Иван Несмирный - полученные рецензии

Рецензия на «Вторая глава из романа Нарцисс» (Иван Несмирный)

Наслаждение от чтения))
Так все ярко, интересно и чудесно)

Надин Ривз   04.10.2014 21:37     Заявить о нарушении
Рецензия на «Попутчики - отрывок из романа Нарцисс» (Иван Несмирный)

Очень понравилось) Хочу весь роман прочитать.

Надин Ривз   29.08.2014 13:16     Заявить о нарушении
Рецензия на «Сикая Нэви...» (Иван Несмирный)

Трогательно,лирично.Очень понравилось.

Валентина Достигаева   08.02.2012 13:02     Заявить о нарушении
Рецензия на «Сакральность Напечатанной Буквы» (Иван Несмирный)

Иван,
то, о чем Вы пишите, можно сказать о многом: о музыке, которая когда-то могла быть только "живой", а потому редкой, а ныне, тиражируемая электронными средствами, для многих превратилась в шумовое сопровождение; об информации, которая прежде распространялась только через печать и библиотеки и требовала кропотливых розысков, а теперь - только набери ключевые слова и нажми кнопку "найти" в поисковике, о живописи, театре, кино - все это можно получить запросто, немедленно и в лучшей упаковке - а упаковка эта часто куда как привлекательнее наполнителя.
Похоже, мы живем в некий переходный период: вера в печатное слово пока еще у многих сохранилась, а вот ответственность иных пишущих испарилась, потому что в море словес, извергаемых массмедиа, отловить и прищучить лжеца зачастую невозможно. Да и пишут-то зачастую анонимно: "ученые установили, что..." - и далее следует поток вранья и помоев.
Увы, могу сетовать, а вот рецептов не вижу. Обычное дело: новые возможности сопровождаются новыми проблемами.

Алексей Степанов 5   23.01.2012 11:49     Заявить о нарушении
Рецензия на «Сакральность Напечатанной Буквы» (Иван Несмирный)

Мне понравилась Ваша работа. Население Земли достигло 7млрд. Время меняется, мы меняемся, плодимся и размножаемся. Новая эпоха рождает новые возможности. Сакральность буквы в Новую эпоху изменила форму. Компьютер,Интернет - не враг, а друг. Вы просто пока может быть не до конца это понимаете. Враг сакральности - эгоизм, пошлость, низменный вкус и безответственность. Приглашаю прочесть мою статью "Русский язык"
с уважением Вадим

Вадим Гукало   06.01.2012 19:07     Заявить о нарушении
"Компьютер,Интернет - не враг, а друг. Вы просто пока может быть не до конца это понимаете."
я все прекрасно понимаю, Вадим. :) Дело не в самом интернете ( это великое открытие!), а в его взаимоотношении с Литерой. Это вопрос психологии. Произошла девальвация напечатанной буквы, так же как произошла девальвация слова "друг" (социальные сети)
У каждой таблетки есть побочные действия, есть они и у интернета.

Иван Несмирный   06.01.2012 23:52   Заявить о нарушении
Рецензия на «Триумф инди-рока на 53-й церемонии вручения Грэмми» (Иван Несмирный)

Гламурный зал стоял на ушах от инди-рока. Вот оно, слияние в экстазе верхов и андеграунда.

Евгений Садков   28.02.2011 10:43     Заявить о нарушении
Рецензия на «Другая сторона» (Иван Несмирный)

Герой повести – Илья, мальчик-подросток, год назад потерявший мать. Он живет вдвоем с отцом, ходит в школу, но мало что осознает из реальности, отображающейся перед ним странными порою картинками. Сначала из-за горя, затем из-за надвигающейся сонной болезни. Сон, даже при всей своей тревожности, оказывается милее действительности. Мальчик отдается течению. Вода же всегда была символом обратной стороны яви, этакого морока, другой стороны, мира «там», сказочного потустороннего мира. Забавно, что повествование начинается именно со сцены купания. Опять – вода. Сознательный ли это ход автора?

