
Ну вот, можно и пообедать, и мы заныриваем в какую-то кафешку. Что-то, самое дешевое, заказываем, а пока официантка уходит с заказом, быстренько, прямо из пакета разливаем по полному стакану и "под рукав" выпиваем. Пустую бутылку ставим под соседний стол. Настроение начинает подниматься. На замечание официантки "у нас не пьют" Сашка пытается выяснить ее имя и напропалую пытается заигрывать с ней, несмотря на то, что она на добрый десяток лет старше его. И ему это удается. Вскоре под наш заказ мы разливаем бутылку вина уже на троих и пьем "за знакомство". За разговорами в пустом кафе, в тепле Сашку начинает развозить и жалостливая официантка помогает мне вывести его на свежий воздух.
Вдруг разносятся звуки, которые нас обоих заставляют принять стойку "ушки вверх". Где-то играет ВИА. Причем звук живой, а не с пластинки. Двигаясь по живой нити звуков гитар и ударных, мы доходим до церкви у подножия которой огорожена танцплощадка. Внутри, на низенькой эстраде расположились музыканты. Гитары у них настоящие, а не самопальные, как у нас. И шикарная перламутровая, с прозрачным пластиком, а не с кожей, ударная установка.
Ну кто откажет двум солдатам в увольнении в бесплатном входе на танцплощадку? Билетерша пропускает нас и мы оказываемся среди танцующих. О, Боги! Сколько же здесь красивых девушек! Я немедленно приглашаю на медленный танец незнакомку. Одна рука у нее на талии, вторая на плече. Она тоже обнимает меня и мы плывем в звуках, прислушиваясь к гулкому биению сердец.
Однако идиллия прерывается Сашкиным криком:
"Женька, нас бьют!"
Кого это бьют? Меня? Так я же с девушкой. Ах, Сашку бьют. Тоже непохоже. Наоборот, это он наскакивает на каких-то парней, а те стараются отпихнуть его. Выглядит это довольно смешно, потому как Сашка отличается скорее теловычитанием, чем телосложением. Но он прыгает, как воробей, и старается достать до противника. Надо его оттянуть оттуда, а то это может плохо кончиться. Я с сожалением вдыхаю аромат волос моей девушки, и, извинившись, спешу Сашке на выручку.
Оп-па. Меня опередили. На площадку врывается патруль желдорбата и, выкрутив Сашке руки, пытаются вывести его за пределы площадки. Сашка, до глубины души затуманенной винными парами, оскорбленный, пытается лягаться и таки попадает по кому-то. Тут подлетаю я и прямым ходом обращаюсь в лейтенанту, старшему патруля с просьбой отпустить Сашку. Обещаю ему, что я сам утихомирю друга и что мы уйдем с площадки.
Лейтенант качает отрицательно головой и приказывает арестовать и меня. Сашку кулем забрасывают в крытый грузовик, а я не желая сопротивляться и понимая, что это добром не кончится, продолжаю умолять литера, но лезу в кузов вслед за Сашкой. Литер садится в кабину и грузовик трогается.
Вот только попасть на комендантскую губу мне и не хватало!
Неожиданно грузовик останавливается и под брезент всовывается голова лейтенанта. Указывая на меня он говорит:
- Вылазь!
- Как вылазь? А мой товарищ?
- А твой товарищ поедет с нами в комендатуру. Там разберемся.
- Но я не могу без него вернуться в часть!
- Это меня не интересует. Солдаты, выбросьте его из кузова!
Пришлось слезать. Я остался на дороге, а грузовик скрылся в улицах Чернигова.
Возвращался в часть я пешком, заедая по ходу всякие листики, чтобы отбить перегар, и моля небеса лишь о том, чтобы в части к этому времени уже не было старшины Курячего. Как бы не так. Эта сволочь наверное специально дожидался именно меня. Пришлось доложить ему о том, что я вернулся, а Харченко задержан в комендатуре.
Странно, но Курячий ничего мне не сказал. Лишь приказал идти в роту и ложиться спать.
Наутро, на разводе, старшина доложил командиру части о происшествии в роте. В его изложении это выглядело так, как будто я, исходя из своей вредной и чуть ли не антисоветской сущности, надо догадываться еврейской, специально подпоил товарища и сдал его в коммендатуру. Иначе как объяснить, что товарищ в комендатуре, а сей враждебный элемент на свободе.
И командир части тут же объявил мне десять суток ареста.
Своей гауптвахты у стройбата не было. И старшина с еще двумя солдатами лично проводил меня на гауптвахту к летчикам.
Первые сутки пришлось несладко. Командовал гауптвахтой капитан Запырыч. То ли это действительно была у него такая фамилия, то ли это было прозвище, но так он нам назвался. Нас направили на разборку старинных полуразрушенных казарм. Надо сказать, что казармы те были не простые. По слухам, это были казармы еще екатерининских времен. Сложены они были из бутового камня, подобранного так, что между камнями была едва ли трехмиллиметровая прослойка раствора. Да и раствор был непростой. В нем были какие-то белые вкрапления, и говорили, что этот раствор замешивался не на воде, а на яйцах, которые доставляли окрестные крестьяне. Можно было долбить ломом в течение часа, но треснуть камень мог где угодно, но только не по прослойке раствора. Я чувствовал себя как на каторжных работах. Нужно было отковырять камни из стен, уложить их на носилки и отнести метров за тридцать-сорок. Прикол Запырыча состоял в том, что ручки на носилках были умышленно сделаны диаметром около семи сантиметров. Поэтому держать их получалось лишь на полусогнутых ладонях. Уже через пару шагов, ладони начинали разгибаться и нередко носилки падали из рук, рискуя прибить нам ноги.
