Шаг

(шаг в два километра)

     Почтовый самолет прилетал два раза в неделю.
     Что это означало Санек до конца не понимал. Что такое «неделя»?
     Два раза - это было понятнее. Две конфеты. Два стакана газировки (хотя так не бывает - целых два стакана). Два года назад ему было два года - так говорила мама. Или «полтора»? Или год? Неважно. Это ничего не значило.
     А самолет значил. И он прилетал - два раза. А на самом деле много, только редко. Поэтому его приходилось ждать. Каждый день надо было смотреть в бесцветное небо над степью и, играя с Серегой, постоянно прислушиваться.
     Иногда из-за этого он даже проигрывал в догонялки, останавливаясь вдруг ни с того ни с сего с напряженным ухом, обращенным вдаль.

     Они давно уже хотели добежать до самолета, но пока ни разу не получалось.
     Если вовремя услышать далекий, чуть заметный гул мотора, то оставалось совсем мало времени, чтобы бежать в степь. Посмотреть.
     Бежать надо было изо всех сил по кочкам, спотыкаясь и цепляясь ботинками за сухой невысокий, но жесткий и острый бурьян. Бежать далеко, почти как до горизонта, только ближе.
     Горизонт был совсем далеко. Они говорили об этом с Серегой. Но ведь было ясно видно, если присмотреться. Горизонт был далеко, а самолет ближе. Как-то они даже согласились, что до горизонта нужно бежать два или три раза как до самолета.
     Но все равно - это так далеко. Совсем устанешь. Серега хвастался, что он смог бы добежать и до горизонта. Но, хотя он бегал гораздо лучше, им обоим было понятно, что, скорее всего, он тоже не добежит. Далеко.
     И заблудиться можно. Как оттуда, с горизонта, увидишь дом? А если не увидишь? Степь огромная. Без конца.
     Они уже бегали туда почти до самого самолета. Обратно бежать всегда страшно. Далеко и почти не видно крыш. Но самолет тянул к себе.
     Так ведь хотелось увидеть его вблизи. Какой он там близко? Понятно, какой. Но какой близко? Это важно.

     Понятно, что подойти близко не получится. Даже если добежать вовремя, летчики не подпустят. Но так хотелось.
     Почему не пустят? Не знаю. Не пустят. Там почта. Ящики. Наверное, из-за ящиков. Большие ящики. Огромные, фанерные, почти белые. Кому нужны огромные ящики среди степи? Почему нельзя? Все равно увезут на машине сразу.

     Много чего нельзя. Нельзя пачкать штаны на коленях. Нельзя есть траву. Ну, не есть, а пробовать такие шарики на концах. Нельзя даже думать идти в направлении далекого-предалекого Иртыша. От дома вообще уходить нельзя. Тем более, убегать в степь.
     Но к Иртышу и неинтересно. Он так далеко, что его и не видно. И идти по плоским пустым пустырям от домов скучно. Там еще потом эта пыльная дорога для стройки. В пылище, в облаках от грузовых машин - противно. И чего смотреть на Иртыше? Там только деревья. Много деревьев. Зачем столько? И холодно от сырости на берегу под обрывом. Песок у самой воды сырой и скользкий. И тяжелый. И липнет к подошвам комьями. И вода такая противная. Прохладная. Течет. Темная.
     Конечно, еще памятник Ермаку по пути. Но, чего там интересного. Стоит себе среди пыли машин. Но это он уже видел. Серый, темный, большой. На Иртыш смотрит. Стоит. Самый большой. Больше всех. Что там смотреть? С ним ведь ничего не бывает.
     А самолет - вон он. Его слышно и даже иногда немного видно. Только очень далеко. И он в степи. Он летит. Там, от самого горизонта. Там, где все понятно, тепло и сухо. Без луж. Только устанешь, если идти далеко.
    
