***
Предрождественская фантасмагория гл. 1
1. В гардеробной и на галёрке
Порыв леденящего декабрьского ветра трепал край отклеевшейся от театральной тумбы афиши, заворачивал полу шубки спешащей на вечерний спектакль примы балерины, норовил вырвать из рук преодолевающего ступени виолончелиста широкий, как парус, футляр. Напечатавший недавно поэтический сборник дворник из самозанятых пенсионеров Василий Михайлович Суглобов сгребал пихлом и сдвигал скребком зыбучие массы, но метель тут же устраивала новые снеговые завалы. По краям прохода от метро к колоннаде театра античными скульптурами высились сугробы, а вьюга всё не унималась. Она продолжала вертеться неистовой танцовщицей, и ветер, повинующийся размахивающему кленовыми ветвями дирижёру темноты длил и длил свое скрипичное адажио.
Налегая на пихло, Василий мог видеть, как в призрачном свете фонаря таращится и скалит зубы Щелкунчик на афише, как , сделав "па" , летит лёгкой снежинкой балерина и как в полосе фонарного света мчатся по кругу крошечные её подобия в накрахмаленных пачках. Снег мельтешил. "Звуки скрипки, пятна зыбкие..."- шевелясь, бормотали губы по ту сторону заиндевелой бороды и обвешанных сосульками усов. Конечно, напрашивалась рифма"зябкие", но не хуже было и созвучие "в зыбке". Можно было легко представить зыбку в хлеву. Младенца. Вола. Осла. Волхвов с озябшими пальцами, спешащими поднести дары. Василий сделал взмах пихлом, отправляя на вершину снежной пирамиды, очередную порцию снега. На короткий взмах прямоугольник лопаты заслонил сверкающую Вифлеемской звездою ёлку на главной площади города.Там царило оживление.
- Привет , Василий! Ну и работёнки у тебя сегодня! Буранище - то вон какой!- донёсся до Суглобова голос дирижёра Эдуарда Канделяброва.
Его легкую фигурку в пуховике, синтепоновых штанах, шерстяных рукавицах, массивных ботинках "прощай молодость", ушанке с шевелящимися на ветру завязками, словно пушинку, несло ветром к колоннам парадного входа. В таком облачении этот сгорбленный старичок совсем не походил на двуфалдового мага с бабочкой на кадыке, с растрёпанной бетховенской шевелюрой факира звуков, взмахам палочки которого повиновался оркестр.
- Да! Поднавалила сегодня небесная канцелярия!-откликнулся Василий.
-Приходи во втором отделении. Послушать "Вальс цветов"...Это твоё любимое ...
- Не знаю. И приму посмотреть охота. И Вальс цветов послушать. Но смогу ли. Работы много...
Следом за Канделябровым спешил ударник-кселофонист Семён Колокольчиков. Он поприветствовал Василия кивком головы и подхватил под руку уже поднимающуюся по ступеням арфистку Светлану Улыбину. Гурьбой пробежали хохотушки скрипачки. Альты-один за одним, с коффрами. Волторнисты проползли улитками. Наконец и сам солист балета -Иван Дрыгин продефилировал горделивой походкой. И вот уже валом повалили театралы.Шубы, пуховики, меховые и вязанные шапки.
Переждав, когда пройдёт первая волна и задвинув скребок с пихлом за колонну, Василий отправился в гардеробную. Греться. Билетёрша Егоровна проводила его понимающим взглядом.
Дребезжал последний звонок.Припозднившаяся парочка метнулась от гардеробной к нише входа на галёрку.
Сняв шубинки, чтобы растереть заледеневшие щёки, Василий направлялся к гардеробной, где жена его и муза Мария Семёновна Суглобова уталкивала на вешалку дублёнку и куртку тех самых опоздавших театралов, которые теперь крались к своим креслам в середине ряда, наступая на ноги балетоманов под приглядом статуи кое-как прикрытой простыночкой Венеры. То были сантехник ТСЖ "Гофмана,6" Миша Лазарев и его жена, старшая по подъезду Нюра.
-Звуки скрипки. Пятна зыбкие.
Зябкий снег. Трамвая бег.
Словно бы младенец в зыбке
Город ... -бормотал Василий стих для новой книги, пытаясь подобрать рифму к слову "бег".