Попытаемся доказать тезис о том, что роман-повесть (автор никак не может окончательно определиться с жанром – сделаем это за него) Ивана Смирнова на самом деле не что иное как СКАЗКА. Ибо сказка как жанр литературного повествования или литературная сказка, либо подражает фольклорной (литературная сказка, написанная в народнопоэтическом стиле), либо создаёт дидактическое произведение на основе нефольклорных сюжетов. Этим условиям «Другая сторона» удовлетворяет. Это литературное произведение действительно местами подражает фольклористике (на уровне бытового ее понимания, конечно, - сцены в деревне), к концу же скатывается к почти совершенно обнаженной моралистике, не скрывающей самое себя.
Но у нас есть и другие соображения по этому поводу.
В тексте перед глазами читателя сталкивается несколько описательных пластов. То перед нами школьная повесть в духе советских комсомольских речевок (излишний дидактизм проскальзывает в виде непрекращающегося слишком умного спора между учениками на уроках литературы, при этом всегда понятно, что думает по тому или иному поводу автор, хотя прямо это не обозначается). То семейная психологическая сага. То деревенский рассказ с традиционным преклонением перед избушкой на курьих ножках и посконным русским прошлым. Ближе к концу автор переворачивает все с ног на голову и делает это интереснейшим образом. Он переводит повесть из ирреальности реальности прозы сначала в ирреальность фантасмагории в этой прозе, а затем опускает все это серией иронических ходов: автор олицетворяется в тексте, ему дается заглавная роль, действующий герой оказывается бездействующим (автор отказывает ему в самостоятельности и награждает сонной болезнью), сны становятся настолько часты и неотделимы от яви, что настоящее сознательное рациональное объективное жизненное в тексте далее теряет смысл. Игра-перевертыш идет постоянно. Иногда необходимо перечитывать, чтобы понять, где что.
Автор сказывает – плетет историю – при том для него абсолютно не важна становится внешняя сторона описываемого (деталей больше скорее в частях, где усиливается фантасмагорическая составляющая повести), он делает акцентировки в нужных ему местах и затем снова бросает читателя в очередной сон, аккуратно подводя его к объяснению концепции повести, которая белым текстом, прямо, дана в конце произведения (я этот ход считаю излишним и пошлым, но это мое личное мнение, ибо я никогда не считаю своих читателей настолько глупыми, чтобы объяснять им задумку произведения в самом произведении).
Забавные иронические описания, интересные метафоры пытливого ума так и сыпятся на нашу голову, но смакования подробностей нет, даже небрежного, и всегда остается ощущение, что автор излишне последователен или излишне многословен. Всегда хочется спросить, зачем это, зачем то… необходим ли действительно тот или иной огромный кусок текста, в котором снова и снова описывается одно и то же: например, то, как начинался урок литературы? Зачем автору искусственно каждый раз вгонять читателя в атмосферу настоящего, чтобы тут же отразить настоящее сном или явью, отрицающей само произведение, его героев и всего, что может быть важно для героя литературного произведения?
Слишком запутанная схема, не так ли?
Это как романтизм Гофмана, все время отражающий самое себя, тем самым отрицающий себя, постоянно рефлексирующий, низводящий себя до умственных упражнений или декларации. Если вы помните «Житейские воззрения кота Мура», вы, пожалуй, согласитесь со мной.
Но в постмодернизме разве могут быть другие сказки, другие декларации? Думаю, нет.

Недавно мне встретилась одна художественная работа, которая, по моему мнению, как нельзя более кстати подходит к повести «Другая сторона». Если вы не возражаете, я обозначу название и автора работы на английском языке, так было бы логичнее. «Denying One’s Destiny» by Hannu Palosuo. На этой картине сконцентрированы разные оттенки серого. Серо-голубой ребенок протягивает руку в серую пустоту, почти прикасаясь к ней, и разглядывает в ней что-то настолько пристально, что кажется, будто пустота наполнена. Думаю, не надо объяснять, почему мне кажется, что эти работы схожи. Достаточно будет привести декларацию Ивана Смирнова из окончания повести.

«Смешение, как мировой процесс, достигло апогея во всех сферах жизни "человеков" и, как всегда, более всего заразило своим вирусом культуру, а за ней и наши бедные человечьи умы. Телевидение и интернет с миллионами "квадратных икон" прочно сели на трон, сделав своими прислужниками кино и музыку, родив поколение "пепси", пустой виртуальности, и задвинув старую реальность в архивы. С годами "икона" росла, матерела, стала цветной и плоской и теперь уже казалась обычным окном в другую, такую же реальность. Всё смешалось в наших умах: жизнь и её цветастый двойник, смерть и её красочное подобие. Мы уже не могли, да и не хотели различать, где же эта сторона, а где другая. Мы просто лежали на своих диванах, потягивали пиво и тупо пялились в свою новую икону, на которой, вместо искусства, стали рисовать обычный мусор».