     - Самолет жужжит! - Санек первым уловил чуть слышное. Почти намек.
     - Где? - Серега все еще не слышал.
     - Да вон же! Вон та-ам! - Серега все равно не слышал, хотя ему уже пальцем показываешь, - Да вон же! - Санек уже даже различил малюсенькую точку там, далеко-далеко, у самого горизонта. Там, где чуть заметно зудел крохотный, как комар, меньше комара, моторчик. Совсем малюсенький. Совсем почти не слышный.
     Но он был.
    
     Он летел туда, где колхоз всегда проводил байгу. Два километра от города.
     Почему самолету не прилетать совсем к городу? Прямо к асфальтовой дороге на Павлодар? Здесь и машине будет легче ехать и ехать ей по степи далеко по кочкам не надо. Зеленая грузовая машина все равно потом всегда ехала в город.
     Но самолет прилетал только туда. Всегда. Каждый раз в одно место.
     И он снова чуть заметно приближался от горизонта. Он двигался так медленно. Но улетал так быстро. К нему никак не получалось успеть. После выгрузки он сразу улетал. Очень быстро. До следующего раза. Через несколько дней. Когда это будет?

     Ноги спотыкались об кривые, корявые кочки. Вот глазами никогда не получается успеть увидеть и сразу понять. А степь всегда кривая. После дождей машины оставляют колеи и лошади пробивают ямки копытами. А потом все сразу сохнет. Остаются только кривые огромные кочки. Везде кочки. Всюду. Всегда. Только ноги ломать.
     «Ботинки так спотыкаются. Чуть не растянулся. О! снова …».
     А у Санька никогда не получалось бегать. Даже по асфальту у домов. Там он почти ровный. В трещинах. Даже когда всем двором старший Ленька (целых девять лет) собирал всех и все гонялись вдоль дома на велосипедах.
     Санек не любил гоняться. Он всегда приезжал самым последним. После всех. Даже после самокатов. Он два раза так приезжал. А потом стал уходить. Заранее. Если получалось. Но его звали и он стал внимательнее, чтобы вовремя уйти домой. Как будто мама зовет.
     А самолет прилетал сам. И он никогда бы не стал дразниться. Он такой большой. И нос его всегда смотрел вверх. В небо. С огромным пропеллером перед кабиной. Это было видно даже издали. И это - самолет, а не люди. Большой и железный. Наверное, тяжелый. Но они с Серегой договорились, что самолет легкий. Потому что как он тогда мог полететь? Если тяжелый?
    
     Ботинки втыкались в ямы и цеплялись, цеплялись за сухие густые бурьянины. Усталость брала свое. Ноги не хотели бежать. Они никогда не хотели бегать. Им нравилось только ходить. По асфальту. Но бежать было надо.
     Серега уже бежал все дальше впереди. Все дальше. Может быть у него ноги длиннее? Ноги у него были тоньше, чем у Санька. Но двигал ими Серега гораздо быстрее.
     Почему-то.
     Хотя силы там быть не могло.
     В таких тонких ногах.
     Сила должна быть у того, кто больше. Это все знают.
     Раньше сам Санек был больше всех.
     В своей группе. Потом - как все.
     Но ноги у Сереги все равно тоньше. Поэтому он должен был уставать раньше, но он почему-то всегда бежал все быстрее и догонять его было все невозможнее.