Мария Семёновна поймала - таки крючок вешалки петелькой дублёнки, на воротнике которой снежинки уже успели превратиться от тепла фойе в капельки, напоминающие о хрустале уже гаснущей люстры над партером. Переведя дух, Семёновна(так звали её товарки-гардеробщицы) увидела Василия...
-А! Вася! Ну иди сюда-чайку пошвыркаем...
Через минуту -другую парочка, укрывшись в закутке гардеробной, разливала по фарфоровым кружкам -пар клубами- содержимое термоса...
Тем временем Лазарев и его дражайшая половина Нюра уселись - и Миша поднёс к глазам бинокль.Но навёл он его не на сцену, а на скульптуру Венеры, которая ему напомнила (аж ёкнуло)только что вернувшуюся из Греции бухгалтершу ТСЖ Лидию Мухину...Полюбовавшись античным профилем, очертаниями полновесной груди, фаянсовостью живота античного шедевра, Миша перенаправил бинокль в оркестровую яму. Спина размахивающего руками дирижёра. Щека , прильнувшей к деке скрипачки. Быстрые пальчики арфистки, делающей струнам массаж.Надутые щёки валторниста.Флейты, фагот, гобой, чем -то напомнившие трубы и патрубки сантехнического оборудования.
-Прочли мы , Вася, твой "Вертеп". С девочками вместе читали. И солистка оперы Виолетта Сопранова даже спела твою "Песенку Вифлеемского Осла", - с шумм втянула в себя первую порцию сдобренного малиновым варением чайку Виолетта(два ведёрка нынче на даче собрала малины-то благодаря тому что Вася вовремя плол, рливал ).
-Ну да! Я же сочинял для капустника, -отозвался Василий, чувствуя , как тепло доходит аж до кончиков ещё не оттаявших пальцев.
- И балеринам , и скрипачкам, и даже дирижёру понравилось вот это. Суглобова развернула пухленький томик, на ламинированной обложке которого волхвы в чалмах с дарами на верблюдах устремлялись на свет Вифлеемской звезды. И продекламировала:
-И скрипела звездного неба ось,
и Иосиф тебе мастерил колыбель.
Время в нить плелось, время в ткань ткалось,
время набело переписывалось.
Лучик звездный в кровле нашел просвет,
ангел по снегу шел, оставляя след,
но невидим был, но неведом был,
только шелест ступней, только шорох крыл.
Словно сор на гумне – эти звезды все,
Млечный путь- сияющая полоса.
Да и я-то сам хоть как есть Осел,
ну а вместе с Волом воспарил к небесам...
- А он и грит ей, -донеслось из соседнего закутка гардеробной.- Дайте мне вон ту шубу-то, песцовую. Жене дурно стало.На воздух ей надобно...
А Фрося и подаёт. Он берёт -и шмыг на выход.И след простыл. А номерка-то охальник и не дал...
-И чо!?
-А то што судили нашу закаменскую Фросю за кражу. Потому как когда законная хозяйка дохи с номерком явилась, а где она доха-ха-ха?...Ха -ха-ха ха! Помнишь пузатый баритон из Москвы пел "Блоху" Мусоргского для буфетчицы. Клеелся к ней на ночку...
-Как не помнить...А Фрося-то чо?
-А Фросю посадили. И перед Рождеством , в Сочельник является ей тот воришка в образе Мышиного короля...
-Да как то может быть!
-А чего тут такого...Расконвойка...
-Н-да...А правда ,-донеслось шепотком из-за вешалок,-Што когда во время строительства театра завезли скульптуры античных богов, одна богомольная уборщица обломала Дионису его отросток?..
Тем временем Нюра совершала свой нюрнбергский процесс окружающей её обстановки. И если в руках у бывшего флотского Миши был его собственный бинокль,в который он высматривал на вахте американские субмарины, то Нюра взяла изящный, театральный оптический прибор-глядельник, что то вроде двух шахматных фигур из слоновой кости на шарнире(муж днями резался в шахматы с электриком Альбертом). И первым делом Нюра хотела проверить достоверность бродившей по городу легенды об обломанном и вновь приклеенном пенисе Диониса. Вначале перед её взором возник кленовый лист чуть ниже пупа Аполлона, который она вначале приняла за лист смородиновый.С такими листами, укропом и кусочками хрена она мариновала на зиму огурцы и помидоры. Сдвинув бинокль она увидела скульптурный "скриншот" Диониса и, убедившись, что он на месте, всё же обнаружила след склейки. Пройдясь по ложе и партеру, она увидела и обрамленную сединами лысину мэра и декольте жены его, главы управляющей компании "Жилец". Заинтересовал Нюру и статный барабанщик, и носатый контрабасист.
