Орден. Глава первая

Осипов Владимир
               
        "На рельсах был найден мёртвый труп. При осмотре оказалось, что труп состоит из девушки прекрасной красоты" - из милицейского протокола.
       
Глава 1. Замысел.
        — Бросьте свои «Мушки — Люшки», Володя, и замутите какой-нибудь детективный роман, этакое... сюрреалистическое, в стиле модерн из жизни вампиров, — предложил мне Карл Лихтербетович, легкомысленно хватая пальцами пространство вокруг себя.
         После таких слов я сделал рассудительное лицо, якобы проникся, про себя же подумал: «До чего же богат животный мир! Одних лягушек, например, несколько тысяч видов».
         Мы (т. е. ваш покорный слуга и литературный агент Карл Лихтербетович) сидели на скамейке в ботаническом саду под каштанами и, по определению доктора Малышкина, принимали воздушные ванны. Придавая этому делу исключительно важное значение, мы вели умный разговор на тему: «Значение русского интеллигента в мировой культуре и местах общего пользования». По случаю приятной погоды мою голову украшала белая фуражка, а из кармана рубашки кокетливо выглядывал платок. И этот платок, прострелянный кровавыми соплями, как шрапнелью, точно боевое знамя N-ского пехотного полка, символизировал полное моё безразличие к окружающей среде и субъектам ея населяющим. Каштан над нашими головами был зелёный, пивная бутылка в моей руке тоже была зелёной, мой собеседник был пьяным. Не так, чтобы уж совсем, а всё как обычно, самую малость, чисто символически  —  для поднятия тонуса. Головку ещё держал самостоятельно.
         Карл Лихтербетович, литературный агент по призванию, постоянно принуждал меня писать на темы, о которых я не имел ни малейшего представления. Другими словами, заставлял меня заниматься графоманией.  В прошлом году он предложил мне замутить что-нибудь из драматургии для домохозяек.
           — Помилуйте, — попробовал я отвертеться, — с домохозяйками у меня как-то не очень, мне ближе алкоголики.
           — Ничего сложного, — ответил на это премудрый Карл. — Придумайте какого-нибудь плюшевого урода, назовите его попроще, типа... ну, я не знаю... Фантомас, что ли? И отправьте героя в... типа... в Мексику, что ли? Женщинам это нравится. Дамы это покупают.
           — Фантомас уже был, — слабо возразил я. — И, потом, я не имажинист, какой, чтобы фантомасами подписываться.
           — Не капризничайте. Не хочите псевдоним — возьмите астроним. Два Нуля вам подходят?
          «Сам ты — Два Нуля. Жаба пузатая!», — подумал я тогда, но за повесть всё же взялся. Называлась она «Мой Голубчик». Название подсказал Карл. Он же посоветовал мне подписаться как Гаи Де’ Монпансье. Как ни странно, но эксперимент имел успех. По повести даже начали снимать многосерийную художественно-революционную фильму «Опалённые жарким пылом», но что-то там не заладилось. Выехали на Ривьеру, за натурой, где неожиданно вся съёмочная группа, во главе с режиссёром-вредителем, бесследно исчезла вместе с аппаратурой.  И вот — новое дело, Карлу понадобился детективный роман да ещё, вдобавок, сю... сюр... и не выговоришь.
          — Я не какой-нибудь вшивый фантазёр Жюль Верн, — заявил я срывая с каштана колючий орех и примериваясь как бы половчей врезать этим орехом Карлу по лысине.
         — Жуль... жуль-жуль, — пожевал губами Лихтербертович. — Хороший литературный псевдоним. Очень оригинальный.
         — Я не могу постоянно насиловать себя. Это угнетающе действует на психику. И вообще, когда я писал вашего Голубчика, красная сыпь по всему телу была мне наградой за бессонные ночи. Я был вынужден натираться дегтярной мазью, и от меня на два месяца ушла жена — источник моего материального благополучия.