     Вон, и самолет уже давно приземлился. Вон, даже видно, как из него уже выгружают ящики. Огромные. Зачем столько ящиков? Куда их увозит машина? Успеть бы.
     Самолет все еще стоял. Он должен был уже начинать разбег и разворачиваться. Но он все стоял и его мотор только-только начинал чихать, нервно дергая винтом. Два летчика все еще стояли у борта, рядом с горой ящиков и что-то кричали, наклонив друг к другу головы в шлемах с развевающимися ушами.
     Почему они не поднимаются в самолет и не закрывают дверь? Оказывается дверь в боку самолета - круглая. Она как дверь, только с круглыми углами. Совсем без углов. Круглая.
     Саньке и Сереге еще ни разу не удавалось так близко добежать.
     «Хорошо, что я его рано услышал, - тяжело бултыхалось в голове при каждом шаге. Оно билось внутри вправо и влево между ушами при каждом ударе тупых ботинок по каменно-твердой кочкастой степи, - Зато это я его услышал, - радостно зашевелилось вдруг в горле, - Хорошо!».
     Самолет был уже совсем рядом. Такой огромный, с огромным телом, ребристым вдоль. Его нос так задирался в небо на высоких подставках больших колес! Даже огромный винт не доставал до земли. А когда он приземляется носом вниз, то винт, наверное, должен был попадать по земле? Тогда останется канава? Он же не может лететь вниз и не опускать нос? Но большой канавы сзади самолета не было видно. Наверное, он долго ехал потом с задранным носом. Хорошо, что машина в стороне, а то наехал бы совсем. Так ведь ничего не видно из кабины. Стекла на самом верху.

     Совсем рядом был уже и зеленый бортовой грузовик и даже почти и сам самолет. Ноги еще еле переставляются, но так тяжело. Ужасно хочется встать и никуда уже не ходить. Но здесь даже скамейки никакой нет, а если сесть на землю – штаны будут грязные. Нельзя.
     Сколько они говорили? Два километра? Почему всё - все время по два? Фу-у-ух. Эти ноги как деревяшки. Вот, еще немного! Вон же он.
     Серега стоит почему-то на месте:
     - Стой!
     «Это мне? почему?»
     - Серега, давай поближе.
     - Нельзя. Они кричат - нельзя.
     - Летчики?
     - Ага. Кричат сильно. Чтобы уходили.
     - Им что, жалко? Мы ж бежали ...
     - Нельзя и все.

     Самолет еще стоял и гудел все сильнее и громче. Подходить ближе даже расхотелось, но все еще тянуло туда. Это так рядом. Потрогать бы, прикоснуться, но это совсем немыслимо. Летчики кричали уже втроем. Третий высунулся из двери и тоже стал махать рукой, прогоняя и ругаясь.

     Пацаны медленно шагнули спиной вперед к городу, не решаясь отвернуться от самолета. Такая удача! Они успели! Но перекрываемые ревом двигателя крики подгоняли все сильнее, гоня и гоня отсюда. Наконец, пришлось повернуться и даже медленно побежать, чтобы ругань от самолета хоть чуть стихла.
     В это время самолет заревел еще громче, взревел совсем и начал разворачиваться влево.
     От вихрей винта стало совсем неуютно. Пыльный ветер в степи - это всегда неуютно. Мелкий песок секёт кожу и сушит глаза.
     Глаза сами зачесались. От мелкой пыли или оттого, что такое не повторится. Добежать - это далось сейчас так тяжело. И почему он не улетел? Почему задержался? Такое не повторится. Не может повториться …

     Раскладывая свой огромный оранжевый 17-метровый «Slingshot» (кайт) [1] на льду, Санек думал о самолете:

[1] - «Кайт» - воздушный змей, по форме похожий на 4-х стропный прямоугольный парашют. Предназначен для индивидуального катания на досках по воде или по снегу. Бывает с надувными каркасными баллонами (для непотопляемости) или с куполом, наполняемым только ветром (парафойл). 17 квадратных метров - площадь данной модели (очень большой).

     «Желтый одномоторный биплан. Может быть «Кукурузник»? Большой. Или это тогда? У него был ребристый железный корпус. Ребрами вдоль. Современные «кукурузники» гладкие. А, может, не «кукурузник»? Может, вариации, как машины. Как 169-й и «Студебеккер»? Давно».
     Мелкие льдинки игольчато секли ветром привычное лицо.
     Ветер, как сказали бы пацаны, был «в передоз». Тем более, - для 17-го Санькиного «Слингшота». Американская «рогатка» умеет выстреливать. Но это нормально. Главное - разложить. При раскладке кайт всегда елозит передним баллоном по льду. Жалко - царапается. Но Санек уже давно приспособился еще дома наклеивать на него длинные полоски скотча по линиям трения. Это спасало передний баллон на время от ледяных порезов. До взлета.
     А после взлета, кайт со скотчем, оттрепавшимся льдом, иногда приобретал экзотический вид - со свисающими с купола и развевающимися на ветру «лохмотьями» лент. Прикольно.