Василий отогрелся. Сосульки на усах и бороде превратились в ручейки, и Мария, ухаживая за работником пихла и метлы, стала утирать его носовым платком, как делала это с внуком Петенькой и Внучкой Катенькой...
-Да! Чайковский -то у тебя знатный, Маша! С малинкой, на травках, -чмокая пухленькую ручку улыбался в усы Василий.
-А я вот посмотрю....Так ты, Васенька мой - ну вылитый великий композитор ...Когда борода отрастает - Римский -Корсаков, подстригу я её -Мусоргский или даже сам Пётр Ильич...
- Но , заметь, у меня всё ж таки -традиционная ориентация!
- В этом я могла убедиться ещё когда замуж за тебя выходила, дочерей рожала...
Пока оркестр играл увертюру и поднимался занавес, Нюра разглядела -таки тоненькую, залитую коричневым клеем трещинку на "огурце" Диониса. Сместив угол зрения выше -она увидела "мраморные" кучерявины древнегреческого бога и два торчащих рожка. В руке -виноградную гроздь.Нюра подумала о том, что виноград на базаре подорожал, но пока что не настолько , чтобы его не оказалось на столе в хрустальной вазе рядом с салатом оливье. Куда больше беспокоило её не то -что поставить на стол. В холодильнике уже ждали своего часа и апельсинчики, и мандаринчики, и замороженный гусь. Куда больше её тревожила бухгалтерша, эта гусыня,молодуха, к которой проявлял интерес муженёк. И когда она заталкивала в морозилку негнущуюся птицу с расставленными лапами,ей явственно представлялась она...Бесстыдная.И он. Сверху. Правда пока он сидел рядом и чего-то высматривал в
бинокль.
2.Дворники -композиторы
А неплохо было бы сейчас погреться чайком в гардеробной у Машеньки! Но уж больно быстро наметает.И если не расчистить эти завалы к концу спектакля, снег блокирует все выходы из театра. И тогда... С утра придёт завхоз,потом директор театра заявится, подрулив на тупомордом "Лэндкрузере". Будет ругань. Задержат аванс...И это перед праздником!А ещё и ёлку не купили. Не ходили с Машей по магазинам. А как раз мысли о сырокопченой колбаске, балычке,консервированных оливках с чёрными, как глаза Марии, шариками плодов на этикетке, о зелёном горошке с изображением улыбчивых стручков для винегрета, о серебристых сабельках иваси, свёкле и лучке для селёдки под шубой грели даже больше , чем фантазии о неизбежном шампанском с укутанной фольгой пробкой. Да и внуку с внучкой надо что-то под елочку положить...Но а на одну пенсию шибко не разбежишься.Вот и надрывайся здесь! И где же снегоуборщик? Почему отдел городского хозяйства мэрии не прислал? Задавая все эти риторические вопросы и снова да ладом сгребая пихлом снежное добро-серебро, Василий фантазировал себя в тёплой гардеробной с Марьей Семёновной.Но это были только фантазии. Не мог он бросить своего стахановского забоя...Потому грелся он только мысленно. И никакого чая с малиновым вареньем пока что не пил. А просто вообразил греющую ладонь фарфоровую кружку с надписью С НОВЫМ 202..годом, с улыбчивым румянощёким Дедом Морозом на боку и облачко пара над ней. Вот в этом -то облачке и увидел Василий всё только что пригрезившееся. Так хотелось тепла и потому вполне понятно - почему сам он был здесь, с пихлом в руках на обжигающем холодом ветру, в заверти метели, а мысли его витали где-то совсем в другом месте. От немыслимых перепадов температур воображение работало с такой силой, что ирреальное ему казалось реальным, а реальное зыбилось призрачной дымкой. Хорош был чаёк с малиновым варением, смородиновым листом и зверобоем. Но неплохо было бы погреться и между зеркалами и портретами великих композиторов на стене второго этажа напротив буфета, заглянув куда можно было поднять температурный режим тела ещё и рюмкой водки или даже коньяка. Иногда он делал это, разговаривая с важными бородачами из "могучей кучки". Запахнувшись в тулуп, он подрёмывал рядом с раздатчицей программок Екатериной Сергеевной . Из зала доносились звуки оркестра. "Не узнаю Григория Грязнова!" - убаюкивающе напевал вокалист. И бородачи, оживая , присаживались рядом. Балакал с Василием Балакирев. Бывало Римский -Корсаков, поглаживая бороду-метлу, предлагал Василию помочь с уборкой театральной территории. Мусоргский подруливал на мусоровозе, чтобы опустошить контейнеры на заднем дворе, в которые с весны до осени Василий нагребал выброшенных билетов, порванных афиш. Осенью баки заполнялись разноцветьем кленовых, берёзовых, липовых и тополиных листьев.Но что это было в сравнении со снегопадами, метелями, буранами! Они требовали десятикратных усилий. И чтобы справиться без снегоуборщика здесь нужна была , как минимум , рота солдат. Размышляя обо всём этом, Василий увидел, как из парадного один за одним вышли три бородача в тулупах и с прапорами лопат для уборки снега на плечах.