         — Не хочите сюрреалистическое? Напишите аллегорическое. В этом нет ничего сложного. Только не списывайте у англичан. Эти англичане сначала дают бессмысленное убийство, затем приезжает насквозь прокуренный комиссар, тошнит на всех палочкой Коха и сообщает, обо б чём и без его соплей все знали. Сера Арчибальда забили автомобильной рессорой! Но, до этого, сер был уже мёртвее - мёртвого двое суток! Все персонажи выстраиваются в кружок у трупа сера Арчибальда, он и мёртвый ужасно гордый, и стоят дураки - дураками, с глупыми физиономиями, пока горничная не сознаётся, что она, леди Вентилятор, внебрачная дочь несчастного Арчи... и всё такое. И уж она, леди, никак не могла вообразить, что её юный друг спортсмен Тимоти, такой стиль жизни — спортсмен, любит только брильянты. Коварный Тимоти испорченный мальчишка — нос в кокаине, клетчатые бриджи, скрываться даже не собирался — настолько самоуверен. Но, комиссар быстро ставит соблазнителя Тимоти на должное место... Всё это так размазано, так растянуто, что иногда не выдержишь и залезешь в конец. Кто там? Ага, так я и думал! Стоило огород городить?
             Так сказал умный Карл и получил-таки орехом по голове. Он подобрал колючий снаряд, внимательно рассмотрел со всех сторон и попробовал надкусить. С какой целью?
          — Это сверху упало, — соврал я, с удовольствием разглядывая красные следы от шипов на его лысине.
         — Знак свыше, — заявил агент. — Ломоносову упала на голову груша, и он изобрёл таблицу всемирного... как его чёрта? В общем, не важно. Главное, это лишний раз подтверждает, что Земля круглая и деревья произрастают перпендикулярно к плоскости, а не наоборот.
         Он, наконец, раскусил колючий плод, и лицо его скривилось брезгливо.
         — Сюжет для будущего романа, должен соответствовать международной обстановке, — сказал Карл, ковыряя трофей пальцем. — Что-нибудь про шпионов. Назовите героя Шерлоком Холмсом и отправьте его... типа... куда подальше. Типа... хоть бы в... ну, сами знаете куда.
         — Я, право, не вижу... получится ли у меня? И потом, мне кажется, Холмс уже был? Если бы я имел научную степень, или юридическое образование, на худой конец...
         — Бросьте, Володя, детективы сейчас пишут все кому ни попадя. Зайдите в книжный магазин. Там детективов, как у дурака махорки. Мальчишка, какой-нибудь сопляк, не знает, за что женщину взять, а уже пишет! Вчерашняя домохозяйка, щёки от муки не отряхнула, туда же — пишет! Так что, Володя, хватайте своё гусиное перо и — в бой! Главное в детективе побольше непонятного, побольше немотивированной жестокости! Запятые, я — вам, потом, расставлю где надо. Кстати? Как едят каштаны? Я где-то слышал, их запекают?
       — Каштаны нужно жарить! — объяснил я дуралею.
       Короче, сам не знаю почему, я дал себя уговорить. Наверное, на моё решение повлияло пиво. Точнее водка, которую подливал в пиво Карл. А может быть, решающую роль сыграла безымянная гражданка, присевшая на скамейку угоститься пивом, а потом полезла целоваться с нами по очереди? Она грызла Карлу Лихтербетовичу зелёные каштаны, а он их жарил, пока в зажигалке не закончился бензин.
           Уже под вечер, вдоволь набравшись воздушных ванн, по рецепту доктора Малышкина, я раскланялся с Карлом, потрепал на прощание по гузке неожиданной дамы и выбрался, наконец, из ботанического сада.
           К каждому своему произведению я подхожу серьёзно, иногда даже слишком.        Например, «Мой Голубчик» я писал в Италии. Что я, хуже Горького? Специально нашёл грошовую гостиницу под Миланом и писал. Ел на завтрак, обед и ужин отварное резаное тесто с отвратительным соусом  (итальянцы называют эту гадость «спагетти»)  и писал.
          Для детектива требовалось нечто совсем иное, нечто этакое... Конечно, грабить банк или, упаси Господи, убивать кого либо, чтобы затем переложить свои впечатления на бумагу, я не собирался. На отдельную камеру в Таганской тюрьме так же рассчитывать не приходилось, там и без меня хватало достойных людей. Двадцать человек — на одну парашу. И, потом, всё это уже было много раз. Кастеты-пистолеты, Соньки — золотые ручки, феня, фикса — дрянь банальная.
          Для будущего  сюжета требовалось оригинальное решение.
          «Главное ввязаться в драку, а там видно будет!», — вспомнил я пророческие слова Великого Ликвидатора и, не долго думая, взял — да позвонил по прямому телефону непосредственно в ЦУП навести справки:
       — Вам нужен молодой писатель-авантюрист на дирижабле типа «Цеппелин»?