Кормили на губе, надо признать, даже лучше, чем в стройбатовской столовой. Еда, видимо, доставлялась из столовой летчиков.
К вечеру я был абсолютно без сил, и думал, что лишь коснусь подушки головой - немедленно засну. Но оказалось, что в камере не было ни подушек ни матрацев. Спать пришлось на голых досках, подложив вместо подушки под голову собственную руку, да ещё при свете голой лампочки высоко под потолком. Заснуть никак не получалось. К тому же, вечером меня не выпустили в туалет, и я промучилася без сна до утра. Лишь утром конвой сопроводил меня в туалет, который располагался чуть ли не в полукилометре от гауптвахты.
На второй день нашего полку прибыло. Еще несколько стройбатовцев попали на губу. Развод на каторжные работы производил утром лично капитан Запырыч.
Увидев нас с эмблемами у кого автобатовскими, у кого саперными, а у одного даже с музыкальными, Запырыч сильно удивился:
- Это что ещё за партизаны-чернопогонники?
- Строители, товарищ капитан!
- Оооооо! Попались, голубчики. Ну, я вам устрою сладкую жизнь!
И он поведал нам свои беды. Во-первых, ему надоела вечная грязь на глинистом дворе, и он мечтал его заасфальтировать. А во-вторых будет после того, как мы сделаем во-первых.
- Скумекали? - И он отпустил нас. То есть, остальные под конвоем ушли снова на казармы, а мы остались кумекать во дворе гауптвахты.
Ворота были не заперты. Но куда мы могли уйти?
И мы скумекали. Я смотался на стройку, где мы строили пятиэтажный дом для семей офицеров. Там договорился, чтобы машину горячего асфальта, и половину машины щебня завезли и разгрузили во дворе гауптвахты. Туда-же нам привезли лопаты и тяжеленный ручной каток. И работа закипела. Мы разровняли двор, уплотнили его бревнами-трамбовками, засыпали щебнем, залили слегка битумом, затем разбросали и разровняли лопатами асфальт и укатали ручным катком. Работали мы настолько ударными методами, что уже к обеду двор был заасфальтрован, как в лучших домах ЛондОна.
В обед нас кормили за столом в кабинете самого Запырыча. Он появился в конце обеда, отвёл нас в сарай и нам выдали три матраса.
Затем он ушел, "забыв" на столе какие-то ключи.
Мы хотели догнать его, но кто-то предположил:
- Ребята, кажется он специально оставил нам ключи.
И мы стали оглядываться, к чему эти ключи подходят.
Один ключ был к двери одной из камер, а второй оказался от сейфа в кабинете капитана. Мы открыли сейф и ахнули. В сейфе стояли две банки чистейшего спирта.
- Братцы. Мы напьемся, а он нам врежет еще по 10 суток.
- Подожди, но нам он дал матрацы и ключ от камеры. Значит мы можем смело хлебнуть, а потом отоспаться, закрывшись в камере.
- Да если мы хряпнем столько спирта, мы сгорим нафиг.
- До меня доперло. Помните, он говорил что-то про во-вторых и в-третьих? Может для этого спирт нужен?
- Дурни, куй железо пока горячо. Есть спирт - так давай его употребим по назначению.
- Не, ребята, по-моему он нам доверяет. А может и проверяет. Давайте по чуть-чуть выпьем и завалимся отдыхать в камере, а там посмотрим по обстоятельствам.
Вечером в нашу камеру постучал Запырыч.
- Ну что ребята? Живы? Слушайте сюда. Я рад, что ко мне попали строители. У меня большие планы. Мне нужно построить туалет где-то на пять или больше посадочных мест, нужно построить хороший забор и ворота вокруг гауптвахты. Мне нужно также кое-какие работы провести у себя дома. Но учтите. Ни материала, ни инструментов у меня нет. Даже гвоздей и молотков. Есть только ломы и носилки. Но эти носилки для работы непригодны. Денег на всё это у меня тоже нет. Вместо денег вы сами поняли что есть. Не подведете?
- Конечно не подведем, товарищ майор!
- Ну-ну. Только без подхалимажа. Я капитан, а не майор.
Все десять суток мы пахали как пчелки. Старались от души. Даже сверх плана отштукатурили и побелили кабинет капитана и сварили ему ещё один сейф. Главное было не попасться на глаза никому из наших командиров. И не потому, что за себя боялись. Не хотелось подвести Запырыча.
На десятые сутки нас построили во дворе. Запырыч долго смотрел на нас, а потом сказал:
- Эх! Добавить вам что ли еще по десять суток?
- Да мы не против, товарищ капитан!
Он приобнял каждого, похлопал по плечу:
- Спасибо, хлопцы. Если снова попадете ко мне на гауптвахту - буду рад.
Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2015/12/06/1221