-Ну что? - гаркнул Балакирев.- Буря мглою небо кроет вихри снежные крутя?
- Вы всё дуэлянта, стрелявшегося на Чёрной Речке снежной зимой цитируете?- съязвил Римский- Корсаков...
- Когда я сочинял "Картинки с Выставки", -тоже была дурная погода, ухмыльнулся в бороду Мусоргский и, вытащив из кармана бутылочку и вынув пробку, свернутую из нотной бумаги, - приложился.
В свете фонаря Василий разглядел- все композиторы были одеты в костюмы Дедов Морозов. Крытые зелёным атасом тулупы с оторочкой из белого песца, шапки, рукавицы, пимы. В мельтешении снежинок сквозь композиторские тулупы проступали кроны елей, оторочка оказывалась, разлёгшися на еловых лапах снегом, а бороды то и дело становились лоскутами наста, срываемого ветром с сугробов.Подоспевшие на подмогу композиторы то распадались на вихревые воронки , то вновь слеплялись в отчётливые фигуры бородачей...
Появление на сцене Дроссельмейера отозвалось аплодисментами в зале. Чудеса и магия, надежда на чудо- всё это вполне соответствовало предновогодним настроениям. А мэр города Эрст Амадеевич Хофман, ждал появления мышей. С некоторых пор ему везде стали мерещиться эти серые твари. И изображаемые артистами балета грызуны не казались Эрнсту Амадеевичу какой-то сказочной аллегорией. Метафорой, как стали с недавнего времени выражаться телешоумены.
Эта его фобия была вызвана парализующими город автомобильными пробками. С нашествием на город снегопадов смеркалось в пять, а темнело уже в шесть часов. Подойдя к окну кабинета Эрнст Амадеевич мог видеть сверкающие глазки автомобильных фар. Машинное нашествие по пародоксальному созвучию слов казалось ему -мышиным. В один далеко не прекрасный момент появился и Машинный Король. Началось с одиночного пикета, а вылилось в масштабную акцию протеста.
-Мы за правый руль! -орали митингующие. Впереди колонны шёл лидер с выпученными глазками, выставленными из под раздвоенной верхней губы наружу резцами зубов, с мордочкой и усами торчком. Следом за ним волочился по асфальту крысиный хвост микрофонного шнура. Его конец соединялся с громкоговорящим усилителем на колёсиках, который толкала перед собою панкового вида неформалка. Это была не только протестная акция. Протестующие против переделки праворульных машин на леворульные требовали прекращения полномочий мэра, выдвигая кандидатуру Машинного Короля.
Выскочившая на сцену группа танцоров в мышиных масках спугнула порхающих балерин, изображавших танец снежинок. Музыка с вальсового ритма перешла на маршевый. Чаще бухал барабан."Гофмана пол суд! Даёшь нашего кандидата!" - звучало в ушах Эрнста Амадеича.
