Орден. Глава восьмая

Осипов Владимир
Глава 1. http://www.proza.ru/2013/07/05/671
Глава 2. http://www.proza.ru/2013/07/06/597
Глава 3. http://www.proza.ru/2013/07/09/769
Глава 4. http://www.proza.ru/2013/07/15/761
Глава 5. http://www.proza.ru/2013/07/16/478
Глава 6. http://www.proza.ru/2013/07/17/635
Глава 7. http://www.proza.ru/2013/07/19/880
Глава 8.  Портной из Парижа.
                Избитая ногами дверь. Над дверью рукописная вывеска: «АТЕЛЬЕ МОД. Портной из Парижа, мосье ЖАКО ежели надо завьет и пиявок поставит.
НАБРЮШНИКИ и ГРУДОДЕРЖАТЕЛИ».
                Само «Ателье мод» находилось в подвале на Кузнецком мосту в бывшем доме Захарьина. На фасаде ещё можно было разобрать: «Склады роялей и пiанино ГЕРМАНЪ и ГРОССМАНЪ».
                Портной Жако, он же Розенфельд Сруль Иохелевич, примерял на болгарина Коку полувоенный френч.
                — Послушайте, Розенфельд, а вы знаете, что профессор, который живёт прямо над вами, монархист? — спросил болгарин, задумчиво глядя в потолок.
                — Надо же! — искренне удивился Сруль Иохелевич. — Чего только не узнаешь про людей! Сколько под ним живу, а не знал что он профессор! Подмышками не тянет?
                — Нет, в самый аккурат. Вот вам плоды старорежимного воспитания. Раньше мальчиков обучали отдельно от девочек. А чему может научиться мальчик отдельно от девочки? Разве только курить в туалете папироски, да петь: «Боже царя храни».
                — Какое несчастье для бедных родителей. Оцените, как сидит воротник на вашей шее!
               — Очень натурально сидит. Будьте бдительны, иначе этот профессор провертит вам дырку в потолке — за клиентами подглядывать, когда кальсоны снимают. Без всякого сомнения.
                — Вы меня прямо в смятение повергли. Я теперь по ночам караулить стану. У вас такая замечательная шея! Если её ещё и помыть. С мылом.
                В этот момент колокольчик над дверью ателье задёргался как ненормальный.
               — Роза, крошка? Ты, совсем глухая? Иди, открой дверь! К нам клиенты! — призвал Розенфельд свою жену, по совместительству ассистентку.
               — Что вы там, про мою шею?
               — Я говорю, через день костюм будет готов.
               — Значит, в воскресенье его можно будет забрать?
               — Нет, в воскресенье мы не работаем.
               — Но я могу прийти и просто забрать свой заказ?
               — Можете, но я вам не открою. Да. Вам пуговицы, какие пришпандорить? Настоящие костяные или от потребкооперации?
               — Конечно костяные. В потребкооперации пускай совслужащие ходят. А что там, моя шея?
               — Желаете, я на вашу шею пиявочек поставлю? Как лучшему заказчику - вполцены? Роза?! Открой уже эту чёртову дверь, пока её не оторвали!
               Толстая Роза вышла, растопырив руки, из-за облезлой китайской ширмы и добравшись до двери, спросила дребезжащим голосом:
              — Зачем ви стучите?
              — Мосье Жако дома?
              — Сруль, ты дома? — спросила Роза у портного.
              — Да я дома, — подтвердил Розенфельд присутствие своей персоны.
             Щёлкнула задвижка, и на пороге ателье появился секретарь Гадостин — весь в белом, только носки чёрные.
             — Мосье Жако сегодня принимает? — спросил секретарь с порога.
             — Что б он меня так принимал, — пробурчала ассистентка.
             — Дорогой товарищ Гадостин! Айн-момент, только с клиентом расправлюсь, и мы тут же вас измерим вдоль — поперёк. Обождите, только проверю, не накрутил ли мне профессор дырок в потолке.
                Розенфельд взмахнул тряпочным метром, проблеял противным голосом: «Лейбн зол дер ховер Сталин, ай-яй-яй...»* и убежал за китайскую ширму.
—————————————————————————————————
*«Пусть живёт товарищ Сталин, ай-яй-яй», — еврейская  народная  комсомольская песня.
               Болгарин с секретарём плутовато переглянулись, и стало понятно —  в ателье они встретились  не случайно.
              — Хорошая сегодня погодка, — как бы, между прочим, заметил Гадостин.         
              — В такую погоду хорошо фотографировать пейзежазы среднерусской полосы.
              — Всё сфотографировал, в лучшем виде, — сообщил Кока.
              — Наконец–то! — обрадовался секретарь. — Где же плёнка?
              — Где надо, — не очень любезно ответил болгарин, показывая собеседнику чистый лист бумаги. — Извольте использовать этот листок, как заводской бланк. Напишите заявку выслать для завода новый блюминг и отправьте в Берлин. Поставьте заводскую печать. А лучше две — для верности.
               — Поставлю – три! — заверил Гадостин, пряча бумажный лист в боковой карман.
               — Встретимся в библиотеке Румянцева, — уведомил болгарин на прощанье и тихо покинул ателье.