     Вот только два километра с тех времен и остались прежними. Снова два. Смешно. Санек глянул на другой берег. Хмыкнул. По льду и переметам снега тут пути минут на 5 при таком «передозе». Потом с разворота обратно. Главное - не взлететь при смене курса. Но это его не беспокоило. Своя персонально отработанная техника никак не вписывалась в каноны, но работала безотказно.
     Эту технику он «работал» своим горбом еще на воде. Не первый год. Весело было. Иногда так кувыркнет! Но лучше знать и не рисковать. Контроль прежде всего. А то и шею сломать недолго. На раз. Даже об воду. Ребята вон каждый год бьются на Плешке.

     Выстроенный вдоль по ветру кайт натягивал крепко, но не дергался. Это главное. Отмотав неспеша 25 метров строп и последовательно надежно закрепив ботинки на доске, Санек отпустил, наконец, левую сторону и позволил кайту развернуться поперек ветра, набрав всю его непомерную силу. Пришлось откинуться и лечь на снег, сохраняя надежный упор и контроль.
     Кайт замер на долю секунды, принюхиваясь к ветру. Поддернул чуть нервно и, строго слушаясь команды планки в руках райдера, вдруг мгновенно перевернулся и рванул за собой вправо и вверх - к тому берегу, продернув заодно Санька по воздуху невысоко, но метров на десять вперед надо льдом.
     Через десять метров вновь коснувшись «хвостом» доски снежного перемета, Санек легко выровнял курс (повезло - снег не лед, есть чем зацепиться) и, пустив кайт впереди себя, резво рванул через озеро, набирая и набирая гоночную скорость в усиливающейся пурге. Срубая кантом сугробы снежных переметов и пробивая "топором" жесткого борда из Колорадо ледяные стенки вечных рыбацких противоветровых конструкций. Мощи с запасом хватало на пробой любого снежно-ледяного препятствия. Но доску лучше беречь. Не царапать.
     Лед горбатый, кочками. Снег. Лед. Снег. Стенка вмороженных бутылок. В брызги. Вечные рыбаки. Вперед, вперед, еще быстрее, на простор, от берега дальше, на гладкое скольжение. Бесшумное, летящее, вечное, невесомое …
     Пух-х-х-х-х. Пурга. Режущий Ветер …
     Два километра … Всего два. Это так мало.

сборник миниатюр: «Старая Карусель. Истории для Школьников и их Пап»

«Старательный Мальчик - сказка для папы» http://www.proza.ru/2014/06/04/165
«Скользя» http://www.proza.ru/2014/06/19/25
«Пропасть» http://www.proza.ru/2014/08/02/56
«матрёшка для Барби» http://www.proza.ru/2014/10/08/66
«Байга» http://www.proza.ru/2014/08/23/50
«Шаг» http://www.proza.ru/2014/08/25/75
«Два из семи» http://www.proza.ru/2014/07/30/119
Бассейн. Часть 1 http://www.proza.ru/2014/09/30/45
Бассейн. Часть 2 http://www.proza.ru/2014/10/01/86
Бассейн. Часть 3 http://www.proza.ru/2014/10/02/5
Бассейн. Часть последняя http://www.proza.ru/2014/10/03/82
«Без билета» http://www.proza.ru/2014/06/26/36
«Ёзик» http://www.proza.ru/2014/06/27/28
«Чеботок» http://www.proza.ru/2014/06/22/44
«Журавлиная клюква-ягода». Легенда http://www.proza.ru/2014/06/11/162
«Хранить и охранять» http://www.proza.ru/2014/06/04/264
«Другой Кирпич» http://www.proza.ru/2014/07/04/2062