3.Портал
В растоптанных пимах, тулупе с расстёгнутыми верхними пуговицами, намотанном на шею шарфом, концы которого знамёнами наступающего войска телепались на ветру, в натянутой по самые брови шапке-ушанке, пританцовывая неуклюжее па- де -де, Василий Суглобов пробивался в сторону тумбы для афиш. Округлые её формы с нахлобучкой воронкообразной кровельки напомнили Василию о службе в ракетных войсках. Часть стояла за городом. И два раза в год- весной и осенью - выезжала на парад -и тогда одну из освобождённых от боеголовок "чушку" провозили по площади мимо праздничных трибун и театральных колонн. "Мы мирные люди, но наш бронепоезд..." И теперь ефрейтору запаса, бывшему оператору РЛС Суглобову казалось, что эта театральная тумба -ничто иное, как высунувшая "рыло" из шахты межкантиненталка. А может, и ракета, сев в которую, можно совершить полёт на иные планеты. Такие же чудесные и ирреальные , как оперные и балетные спектакли, афиши которых красовались на тумбе.
Взиравшая на Василия испанка-Кармен, ещё и ещё раз щёлкая кастаньетами под аккомпанемент загорелого гитариста в бандане, напоминала фотки Марии, которые вынимал он из конвертов, сидя в Ленинской комнате ракетного полка под приглядом крашеного бронзовой краской Ильича. То, конечно, не кастаньеты трещали, а ломались под ветром ветки склонившегося к тумбе старого морщинистого клёна. Ещё не облетевшие с осени пропеллеры семян сыпались в такт треску и их приходилось сгребать вместе со снегом.Испанский сюжет дополняли изображения нападающего разъярённого быка, чей рог поддевал алую мулету и уворачивающегося тореро.При взгляде на стройного испанца в голове Василий всегда возникало "Тереодор смел-леее в бой..." Ещё одна афиша изображала Бориса Годунова в царских бармах, старца Пимена в рясе и скуфейке, Марину Мнишек в жабо, похожем на остановленную снежинку и Лжедмитрия -Отрепьева в расшитом галунами кафтане. Сбоку было изображено наступающее войско самозванца. И когда Василий, как бы кланяясь в пояс сразу двум царям, поддевал пихлом очередную порцию снега и смотрел на самодержцев снизу вверх, он видел, как купол театра надвигался на голову Годунова шапкой Монамаха, а заострённая кровелька тумбы обращалась в шутовской колпак Отрепьева.
С другой афиши взирал на Василия бородач Иван Сусанин. В таком же, как Суглобов тулупе и треухе, только что с топором за кушаком. Бородач вёл куда-то заблукавших в дремучем лесу притеатрального сквера французов в в гусарских мундирах ,с доломанами , саблями на боку и ружьями с пиками заострённых штыков. И кто его знает было ли то подкрепление Василию в его воёне с метелью или это и была она сама сибирская Зима, норовящая ткнуть колючим холодом или полоснуть обморожением, чтобы погрузить Суглобова в креагенный сон. Как и не понять было- чего хотят ляхи и казачки войска Лжедмитрия -раскидать наступающие снежные замети или натащить их ещё больше , потому что их серебристые кунтуши, шлемы и заплечные крылья и были всё больше и больше разыгрывающейся снежной бурей.
И только отважный Щелкунчик с сабелькой наголо, верхом на деревянном коне , взмахами своей сабельки готов был разогнать наползающие тучи носатых мышей-альбиносов.Он вёл за собой в бой гусаров фонарных столбов. Их светящиеся изнутри кирасы разгоняли тьму, острые шпаги расходящихся в разные стороны лучей прокалывали вражье наваждение подкрадывающейся ночи Сочельника и в освобождённых от нашествия территориях кружили и кружили свой "Танец снежинок" крохотные балерины. И посредине этого хоровода -узора крутилась, стоя на одном пуанте -она ,Прима. Её изображение на афише оживало благодаря игре света и мельканию снега.