       — В качестве кого? — заинтересовались в ЦУПе моим внезапным предложением.
       — В качестве подопытной крысы. Желаю положить себя на алтарь науки во имя Мировой Революции во всём Мире и остальной части прогрессивного человечества. Примете мою литературную жертву?
           — Нет! — отрезали на том конце и добавили нечто такое, о чём умолчу.
           — От чего же? — обиделся я. — Что вам жалко, что ли? Мне бы только детектив написать... кверху ногами...
          — Аппарат такого класса это не приют для идиотов! — охотно объяснили мне.
          — Гм-гм?! Смотрите, как бы потом жалеть не пришлось, — заметил я ядовито, — В Западной Европе такими оригинальными кадрами не разбрасываются. У меня тренировка, будь здоров, — семь минут без воздуха в ванной, только пузыри во все стороны!
         — Мать-перемать!!! — рявкнуло в трубке.
         Как воздушному туристу мне грубо отказали. Интриги завистников. Эти, в ЦУПе, будут ещё локти кусать! Я им не Анри Жиффар какой, а отчаянный воздухоплаватель по призванию! Другой, в моём положении, плюнул бы на это дело и поехал бы на дачу морковку сажать. Но, ваш покорный слуга не привык пасовать перед трудностями, и весь следующий день посвятил обустройству рабочего кабинета. В одном старинном фолианте я вычитал, что для придания подобающей атмосферы, необходим фиолетовый цвет. Федя Достоевский писал исключительно в фиолетовых лучах, отчего потом и поплохел головой. Без фиолета просто невозможно сочинить что-нибудь стоящее. Сказано — сделано.            Сменяв у маляра два ведра краски — за две бутылки водки, я составил требуемый колер и хорошенько унавозил этим составом стены, а заодно и потолок кабинета.                Получилось нечто сверхъестественное. Когда зажглась сиреневая лампа, — свинцовый потолок опустился к полу, а стены выгнулись пузырём. Не успела ещё высохнуть краска, а по комнате уже заструились прозрачные тени первых галлюцинаций. Мне осталось только переложить эти видения на чистый лист и придать им, по заказу Карла, детективную форму.
          По поводу фиолетовых галлюцинаций я имел беседу с доктором Малышкиным и он объяснил мне, не помню сейчас всех тонкостей, что всякое видение имеет право на самостоятельное существование, а стало быть, не может считаться бесплодной фантазией.
          Свой труд я начал с описания прелестей природы. То есть напустил побольше туману, из которого вот-вот должен был выскочить маньяк с перекошенной мордой и совершить неслыханное по дерзости злодейство.
Отдельные законченные главы я отдавал на читку вездесущему Карлу. Впоследствии выяснилось, что ненормальный Карл торговал моей рукописью в Сокольниках по два рубля за лист, рекламируя роман как: «Записки адъютанта Кутепова». Думаю — это обстоятельство явилось причиной следующего происшествия.
          Однажды утром, всё ещё находясь под впечатлением только что написанного, я вышел из дома за кефиром. Консьержка, вечно пьяная, флегматичная тётка, досель провожавшая всяк проходящего мимо индифферентным взглядом (так она и врезалась в мою память; на голове —  розовая панама, в правой руке — папироса, в левой — тонкий стакан с обкусанными краями), на этот раз неожиданно выскочила из своей клетки и ошарашила меня серией коротких вопросов:
           — Писатель? Про что пишем? Про людей? Доносы? Товарища Ягоды на вас нет!
          От неё пахнуло ночной вазой, губной помадой, которую варят цыгане из гуталина, и ликероводочным ароматом. Я оттолкнул от себя безумную бабу и поспешил к выходу.
        — А тут до вас приходили! Ага, — крикнула мне вслед консьержка, явно злорадствуя. — И просили вручить секретный пакет в собственные руки вашей вдове.
        В таких случаях ставят штамп: «Я застыл, как громом поражённый!».    Интуиция подсказывала мне, что за подобным заявлением кроется какая-то страшная тайна.
        — Посылочку вам лично отдать? Или будут дополнительные указания? — откровенно издеваясь, осведомилась подлая тётка.