Я, как человек, который никогда не согласится с автором в главном (ибо предпочитаю подчеркнуто иную художественную позицию), но все же понимающий его, могу обозначить главную идею повести. Хотя, думаю, что Иван Смирнов сделал это достаточно ясно (если прочитать его повесть раза три, конечно). Его постоянно меняющийся способ повествования, отрицающий сам себя, отказ в жизни всему искусственному, в том числе и всем героям своего же произведения, возможно, сначала и запутывает, зато потом служит дополнительной строкой к декларации. Вспомните картинку. Отрицая чью-то судьбу, отрицаешь весь мир. Желая прикоснуться к тому, чего нет, наделяешь это слишком непозволительной жизнью. Автор кричит: «Очнитесь!». Возможно, немного наивно и неумело, но так в силу именно этих двух обстоятельств очаровательно…

Один мой друг, страдающий шизофрений, но при этом являющийся писателем и режиссером, очень любит сказки. Он собирает их целыми томами, пишет на их основе притчи собственного переизложения и даже иногда играет в куклы. Его сознание в разговорах часто представляется туманным и расплывчатым, как будто он сам не знает, кто он есть на самом деле. Как будто все герои всех сказок одновременно воплотились в нем. И он сам стал архитипическим концентрированным образом самого себя. Выглядит это не так забавно, как звучит, - порою весь мир его душевных переживаний действительно начинает напоминать сонное царство. Я выбрала этот пример не для того чтобы отделить простых смертных от больных ирреальностью (ибо разницы не существует – и мы живем архитипическими образами, сказочными вековыми стереотипами, рекламными слоганами, сном, мороком), а для того, чтобы подтвердить: сказка, пришедшая к нам из детства, из мифологического сознания первочеловека (такого своеобразного ребенка в цивилизационном сравнении) имеет над нами неимоверную силу и подавляет своим авторитетом. С этим нельзя спорить. Так и есть.
Не зря автор произведения выбрал своим героем мальчика, еще не вышедшего из детского возраста, не достигшего юношества… Его воспоминания, сны и мысли, в которых нельзя отделить одно от другого (сна от яви, воспоминания от сна) кажутся нам странными, излишне взрослыми и усложненными. Тем лучше оттеняется другая сторона.

Вернемся к исходной предпосылке.
Сказка «Другой стороны» - в дидактике, создаваемой на основе типического. Автор хочет доказать, что мы все больны сном, телевизором, Интернетом, да – без разницы! Значит, сон разума (что как известно, рождает чудовищ) – типическое явление. Основная характеристика реализма налицо. Но к этому реализму автор движется через романтические дебри снов, мечтаний, мифов сознания и тому подобных психофизических завихрений. При этом романтизм отрицает самое себя ироническими напоминаниями о реальности даже самого фантастического сна, даже самой фантастической повести. Как по щелчку! Вот вы все еще находитесь внутри произведения, вы его часть, его молекула, мысль главного героя, его поступок… и тут – после очередной усмешки – вы уже просто читатель, вы сидите на стуле, уткнувшись в монитор и страницу MS Word.

Автор учит нас выбору между сном и явью, порою излишне навязчиво, выполняя роль не той бабушки, которая всегда и все знает, а скорее роль человека, который знает лишь то, чего он не знает. Сон разума – это плохо, товарищи! Давайте не будем молиться на экран телевизора! – говорит нам Иван Смирнов, тем самым запутывая все возможные нити. Другая сторона – это ведь не только картинки жидкокристаллических мониторов, без которых мир уже невозможен. Но не будем путаться и мы с вами. Призыва кутаться в шкуру мамонта и запихиваться в пещеру не прозвучало – и то ладно.

«Слово «сказка» предполагает, что о ней узнают, «что это такое» и узнают, «для чего» она, сказка, нужна. Сказка целевым назначением нужна для подсознательного или сознательного обучения ребёнка в семье правилам и цели жизни, необходимости защиты своего «ареала» и достойного отношения к другим общинам. Примечательно, что и сага, и сказка несут в себе колоссальную информационную составляющую, передаваемую из поколения в поколение, вера в которую зиждется на уважении к своим предкам».
(Из литературной энциклопедии).

Регина Соболева   14.07.2009 00:29     Заявить о нарушении
Рецензия на «Легенда Страны Васькиной» (Иван Несмирный)

Читать так просто... Понравилось. С ув Татьяна

Татьяна Горбанец Браило   29.06.2009 12:17     Заявить о нарушении
Prostoe Spasibo, Tatyana!

Иван Несмирный   03.07.2009 08:31   Заявить о нарушении