Привычным движением сдвинув на затылок шапку, чтобы стекающий со лба пот не заливал глаза, Василий увидел , как зыбятся очертания тумбы для афиш и оживают изображения. Шоркающаяся о кровельку частая сетка кленовой ветви представилась ему подвижным радаром локатора РЛС, он увидел себя сидящим в аппаратной кунга , перед экраном включенной установки. Перед глазами возникло пульсирующее радужное свечение. Стало тепло и даже жарко.А вдруг на экране появится светящаяся точка вражеской ракеты? Но вместо неоновой точки возникла узкоглазая физиономия шамана. Звякнули обереги на его балахоне, загудела колотушка о бубен, словно ударник -кселафонист Кеша Шумов(с ним Василий наведывался в буфет, чтобы накатить рюмашку) разом прошёлся молоточками по звонким металлическим планочкам и бухнул в барабан. Ручейками зажурчали вступительные арпеджио "Вальса цветов"-это Мила Штаммайер дала высказаться арфе. И значит уже шло второе действие. В мерцании и колыхании оживших изображений , задвигавшись, вышел из тумбы Борис Годунов с посохом и в царских одеждах.Его одеяния мерцали драгоценными каменьями ближайшего сугроба. Следом за ним материализовался черноризник Пимен, Марина Мнишек, Лжедмитрий, Кармен, испанец-гитарист,бык, тореро, Сусанин и французы...
Пёстрым табором протестующих, они выстроились на театральных ступенях. Лидер неформального движения "За традиции" Борис ГАдунов размахивал посохом , призывая штурмовать мэрию, потому что там засел потомок хазар и масон Хофман. Царским посохом выглядело древко транспоранта , на котором было кириллицей начертано УДАРИМ НАРОДНОСТЬЮ ПО БЕЗНРАВСТВЕННОСТИ! Второе древко сжимал в побелевших от злости кулаках жидкобородый иерей Гугняев.
- Долой сатанинского Щелкунчика, даёшь клиросные распевы. А такоже оперу матушки Марфы "Кудеса Сочельника", - вырывалось из его ротика блеяние в виде акафистного распева.
Под воздействием исходящего от тумбы излучения стег мгновенно испарился и завис над театром кучевыми облаками. Сверкало солнце. Шелковисто- алые тюльпаны, фарфорово-белые нарциссы, сиреневые гиацинты кружились на клумбах в вальсе цветов. Шелестел резною зеленью листвы клён. Свешивала рясные гроздья сирень. Липы распространяли дурманящий медовый аромат.
Слишком много о себе мнящая Марина из движения обманутых дольщиков вместе с мужем своим Дмитрием панковали, сидя на ступеньках лестницы. Она, всклокоченной ведьмочкой - с плакатиком ВЕРНИТЕ НАШИ ВКЛАДЫ! Он - с ирокезом на голове, оседлавший набычившийся рогами руля байк. Только что рвавший на афише мулету тореодора бык рычал мотоциклетным мотором и рыл копытом гудрон асфальта.
Гитарист в бандане, бегая пальцами-пауками по грифу, наяривал жестокое фламенко. Щёлкая кастаньетами, вращалась юбочным волчком Кармен - менеджер по рекламе турфирмы "Испанская ривьера"...
Несанкционированная акция протеста была в разгаре. Наступающими французами протестующих окружила пёстрая толпа. Что-то назревало. Наползающей на площадь грозовой тучей подтягивались борцы за правый руль с автомобильными покрышками -орудием авто-пролетариата и канистрами с бензином. Покрышки предназначались для сожжения их на площади. Вот -вот и протестные войска должны были сомкнуться.
Сусанин просто обязан был завести интервентов в гнилое асфальтовое болото. Отдел по борьбе с массовыми галлюцинациями уже отдал приказ и забитые до отказа омоновские микроавтобусы и автозаки двигались в сторону площади, что фиксировали видеокамеры и на Главном мосту, и на площади Дзержинского, и на улице Условного Досрочного освобождения. Выли Сирены. Мигали мигалки. И тут Василий, сделав шаг в сторону тумбы, стал проваливаться в мерцающее, радужное и шарообразное...В это мгновение он почувствовал как деревенеют его руки и ноги (неужели замерзаю , как ямщик в той степи глухой,и в жар меня бросило потому, что я вот вот должен превратиться в звонкую ,как кселафон, ледышку?). Одеревенело и его лицо. И вся голова. И не стало никаких мыслей. Суглобов восседал верхом на деревянной лошадке , в руке его сверкала сабелька. Он ринулся в бой. И за ним его аломундирные гусары в расшитых золотыми шнурками ментиках. Волны серых мышей наступали, в водовороте серых спинок, извивающихся хвостов и скалящихся мордочек тонули и площадь, и сквер. И в этот момент прима-Машенька остановила своё волчковое вращение на одной ноге, сорвала с ноги туфельку и бросила в бурлящее бесиво мышиных спин. И на лету, на мосту, на площади Дзержинского и на улице Освобождённых по УДО, подобно мгновенно размножившейся в капле питательного раствора инфузории-туфельки, туфелька обратилась в рой уже влетающих на театральную площадь микроавтобусов и автозаков.