        — Что за пакет? — спросил я делано равнодушно и смачно по-флибустьерски сплюнул табачную жвачку прямо на разбитые консьержкины туфли, напомнив ей тем самым, кто она такая есть на самом деле и что из себя представляет. Бывшая гарнизонная подстилка, дрянь из борделя деникинских офицеров.
        После пули — в правое лёгкое, я был вынужден бросить курить сигары и перешёл на жевательный табак. Боевые друзья-патриоты, темнокожие братья из Бурунди, где я сражался за идеалы равенства и братства с английскими колонизаторами, прислали мне целый ящик этого добра.
         — Бандероль. Вес около ста двадцати грамм. Посыльный, одет как бывший военный моряк. На левой руке наколка в виде якоря и надпись: «Кока». Укатил на лихаче без номеров! — по военному чётко доложила консьержка и лихо щёлкнула каблуками, отчего левая подошва её башмака осталась лежать на полу.
           От её напускного хамства не осталось и следа.
        — Почему вы решили, что это для моей супруги? — спросил я как можно безмятежнее, отрезая кривым испанским ножичком хороший кусок табачка от душистого бурундийского брикета.
        — Вот, сами посмотрите! — предложила тётка и протянула мне пакет весь в сургучных блямбах.
        Почтовый штемпель отсутствовал, равно как и адрес отправителя. Ничего определённого, кроме надписи: «Музе литературного покойника».
         — Что с того? — пожал я плечами и хорошенько угостил консьержку табачком. Прямо сунул её в рот половину брикета, чтобы от неё не так разило.
        — Мою супругу зовут Гала. Кстати, Жену Сальвадора Дали зовут так же. Правда, я иногда называю супругу Музой, но это в переносном смысле.
        — Премного благодарна, — прожевала угощение тётка. — Дай Господь здоровьечка и вашему Сальвадору, и вашей жене! Вам конечно виднее. Вы, человек задумчивый, только этот морячок называл вас...
        — По матери?
        — Если бы только так, — вздохнула консьержка и добавила свистящим шёпотом: — Он мне сразу не понравился. У меня глаз на таких типов намётанный. Не моряк он, это точно!
        — А кто же?
        — Анархист! Недобиток махновский! Переодетый гросмайстер ордена флагеллантов! — ляпнула тётка и сплюнула липким табаком на мои бостоновые брюки.
         Не тратя больше время на бестолковые разговоры, я с треском разорвал упаковку.
        «Ещё один взрывпакет!», — думал я, разворачивая бумагу.
        В моих руках оказалась плоская жестяная коробка Монпасье, на дне липкая записка: «Ежели желаете раскрыть преступление века? Приходите к фонтану у Большого театра. Сегодня в шесть часов вечера, есть до вас разговорчик. Только по секрету. Доброжелатель».
       Ох, уж эти доброжелатели!
      — Неужели Муза к вашей шляпе рога приделала? — спросила консьержка, пытаясь засунуть свой любопытный нос в монпансье.
        Я затолкал ей в пасть вторую половину табачного брикета и уже не пошёл за кефиром, как намеревался ранее, а поспешил к своему рабочему верстаку.        Признаюсь, поначалу таинственный контрик-морячок из ордена флагеллантов выбил-таки меня из колеи. Кто он? Откуда узнал, где я живу? К чему эти кошки-мышки?  О, если бы я знал тогда, что Карл раздаёт всем желающим мой домашний адрес!
         Мне бы бежать тогда без оглядки. Куда угодно, хоть обратно в Италию. Но я только залил бронзового непроливашку Гоголя чернилами по самую макушку, как следует пощекотал в обоих ноздрях гусиными перьями (необходимый ритуал), разметал по столу целую кипу писчей бумаги и принялся за любимое дело. Из туманного описания природы призрачным фантомом выплыл загадочный моряк и каракулями размазался по белоснежному листу. Я писал сразу двумя руками, причём на совершенно разные темы. Больше того, я вызвал с кухни домработницу и стал диктовать ей основной лейтмотив. Бедняжка еле успевала за моей мыслью.         
        Да, я писал и диктовал одновременно.
        Впоследствии, Карл Лихтербертович, сучка такая, несколько раз беспардонно вмешивался в творческий процесс со своими дурацкими правками, под занавес назвал мою книжку «Экзегетика», посоветовал поднять Гоголю веки (?) и отказал в протекции.
       Ну и не очень-то нужно...  я этого Карла ещё выведу на чистое место!
Глава 2. http://www.proza.ru/2013/07/06/597