              Как только дверь за ним закрылась из-за ширмы пританцовывая, выскочил Розенфельд. Судя по яичной скорлупе на небритых щеках и чесночному духу, портной был занят не поиском отверстия в потолке, а закусками.
              — Роза, иди уже, прибери в мастерской. Здесь клиент нагадил порядочно и удрал не попрощавшись.
              — Ваш клиент просил передать, что придёт за заказом в понедельник утром, — сказал секретарь.
              — Пусть приходит, мне не жалко. Вы, дорогой товарищ Гадостин, можете уже обнажаться. Не беспокойтесь, я всё проверил, монархист - профессор дыр в потолке ещё не накрутил. За вами ни кто не подсматривает. Гм… у вас, пардоньте за любопытство, конечно, не моё дело, носки при таком костюме?
               — Носки? Какие носки?
               — Чёрные носки под белые брюки.
               — Так я вообще сегодня без носков, по случаю жары.
               Портной поменял очки, цокнул языком и крикнул:
               — Роза, крошка, брось подметать, иди сюда! У нас тут щикарные ноги.
               — Это на испытаниях, понимаете, — попытался оправдать Гадостин неожиданную пигментацию нижних конечностей. — Газовый выхлоп, а я без спецкостюма... в общем, не ваше дело, и гоните отсюда свою Розу. Нечего тут цирк устраивать из моих ног!
               — О! Я всё понял! Роза, иди, подметай обратно, здесь уже ничего нет. Изящно просю плезиру, как говорят у нас во Франции. Многократно пардоньте старого дурака. Позвольте, помогу вам лапсердак снять.
              — Ненужно, я сам. Не тревожьтесь, — слабо сопротивлялся Гадостин.
              — Бросьте, какое тут тревожьтесь! Одно удовольствие. Вуаля, пылинку сдую, мгновенно…
              Ловкий Розенфельд завладел пиджаком и широким жестом фокусника накинул его на вешалку, откуда пиджак благополучно упал на пол. Портной затолкал Гадостина в примерочную и задёрнул ветхую шторку.
             — Опять у вас все пальцы холодные! — взвизгнул секретарь.
             — Не крутитесь, я сейчас булавки втыкаю...
             — А-а-а-а!!! Это вы нарочно!
             Всегда флегматичная Роза, с физиономией — коровье вымя, бросила веник, подхватила с пола пиджак и уверенной рукою прошлась по карманам. Всё содержимое; монеты, купюры, расчёска, платок, перекочевало в её безразмерный передник. Брезгливо поджав губы, Роза отправилась за ширму перебирать трофеи.
               Гадостин с перекошенной физиономией, выскочил из примерочной.
              — Нет, товарищ мосье, это просто невозможно! Всякий раз вы наносите мне колотые ранения. На мне живого места нет!
              — Я обещал, вам иметь великолепный костюм, и вы его будете иметь! Так пуговицы пришью — железными зубами не откусаете,  — клялся портной, хватая клиента за талию.
              — Вы укололи меня сегодня шесть раз! В прошлый раз — четыре! Я думаю, гражданин Розенфельд, вы делаете это специально!
               — Пиявок хотите? Со скидкой?
              Недовольный секретарь подхватил свой пиджак и решительно направился к выходу. Сруль Иохелевич семенил рядом, подобострастно заглядывая  в лицо клиента.
               — Дорогой товарищ Гадостин, вы мой лучший заказчик! Господь не дал нам с Розочкой детей, но, клянусь! Вы, для меня, дороже сына! Осторожно, тут приступочка.
               — Зайду в понедельник, — мрачно сообщил секретарь и хлопнул дверью, только колокольчик тренькнул жалобно.
              — Вот, паразит! Если бы у меня был такой сын, я бы умер от горя, — сказал портной в пространство. — Роза, крошка? Ты, наверное, будешь смеяться, но пиявки опять останутся голодные. Может отпустить их обратно в пруд?
            — Ай-яй-яй! — раздалось из-за ширмы.  Роза держала в вытянутой руке бумажный листок.  — Сруль? Я хотела деньги утюгом прогладить... и — смотри!
            На листе выступили тайные письмена.
            — Э-э-э, если бы ты показала мне сардельку.
            — Иди же сюда! Это смешнее сардельки.
            Супруги в изумлении уставились на бумагу. На их глазах, проявлялись цифры, буквы, и скрытые знаки.
            — Сруль? Чито это такое? Опять вымогают гроши? Нас опять-таки будут реквизировать и экспроприировать?
            — Не говори глупостей. Я побегу с этой бумажкой в Эн-Ка-Ве-Де.
             — Лучше порвём эту бумагу или сожжем на керосинке.
             — У тебя совсем мозги засохли? Хочешь, чтобы Эн-Ка-Ве-Де прибежало сюда?
             Сруль Иохелевич без промедления схватил свой лапсердак и помчался что было силы по указанному адресу. В узких полуподвальных окнах ателье мелькнули его длинные кривые ноги.
              И пока наш сознательный еврей торопится в НКВД по всем известному адресу,  секретарь Гадостин, прибывая в отличном настроении,  садился  в трамвай № 9 у станции Сортировочная.

Глава девятая
http://www.proza.ru/2014/06/06/945