мышиные-машиные.
Теплее ему становилось и от мыслей о том, что он ходит по магазинам, делая предновогодние покупки. Но пока...
-А правда ,-донеслось из-за вешалок.-Что когда во время строительства театра завезли скульптуры античных богов, одна богомольная уборщица обломала Дионису его отросток?
См. также: Либретто
Балет в двух действиях с прологом
В канун Рождества, в доме доктора Штальбаума начинают собираться гости. Со взрослыми следуют девочки с куклами и маршируют мальчики с саблями.
Действие I
Дети доктора Штальбаума, Мари и Фриц, как и другие дети, с нетерпением ждут подарков. Последний из гостей — Дроссельмейер. Его способность оживлять игрушки не только забавляет детей, но и пугает их. Дроссельмейер снимает маску. Мари и Фриц узнают своего любимого крёстного. Мари хочет поиграть с куклами, но с огорчением узнаёт, что они все убраны.
Чтобы успокоить девочку, крёстный дарит ей Щелкунчика. Странное выражение лица куклы забавляет её. Фриц нечаянно ломает куклу, и Мари расстроена. Она укладывает полюбившуюся ей куклу спать. Фриц вместе с друзьями надевают маски мышей и начинают дразнить Мари. Праздник заканчивается, и гости танцуют традиционный танец «Гроссфатер», после чего все расходятся по домам. Наступает ночь, и комната, в которой находится ёлка, наполняется лунным светом.
Мари возвращается и обнимает Щелкунчика. И тут появляется Дроссельмейер, но сейчас он уже не крёстный, а добрый волшебник. Он взмахивает рукой, и в комнате всё начинает меняться: стены раздвигаются, ёлка начинает расти, а ёлочные игрушки оживают и становятся солдатиками. Внезапно появляются мыши под предводительством Мышиного Короля. Отважный Щелкунчик ведёт солдатиков в бой.
Щелкунчик и Мышиный Король встречаются в смертельной схватке. Мари видит, что армия мышей превосходит армию солдатиков. В отчаянии она снимает с себя туфельку и со всей силой бросает её в Мышиного Короля. Он напуган и убегает вместе со своим войском. Армия солдатиков победила. Они триумфально несут Мари на плечах к Щелкунчику. Внезапно лицо последнего начинает меняться. Он перестаёт быть Щелкунчиком и превращается в прекрасного Принца. Мари и ожившие куклы оказываются под звёздным небом и фантастически красивой ёлкой. Вокруг кружатся снежинки.
Действие II
Мари и Принц любуются красотой звёздного неба, и вспоминают как их атаковали мыши, и как Принц нанёс им поражение. Все танцуют, веселятся и празднуют победу над мышиным войском. Испанская, Арабская, Китайская и Русская куклы благодарят Мари за то, что она спасла им жизнь. Вокруг танцуют прекрасные феи и пажи. Появляется Дроссельмейер и опять меняет всё вокруг. Все готовятся к свадьбе Мари и Принца. Мари просыпается, а Щелкунчик всё ещё у неё в руках. Она сидит в знакомой комнате. Увы, это был всего лишь сказочный сон…
Существует также так называемый фрейдистский вариант балета, разработанный Рудольфом Нуреевым. Согласно ему, после танца с Принцем Мари просыпается, и Щелкунчиком оказывается помолодевший Дроссельмейер.
Ты въезжал на мне в Иерусалим,
говорил о том подхалим Селим.
Я воды не пью, я колючку ем,
я пою свою песню про Вифлием.
Помню я как когда-то с волом вдвоем,
как светила звезда в дверной проем.
Как волхвы подносили Марии дары,
как шептала Мария звезде : «Гори!»
Проросло из семечка деревце ,
чтобы посохом потом твоим стать,
чтоб с улыбкою ангельской на лице
аки по суху по сердцам ступать.
бинокль.
Другие статьи в литературном дневнике:
