В магическом кругу фанарном

07.12.2021 (правка)
ПРО РЫЦАРЯ, МОНАХА, ШУТА И СМЕРТЬ С КОСОЮ   
   
Всем не прощённым, но принявшим покаяние через страдания и смерть.

Vor der Kaserne
Vor dem grosen Tor
Stand eine Laterne
Und steht sie noch davor.*
 (Старая солдатская песенка)

Простерто тело, дух бежать готов;
Я покажу кровавую расписку...
Но много средств есть ныне и ходов,
У черта душу чтоб отнять без риску!
    Иоган Вольфганг фон  Гёте, "Фауст" , "Положение во гроб".

ЧАСТЬ I ЧАСЫ НА БАШНЕ

Глава I. Возле казармы

Сегодня, после нашего вчерашнего  разговора  по скайпу, произошло нечто совершенно необъяснимое. Мы говорили  о Дрездене, Зеебурге, Кулунде. О горгульях на фасаде готических соборов и часах на магистратуре в Зеебурге , тех самых, из боковой ниши в циферблате которых каждые полчаса выходят Рыцарь, Монах, Шут, Лютнист и Смерть с Косою. Мы обсуждали сюжет песни поэта Первой мировой войны Ганса Ляйпа  «Лили Марлен», про фонарь, часового и солдатика, который ходил на свидания  сразу с двумя девушками. А ещё про то, что во время моей службы в ГСВГ в Зеебурге под окнами нашей казармы тоже стоял фонарь, и когда мне приходилось бывать в карауле, светящийся конус этого фонаря, создавал магический круг, стоя в пределах которого, можно было быть уверенным-это дежурство пройдёт без ЧП. Все химеры минувших войн оставались по ту сторону светового круга. А по эту - моими неизменными Ангелицами Хранительницами были- лишь отпечатавшимися на сетчатке глаз- образы  с двух  фоток из присланных мне конвертов. Я их, говоря старомодным русским языком, созерцал «внутренним взором». И хотя устав караульной службы запрещал стоящему на посту петь, читать и строго настрого наказывал часовому -не делать ничего, связанного с естественными надобностями, моей самой естественной из тех надобностей была неодолимая потребность сочинять письма для моих девушек -одноклассниц.  Блондинки. И брюнетки. Одна-веселая певунья, которой я начал любоваться с 7-го класса. Она была как бы клоном своей мамы - улыбчиво голубоглазой медицинской сестры нашей микрорайонной поликлиники.  Другая, жгучеглазая «Гюльчитай»- «новенькая» из профессорской семьи аграрных учёных, приехавших в Новоздесенск из Казахстана  доосваивать  кулундинскую  целину и адаптировать к сибирским условиям  фруктовые и ягодные культуры. Стоя на посту, я то и дело бубнил себе под нос :« Милая Лиля, в увольнении я побывал в  военном музее - и видел там настоящие рыцарские доспехи...», или «Дорогая моя Маша, вчера мы помогали немецким дорожным рабочим укладывать  брусчатку на мосту через овраг, а потом зашли в кирху - и я увидел заправдашного молящегося монаха...» 

Иными словами, я «крутил любовь» сразу с двумя зазнобами. И это была не такая уж заочная любовь. Потому что  посещающие меня фотографические фантомы были практически реальны. Не беда, что их оригиналы находились за тысячи километров от меня, и чтобы заявиться к ним  на побывку, нужно было дослужится хотя бы до младшего сержанта, быстрее всех  бегать, больше всех подтягиваться и уметь безошибочно отличать в мелодии морзянки «я не горбату» -цифру 3 , от «я на горку шла» -2, а сигнал SOS - от ЩСА? Наш батальон связи был прикомандирован к штабу танковой армии, танки  которой я видел только на полигонах во время учений и то издалека. В остальном - служба во многом напоминала что-то среднее между курортом и пионерским лагерем строгого режима.
 
Лечебные грязи Шварцензее, в водах которого отражался всеми своими островерхими шпилями и каштанами на набережных Зеебург , привлекали сюда большой поток отдыхающих. Туристов, как мёдом манила башня со знаменитыми часами. Как завороженные, давно не знающие никаких войн современные номады,  могли подолгу следить  за появлением из отворяющейся ниши на циферблате -Латника на Коне, истово молящегося Монаха, кривляющегося Шута в раздвоенном колпаке, Лютниста в рейтузах с гульфиком, с лютней на шнурке,в берете с пером и  Костлявой с Косой. Шумными пестрыми  группками - раскованные  американцы, тощие швейцарцы и шумные  поляки штурмовали ступени, ведущие к старинному замку на горе. Они атаковали похожий на затейливый, раззолоченный сервиз, дворец курфюрста, бродили среди «Тигров» и «Пантер» в военном музее, глазели на оскаленных пучеглазых горгулий на фасаде собора, а те в свою очередь-на них. Заборы нашей части были каким -то инородным телом , осколком снаряда давно отгрохотавшей войны, вросшим в каменную плоть  этого  даже не города - музея архитектуры раннего средневековья, эпохи барокко и ампира под открытым небом, а сказки, грёзы, орнаментованной картинками из книжек Гофмана и Братьев Гримм детских сновидений  .
 
 Впрочем, нас выводили в увольнения за пределы нашей резервации крайне редко - и весь этот ярмарочно-курортный балаган  мы ухватывали лишь краем глаза, но не могли не заметить ещё одной достопримечательности Зеебурга- памятника Фонарю и ждущей своего солдата Девушки возле него. У бронзовой скульптуры постоянно фотографировались. То дембель приобнимал металлическую фроляйн за талию. То улыбчивый турист-японец, позируя, клал ей руку на плечо, и от усердного смайла его глаза - щелочки превращались в недоступные для обстрела фроляйнами смотровые щели. От прикосновений туристов к  голым бронзовым  коленям Девушки - они излучали блеск надраенной пастой гои солдатской пряжки. А туристы всё притекали и притекали.
 
Возле этого памятника любви и познакомились мы с тобой, когда я ,седовласый уже мужчина , заявился в город армейской юности туристом. Пятнадцать лет уж как пала Берлинская стена, от казарм нашего батальона не осталось и следа. Если, конечно, не считать корпусов старинных зданий, которые были когда -то приспособлены под милитаристские нужды, а теперь обрели первозданный облик -и муниципалы быстро распродали всю эту брошенную советскими войсками недвижимость под кафешки и частные магазинчики. Небольшой, допущенной скульптором и муниципалитетом вольностью, был перенос скульптурного «двойника» моего фонаря на набережную. Правда, тот фонарь, в световом магическом круге которого отстаивал я свой караул, был суррогатной заменой, сделанной первым поколением обустраивавших казарму советских солдат. Наскоро воткнутое отстрелявшее своё танковое дуло с приваренной к нему загогулиной вполне могло служить ещё одним музейным экспонатом и простояло до тех пор, пока муниципалитет не нашёл средства для обустройства города единообразными неоновыми фонарями. А тот- "исторический" фонарь, что стоял как раз напротив здания казармы, служившего ещё кайзеровским войскам,  потом вермахту, а позже и войскам ГСВГ, давным давно существовал лишь как легенда. Тот столб во время штурма Зеебуга сшибла ворвавшаяся в ожесточённо сопротивлявшийся городишко «тридцатьчетвёрка». И пока на его место не вкопалии дуло колиба 88 миллиметров, на том месте оставался лишь пустой круг в брусчатке с литым из бронзы узорчатым "жабо". И где он теперь, тот фонарь, один из тех, несомненно, что послужил прототипом песенному образу?-никто не знал.

А познакомились мы с тобой каким -то совсем мистическим и даже роковым способом. Я ухватил в эту поездку свою гитару- и намеревался заснять уже продуманный сюжет, чтобы потом сделать из него видеоклип. В окончательную «нарезку» я планировал включить эпизод со скульптурной Девушкой, ждущей своего солдатика у фонаря, кадры военной кинохроники лирического характера- прощания и встречи на перронах солдат всех участвовавших в последней бойне армий, - подложкой должна была звучать песенка «Лили Марлен». Тогда  я как раз работал на Новоздесенском телевидении - и собирался окончательно завершить этот сюжет к Дню Победы. Вот тебя -то я и попросил отснять «коронный номер» задуманного документально-фэнтезийного фильма. Совершенно случайно. Просто я увидел тебя в толпе туристов и отдыхающих. И, как говорят, что-то ёкнуло, когда  я взглянул на тебя. Ты тут же согласилась побыть моим оператором.

Пока мы обсуждали нехитрый сценарий планируемого эпизода, брюнетистая, напомнившая мне Машу -«Гюльчитай» экскурсоводша продолжала молотить про простого немецкого солдата, поэта из Гамбурга, сына портового докера, который вот здесь, в этих казармах, где теперь сплошь кафе да магазины для шоппинга, да лавки с сувенирами,- служил и творил. Экскурсионный рой двинулся к следующей достопримечательности, я повесил на шею гитару и, спев песенку того самого солдата под нехитрые аккорды вполне себе ничего и без дублей, хотел тебя поблагодарить -и раскланяться. Но гладя на меня голубущими мамино-медсёстринскими глазищами семиклассницы из моей школьной юности, ты предложила:
- А может посидим в кафе? А потом здесь на набережной много скамеек-я бы хотела послушать вашу гитару. И вы неплохо поёте. Перевод -то песни ваш?
-Да, мой, хотя существует совершенно шедевральный вариант Иосифа Бродского...
-Не прибедняйтесь -ваш вариант тоже совсем неплох.

***

-Нет-не Ганс Ляйп-поэт и художник из немецких солдат. А всего лишь - навсего Григорий Ляпунов из срочников ГСВГ- телерепортёр и сочинитель песенок.
- Лиля!- усмехнулась ты, как бы впрягаясь в игру никами-псевдонимами «из под таинственной холодной полумаски» знакомства с пылу- с жару.- Но можете звать меня Лили...Лили Голденхаар...
-Тогда мне придётся включить вас в сюжет. Это интересный сценарный ход- перевоплощение героини песни в живую девушку. Значит-Лили -дочь бакалейщика?
-Как хотите. Можно и так подурачится! Только не бакалейщика, а бакалаврщика. Мой отец - школьный физик и математики немного чудит, увлекаясь мистикой. Всякой там телепатией и медиумизмом. Так что тоже "теле"...А мама преподавала в той же сельской школе немецкий язык. Они из сосланных в Карабалыкский район поволжских немцев. Это немного севернее Северного Казахстана…В Новоздесенской области.

Съев по мороженому, пирожному и запив всё это горячим кофе, я узнал ещё и о том, что ваш колхоз имени Карла Либкнехта находился на берегу озера Карабалык среди пашен, лугов и "пролесков", куда вы с мамой наведывались- по грибы и ягоды. В итоге мы решили не ходить ни на какую набережную, тем паче что с озера потянуло холодком. В ходе слизывания, поедания и выпивания кафешных вкусностей выяснилось: ты из числа «поздних переселенок» на "Историческую Родину" казахстанско- западносибирских немцев, когда -то затурканных в кулундинскую Тмутаракань Сталиным, теперь работаешь редактором на Дрезденском телевидение и тоже намереваешься снять аналогичный моему замыслу сюжет.
- Вот так совпадение!
- Сюжеты витают в воздухе!
-Так, может, объединить усилия?
-Это вряд ли. Но хочу предложить вам сюрприз. Правда, для этого нам придётся подняться в номер!-лукаво и многообещающе улыбнулась ты.
 Мы стояли у дверей гостиницы , в которой ты остановилась. Что -то по мотивам сказок братьев Гримм . Кажется, «Рапунцель». По крайней мере что-то готическое с башенками, стрельчатыми оконцами и длинноволосой девушкой по причёске которой на высоту башни взбирался ловкий лютнист в рейтузах. Неужели так вот по -курортному банально? Трах бах-и -в дамках?
- Вот вам мой сюрприз!- протянула ты мне книжечку с парочкой в кругу фонаря- солдат и девушка в легком ситцевом платьице в туфлях на каблуках и характерной причёской времён Первой мировой. Всё это было на обложке. ЛИЛИЯ МАРЛЕНОВА -прочёл я чуть выше голов целующихся влюбленных фамилию автора и заголовок косыми буквами Я ЖДУ ТЕБЯ У ФОНАРЯ. Стихотворения.
- Это обалденный перформанс!- пролистнул я титульную страницу и обнаружил под ней загадочно улыбающуюся Мерлин Дитрих, под неё была намакияжена поэтесса. И это была-ты!
- Подождите, подпишу! - изобразила ты каракули автографа поверх своего лица.
Я стоял, опешив.
- Ну кофе мы уже попили,- сдвигала ты занавес штор поверх декорации-озеро, горы, замок на вершине.- Продолжения не будет. Я смертельно устала. Завтра сумасшедший день. Мой оператор Курт уже , поди , дрыхнет в соседнем номере. Ауф видерзеен, коллега!
 Ты дурашливо помахала мне ручкой, но показалось -ты манишь. Я что называется -запал на тебя с ходу-с лёту.
 Уже сделав первые шаги по тротуару мимо по-призрачному светившего неонового фонаря, я поднял голову- ты стояла в окне, - тёмный силуэт теневого театра.

***

Потом были -  маята с многочасовыми перелетами, аэропорты, выползающие по багажной ленте -сумка на колёсиках и кофр с гитарой внутри , запеленатой в скотч мумией, разговоры по скайпу, мессенджеру, обмены фэйсбучными признаниями в любви в «личке». Обычная сетевая рутина замужней женщины и женатого мужика вместо записи в «кратких данных» «женат», «замужем», «без пары» или «в отношениях» оставляющих неопределённый пробел.
 
 Наверное, мы уже давно были в каких-то «отношениях». И вот вчера, после разговора на вполне профессиональные темы о возможном финансировании фильма о военнопленных немцах в Новоздесенске, я взял свои «шведские палки»-и отправился по своему обычному пешему маршруту в «Бугры». Уже выпал снег, подмораживало  -и воображение услужливо поставляло ассоциативный ряд на тему –«фрицы окочуриваются под Сталинградом», победного шествия Генерала Мороза, повальных «хэндэхохов» сдающейся армии и Паулюса с соплёй-сосулькой под носом. Я вымерял своими «шведскими палками» территорию одного из филиалов  бывшего лагеря для военнопленных № 199, где и по сей день неприкосновенно располагались отстроенные немцами и подвергшиеся серии капремонтов, благополучно приватизированные дома из шлакоблоков, бывший лазарет, где долгие годы базировалась микрорайонная поликлиника, трамвайная линия, проходная и заводоуправление Оловокомбината. Все это, теперь переформатированное из нужд «оборонки» в рыночно-арендный муравейник, - окружало меня музейными раритетами скопища экзотических подробностей, деталей, мелочей. Хотя, на эти "музейные экспонаты"- кандидаты на снос стремительно заполняемого "кристаллами" небоскрёбной стати многоэтажек новейших застроек мало кто обращал внимания, для меня они внезапно стали чем -то вроде поднявшейся с океанического дна Атлантиды. Для городских властей они давным давно были мучительной головной болью, потому что, одряхлев, буквально рассыпались и их ремонт пожирал несметное количество бюджетных средств.
 
Уже припорошило снегом участок дороги, ведущей  к «лазарету», где однажды я обнаружил знакомую мне по службе в ГСВГ брусчатку, которую позже зачем-то закатали асфальтом. Коробчонки коттеджей оловозаводского начальства, в одном из которых было дело располагалась музыкальная школа, куда я водил, кажется совсем недавно, за руку дочь, таская в другой руке футляр со скрипкой. В другом, словно перенесенном торнадо вагончике Элли  в нашу Страну Оз, правда не из Арканзаса, а со склона горы над Шварцензее, таком же, жилище "живунов" - светила допоздна окнами  мастерская художника малевавшего пейзажики в духе а ля Ван Гог.
  После просмотра обнаружившихся в фильмотеке телевидения кинохроник военных лет и разговора с тобой, я пребывал в некоем трансе. Передо мной проплывали серые призраки  сдавшихся в плен, всё что осталось  от победоносных , бравых солдат вермахта после того, как они намёрзлись и наголодались в Сталинградском котле в бесконечном ожиданием эвакуации самолетами, дирижаблями или даже летающими тарелками. Всё же в галлюцинациях предсмертной агонии, надо полагать, чаще всего за ними являлись  Валькирии на резвых белоснежных конях-и утаскивали их в мало желанную Вальхаллу.

В реальности же они оставались вмерзшими в щели окопов, их даже уже не трогали объевшиеся человечины волки. И до весны, пока, оставшееся от них не доклевывали вороны и не запахивали бульдозерными ковшами и плугами возвращающиеся к разоренным очагам крестьяне - они представляли собой ужасающе сюрреалистичную фреску  в стилистике Макса Эрнста*  или Иеронимуса Босха*.

Пройдя мимо превратившейся в полуруину «музыкалки», я остановился возле полуразрушенной стены из шлакоблоков. Часть их уже растащили жители окрестных домов "частного сектора", часть-серыми кубами  лежала у меня под ногами. И эти экспонаты для несуществующего музея военнопленных - игральными костями брошенные здесь чьей-то невидимой рукой, разрушались под воздействием экстремальной сибирской погоды. Но какие то всё ещё громоздились не рухнувшей стеной, так же как в 1944, 45, 46, 47, 48 годах-до тех самых пор, пока эшелонами военнопленных не вернули в их Фатерлянд. В проёмах торчали обломанные края балок перекрытия , на которых держался потолок. Подстреленной лошадью "задрали копыта" завалившиеся набок нары.
В щели между двумя шлакоблоками я увидел тетрадь в клеенчатой обложке и открыв ее, стал читать. В ушах зазвучал голос с акцентом:

Мы клали брусчатку в Бугринке,
мы резали пилами бут,
какие там, братец, -ботинки?-
я был и раздет и разут.

Одна  сердобольная баба
в конец уболтавши конвой,
забыв мировые масштабы,
качала седой головой.

- Возьми эту пару ботинок,
носил до войны муженёк,
но после тех двух похоронок-
кому их носить-то, сынок!?

И эта сыновья рубаха-
для свадьбы её берегла,
но пал он в сраженье, рубака,
а как ведь невеста ждала!

И там, возле берега низкого
врубались мы в вечный гранит,
один к одному -обелисками
брусчатку железом граня.

И словно в могилу , украдкою
сложив очень плотно бруски,
дорогу сибирскую, трактовую
мы длили, как русич и скиф.

И бабы из улиц овражных
забыв , что враги мы уже.
Несли нам одёжку отглаженную
с войны не пришедших мужей.

Меня словно бы молнией поразило. Я начал набирать твой телефонный номер в Дрездене, чтобы связаться с тобой по вацапу. Так цапнуло за сердце это стихотворение, что просто мама не горюй! Твой голос прозвучал мелодией песенки Лили Мерлен. Кто-то играл на губной гармошке. Это был сидящий на нарах, блаженно закрывший глаза, свесивший вниз босые ноги в кальсонах со свесившимися вниз завязками солдатик. Он прижимал к губам холодные соты металлического улья звуков- и печально-бравурные ноты , жужжа, вырывались наружу.

Стоя в кругу света под столбом  ты снова пришла ко мне на свидание. Нарушая устав караульной службы рискуя попасть на гауптвахту  в замке на горе, называемую Телмановкой, я раскрыл подаренную мне книжку .

Лагерь №199,-
кто я и где я?
Промёрзшие стены. Барак.
Кричит проверяющий:"Брак!"
Нет, это не мы сочетаемся браком
в кирхе у алтаря, это меня придавило траком танка. Сырая земля. Это землянка, печурка из бочки бензиновой, выгоревшей пустой, это запах горелой резины, крик часового: "Стой!"
 
Дальше текст вполне по-модернистски располагался не напоминающими торчащие посреди руин погорельщины кому-то угрожающие персты печных труб. Нет. Под жалобно-жалящую мелодию губной гармошки строки растекались по страницам книжки. Она превращалась в тетрадь окопных записей. И в ней , как видно из экономии, страницы были исписаны сплошняком. Мелкий каллиграфический почерк представлял собою непонятную на первый взгляд руническую вязь, но, оживая, руны звучали в ушах напевным, медлительным голосом шансоньетки. Бренчало фортепиано. Подыгрывала скрипка. Певичка стояла в кругу света в сверкающем плотно обтягивающем её фигуру декольтированном платье, и, целуя микрофон, недоскинувшей кожу великолепной змеёй обвивалась шнуром вокруг микрофонной стойки. Яд её голоса вливался в вены уколом эвтаназии:
  - Слушай, моя мэдхен,
   ихь либен дихь,
   как сирени ветка,
   этот нежный стих.
   Приходи под вечер
   под фонарный столб,
   если делать нечего,
   целоваться чтоб.

На сцене кабаре, кобурой "Вальтера" прилепившегося к склону горы над озером Шварцензее, произошла смена декораций. Вместо столба у казармы, целующейся парочки - уткнувший хобот в землю «Фердинанд» с нарисованным на броне слонёнком, мёртвый пехотинец, упавший поверх обгорелого танкиста. В кругу света появляется жёванный пережёванный, как недоварившиеся мясные жилы на краю тарелки, военнопленный без эмблем на разляпистой пилотке, в петлицах и знаков различия на погонах. Вдалеке виден силуэт кирхи. Негромко рокочет орган. Его звуки складываются в слова: "Комбинат 179-тый, вата снега под ногами строя, я не прячу взгляд свой виноватый, из себя не корчу я героя. Хоронил друзей под Сталинградом, ложкой выскребая котелок, знаю -будешь несказанно рада, если стрельнет пробка в потолок. А не пушка. На опушке леса, где мы валим древние стволы, Ангелы поют из поднебесья , накрывают яствами столы. Это наша тайная вечеря-кус черняги, сахар, кипяток, наконец -то понял вот теперь я - для чего нас гнали на Восток. Только ждет в санях весёлый Санта, как в сенях барака -верный друг, только засвистят по снегу санки ,озарится светом всё вокруг. И рванут два Северных Оленя-и тюлени следом протрубят, и махнет рукой скульптурный Ленин: "Ну их! Не вернуть теперь назад!"

 
Буквы, разбегались со страниц, перетекая на доски поверженных нар, разбегаясь по снегу строчками следов синичьих и воробьиных лапок, вливаясь в углубления собачьих следов. У моих ног крутился мой давно ушедший на тот свет вслед за катафалком искрометного Моцарта спаниэль Портос. Как же ликовал он, стеля по ветру мушкетёрский плащ своих отвислых ушей, когда кидался в бой на вечно недовольного его появлением здесь чёрного бульдога, которого я прозвал Борманом.

Отводя дочь в музыкалку, я брал с собой и Портоса и, засекая время урока, спускал собаку с поводка. По настроению нередко вооружался  и фотоаппаратом. И в кадр попадали -то желтым живым лимоном долбящая пшено в кормушке синица, то стайка сибирских "попугайчиков", хохлатых свиристелей, облепивших усыпанную бурыми гроздьями ягод рябину. То кокетливо раскрашенные дрозды. А уж от "мессерами" налетающих стаями воробьёв или бомбовозно-тяжёлых голубей-вообще отбою не было. Их не пугал даже сытый, ленивый , дымчато- полосатый кот, приходивший сюда, кажется, не для того, чтобы полакомится пойманной птахой, а поразвлечься птичьим шоу и пока дочь старательно пиликала на скрипке про "белых медведей на велосипеде" мы с котом и спаниэлем созерцали  весело гомонящий птичий спектакль.

- Вот подкармливаю птах божиих! - раздался голос старушки -вековушки, только что подсыпавшей в кормушку семечек. Теперь она крошила слетающимся голубям и воробьям булку хлеба. - Вот -всё развалилося, а когда-то это был барак военнопленных. И насмтрелася я тутока на них. Молода была. Муж-то с фронту не вернулси. Так сперва я готовА была обернуться кошкой и все глаза этим пленным повыцарапать, превратиться в ворону, штоб выклевать им их буркалы. А потом, када одного за одним стали их складировать в ямки на бугре, за  теми сараями, где теперь погреба понарыты- отлегло. А их всё ташшыли из лазарета и закапывали. А даве вот теплотрассу чинили- капнули , а там опять гробы, черепа-уж старого ли бугринского кладбища остатки, али опять военнопленных яма? Кто ево знат! Кто рыл погреба так чертыхался- то череп человеческий вывалится, то скукоженный ботинок...Много они нашей кровушки пролили. Но и сами непокаянными в нашу землю легли. Вон как снегири то пламенеют да и рябины с калинами вёснами цветут буйно на таком удобрении. А к осени - сплошные капли крови. Никто не сажал. Сами выросли. Тутока в одном из построенных имя для Оловокомбината домов приход сделали...Хожу , ставлю свечки за упокой. Пишу записочки за Ганса, Йогана, Курта-сыновья куртка, Вольфганга из Ровенбрюка- мужнины брюки, ОттО -и то братово пальто. Мы тут им всеми Буграми одежонку таскали. Перезнакомились. Приоделись они. Стали веселей месить шлак, лить кирпичики  да таскать каменны столбики для брусчатки оттуда, где по-над Обью скала выходит. А теперича вот стала я звать снегирей и свиристелок  именами тех военнопленных. И хотя батюшка-настоятель говорит, што души не переселяются в птиц и растения, мне кажется их неприкаянным душам и деваться -то некуда, кроме как в эти калину, рябину да свиристелок и снегирей переселиться. Вон как кровища -то на пузиках проступат...
 
Притихший пёс следил за птицами , положив голову на лапы. Кот - сонным конвоиром смотрел лагерный концерт самодеятельности пернатых. Перетекая в морщинистую кору гремящего на ветру сухими пропеллерами семян клёна, перекрестясь, старуха вошла в ствол дерева - и края дряблой коры сомкнулись на её заношенной плюшевой жакетке. И только угол дымчатой шали торчал хвостом прибывшей на пиршество проворной белки. Цепко двигаясь по ветвям, она мигом оказалась в кормушке и начала выбирать кедровые орешки. С красными, как снегири , щеками доча  появилась на крылечке музыкалки. Щубка не застёгнута, завязки на шапке-вразлёт. Портос кидался к ней, но, увы, при всех своих рыцарских манерах, мог помочь своей даме сердца лишь тем, что хватал за ручку футляр водружённой на край сугроба скрипки...

Придя домой( а мы с женой, дочерью и собакой жили тогда, да и сейчас живём в несколько измёненном составе в десятиэтажке под склоном Бугринского холма), я уселся за рабочий стол, чтобы разобраться в   записях тетради и наконец связаться с тобой по скайпу. Вайфай барахлил. На экране появлялись оконца сообщающие о том, что нет подключения к Интернету. И вдруг на дисплее высветилось изображение внутренности лагерного барака, словно его фиксировала установленная под потолком видеокамера. Очередной розыгрыш? Ведь видекамер во время и сразу после Отечественной войны ещё не было даже в секретных оккультных разработках Третьего Рейха! Или, может, это приколы продвинутого в сетевых технологиях Дрезденского телевидения, на сайт которого я заходил теперь практически каждый день. В тускло освещенной единственной лампочкой помещении я увидел греющихся у изготовленной из ржавой металлической бочки, лежащих и сидящих на двухэтажных нарах военнопленных. И среди них - себя, склонившимся над найденной в развалинах тетрадью. Камера выхватила крупным планом моё лицо-это точно был я!- затем переместилась на руку с зажатым в пальцах карандашом. Из- под него выползали строчки: "Ты помнишь , брат, Йоган, поля Сталинграда, как мёрзли в окопах и весточек ждали? Как были пимы нам дороже награды как, в тесной землянке к печурке мы жались? По чурке - на брата оно маловато и мы отправлялись, чтоб вырыть дрова, от самых окопов и до медсанбата под снайперов пули. Живём однова! Удачею редкой - нога табуретки,
обломок забора, ошмёток  плетня, вот так же, поди, первобытные предки огонь добывали средь белого дня! Когда выходили на свет из пещеры - и щерился хищно почуявший лев, что мы тараканами лезем из щели, совсем уже вроде бы как обнаглев.
И рык пулемёта, и когти обстрела, и залпов "Катюши" сплошные клыки, напрасно мы тратили хлипкие стрелы, чтоб мамонтом рухнули большевики. Поддевши на бивни хлестали нас хоботом, топтали нас тумбами ног волосатых - и своды пещеры наполнились хохотом, и подняли в бой нас  опять голоса те. И ринулись мы, и взмахнули дубинами, и самки нам скалились вслед, громко охая, вот так и остались мы меж исполинами на стенах пещер размалёванных охрою. Один с головою рогатой, оленьею, другой же с рогами, как пики,- быка. Такими грядущие нас поколения увидят , запомнив, на все, на века."
 
Мигнуло. И на экране появилась -ты , моя Рапунцель, и по спущенным из окна твоим волосам я готов уже был карабкаться в твоё стрельчатое окно.
- У вас на телевидении хорошо освоена компьютерная мультипликация. Из отосланных мной видео и фоток вы смонтировали прикольный сюжет, сделав меня военнопленным немцем!- постарался отшутиться я так, чтобы сказанное мною не выглядело претензией оскорблённого.

-Нет! Мы ничего не монтировали! - смотрела ты на меня глазами одноклассницы из 7"б". Это совсем другое. Папа говорит , что нам нужна эзотерическая защита. Мы вступили в инфернальный контакт с оккультными силами...

Глава 2 Фонарь

На расставании на месте снесённого советским танком  фонаря наш курортный роман  не кончился. Сбегая по ступеням к грязевой купальне, ты радовалась, как ребенок.
-Вот намажемся и все болезни от нас отступятся! И станем мы вечными. А у старины Григория, который , поди, может , как Священный Старец Распутин, остановить заговором кровотечение у больного гемофилией цесаревича, наверняка, жестокий радикулит , нажитый им на героических стройках первых пятилеток!?
 Ты только что презентовала на телевидении фильм про Алису Гессенскую и её больного сына.
- Кстати, Алекс с сыном бывали на Шварцензее, останавливались в том же отеле, где живу теперь я. И мой оператор уже обнаружил на стекле окна моего номера надпись АЛИКС, АЛЕКСЕЙ- и знак солоноворота. Она верила не только в старцев-кудесников, но и в реинкарнацию, - «вводила» ты меня «в курс», говоря языком заводских многотиражек какнувших в лету пятилеток.
- А ты веришь?
- Как сказать!Вроде и нет, а вроде и да.Я ещё не определилась.
-Вот женщины!
-Ну уж такие мы.
-Ну а в старцев-кудесников -то ты веришь?- втягивал я щёки, чтобы выглядеть уморившим себя постами схимником...
-Ну во первых ТЫ, -перескочила ты на "ты", уже созрев для этого.-Совсем не старец, хотя у тебя, конечно есть жена, дочь, собака и внук,-продемонстрировала ты сеанс ясновидения,- но и не кудесник...
-А кто же я?
- Балбес! - запрокидывала ты голову и сверкала смайлом Уитни Хьюстон.- Время вышло! Ныряем, а то перепроцеДУРИМСЯ, -сделала ты ударение на "дуримся".

В купальнике и с подобранными волосами ты переставала походить на Рапунцель и становилась Русалочкой. А когда мы обмазывались грязью  ты-да, да!- становилась Уютни Хьюстон, а я был твоим Телохранителем Кевином Костнером. Пиф-паф- и разлетятся все мрачные химеры прошлого, оскаленными горгульями подстерегающие нас на фасадах готических соборов в темных, пугающих лабиринтах ночных кошмаров. Вывалившись в блестящей , лоснящейся  грязи, мы стали похожими на киношных диверсантов- бесподобный, нестареющий мачо-Шон Коннери  и юная пловчиха при нем.*  Время на башне муниципалитета истекло. Сразу вслед за Лютнистом в рейтузах с гульфиком и в бархатном малиновом берете с белым пером следовала бледнолицая Костлявая с Косой. Мы плюхались в воду и плыли. Смеясь и фыркая, ты ныряла-я следовал за тобой. Дальнейшее происходило на грани сна и яви. И позже я так и не мог понять -происходило ли всё это на самом деле, или мне только приснилось.

Мы погружались вглубь в аквалангах, масках и ластах. Спускаясь по склону уходящей вглубь горы, мы вспугнули сайку серебристых рыбок. Раки грозили нам клешнями, норовя ухватиться за край ласты, схлопывали створки озёрные моллюски, тучи рапы, которая и производила на свет целебную грязь, клубились вокруг нас...И тут я увидел на дне  символ назначенного свидания -обросший тиной фонарь. Непотревоженный никем, он лежал тут , как видно, с тех самых пор, как его свалил танк и зачем-то сбросили в озеро солдаты. Внутри пустого зияющего фонаря посвечивала серебристыми боками рыба. Может быть, лещ,  может быть- карп. Я ухватился за находку и потянул её на себя. Но ты, протестующе жестикулируя, сделала  руками крест.
 Мы вынырнули, и, вынув загубник, ты сказала:
- Надо напрячь оператора Курта. У нас есть камера для подводных съемок. Это кадр! -двое аквалангистов -Он и Она- встречаются всё у того же фонарного столба! Фишка!

Курт сачковал, дуя баварское в кафе под зонтами и кайфуя от мелодии, "Шербургские зонтики", наигрываемой сидящим на парапете гитаристом. В гитаристе я узнавал себя. Хотя это мог быть и какой-то другой хипповый музыкант из матёрых стритарей. Вообще, с тех пор , как я подержал у руках тетрадку с начертанными на страницах говорящими рунами, я мог оказываться одновременно в разных местах....И куда бы мы с тобой ни отправлялись-мы натыкались на меня , наигрывающего хиты на моей побитой в переездах и перелётах "Ямахе".
 
Сколько Курт ни нырял и с маской, и с аквалангом - он не мог  отыскать  утопленного столба с навершием- фонариком. Такие посеребрённые фонарики из стекла с нарисованной свечкой красовались на ёлках моего детства. И решив , что мы его разыгрываем, твой кинооператор наотрез отказался от каких-либо подводных съёмок. Этот отпрыск судетских немцев  вообще часто уходил в отказ, тормозил творческий процесс, капризничал. И даже шантажировал тебя, постоянно требуя повысить гонорар за съемочный день.

Для успокоения нервов он отправлялся с удочками на пустынный мыс -и там робинзонил.
-О! Какие окуньки и чебачишки! - похвастал Курт линованным, как звёздно -полосатый американский флаг окунем и по- советски - краснопёрой рыбкой с выпученными глазёнками. По старой таёжной привычке я тут же сварганил уху в котелке, купленном в лавке туристических товаров. К окунёвым полосам вскоре добавились звёзды на небе. Курт  мечтал об уже запланированном Дрезденским телевидением фильме о бомбардировке города англичанами и американцами.
- Хроникальный материал я уже отобрал. Там та-а-акие кадры бомбометания- пальчики оближешь, - хлебал он уху и обгладывал окушка до самого фюзеляжа.- Надо выезжать на съёмки натуры. Старая добрая Англия. Америка. Интервью с лётчиками-ветеранами... 
 
***
Дело было во время фестивального просмотра в Зеебурге твоего фильма об Алисе Гессенской и её больном гемофилией сыне Алексее. Ты назвала его -"Реинкарнация" . Получив приглашение, через день я уже был в Берлине, а наутро  у дверей знакомой мне гостиницы "Рапунцель".
Эта поездка совмещала два мероприятия: наряду с фестивальными хлопотами, мы должны были отснять зимние фрагменты фильма о военнопленных. Бутафорский фонарный столб уже был на своём месте-об этом позаботился бургомистр. Часовой должен был мёрзнуть на посту, в то время, когда солдат будет поочерёдно встречаться со своими девушками. Купив в ближайшем цветочном магазине букет белых роз, я поднялся по винтовой лестнице в твой люксовый номер  в башенке с островерхой крышей и замер у дверей.
 

- Ты что с ним так и будешь целоваться дубль за дублем?- услышал я из-за двери, уже собираясь надавить кнопку звонка.
- Так он же играет роль солдата!
-Ну и что! К чему эти дубли!
-На всякий случай. При монтаже пригодятся. И что ты меня отчитываешь, как  тот часовой. Ты что - собираешься  отправить меня на  гауптвахту?
- Я позвоню твоему мужу - и он тебя отправит...Ты ведь и с этим Фаустом из минусинской тайги роман крутишь! А он тебе в отцы годится!
- Не твоё дело! Ты мне не муж. А он отвечает за сибирские эпизоды нашего нового фильма...
-Лучше бы ты - меня отправила туда в командировку! У меня там где -то родственники в Кулунде...*
-Бюджет наш не резиновый, а его оператор хорошо снимает...

Я всё же нажал на звонок. Ты отворила и -прилепила мне на обе щеки полкило губной помады и полпуда пудры. Словно, стремясь досадить Курту, ты не могла от меня оторваться. Ещё и ещё целуя Старого Лавеласа в щеки и губы, ты терлась о мою модельно-недельную щетину с усердием ласковой кошки, словно в будущем хотела иметь свидетеля, чтобы обвинить меня в домогательстве и развратных действиях, как делали одна за одной Голливудские звезды, заявляя на своего кинопродюсера Харви Ванштейна.
 
 Фыркнув, Курт отвернулся к окну, на стекле которого нашёл когда-то нацарапанных алмазом обручального кольца Алекс  паучков свастики, затем резко сделал "кругом" и, дурашливо откинув руку в приветствии "хайль Хитлер!", промаршировал мимо сладкой парочки. Хлопнули двери да так, что задрожали висюльки на люстре. 
-Что это с ним?-спросил я отлепившись от тебя.
- Требует повышения гонорара!-усмехнулась ты остатками губной помады на губах, принимая букет.- Не обращай внимания! С приездом...
 
 Покачивая бёдрами под кимоно с  драконом на спине, походкой гейши ты подошла к круглому, накрытому красной скатертью с бахромой столу, - и воткнула букет в вазу мейсенского фарфора: бряцающий на лире Тангейзер, разметавшаяся на подушках Венера в гроте -на выпуклом боку.
-Спасибо за букет! И вот эта красная роза среди белых - в тему. Кажется, мой фильм вызвал бурную реакцию с первых же просмотров, -  сказала ты, взяв со стойки бара один из двух фужеров. Торча торчком  на стойке поблескивала початая бутылка шампанского и лежало на тарелке надкушенное яблоко. Фужер же ты ухватила, чтобы набрать в ванной воды и , как мне показалось,- ты это сделала , словно специально для того, чтобы смыть с хрустального края помаду.

Я подошёл к окну. Оно было приоткрыто. Похоже, пока вы ругались- Курт курил. Закурил и я, глядя на кучкующихся у фонаря под окном тинейджеров. Вдруг - паренёк в колпачке Санты , слепив снежок, запустил им в меня. Я успел увернуться. Один за одним Санты с накладными белыми бородами принялись лепить снежки из газонного снега-и обстреливать гостиничное окно. В меня полетел кусок льда. Я увернулся. Раздался звон за спиной и журчание-это раскололась ваза-и потекло на ковёр содержимоё -всё, чем ты наполнила грот Венеры, курсируя с фужером между столом и ванной, пока мне мерещилось, что ты уже сбросила халат-и возлежишь там, ожидая Старого Проказника.

Следующая льдина угодила мне чуть выше виска. Правда, это я понял позже. А прежде просто внезапно всё померкло…Завращался призрачный паучок свастики на стекле- его, ставшего основным сценарным ходом фильма, я разглядывал перед тем, как мне прилетело в голову куском льда. Зарокотали оживающие строки , исписанной рунами тетради. Я проваливался в другое время…

 ***
15 октября 1944 г. Новосибирск. Лагерь № 199. Помнишь, Лили, как, ты открывала крышку фортепиано и поставив  на пюпитр ноты, наигрывала "Fur Elise" Бетховена? Меланхоличные ноты заполняли твою комнату  второго этажа домика на Museumsstrase, твоё  лицо, напоминающее мне лик ангелицы, молитвенно сложившей ладони  в нише кирхи слева от органа,  отражалось в полировке "Беккера". Полуприкрыв глаза, ты раскачивалась, твои волосы лились вниз, золотясь, и затекали в ямки около ключиц.Плечи двигались под лёгким ситцевым платьем, сквозь его ткань  бугрились очертания бюстгальтера. Твои пальцы! Тонкие пальцы разъятых ладоней ангелицы, на какое-то время прервавшей молитву, - они неторопливо двигались по клавишам. И следом за нотами-каплями, нотами слезящейся воском свечи, начинал звучать орган. Он воспевал Бога, вибрируя всеми трубами, пока мы шли строем к проходной, он наигрывал вступительные аккорды "Токкаты и фуги ре минор", пока ты продолжала проваливаться пальцами в белый снег клавиш, музыка нарастала, пока отворялись ворота тарного цеха - и мы входили в его промороженную утробу, сопровождаемые конвоирами. Фуга прорывалась сквозь звуки русской речи, пока пожилой капитан НКВД  глядел на меня твоими глазами из отражения в фортепиано(поезд уже трогался и ты стояла на перроне у фонарного столба, махая мне вслед одной рукой и смахивая слёзы со щёк -другой). Не обращая внимания на твои слёзы, капитан делал перекличку и  определял объем работ на предстоящую смену. Ещё некоторое время орган рокотал басами и журчал "по верхам",  но звук его обрывался, как только включалась циркулярка- и паровозные шатуны приводили в движение колеса. Эти щиты Ахиллеса  начинали кружить  с жужжанием бормашины, в такт со стуком сердца, прогоняющего по рельсам артерий поток вагонов с выглядывающими из окон новобранцами. Вереница вагонов слилась в движущуюся на катках траурную ленту транспортёра, уходящие под колёса  мотоцикла мотопехоты чернозёмные колеи разбитой дороги, гусеницу обгоняющего нас танка, и сквозь эту полупрозрачность переходящего в мелькание движения проступали - лица, лица, лица - задорно-бесшабашные, ободряюще улыбающиеся. А вдалеке, на перроне, истаивая, растворялось в  утренней дымке всё, чему уже никогда не суждено было повториться.  И бегущая вдоль ускоряющихся вагонов, опоздавшая на проводы девушка. И грохочущая медь духового оркестра. И ты- все меньше, меньше- с приклад винтовки, с карандаш между страницами блокнота - в вещмешке, со спичку для прикуривания сигареты, чей горьковатый дымок входит в легкие, смешиваясь с едким паровозным дымом.

...Как только я нажимаю красную пластмассовую кнопку циркулярки - и зубастая пила, визжа,  начинает вращаться, а затем вгрызается в доску-летят опилки и начинает пахнуть сосновым бором, я вспоминаю, как, садясь на велосипеды , мы уезжали за город. Сливающиеся в сплошной круг спицы уносили нас , словно это были слившиеся в такой же сплошной прозрачный круг заработавшие винты самолёта , на котором доставляли к нам в окружение полевую почту. Эти ещё сохраняющие аромат твоих духов прямоугольники с разноцветными, проштемпелёванными  марками, чьи зубцы так походят на зубья циркулярной пилы, я ждал с бОльшим волнением, чем сбрасываемые  нам с самолётов тюки с собираемой для нас в тылу тёплой одеждой и ящики с продовольствием.
 
 О, заевшая пластинка циркулярки! О, патефонная игла тоски! И доски, доски, доски! Они идут бесконечным потоком. Как теплушки, уносившие нас в западносибирские степи. Тоскливо бесконечные, как мелодия  песенки "Лили  Марлен", на губной гармошке про солдата , который любил девушку и встречался с нею у фонарного столба возле казармы. Про то, как часовой строжился, советуя солдатику вернуться в казарму, где уже давно скомандовали отбой, и за неповиновение припугивал его "гауптвахтой". И теперь, лежа на глубине одного погонного метра в могиле, уже без давно истлевших погон, тот солдатик посылает девушке привет в виде надежды, что её любовь его воскресит, как Лазаря из лазарета или Иисуса из Назарета. Правда, у написавшего эту песенку поэта Ганса Ляйпа(вот ляп!) было две девушки -Лили дочь бакалейщика и Марлен-медсестра. С ними он встречался по переменке после пересменки. Это когда начальник караула сменяет часовых. Тикали часы на башне, двигались стрелки. Бежал пехотинец вслед за танком по заснеженной степи и бормотал имена двух девушек-Лили и Марлен.Он никак не мог выбрать-на которой женится,когда вернётся с войны. Его сразила пуля. И на последнем его выдохе, когда он уже падал в снег лицом, их имена слились в одно.В слепленную из влажного первого снега Снежную Бабу с глазами - остывшими угольками костра. С морковкой вместо носа. С вязаным чьей -то заботливой  Mutter шарфиком на "шее". "Слились наши тени в тень одну." И вышло - Лили Марлен.

Не плачь!Стрелки на часах остановились. Тот часовой ушёл спать и ему никогда не проснуться. Его сменил другой часовой и ему до лампочки в фонаре, - успею ли я к вечерней поверке, или за самоволку загремлю на гауптвахту.Но и гауптвахты давно нет-её обвалила выпавшая из бомбардировщика с белыми звёздами на крыльях "лялька" в оперении стабилизаторов. И увидев со своей высоты, как взметнулся ввысь коралловый полип взрыва, этот не попавший в адище Пёрл-Харбора баловень Гавайских островов, сказал "О, кей!" - и,оторвав одну руку от штурвала поиграл пальцем с маленьким звёздно полосатым флажком, прилепленным жвачкой к приборной доске рядом с корчащей рожи миниатюрной шимпанзе,-подаренной дочуркой куколкой-талисманом. Ни тот, ни другой часовой больше не проснутся, потому что у Парки и её товарок больше нет сил ткать Нить Судьбы. Дирижер замер над оркестром, взмахнув своей повелевающей палочкой. Он- сошедшиеся воедино на цифре XII-  часовая и минутная стрелки. Его рука - секундная. Десять, девять, восемь...  Фигурки - Рыцаря , Ведьмы, Монаха, Палача, каждые полчаса веками выходившие из отворявшейся дверцы сбоку  циферблата чуть ниже цифр III и IV замерли на Костлявой с Косой. Босой в длинной белой рубахе и без нимба над непокрытой головой шёл я в толпе себе подобных на приём к Богу ввысь по ступеням, а оказалось - спускаюсь вниз. Толкал меня в спину рожном поверженный Ангел с головой Горгульи, шипел и топорщил свои перепончатые крылья. Итальянец Данте в бабьем чепце и его спутник Вергилий в лавровом венке провожали нас созерцательным взглядом.

Я пишу тебе с того света...Только не знаю с какого. Их несколько.В одном  не так-то плохо. Ангелы. Херувимы. Серафимы. Здесь много наших, чьи тела, окоченев , превратились в галерею мраморных изваяний. А души... Итальянец Фабрицио часто вспоминал, как водил свою девушку в музей и они целовались, бродя между откопанными в огородах Рима, Милана, Неаполя и Флоренции скульптурами, как в дремучем лесу. И весельчак Джованни, что пас овец и собирал грецкие орехи на Сицилии, теперь тоже превратился в мраморную скульптуру под названием "Сидящий на стульчАке". Таким  его изваял Генерал Мороз. И пока никто не торопится откопать его, как какую-нибудь Венеру Милосскую. Разве  что по весне, вернувшиеся на эти изрытые авиабомбами пушечными  и танковыми снарядами поля колхозники, столкнут в одну из воронок всё что от него осталось - и пройдутся по верху плугом. И не дожёванный траками гусениц Джованни будет падать и падать в эту разбегающуюся воронку , минуя серпантин ведущих вниз кругов, пока не воткнётся башкой в самое её дно -и его волосатые обмороженные ноги будут торчать изо льда озера Коцит рядом с гигантскими ногами некогда сброшенного с небес Люцифера. Потому как сам-то он на Люцифера не потянет. Так- свалившийся с неба, захваченный воронкой взрывной волны мелкий воробушек, тельце которого вмёрзло в ноябрьскую лужу - только лапки наружу.   

Моё уже истлевшее тело лежит в могиле неподалеку от оптового рынка фруктов и овощей. Нас, кто скончался от дистрофии, дизентерии , незаживающих ран, недоедавших, недосыпавших, валившихся с ног от усталости и голодавших теперь просто завалили горами арбузов, помидоров , огурцов, яблок, винограда и даже апельсинов, бананов и ананасов. Это что-то вроде поминального жертвоприношения на наши могилы. Каждую весну на Родительский день, как только лопаются клейкие почки на тополях, жители города съезжаются на кладбище неподалёку - ставят на могилки рюмки , наполненные водкой, раскладывают конфетки и печенье. Хоронили нас здесь без тех почестей, какие оказали приговорённому к самоубийству  генералу Роммелю. Он последовал примеру приговорённого афинянами Сократа.Сократ выпил сок цикуты из поднесенного ему кубка.А мы нашли Свою Чашу Грааля - в адском котле под Сталинградом. Мы мерзли. Стуча зубами о края солдатских  кружек, мы глотали метельный коктейль из котла окружения, чувствуя, как к губам прирастают русские танки и остывающие после огненного залпа "Катюши". К ракетам для этих "Катюш" и сколачивали мы ящики в цехе комбината №179. Так же обозные столяры вермахта наспех мастерили гробы, чтобы уложить в эти ящики тела мечтавших о Ётунхейме. Они не знали что в параллельном измерении -это не лодки-плоскодонки из плохо оструганного берёзового, елового и осинового горбыля.То были - криокамеры - и опуская тела в могилы, они размещают их в отсеках гигантского космического Ковчега. "Ковчега надежды". Уже заправлены флегетоном топливные баки, уже испещрена каббалистическими символами и руническими знаками кабина капитана космолёта. Уже ждёт их расчерченная на ровные квадратики зелёно- голубая Планета Мечты, где выстроились правильными шеренгами аккуратные домики с черепичными крышами, розариями и постриженными живыми изгородями под окнами.Уже расстелены рулоны дёрна  на лужайках, где будут резвиться счастливые малыши космических переселенцев, а сами они, сбросив тесные скафандры, станут блаженствовать , сидя в креслах - качалках, и срывать яблоки со свесившихся веток. Это и есть ещё один Тот Свет.

В третьем Том Свете Третьего Рейха отбывших  облуживают умные машины. Жена - андроид  поёт им арии из оперы Вагнера "Смерть Богов" и одновременно разогревает бутерброд во встроенной в грудную клетку микроволновке. Она поёт арию Парки -про ручей под Ясенем Мира.Про зеленеющие его ветви. И про то, как пришёл Вотан -вот он-рубит дрова на лагерном дворе!,- чтобы накормить поленьями ненасытную печь в нашем бараке.И срубил Вотан Ясень. И засох ручей. И сделал Вотан из ветви Ясеня копьё, и оснастил его наконечником. И шли мы, поспешая, цепью в доспехах римских легионеров к Голгофской горе, конвоируя сумасшедшего Пророка с терновым венцом на голове. Волок он свой шершавый деревянный крест, сгорбившись под его тяжестью. И оберс ваффен СС вонзил копьё Вотана под ребро Пророка - и сунул ему в губы губку, смоченную уксусом. А перед этим махал молотком, вбивая гвоздь в тощую ладонь. И слышно было, как рвутся сухожилия и хрустят кости.И двое молодчиков- фельдфебелей помогали ему барабанной дробью ещё двух молотков. И скалились черепа на пилотках молотобойцев. И гремели молотки в тарном цехе. Гвозди, гвозди, гвозди. Тысячи , миллионы гвоздей для ящиков, в которые уложат рождественскими младенцами в ясли -мечту человечества о полёте к дальним звёздам. Продолговатые, оперённые стабилизаторами "ляльки". И с плачем о попранной мечте они будут срываться с рельсовых пьедесталов "Катюш", чтобы накрывать нас огненным шквалом. И это ещё один Тот свет. Или этот? Да кто ж их разберёт! Только молочным коктейлем стелется поземка по степи -и рядом с колеблемым напором ветра заиндевелым кустом репейника, лежит мечтатель с поджатыми окоченевшими руками, примёрзшими к его винтовке(так дети в костюме с длинными ушками и помпушкой хвостика на попке изображают Зайчика у Новогодней ёлки). Смотрящие ввысь  глаза солдата побелели, превратившись в лёд. Губы полопались. И он улыбается, радуясь перспективе быть доставленным на Планету Мечты, где у его ног будет резвиться на зелёной лужайке добрый - добрый Доберман,лохматый , как намыленная мочалка в горячей ванне. Но не познавший погружения в глубокую заморозку Эрвин Роммель прощается с семьёй, треплет по головке сынишку, целует жену - и, шагнув в другую комнату , словно на раскалённую сковородку африканской пустыни, прикусывает ампулу с цианидом.

Для нас - цианистым калием в отправленной внутрь капсуле стали снега и бураны России.Рассосавшись в наших урчащих от голода желудках и слипшихся кишках, они подвергли глубочайшей заморозке наши души. И, нырнув на океаническое дно той заморозки, мы, Ионами в чреве Кита,оказались  в отсеках гигантской субмарины. Наш Левиафан направлялся в ледяные пещеры Арктики, чтобы залечь там на дно. Впав в анабиоз, мы стали энлэонавтами секретных разработок "Аненербе".***

Мы входили в отсеки этого прошитого заклепками Левиафана, голоднее голодных волков, доев даже нос -морковку -дарившей нам нежность Снежной Бабы. Отобрали мы у неё и телепавшееся по ветру знаменем несдающихся упрямцев зелёное шерстяное кашне.   Пытаясь согреться мы растерзали на лоскуты заботливо связанный для своего киндера его мамочкой шарфик и наматывали, наматывали на себя эту бесконечный шерстяной бинт: согреться!согреться!  А Mutter всё сидела в кожаном кресле у радиоприёмника и под бравурную музычку продолжала  манипулировать вязальными спицами, сплетая из последней необорванной Нити Судьбы - рукавицы, носки, свитера и шапочки. И тюки валились на нас с неба- и слыша посвистывание пуль, мы бежали к ним, и вспарывая их штык-ножами, вдыхали дух родных очагов, тепла камина, в котором пылает хворост, жадно глотали смолистый аромат рождественских ёлок.   
 
 Семь, шесть, пять...Шар Земной-лишь шарик на ветке рождественской ёлки. Лишь глобус на столе учителя географии. Теннисный мячик в сетке линий тяготения. А мы в нашем окружении -лишь лава, остывающая в кратере -на поверхности третьей  планеты Солнечной Системы. А этот окружённый забором базар - ничто иное, как мистически отпечатавшийся в скифской степи круг нашего окружения и стартовая площадка летающих тарелок. И то что, разбившие свои грядки на этом кладбище садоводы принимают за наши кости и черепа, в параллельном измерении - содержимое криокамер, в которых мы, ожидая своего часа, путешествуем в будущее. Здесь нас складывали в ямы могильщики из конвоя не под плач жён и Валькирий, а под вой сзывающих на смену заводских гудков. Не подозревая ни о чём - садоводы гробокопатели были исполнителями великого замысла Вотана. Вот она -эта космодромная степь, поросшая бурьяном! И мы вернёмся в своих капсулах!Обязательно вернёмся! И пока в Центральном  парке Новоздесенска ряженые в наши мундиры реконструкторы создают "инсталляцию памяти" , воссоздав и Ганса в  пилотке-дыроватой перевёрнутой лодке,  и конвойного Ивана- тока тока из тёпленькой ванны- в фуражке с синим околышем и винтовкой Мосина в руках, я и мои друзья, словно прострелянные электрическим током, вытянувшись, застыли во Льду Времени. Время остановилось. Замерли стрелки на часах башен муниципалитета в Зеебурге, ратуши в Праге  и на башне  Дома с  Часами в Новоздесенске. Мы вмёрзли в застывшее время. Снова ткут парки Пряжу секунд.
Четыре, три , два , один. Старт!

...Кончилась смена. Диск циркулярки замер ведущей звёздочкой в траках подстреленного танка, лежащего на боку по ту сторону заснеженного бруствера. Его так замело, что уже непонятно было - наш это танк или русских? Торчащее вверх дуло напоминало приветственный жест аж на пять октав размахнувшегося Октавиана Августа. Пять зим! Вообще - всё что оставалось по ту сторону бруствера как бы пополняло залы музея античных скульптур, о которых то и дело балаболил Джованни.
Я вытягивался на нарах, как Антоний в усыпальнице египетской пирамиды. Рядом возлежала ты-моя Клеопатра. Ты посылала  боевые децимремы***, чтобы поразить флот ненавистного властителя. Ты жаждала, чтобы Цезарион стал фараоном объединённых Рима и Египта, но сунула руку в принесённую служанками корзину с ядовитыми змеями. И вот, в сверкающих золотых одеждах, мы с тобою покоимся в усыпальнице. И над нами громоздятся циклопические блоки песчаника. Выпиленные рабами в каменоломне глыбы громоздятся одна на другую , чтобы в совершенстве пропорций идеальных линий сойтись на вершине остриём указующим на диск солнца-Ра. Ра-это Разум и Ра-Радость. И Ра-это Отто Ран- демон "Аненербе", вампир наших ран. Изузоренный знаками зодиака Диск, по которому жрец предсказывал будущее, предугадывая даже кружение шестерёнок на наших велосипедах в Майсенском лесу. Серпантин дороги на склоне горы. Отвалившаяся педаль. Ключ-семейник, с которым я возился, чтобы вернуть педаль на место. Твои влажные, горячие губы прижавшиеся к моей щеке. Выскальзывающие из петелек перламутровые пуговки на твоём платье...

Дирижёр прижимает к губам ребро ладони с палочкой-школьной указкой, повелевая замолчать валторнам и барабану. Острие указки тыкается в точку с надписью Stalingrad.Генералы склонились над штабной картой с нарисованным на ней красным карандашом кривым кругом, зажатым в щипцах разноцветных стрелок...
 Только лёгкий ветерок  трогаемых смычками скрипок пробегает по дрожащей листве. Только хрустально переливаются звуки арф. Сенс-Санз? Вагнер, перстами юного Тангейзера ласкающий струны лиры? Или опять Бетховен с его лунными бликами на водах Рейна? Нет, мне больше по душе не мрачный, косматый , рыкающий симфониями лев- воздыхатель Джульетты Гвиччарди, а баловень Муз, алогичный, разбросанный Моцарт с легендой о его отравлении логичным и точным  Сальери.
О, Моцарт, как тебе неймётся! Там -за надгробьем мёртвых клавиш-там всё  ликует и  смеётся, и льется, и  свечами плавится...

В переданной тобой, Лили, записке через часового гауптвахты, главным было не то, что ты начертала школьными чернилами на листочке в линейку,а что это была именно записка всего лишь из  трёх слов "Ich liebe dich"-и слово "записка" рифмовалось со словом "запаска". Ею мы воспользовались, меняя пробитое на подъезде к Парижу колесо. Вынутый из шины гвоздь ты обозвала обломком сабли наполеоновского кирасира. Скорее-это была заноза от каски кайзеровского ефрейтора! Как бы там ни было но мы въехали в Париж не на лошадях мюратовской кавалерии, а на папином "Порше". Этот город- зыбких мазков на полотнах Ренуара и Тулуз-Лотрека! Его хотелось слизывать глазами, как крем-брюле с пирожных.Он накатил, он объял, он вставил нас в сюжеты картинок  Монмартра, изображающих знакомый фонарь, но не у казармы , а возле кафе.Где за нами уже не наблюдал часовой, припугивая посадкой на гауптвахту. Твой папа-бакалейщик герр Шульц, смерил меня оценивающим взглядом, и, посовещавшись в соседней комнате с фрау Бертой,объявил о нашей помолвке. Моему папе было всё по барабану -он был ведущим технологом на заводе Фердинанда Порше. И его интересовали только коленвалы, карданы и поршневые.  Мама расплакалась и прижав наши с тобой, Лили, головы к своей огромной груди, разумно расцеловала неразумных детей. Нас повенчал пресвитер. Я надел колечко на твой палец, ты -на мой. Улыбалась, благословляя нас, ангелица в нише. Похожий на Ницше с отвислыми усами папа протянул мне ключи от машины на колечке. И мы уже мчались в наше свадебное путешествие...И Париж накатил на нас. Волной цветения каштанов - кафешантанов и фонтанов, фантомов старины барочной, как в этом мире всё непрочно...
 
 Я был в ударе! Лёжа в постели комфортабельной гостиницы после принятия горячего душа, я любовался твоим отпечатавшимся античным барельефом на алебастре подушки профилем. Камею с похожим на тебя профилем Кассандры я купил в антикварной лавке на Chansons de rue  за 15 франков. Старый, седовласый антиквар в круглых очках с мутными стёклами на сизом носу сказал: "Она стоит гораздо дороже. Это вы поймёте потом. Ну да берите уж, раз вы немец!" Теперь ты была всегда со мной, в моём кармане, вначале -курточки, потом -гимнастёрки. Я исписывал блокнот  стихами. Старые я перекраивал на новый лад..."Над садом в крохотной мансарде, от грохота речей устав, ты снова мечешься в надсаде по тесным комнатам октав!"- декламировал я тебе своего "Моцарта" и ты внимала, прикрыв глаза и ударяя по краю простыни, как по клавиатуре, вздрагивающими пальцами.

 Мы продолжили наше путешествие, вернувшись в Саксонию, а оттуда в Баварию и остановились в тихом и уютном Кобурге ...Поутру нас разбудил грохот барабанов. Мимо фонаря под окнами гостиницы маршировали бравые парни в коричневых рубашках. Остановившись на площади, они выстроились возле фонаря. От строя отделился мужчина с усиками вроде помазка для намыливания щёк перед бритьём, с гладко зачёсанными набок волосами. Слева была видна ниточка пробритого пробора. Стоя возле фонаря, он заговорил и говорил долго, выбрасывая перед собой руку. Опять затрещал барабан, заиграли трубы духового оркестра. Из -за каштанового карре показалась колонна с красными флагами. Движущиеся навстречу друг другу прямоугольники из голов, знамён, рукавов с повязками и черными  свастиками на них смешались. Коричневое запестрело среди красного. В разрывах пятнами чернела брусчатка. Коричневые рубашки размахивали палками. Красные флаги отбивались как могли. В распахнутое окно влетел камень. Бухнувшись, он угодил в фарфоровую вазу с цветами. Белые осколки. Вода, стекающая на паркет. Вызванная по телефону горничная, причитая, собирала купленные мною накануне розы. И когда она, собирая осколки, повернулась в профиль , я увидел -это Кассандра с камеи.
- Что же с нами будет! Ведь это погром! Неужели старой доброй Германии конец!В Мюнхене уже творится чёрте что!
 Она прорицала! И вот тогда я впервые почувствовал, как по мой только что согретой горячим душем спине гуляет холодок.
  Меня знобило. Надо мной склонялась не ты, а Мари, с которой я встречался под приглядом часового около столба у казармы с утра, а ты приходила вечером.
- У тебя большая рана на голове - камень угодил почти что в висок! Вот, вроде, ты и не ввязался в эту драку, а прилетело! Я тебя перевяжу!
- А где Лили?
-Она побежала в аптеку за лекарствами. А я здесь как раз в Кобурге и поселилась в этой же гостинице, в соседнем номере. Услышала крик Лили и прибежала...

 И вот я лежу в могиле в степи, по которой во времена "Ивана террибль", казачий разбойник Ермак гонял татарского хана Кучума, потом здесь бесчинствовал чехословацкий легион.И наконец, соря по всему Транссибу человеческими костями, бежал от большевиков Колчак. То ли реинкарнация Антония, прятавшегося по ночам со своей сбежавшей от мужа -контр -адмирала женой - Клеопатрой в штабном вагоне, то ли предвоплощение Гитлера с его Евой Браун?
-Добро иль зло грядет? -вопрошала Парка.-Мы сидели в партере Венской оперы. Косматый, как Бетховен, Дирижер властвовал над оркестром. Глядя в бинокль на происходящее на сцене, на мрачные декорации изображающие  страну  гигантов Ётунов, я уже тогда видел заснеженную русскую степь, развалины Сталинграда фантастической декорацией изломанного бурей леса. Когда после авианалёта мы шли зачищать кварталы, казалось, среди этих обломанных пней Ясеня никто не должен был выжить. Но тролли в грязно-зелёных галифе и телогрейках вылазили из своих нор -и давали нам отпор. Злыми шершнями мы увязли в растревоженных сотах этого неистребимого человеческого улья.И пока не упал снег -теплилась надежда- подавить, одолеть, отбросить. Но подавили и отбросили нас...

Чтобы хоть как-то отогреться, мы жгли автомобильные покрышки и сидения уже ненужной штабной машины. Это была наша марадёрская удача! Наши кольца Нибелунгов, спасательные круги. Мы сожгли и колёса и "запаску"- и немного согрелись. Больше сжигать было нечего! Наш Ясень был срублен под корень. Наш ручей закаменел кристаллами льда.Мы превратились в мраморных изваяний. Нас можно было грузить в эшелоны и увозить, чтобы, оттаяв , воспользоваться нами как рабочей силой. Музейным экскурсоводом среди наших подвергнутых глубокой заморозке тел шел с поднятыми руками генерал Паулюс.Он сдавался в плен.Это был вполне узнаваемый Данте с гравюры Доре. У сопровождавшего его Вергилия в тулупе и пимах - был автомат в руках, треух со звездочкой во лбу на голове. Бесконечными лентами вились ещё не погружённые в криогенный сон желающие отправиться на Планету Мечты.
   ...Всё это я прекрасно видел, лёжа в своём догнивающем ящике за плодово-овощным рынком на глубине погонного метра.
Играла губная гармошка. Кто -то напевал:
-Волей провидения
Надо мной земля,
Лишь твое дыхание
Оживит меня.
Я поднимусь сквозь дым огня,
Чтоб вновь стоять у фонаря
С тобой, Лили Марлен.
С тобой, Лили Марлен.***

Я слышал, как тарахтит трактор. Сквозь его рокот и дребезжание до меня доносился твой  голос, напевающий "Песнь моя летит как птица..." Шуберта.  Доски нар оборачивались досками гроба.Я чувствовал как врезающийся в землю плуг выворачивает крышку, которую я и без того давно хотел выбить изнутри. Крышка затрещала - крошились кости, дробился череп. Плуг увяз -и не мог пахать дальше. Выскочивший из кабины колесника тракторист с лицом Джованни склонился к плугу и сдвинув на затылок бейсболку, почесал сморщенный думой лоб.
-Так тут кладбище, едрёна зелёна! А мы просо сеять собрались!
- Ямон****! Очень плохо!- сказал наблюдающий за происходящим узбек. -Могилы предков тревожить нельзя. Большой грех! А мне тут недалече землю под ларёк - фруктами торговать - подсунули шайтаны. Начал фундамент заливать -там кости! Ну как же так! Мало того! Думал гроб -а там капсула из серебристого металла и  за стеклом сквозь лед солдат с открытыми голубыми глазами на меня смотрит. Взял кетмень -и все назад закопал. Пропади они пропадом те деньги, что за год наторговал!

Вскакивая с нар при побудке, я не мог понять - поднимаюсь ли я с жестких, едва прикрытых набитыми соломой мешками досок, или восстаю из гроба на поле, где уже проклюнулись всходы молодого проса. По крайней мере я жду тебя каждый вечер у столба возле заводской общаги. Приходи. Ты узнаешь тот столб. Да и меня - вечного у него часового.
________________
*Перед казармой,
Перед большими воротами
Стоял фонарь,
И он еще стоит перед ними до сих пор
Так давай мы там опять увидимся.
Снова постоим у фонаря.
Как когда-то, Лили Марлен.
Как когда-то, Лили Марлен.
**Аненербе"- оккультный орден Третьего Рейха.
***децимрема-Левиафан  кораблестроения древнего Рима.
**** ямон(узб.)- плохо.
____
Дополнительные примечания.

В рассказе процитирован перевод песни "Лили Марлен", сделанный Натальей Краубнер
(«Лили Марлен» из сборника «Beliebte deutsche Lieder, Любимые немецкие песни» Санкт-Петербург 2009 год)

Лагерь № 199 был образован летом 1944-го и существовал с 1944 по 1948 годы. Первый эшелон с военнопленными прибыл в Новосибирск 19 сентября 1944 года. Эту рабочую силу активно использовали на строительстве заводов,объектов инфраструктуры, прокладке автодорог и коммуникаций во всех частях города.
-----

Глава 3 Художник

Фестиваль, фестивалем, съемки съемками но побывать на горнолыжном курорте и не слететь с горы, подставляя  лицо встречной воздушной струе? Ну уж нет!
Обтягивающее трико и оранжевый пуховик с капюшоном-в этом облачении ты выглядела великолепно. Солнцезащитные очки, в фиолетовых зеркалах которых я видел себя арлекином в меховой шапке- ушанке намотанном на шею синем шарфе и зелёном комбинезоне. Курт тоже был обмундирован весьма попугаисто. На холсте  художника,  разодетого под бородатого Санту, мы выглядели соцветием масляных красок, выдавленных прямо из тюбика на белую грунтовку снега. Ножки своего этюдника живописец воткнул чуть в стороне от лыжни и фуникулёра.
 
Оттолкнувшись палками от точки опоры, ты крикнула:
-Поехали! Замелькало-ели, отели, пестрые фигурки лыжников . Стремительно отдалялся замок на горе. Быстро увеличивался циферблат часов на башне муниципалитета. Из дверцы чуть ниже цифры IV  появился приплясывающий скоморох в трико разделённом на два цвета -красный и синий. На его голове торчали рога раздвоенного колпака с бубенчиками. Помидорина носа, теннисные шарики глаз с чёрными точками зрачков, растянутый в резиновой улыбке рот. Бубенчики колыхнулись и зазвонили, зазывая к обеду.

-Ваш фильм великолепен,- членя ножом на тарелке не столько брызгающую соком сосиску, сколько твою киноленту, произнёс жуя сочными губами Скомороха из часов, видный кинокритик. - Но в нём слишком навязчиво повторяются кадры с выцарапанной на стекле свастикой. А это опосредованная, запрещённая законом, пропаганда нацистских символов! Потому и у местной антифы такая реакция. Я смотрю-вашему оруженосцу досталось -указал он вилкой на крест из пластыря на моей голове, словно хотел вслед за ударом куском льда ткнуть в мою рану своим нептуновым трезубцем.

-Но это совсем другая свастика! Это фильм о женщине, веровавшей в своё возрождение в новой жизни! - отлепив губы от  бокала с ярко-оранжевым апельсиновым соком, возразила ты ему.- И уж точно не повод атаковать меня наколотым на озере льдом. Я заявила в полицию. Им несдобровать!
-Всё равно! Скандал. Аршинные заголовки в местной газете. Это идиотское интервью телерепортёрам, в котором вы говорили о какой -то мистичности произошедшего. Ваш друг с белым крестом на лбу, -он снова ткнул в меня вилкой и я уже натягивал на голову снятую было вязанную женой шутовскую  шапочку с помпушкой, чтобы скрыть столь явную улику.- Ничего не могу поделать! Фильм снимается с конкурса по идеологическим и даже юридическим причинам…

Твой двенадцатилетний Цесаревич-Людвиг  ждал нас в номере, гоняя  в ноутбуке виртуальных монстров.  Ты взяла его с собой, чтобы он подышал свежим горным  воздухом, прошёл курс массажа. Это было непросто из-за того, что он передвигался на инвалидной коляске. После автомобильной катастрофы, в которую вы попали всей семьёй, разбив в хлам свой "Пежо", -у Людвига него отнялись ноги. От машины на память остался только никелированный лев, с которым Цесаревич никогда не  расставался, говоря , что он верный  заступник во всех его путешествиях по лабиринтам сновидений и виртуала.

Мы с Куртом ставили легкую, как пушинка коляску на санки и отправлялись на замёрзшее озеро. Там вокруг наряженной ёлки хороводил маскарад. В хрустале льда отражались гирлянды разноцветных огней, Вифлеемская звезда на макушке, планеты шаров. Елка была столь высока, что Людвиг, смеясь, задирал голову и кричал:" Смотри, мам, а вон там -ближе к макушке - всё те же куклы, каких мы видели, выходящими из циферблата часов на муниципалитете, когда ходили на площадь с Григорием и Куртом- Шут, Рыцарь, Лютнист, Монах, Смерть...А вот эти - Ведьма и Палач! Они тоже -из часов! " -"Ведьма это я!" -уже скользила на коньках по ледяному зеркалу ты. В костюмерной выездной киностудии "Приметы прошлого" ты выбрала себе наряд завсегдатайши Брокена. И теперь с черенком метлы между ног- кружила вокруг нас. На мне был костюм восточного звездочёта -атласный халат расшитый золотыми звёздами, чалма, тубус телескопа под мышкой. Мимо нас пронёсся Курт в костюме Палача. Он смотрел на нас сквозь рысьи прорези алого капюшона , поигрывая топором в руках. И даже его коньки были  секирами, которыми он нарезал лёд с ловкостью фигуриста. Кинокритик кружил одну из конкурсанток фестиваля. Она была в белой крахмальной пачке Снежинки. Он -в  одеянии Черного Мага. Малыша-Людвига ты облачила в наряд Алладина.
 
 Вся эта карнавальная кутерьма производила впечатление хоровода сорванных с ёлки порывом ледяного ветра оживших игрушек или яркие мазки на холсте Художника. Но спектакль только начинался. Мы сидели в темноте просмотрового зала. На экране двигалась и дышала бледная , как смерть, императрица Аликс в карнавальном костюме Снежной Королевы. Валентин Распутин в чёрной Монашеской рясе(грязное пламя волос по ветру, сбитая ветром набок ведьмачья метёлка бороды) и сопровождающая его фрейлина-Матрёшка Вырубова толкали перед собой на санках с высокой ручкой и троном сидения обессилевшего, белого, как мел, Цесаревича в костюмчике среброкрылого Ангела. Замысел твоего сюжета состоял в том, что после кадров на которых царская семья спускается по ступеням в подвал Ипатьевского дома, должен быть подмонтирован фрагмент с Чуркой, Палачом, Топором. Ты мыслила символами...
 
Я как раз разглядывал в телескоп движущуюся по звёздному небу  чёрную точку. Стремительно приближаясь,  она обретала очертания летящей по небу Ведьмы. Следом за ней - быстро увеличилась в размерах двигалась другая точка, - ещё одна ведьма сжимала в когтях черенок метлы, и ещё одна, и ещё. Ожившими куклами с веток городской елки -Колдунья, Ворожея, Заклинательница слетались на шабаш. Я отнял окуляр телескопа от лица. Мизансцена переменилась. Прямо на льду возвышалась чурка. Два фестивальщика в костюмах перепончатокрылых Горгулий , сняв с ёлки куклу Ангелочка -тащили жертву на казнь. Мгновение -и голова куклы лежала на чурбане. Курт занёс секиру- и показывающий язык из смеющегося рта кочан в кудерках люрексовых волос, покатилась на лёд. Громко брякнул нимб, оказавшийся циферблатом часов с башни. Частями разлетевшегося на винтики, анкерные качалки и разновеликие шестерни часового механизма сыпанул колючий снег. Сквозь мутную пелену я увидел как на синеву льда брызнула кровь. Было  не разобрать - то ли это вытекший из катящейся по льду слепленной из папье-маше головы лопнувший целлофановый пакет с томатным соком, то ли что-то посерьёзнее? Это уже казнь? Или приступ гемофилии? -и у Цесаревича пошла носом кровь. Распутин шептал заклинания. Охала , причитая, Матрёшка Вырубова...Со звоном распрямлялась улетающая в чёрную бездну часовая пружина нашей Галактики.
 
…Проснувшись я ещё как бы досматривал твой фильм. Он снился мне всё в новых монтажных комбинациях, но суть оставалась той же- Казнь Свершилась. А кто уж был её исполнителем?-поди, угадай.

Ледяной ветер срывал со стилизованного под старинную театральную тумбу стенда для киноафиш пёструю рекламную продукцию кинопроката- и швырял её лоскутья  вниз, чтобы они катились смятыми шарами по гладкому зеркалу льда. Из одного такого кома смотрели глаза Алекс-твои глаза и глаза убиенного Цесаревича-твоего сяна-рядом. "Со святыми упокой!" -вызванивали куранты на магистратуре. 

Мы -таки отсняли кульминационный эпизод с хлопьями снега. С одного дубля. Штилевую безоблачность морозного дня заслонила набежавшая туча. Внезапно, как по заказу, начался снегопад. Актёра, игравшего Часового, как раз только что загримировали. И с ружьём на плече он уже ждал возле фанерной декорации Казармы когда подвезут измельчённый пенопласт. Наготове был и ветродуй. Аэросани с вентилятором пропеллера сзади. Лыжи аэросаней, чтобы они не укатились с горы вниз по улице, уже зафиксировали. Начеку были и волонтёры, полные решимости сметать искусственный снег мётлами, сгребать  лопатами и собирать его в чёрные полиэтиленовые мешки: это было неукоснительное условие муниципалитета, выдавшего разрешение на проведение киносъемок. Когда же откуда-то с вершины горы "быстрыми промельками маховыми" посыпались хлопья, словно нанявшаяся горничной апартаментов  замка на горе Матушка Метелица, выйдя на крепостную стену и стоя между её зубцами, принялась вытряхивать перину,- Зеебург мгновенно превратился в машущего крыльями , уносящего на спине непослушного, обращенного чародеем в гнома мальчика. И всей съёмочной группой мы оказались под мягкими ударами крыльев устремляющегося в Лапландию гуся Мартина.
Историю о гусе я нашёл в своём дембельском блокноте из того самого чемодана, с которым возвратился когда-то в Новоздесенск из находившегося на территории ГДР Зеебурга.

Легенда о спасённом гусе

За казармой, хозблоком и гаражами , с прячущимися в них "будками" КУНГов радиостанций с утиными мордами ЗИЛов и напичканными электроникой БТЭРами, бредом неряшливого кубиста топорщились постройки хозчасти. Там торчал легко преодолимым барьером хлипкий досчатый забор. За ним располагалось хозяйство Герхерда Бауэра, по договору с начальством батальона поставлявшего продукты для офицерской столовой. Прапора-хлястики держали происходящее в фермерском дворе Герхерда под неусыпным контролем. Они то и дело таскали своим жёнам на кухни сквозь дыру в заборе -  зелень с грядок, вишни, черешни и груши с веток произраставших за забором плодовых деревьев.
И в том преуспел наш ротный прапор по прозвищу ЩСА?( «Каково точное время?»- на языке азбуки Морзе). Внешностью и манерами он походил на комика Луи де Фюнеса в роли комиссара Жува.С тех пор, как прапор пристрастился пить для здоровья сырые куриные яйца, он стал предметом наших пристальных наблюдений. Спрятавшись за фермерским сараем мы с Хохлом наблюдали, как ЩСА? нырял в дырку забора,как, блаженно улыбаясь тонкими губами, запускал руку в курятник, нащупывал там яйцо, осторожно разбивал его макушку носимой в кармане чайной ложечкой - и, припав к острому концу яйца, высасывал его содержимое.
 
Однажды прапор принес с берега озера яйцо дикого гуся. Он украл его у спугнутой с гнезда гусыни. Яйцо он подложил высиживавшей цыплят курице. Гусёнок вылупился и стал расти. Вскоре всем батальоном мы , отодвинув две едва висящих на гвоздях доски, лазили кормить молодого гуся. Пришло время, он встал на крыло - принялся летать на озеро, где уже сам находил пропитание. Но возвращался-и не только на хоздвор. Он залетал на территорию батальона и вышагивал по брусчатке плаца.

-О! Смотрите -марширует! - прикалывались все от рядового до подполковника, глядя на то как гусь вразвалочку переставляет перепончатые лапы по "шашечкам" брусчатки.
-Пора делать ему секир -башка! - говорил, нервничая, ЩСА?, считая гуся своей собственностью. Он рассчитывал прирезать гуся в канун католического Рождества, которое в ГДР нелегально отмечали, как в СССР Пасху.
  Холодком дохнул с озера  октябрь. Посыпались с каштанов золотые эполеты. За ним и Ноябрь пожаловал. Озёрные гуси потянулись на Юг. Наш юный гусь, которого я прозвал Мартином, летал на озеро , но по- прежнему возвращался. ЩСА? всё больше нервничал: эх, улетит!
 
Ребята видели- наш прапор крался к гусю со штык-ножом , собираясь его прирезать. Мартин, не будь, дураком, не подпускал вояку близко,-и взмахнув крыльями взмывал ввысь. Но снова и снова возвращался.
Тем временем ЩСА? уже психовал, грозился взять из оружейки АКМ - и разрядить в вольную птицу пол-рожка.
-Какого хрена! Я его выкормил! - обнаруживал он в голосе те же нотки, какими командовал во время учебных занятий, на которых мы заучивали премудрости азбуки Морзе, и грозил поставить к тумбочке тех, кто "тупил".

Всей ротой мы  ломали голову -как  избавить гуся от преследований прапора.
Решение подсказал он сам. Дело в том ,что  желавший порадовать свою жену приварком к семейному столу "хлястик", крал  со склада мясные и рыбные консервы, предназначенные для того, чтобы быть доп.пайком во время выездов на учения. Никто не мог в голову взять -куда исчезали эти металлические кругляки с надписями ТУШОНКА ГОВЯЖЬЯ(или СВИНАЯ), СКУМБРИЯ ТИХОКЕАНСКАЯ В МАСЛЕ и всё в таком роде. Создавалось такое впечатление, что все эти рогатые и украшенные свиными пятаками-на мордах скоты, все эти скумбрии, сельди и кильки с этикеток дружно мыча, хрюкая и всплескивая хвостами, покидали батальонный склад продуктов абсолютно мистическим способом.
 Но если бы! Если бы можно было зафотать вороватого прапора! В заблуждение вводило то, что тощий , поджарый с впалыми щеками, он не выглядел рабом желудка. Хотя его жёнушка- главная медсестра батальонного лазарета была вполне кустодиевских кондиций. Ну и трое деток-гномиков с животиками, но без бород.
 
Лунная ночь. Мы с Хохлом ховаемся в постриженном кустарнике напротив склада продовольствия. Шаги. ШСА? вставляет ключ в пудовый замок. Скрип петель. Пауза. Прапор появляется с мерцающими в лунном свете кругляками консервных банок в руках. Хохол нажимает на спуск "Зенита" с максимальной выдержкой. Прапор замирает, отреагировав на посторонний звук. Прислушивается. Даже принюхивается своим крысиным носом. Но , успокоившись, направляется в строну отдельно стоящих от казармы домов для офицерского состава и сверхсрочников.
 Фонарь! Он да Луна на небе разоблачили складокрада.
Полковник потрясал перед лицом прапора пачкой фоток.
-Это што такое, товарищ прапорщик? Солдат обворовывать? А съездите -ка вы на недельку другую в "союз" , на родину. Мать попроведайте...
-У меня здесь семья!
-Вот всё семьёй и съездите! Попейте свежего молочка, поешьте творожку со сметанкой! Подумайте как дальше служить Отечеству!

 И - до Гроссенхайна на БТРе, а там первым бортом в Союз.
-Улетел ненасытная утроба! Добре! -ликовал Хохол.
С последней стаей улетел и Мартин.
А Мартином я его прозвал по той простой причине, что в чём-то аналогичная история с яйцом дикого гуся произошла со мной в детств в наших Буграх. По весне дело было. Отец привёз с рыбалки на правобережных курьях гусиное яйцо и подложил его нашей гусыне.

Мартин, Мартин! Мой верный перелётный гусь! Твой задорный гогот будит меня поутру, твои крылья щекочут и шлёпают меня по щекам, когда ты лезешь "целоваться"! И я чмокаю тебя прямо в клюв! Ты грозно шипишь на Кота и Дворнягу, отгоняя их от меня не из за еды.Ты дерёшься с ними, отвоевывая приоритетное право на ласки. И я подхватываю тебя -тяжелючего, на руки, я глажу тебя по шелковистой голове и атласной спинке. Какие сильные твои красные перепончатые лапы! Они позволяют заныривать тебе на трёхметровую глубину, хватать там чебаков, окуней и собирать со дна моллюсков! Какие мощные у тебя крылья! Они способны поднять в заоблачную высь меня-твоего неразлучного друга. Для этого нужен лишь волшебник-гном. И его требуется разозлить, чтобы он прочёл своё жуткое заклинание "Крибле-крабле" -ну и дальше по тексту.
  Мартин, Мартин!- ты порождение обских утренних зорь и вечерних закатов! Ты влетел в мою жизнь из мультфильма "Непослушный мальчик" из чёрно-белого соседского телевизора. Ты обрёл боевую раскраску-траурный  клюв с оранжевым ободком и красные лапы - в кадрах диафильма, который крутила снова и снова мне сестра, проецируя захватывающий сюжет с титрами на натянутую в дверях простыню.
 С тех пор, как отец принес с поездки на моторке по курьям правого берега гусиное яйцо и подложил его как раз выпаривавшей гусят нашей  гусыне, жизнь моя переменилась до не узнаваемости.
 Что ни утро -я просыпался, чтобы проверить -не выбросила ли гусыня из гнезда "чужое" яйцо. Я поил и кормил её, чтобы она не слазила с гнезда и в этом сооруженном из веток и сена инкубаторе не понизилась температура. И вот скорлупа на яйце раскололась- появилась на свет головка гусёнка. Он зевнул, обнажив розовое нутро клювика и стал стряхивать с себя ошкурки скорлупы. Сделав это, он мигом спрыгнул наземь и заковылял в строну реки. Там , где кончалась картофельная ботва, он юркнул в проём между штакетинами забора -и уже улепётывал по тропинке, ведущей к пляжу, где лизала жёлтый песок синяя речная волна. Следом-гусыня, выводок гусят и я!
 Мартин, Мартин! Повзрослев и возмужав ты встал на крыло. И это ты унёс меня в дальнюю страну с островерхими крышами. А чтобы ты смог это сделать, непослушного Нильса обратил в лилипута волшебник- военком. Тоже лилипут. Он то и произнёс заклинание "Крибле-крабле".
 Ну а прапор! Он оказался просто-напросто невольником сказочного сюжета про Крыс, которых победил Мальчик с Дудочкой, воплощение Флейтиста из часов Зеебурга.

Важно ходит Мартин по двору не даёт Коту и Дворняге обижать цыплят с утятами. Он здесь хозяин. А Гоша Шустрый, самый молодой  папин подельник по браконьерским вылазкам на Обь,  смотрит на него -и видит, как гусь лежит на блюде обложенный жареной картошкой и зеленью. Но не тут то было! Подойдёт Гоша пощекотать гуся по зобику, а тот ему хлобысь клювом -в мордень. Да в глаз метит. У Гоши-фингал. Прикладывает к нему пятак с гербом СССР-колосья, обёрнутые лентами объяв Земшар, прищемили, как щипцами, махонькую звёздочку.
 
Брал Гоша папино ружьё со стенки, мотался в одново -на курьи-привозил оттуда уточек , свесивших головёнки. Дачнику тамошнему надоела Гошина канонада  да и уток -украшения заоконного жалко ему стало, позвонил в милицию- отняли у Гоши ружье, вызывали отца в милицию по номеру регистрации оружия, составили протокол-и ружье не вернули.
-Запалил вещь! А я его еще в Юрге, во время войны купил, когда там по брони прицелы для пушек точил-шлифовал, ловил микроны!
-Да ладно те, Батя! Наловим рыбы-продадим, новое ружье купишь...
- Ты што ль наловишь!?
-А хоть бы и я...
-А как мешки на гора таскать-спина болит! Не болит по деревьям лазить -гнёзда зорить. Они тебе мешают-дрозды, кукушки, сороки?
-Дрозды ягоды по садам-огородам жрут, сороки-ложки таскают. Кукушки -кукушат синицам подбрасывают, а я их птенчиков-швырь из гнёздышка, чтоб пресечь на корню...
-Природа сама разберётся!
-Бать, а помнишь-где я нашёл твою пропавшую серебряную ложку , а к ней горсть пуговиц с гимнастерок военнопленных?-в сорочьем гнезде -во-н на том тополе...

Смотрит Мартин, как отец с батей переругивается - и ка-ак загогочет, как захлопает крыльями.
-Во! Птица , а умнее тебя -то! Холода придут- ему аж в Индию лететь! А кто его тому учил, чтобы Землю, как карту читать? Интеллект! А ты тока воровать да лазить по карманам с детства -и зачем я тебя в свою артель взял? Пожалел дебила, сам дебилом оказался...
 
 И стал мне Мартин сниться во время солдатской службы. Только сомкну -глаза -он тут как тут- рвётся в небо вслед за пролетающей стаей. Хватаю я его за шею-и ф-ють!
 И прилетаем мы в замок, оккупированный Крысами. И жалуется вожаку гусиной стаи Филин-подполковник: Крысы опустошили склад продовольствия, сожрали все солдатские консервы. В Большой Книге с серебряными застёжками и изображением Флейтиста на обложке записано-как изгнать Крыс, но кто бы прочитал?
-У нас есть мальчик Нильс! Он летит с нами в Лапландию!- с гордостью объявляет Мартин.
  И вынырнув из -под  крыла гУся, я вскарабкиваюсь на разворот книги и читаю про магическую дудочку с девятью дырочками. И , изготовив инструмент из тростинки, я начинаю играть.
Тени завороженных крыс скользят по стене. Поджав лапы , они волочат свои хвосты по ступеням лестниц замка, по перекидному мосту. Мы спускаемся к воде. Здесь поджидает меня живой корабль-МАРТИН. Он подставляет мне крыло-трап и взойдя на спину своего друга, я отплываю на середину озера,  продолжая извлекать из дудочки завораживающие ноты...
Крысы, как загипнотизированные, входят в озеро и скрываются в воде с головой. И у всех у них заострённые мордочки нашего прапора. Бульк, бульк, бульк...
-Па-адъём!- орет вернувшийся из отпуска прапор. - Безбородько, а где твой фотоаппарат? А ну-ка дай его сюда!-крутит ЩСА? в руках скомпрометировавшее его неблаговидные делишки "всевидящее око".- И намотав на руку ремешок "фотика" со словами "пусть побудет у меня до твоего дембеля, у нас тут режим секретности", снова орёт "Па=адъем!"- и добавляет спокойно:
-А тебе Безбородько объявляю пять нарядов вне очереди.
И внезапно переходя на истошный визг:
-Сгною, мандаплёху, у тумбочки!

Глава 4. Лапландия.

Лапландия была совсем рядом. Внук Коленька скатывался на "плюшке" со склона в Буграх, словно он сидел на шее гуся Мартина. И белые крылья овражных сугробов уносили его вместе с птицей,планирующей над поросшей лесом горой, рекой,аркой Нового моста, кристаллическим городом на другом берегу. Ухватившись за птичью холку Внук видел замёрзшее русло Оби , дымные полыньи у перемычки, перемалывающей лопастями турбин ГЭС древние алтайские легенды, казачьи баллады времён Ермака, разбойничьи песни и эпос кандального Московского тракта.

Неутомимый гусь Мартин уносил Нильса к развилке Бии и Катуни - и это уже был не мой внук, а я сам. Под крылом проплывали шерстисто-зелёные склоны Алтайских гор. Казачьей саблей в ножнах крутых склонов сверкало озеро Алтын Кёль. И внук летел на своей плюшке со склона, чтобы выехать на каток с Новогодней ёлкой посредине. Шаманским бубном этот очищенный от снега круг звенел и вибрировал под ногами наших коньков. Воображая себя шаманкой, моя жена Алиса кружилась , разбросив руки и крича:" О великие духи Алтая Эрлик и Ульгень! Дайте мне радости!"
И моя похожая на Скифскую Принцессу , выросшая Скрипачка Юленька, вставляла ключ зажигания в скважину "замка" на панели её "японки"-и отворяла двери в последнюю часть симфонии. Той , в которой, она выпускница консерватории, сидя в оркестровой яме, вплетала  голос своей скрипки в переливы арфы Тангейзера. И из- под её смычка вытекала пустынная зимняя дорога. И купленная на зарплату оркестрантки театра Оперы и Балета "Тойота Свифт" уносила нас, лилипутов, от Телецкого озера по туннелю темноты, обросшему заснеженными пихтами и кедрачами в сторону гулливероподобного Турочака, над которым старинным замком, сложенным из ещё более древних "каменных баб" бал-балов нависала скала. И мы выстреливались  из шахтной темноты в сторону до того маячившей светом в конце бесконечной трубы полной Луны.
 
 Я листал фотки и прокручивал видео на "ноуте", как бывало -отснятый материал в монтажной аппаратной во время съемок фильма "Военнопленные лагеря №199" и все это вместе с моими командировками в Германию и службой мальчишкой в ГСВГ складывалось в один грандиозный сюжет...

... А пока я вытаскивал из кладовки мешок Санты, надевал ошейник с поводком на шею моего русского спаниэля, спускался с четвёртого этажа десятиэтажки,  усаживал на салазки мою Скрипачку в обнимку с запертой в футляре музыкой,  - и медленно в гору поднимающейся лошадкой отправлялся в Бугринку. За "домиком Элли" музыкалки ближе к опушке берёзовой рощи в ряду погребов торчал из снега капитанской рубкой творила и перископом продуха мой погреб. И пока длились урок по специальности и сольфеджио( а потом ещё предстояло и занятие сводного детского хора), я спускался по перелдинам лесенки на полторы октавы вниз, чтобы оказаться в левиофановом чреве моего овощехранилища.Россыпь картофелин, торпеды кабачков, банки с "долларами" огурцов...Подобно гидроакустику я улавливал сквозь вибрации мёрзлой земли  пение детских голосов - хор музыкальной школы репетировал к Новому году "Джингл бэлс" , "Сайли найт" и нашу родную "Елочку", срубленную под самый корешок мужичком -недораскулаченным хозяином дровенек и лошадки. Набрав в мешок картошки(её мы выращивали на оставшемся от снесённого дедова дома, но ещё не застроенного наступающим жилмассивом огороде, поглощённой мегаполисом деревни Бугры ), я стал составлять в сумку банки с огурцами, варением , прихватил и кабачок с кочаном. В погребе было тепло , сыро и светло от карманного фонаря. К тому же в творило светила Луна. И спаниэль, поскуливая, торчал своей ушастой головой на её фоне, заглядывая в погреб. Вдруг откуда-то донеслась мелодия губной гармошки. Пёс взвизгнул - и завыл, как воют на Луну голодные волки.
 
Я толкнулся плечом в стену, из-за которой доносились звуки "Лили Марлен". Губная гармоника бодрилась и плакала одновременно. Стена подалась-и отворился люк отсека подводной лодки. Я ввалился в него прямо с придерживаемым правой рукой мешком на левом плече и сумкой -в правой.
-О! Санта! Наш милый санта-встретил меня веселый подводник с серебристой  , сжимающей когтями растопыренного краба, чайкой на чёрной пилотке.
  Отражаясь в боку стоящей на столике бутылки шампанского, я увидел себя: окладистая белая борода, отороченный пушисто-белоснежной каймой колпачок, со свалившейся набок, увенчанной  "заячим хвостиком" макушкой.
-Давай, давай свои подарки, Санта!-дружно орали уже подвыпившие подводники.
Сняв  с плеча мешок, я запустил в него руку.
 И вместо картофелины вынул оранжевый апельсин. Дальше пошли -груши, мандарины, яблоки,грейпфрукты, авакадо...
-Ещё, еще!Какой щедрый Санта! -орали моряки-подводники.
Сунув руку в мешок в очередной раз, я вынул  человеческий череп. Да и в руках весело поглощавших витамины подводников оказались куски мёрзлой человечины.
 Пока их полоскало и выворачивало, я кинулся к перископу. Прильнув к окулярам -вместо океанических валов я увидел заснеженную степь  бугрящуюся брустверами окопов. Никто никуда не бежал. И никто никого не атаковал. Догорал въехавший в воронку , поникший дулом на полшестого танк.
- Так вот он что нам принёс этот старикашка в своих мешках! -выхватил разъярённый подводник из сумы оторвавшийся от кочана капустный лист, но то был уже не лист, а плакат окопной агитации: заледеневший Фриц со свисающей с носа сосулькой сидел со спущенными штанами в позе "Ганс на стульчАке".Из его задницы тек потоком окопной болезни убористый текст: "Поёт в столярке циркулярка,фельдфебель пишет циркуляр,а на конверт почтовый - марка,на ней неистовый фигляр.Он вытянул над нами руку,
чтобы вести нас на Восток,а я вот отморозил сраку-и шарю нужный мне листок.
Я подотрусь, наверно, этим-вот он-на нём -его портрет,как той зимой и этим летом,
и друг мой им же подотрёт.Я не боюсь уже гестапо и черепов ваффен СС,-
Нам дальше до Берлина драпать через дремучий русский лес.И сгорбленнее Гуинплена-
тащить нам этот тяжкий крест,не рыцарский!-военнопленных-за Бабий Яр, Освенцим, Брест.Бетона и асфальта тонны-грустней мелодии альтА,анафемой на шлем тевтона
нам в наказанье-от винта!То вам не «лялечки» Люфтваффе,то вам не девочки -в кофейне. Торосы снежные, как вафли,- ни папиросочки трофейной.Нас здесь не закопают даже.Кто мы? Пришельцы? Монстры?Гости? Давай скрипач, валяй "Адажио"!*-
источат мыши наши кости.Глаза нам выклюют вороны,кишки нам выгрызет волчица,
Фельдфебель пишет похоронки-Или мне это только снится?И в перемёрзшую чернилку,
он  тычет острое перо,чтобы подбросить мяса волку и снова накормить ворон.
И список для мобилизации строгает, как гробы столЯр,пока на марке, друг Горацио,
ещё кривляется фигляр."

- Ах ты, сволочь белобородая! Такое притащить! Паникёр -агитатор!Разложенец боевого духа! Многоженец на снегурочках-дурочках! В торпеду его, камрады! Или чему не рады!
 
Ухватив меня под микитки-тут же утолкали в имитирующий торпеду гроб(пока тащили меня брыкающегося, мне почему-то показалось, что я - раскулаченный за два коня без хомутов мой дед -отпрыск столыпинских переселенцев, а подводники- чёрнотужурочные энкавэдэшники).Командовал бандит-капитан с пиратской нашлёпкой на глазу с чёрной банданой на голове и вороной на плече.Чуть не поотшибав  пальцы моих сопротивляющихся рук, мариманы захлопнули створки гроба-торпеды. Раз, два,три-и  металлическая барракуда уже пахала непроглядную черноту, пробив чернозёмную скорлупу она устремилась к Сияющей Селене. Под боком я чувствовал тепло моего скулящего пса. И это как -то успокаивало. Четыре, пять, шесть-и мы с Портосом шлепнулись на лунную поверхность.
 
 Делая первые шаги в стесняющем движения скафандре, я обнаружил рядом и облачённого в одеяния астронавта моего спаниэля.Он вилял обрубком купированного хвоста, для которого был предусмотрительно сшит аппендикс вроде большого пальца на рукавице. Но мешка, сумки с двух- и трёхлитровыми банками -след простыл. Одна из банок,как видно опустошенная на закусь подводниками, правда, была приспособлена под собачий шлемофон. Но мне во что бы-то ни стало надо было доставить домой, где уже мерцала гирляндами новогодняя елка, - картофель и  соленья с вареньями. Да и дочь Скрипачку тоже. Я взобрался на край кратера и увидел, что в него вставлена огромная линза-сквозь неё я узрел и хлопотунью Алису, нарезающую на кухне ингредиенты к салату оливье.  Приготовление праздничного ужина-в разгаре, а я потерял мешок с картошкой и банку с солёными огурцами!Запеленговал я благодаря чудо-линзе и дочь, всё ещё поющую в верхнем ярусе сводного детского хора. До меня донеслись волны песенки про то, как холодно зимой в лесу елочке и как мы взяли её домой , срубив разлюбезную под самый корешок, чтобы она принесла нам много -много радости.

Скатившись со склона кратера на пятой точке я треснулся лбом о фонарный столб. На нём телепался звёздно-полосатый. Шепард и Армстронг, собирали образцы лунного грунта. Обнаружив на обратной стороне кратера наш посадочный модуль и маячащих в иллюминаторах командного отсека тебя и Курта, астронавты принялись швырять в вашу сторону серыми булыжниками. Почему -то хулиганов оказалось не два, а куда больше. В мегафонах шлемофона сквозь голоса детского хора раздавался заливистый собачий лай. Слышались крики: «Нацистка! Вон с Луны!» Спаниэль пытался ухватить зубами за штанину скафандра одного из нападавших, но ему это не удавалось из-за нахлобученной на голову трёхлитровой банки. По причине невесомости булыжники зависали в вакууме - и не достигая цели, падали вниз, взметая столбики пыли. Учащённо дыша, я лез по лесенке лунного модуля к люку шлюзового отсека. Курт уже начинал предстартовый отчет и в шлемофоне звучало: один, два, три , четыре...
 
 Я несколько раз нажал на кнопку погасшего ручного фонарика -и снова очутился в погребе.
-Пап! Ты чо так долго! У меня уже давно кончились и специальность, и сольфеджио, и хор ! Я думала ты сквозь землю провалился! - продолжала петь теперь уже на мелодию "Ночь тиха , Ночь светла!" -моя Скрипачка Юленька, стоя  на утоптанном снегу возле  творила. Ей подвывал спаниэль.
-Как видишь не провалился,- , поторапливаясь, привязывал я к салазкам мешок с картофелем.

С тех пор в окрестностях музыкалки творилась всякая чертовщина. Вечером, когда я отправлялся с шведскими палками уже без моей маленькой Скрипачки, меж дерев блуждали призрачные огоньки, шелестели шорохом лыж о снег-голоса.Здесь на краю леса располагалась база проката зимнего спортивного инвентаря.
 Не обращая внимания на проносящихся мимо лыжников, то из корявого клёна, то из дуплистой, сотрясаемой дятлом берёзы, выходила старуха вековуха и скрипела про то, как в 1948 году, когда ,грузя в эшелоны оставшихся в живых военнопленных -отправляли их домой, целый взвод отказался возвращаться в " унзере Фатерлянд" и, распределившись по дворам вдовых бугринских баб, недозамёрзшие под Сталинградом и недогоревшие в танках на Курской дуге "фрицы" , принося себе много-много радости, копали грядки в огородах, выращивали картошку, строили теплицы, чтобы получить урожай огурцов и помидоров, маршировали с удочками на рыбалку и держали оборону за базарными прилавками, выкладывая на их брустверы -пучки редиса, лука-батуна, укропа и хрена.
 
  А случалось -во время моих променадов с подаренными мне Алисой на пятидесятилетие "шведскими палками" ко мне пристраивался дедок -с лыжными. Это не были пижонские импортные палки с пробковыми ручками выдвигающимися, телскопическими наконечниками и специальными резиновыми насадками для лета, а остриями -для зимы. Это были до боли знакомы по школьным урокам физкультуры-бамбуковые - с алюминиевыми кольцами на сыромятных ремешках , которые болтались-летом, шаркая по земле, речному песку или лужаечной травке. Однажды присоседившись ко мне, дедок с привычкой к строевому шагу уже не отставал , хотя был старше меня лет на 25-30 и по крайней мере годился мне в отцы.

Я сразу признал этого дедка: я покупал у него на базарчике нашего микрорайона пупырчатые огурцы и краснощёкие помидоры. А позже и картошку с капустой, и кабачки,и зелень- по причине образовавшегося на моём , доставшемся по наследству огороде , сначала котлована, затем фундамента, а далее- этаж за этажом - и штурмующих небеса коробчонок новых квартир. К тому времени пришлось и погреб бросить(вскоре погреба со всеми остатками былых легенд заровнял бульдозер -и, флюсом маящегося зубной болью военнопленного  разрастающийся в одну сторону "Сад КИО "Релакс в Буграх"  ощетинился на этом месте противотанковыми ежами аттракционов).
 
Огибая прислушивающуюся к сигналам из Дальнего космоса тарелку заброшенной радиолокационной станции, я переходил по пешеходному мостику , перила которого были увешаны памятными "валентинками" замочков, на другую сторону автомобильного потока -и углублялся в кое -где перемежаемую сосёнками и ёлками берёзовую чащу. Шурша кроссовками по червоному золоту опавшей листвы, которая обваливалась с берёз, словно вагоны с мешками, объвшимися монетами имперского золотого запаса застряли здесь, и по неведению адмирала Колчака сыпались и сыпались под ноги-бери -клади в банк-пускай в оборот. Правда, никто не замечал, что это и есть легендарное "золото Колчака". Спадала летняя тропическая жара, когда в поисках прохлады приходилось выбирать маршрут, раздражая рыбаков и оставляя на песке рубчатые следы кроссовок и ковырки от "переобутых" шведских палок. В это время года особенно глубоко и легко дышалось.
 
 Слыша пыхтение и шуршание подошв сзади , я узнавал тренированного ещё на марш-бросках  гитлерюгенда неуничтожимого пехотинца вермахта.По репортёрской привычке с ходу знакомиться с кем угодно я давно знал его, видимо, не раз и не два проверенную "легенду" военнопленного. "Шульц Гроскопф, ефрейтор ...пехотного полка",-назвался он, как бы рапортуя.Обычно нагнав меня или остановившись, и сделав "кругом марш",если я попадал ему навстречу,он приноравливался к моему шагу,и начинал что-то бубнить про окопные ужасы под Сталинградом, ад на Курской дуге, недоедания, недосыпания и смертях друзей в лагере №199. В ответ я пытался его умиротворить идиллическими сценами службы в ГСВГ. На этот раз он заговорил совсем о другом.
- Маня моя, ласточка, умерла,-говорил он с акцентом, набирая в паузах полные лёгкие запахов прелой листвы.-А мы с ней всё прошли...И как я её, голубушку, любил! Тут мы с ней кормушки для птиц , белок и бурундучков развешивали.Она их кормила, не жалея оторванных от своей пенсии денег. Теперь я в нашей избушке -один и говорят, снесут домик -и придётся мне переселиться в благоустроенную. А я не хочу -в Фателянде - тоже благоустроенные. Те же казармы. А мне в земле  ковыряться надо. Смотреть , как стебелёк в горшке прорастает на подоконнике, когда ещё снег и лютый мроз, а потом зацветает жёлтенькой звездочкой,и вот-  появляется первый шибздик-огурчик, за ним -второй...Пожила бы ещё. Да в литейке порами олова , мышьяка сколько дышала, родная! Местные вон с наших отвалов таскали домой мышьяковистые отходы, дык против мышей -ни капканов , ни котов не надо было. И вот в конце концов ушла на тот свет  и моя мышка. А сколько она нашим ребятам еды перетаскала, одёжи!Ангел! - он хлюпал раскрасневшимся клювастым носом и внезапно переходил на стихи:

Мы на Бугринском Брокене жжём чучело соломенное.
Ну и какого проку в нём?-спроси меня на ломаном.

На русском, брат, германец,славянский то обряд.
Но вот у бабы Мани который день подряд
горит в лампадке  свечка тонюсенокой такой
соломинкой-сердечком огонь -неупокой..

А в бытность комсомолочкой лилось рекою олово.
Теперь вот Богу молится склонив седую голову.
Солдатики, солдатики-к кипящему котлу,
как будто бы вода кипит и ветер гнёт  ветлу.

Не балерины - в пачках, а сменами бессонными
под  жалобы скрипачки сороковой  симфонии.
Солдатик оловянный из окруженья вынесенный,
плыл в лодке деревянной,как в старой сказке  Андерсона.

Все эти звуки заканчивались птичьим чивикианием -и я обнаруживал, что стихотворение наговорил мне словно одетый в шинель мышиного цвета снующий по подёрнутому изумрудом мха стволу берёзы цепкий поползень.

В другой раз, шагая со мной в ногу и размашисто отшвыривая накалывающиеся на наконечники бамбуковых палок пятитысячные банкноты осиновой листвы, он в который раз развивал свои сожаления о том, что в 1944 фигляра с усами -бабочкой пошлого конферанса и мерзким зачёсом на бок не поразили осколки мины, заложенной... И эта крыса снова вылезла из норы свого бункера. А как он убивался по поводу лживо-героической "казни Лиса пустыни!" Он говорил, говорил, запыхавшись, и снова переходил на стихи:

 Все ноты в коме кроме ля ,пиано все - одна лишь форте
 Германия хоронит Роммеля, сам Гитлер в траурном эскорте.
 Какая выправка фельдфебеля!Щека справляясь с нервным тиком
 одутловатее портфеля, в котором уже бомба тикает.

 фельдмаршал мёртв. Конечно жаль его, но на войне, как на войне,
 ещё вчера омлеты жарили на раскалившейся броне,
 ну а сегодня сдали Триполи, в песках увязнувшие танки
 и дула их, как член от триппера,поникли...Жалкие останки.

 Вдова рыдает, сын безмолвствует,чернеют траурные ленты
 молчат политики безмозглые ,ликуют тайные агенты.
 Но к пирамидам рвутся "Тигры", стратегов отвергая скепсис.
 Оркестр да по экрану титры, да след от траков на песке.

И опять он истаивал в дымке осеннего предвечерья. Всё ещё не отключив в своём смартфоне  опцию  "запись" я искал его глазами. Но в глазах рябило от пятен и черточек на бересте. Либо ветеран -пехотинец ушёл вперёд, либо окопался, замаскировался и стал невидим. Словно в подтверждение тому, по поваленному, обросшему копытами трутовиков стволу, цокая, пробежал бурундук с тремя полосками на спинке, будто подтверждение тому, что и на том свете бывают повышения по службе- и из ефрейторов  одной армии можно перекочевать в старшие сержанты-другой.
 В висках ещё продолжали пульсировать чеканные строки. Строфы маршировали , не сбивающим ритма шагом. От такого шага,если не смешать его, рушатся мосты. Впрочем, как от играющей на Скрипке Девочки. Таковы парадоксы резонанса!

ЧАСТЬ II ФЛЕЙТИСТ И ПИЛИГРИМЫ

Глава 5. Пресс-конфернция

Перед этой фестивальной  поездкой в Зеебург , ты мне рассказала по телефону о  том, что реставраторы часов на башне магистратуры вмонтировали в недостающие , зиявшие пустотой места фигурки Флейтиста и Пилигрима. "Представляешь !На них наткнулись в пещере спелеологи!" Ты даже переслала мне по вацапу фотки этих фигурок в руках тех самых спелеологов. На другом снимке "целующий" тростинку с отверстиями Флейтист и Пилигрим в подпоясанной верёвкой хламиде и с посохом  видны были  уже вмонтированными  в часы. Ты снимала сюжет о сенсационной находке для Дрезденского телевидения, в которой досталось на орехи и муниципалитету Зеебурга, и Министерству сохранения архитектурного наследия в Берлине.

 Я опять стоял на площади муиципалитета Зеебурга  в пёстрой толпе туристов и разглядывал спелеологические находки. И когда сталагмит минутной стрелки сошёлся со сталактитом часовой на цифре XII , фигурки задвигались. Поочерёдно перед глазами проплыли Рыцарь, Монах, Ведьма, Палач, Король, Рыбак - и все остальные , перед появлением Костлявой с Косой по циферблату прошагал наигрывающий на флейте Флейтист.
- Видишь! - навела ты  камеру смартфона на Флейтиста. - Вот эта флейта у него в руках. Её первоначально не было. Куда- то исчезла. Но реставраторы  вложили ему в руки новую свирельку! Вообще-то этих статуэток  должно быть двенадцать! Как рассказали мне в  реставрационной мастерской -ещё недостаёт  Девы Марии с Младенцем, Волхва с дарами и Вола с Ослом и Христа.
  Часы заиграли. Они уже не звенели бубенчиками на раздвоенном колпаке Шута, не звякали струнами лютни молоденького майстерзингера. Они пели мелодией свирели.
Это я, достав  из за пазухи  флейту,- стал наигрывать  "Лили Марлен!" Как и договаривались, кроме гитары и губной гармошки я взял в эту поездку и свою флейту-пиккало.
 
 Туристы тут же стали наводить на меня смартфоны. Знающие толк в раскадровках блогеры , руководствуясь канонами народной режиссуры, переводили глазки смартфонов с Флейтиста и Пилигрима на циферблате - на меня, потом на гурьбу зевак. Получалось - Флейтист -ожил. Пилигрим-растиражировался в сотне экземпляров. А то и больше.И тут же разлетался по интернет-сетям. Площадь перед магистратурой была полна-полнёшенька -разноцветьем курток, вязаных шапочек и по-хипстерски накрученных на шеи шарфов. Не смотря на середину декабря было тепло и солнечно- с черепичных крыш свисали сосульки. Капель долбила о брусчатку и многие были вообще с непокрытыми головами. Блондинистое золото перемежалось с антрацитовой смолью брюнетов, рыжим пятном выделялась ведьмина причёска шатенки. Афроамериканка маячила на пестром фоне монохромной короной курчавых чёрных волос. Парень с пластмассовой палкой селфи вёл на английском  репортаж о новых фигурках в часах. Был ли это американец, англичанин или наш -российский эмигрант- невозможно было догадаться так вот, сходу-слёту.  Делая по сюжету пояснения он-то и совместил Флейтиста со мной, а Пилигрима с пестрой толпой селфистов и смартфонщиков.  Потом я несколько раз просматривал этот сюжет по Ютубу, ставил лайк, нажимая на "палец вверх",- и поражался режиссёрской смекалке  этого Кустурицы из народа. Курт тоже снимал, возложив на плечо свой Сизифов груз -пластикового одноглазого Циклопа, вышаривающего друзей Одиссея и самого Хитроумного Мужа среди блеющих овец.
Продолжая играть на флейте - я, как и договаривались, двинулся вниз по улице в сторону набережной к памятнику Девушке у Фонарного Столба. И шумным табором номады нового времени тронулись за мной. Выдав у столба изрядную порцию своего стритового репертуара, включая , конечно, "Бессамо мучу", "Лав стори" и "Песенку американских бомбардировщиков" - я, следуя сценарию, вынул из -за пазухи кривую фетровую шляпу с тирольским пёрышком под опоясывающей тулью ленточкой и пошёл с ней по кругу. Курт ловил кадр. Для того, чтобы  всё-таки не испортить сюжет, мы подговорили твоего сына Людвига и моего внука Коленьку бросить в шляпу по несколько пфеннигов. Но тут началось невообразимое! Немец, швед, англичанин, поляк, русский стали вытаскивать из карманов кошельки и вытряхивать в шляпу наличные. Сверху бросил купюру с иероглифами  улыбчивый китаец.
 Ты подняла шляпу и провозгласила:
-А теперь друзья, я приглашаю вас в кафе! Отметим победу! Тут вот , недалеко! Там такая вяленая рыба! Такие варёные в солёной воде раки! Ну и пиво! Баварское!
 Конечно, кучу денег накидали не столько за моё пиликание на дудочке, сколько впечатлённые просмотром нашего с тобой фильма о военнопленных " Во глубине. Сибирский труд немецких военнопленных". Впрочем, по всем фестивалям мы возили свою фильмотеку, вначале кассетами, потом на электронных носителях. Флешку-в карман-вот тебе и полное собрание кинолент.
 
Уставив сдвинутые столики батареей бутылок с баварским, гомонил фестивальный табор. Наперебой поздравляли тебя, меня, Курта и моего новоздесенского оператора Клима.
 - Клим! А как тебе удалось для третьей части под названием -"Рядовые Генерала Мороза" отыскать ветерана, рассказавшего, как он оживил практически заледеневшего немца? Это постановочный фрагмент или реальный ветеран? Теперь ведь как!-на любого деда медалюх навешают, вот тебе и участник битвы под Сталинградом-и на трибуну его, рядом с Мавзолеем  на Девятое мая.
- Нет это не актёр театра "Старый дым". Это мой дед! И он рассказал реальную историю. Потом он этого несчастного пехотинца-окопника встретил на Оловокомбинате среди военнопленных, укладывавших асфальт у проходной...
-Фотки - подлинные?
- Из архивов !
- А все эти - дома из шлакоблоков, решетки витые балконные? Музыкалка, РЛС!
- Всё подлинное! Многое до сих пор сохранилось. ЖЭУ капремонт сделало. А в РЛС парк устроил салон компьютерных игр.
-У вас всё же получился какой-то "Пикник на обочине". Слишком много фантастики. Все эти летающие тарелки и переселения душ в птиц!
-Но мы так это всё увидели!
Вопросы сыпались, как из рога изобилия. По сути получилась незапланированная, разлетевшаяся потом по интернет-сетям пресс-конференция о Рядовых Генерала Мороза, с той и другой стороны воевавших,погибавших, попадавших в плен.
 Появлявшиеся в кадрах хроники укутанные в тряпьё, обутые в немыслимые лапти солдатики вермахта и   наши бравые солдатушки-ребятушки - в тулупах , треухах, пимах. Особенно зацепил всех эпизод, в котором советские солдаты отдирали друг от друга смёрзшиеся трупы и укладывали их на сани.
 Один фестивальщик, кажется, американец ,прямо во время просмотра даже пропел дурашливо на ломанном русском:
  -Везет лошадка дровеньки,
   а в дровнях старичок,
   срубил он нашу елочку
   под самый корешок!

Но никто не засмеялся. В зле стояла гробовая тишина. После просмотра председатель фестивального комитета с лицом сдавшегося в плен генерала Паулюса предложил встать и почтить павших минутой молчания.

-А не могли бы вы пояснить? - задал тебе вопрос молоденький пухлощёкий блогер. - В ваш фильм "Флейтист и часовой" - о русской оккупации, вы вмонтировали фрагменты из "Тангейзера" Вагнера. Зачем? Вам не кажется лишней эта побочная линия. Всё -таки советские войска , ГДР, это же всё было ...
- Я бы хотела поправить… Советская армия освободила нас от нацистской чумы. Слово «оккупация» здесь не совсем уместно. И потом, этот фильм не о политике с её неразберихой, а про любовь. Отсюда и линия с Тангейзером и Венерой...
- Эрик, ну что ты всё про советскую оккупацию! Давай поговорим про операторскую работу! -вклинилась бодрым голосом девушка с намотанным на шею шарфом, перекрыв гомон голосом отправленной Мачехой за подснежниками в зимний лес Падчерицы из "Двенадцати месяцев".-Клим , это была ваша идея совместить рассыпающиеся шестерёнки часового механизма с летящими по ветру снежинками или Курта?
 -Моя!- улыбался мой оператор, оторвавшись от бутылочного горлышка.
-Гениально!
-Как и совмещение арфы Тангейзера с новым вантовым мостом в Новоздесенске!-добавил обнаружившейся среди шумной компании юноша Тангейзер.- Вы неплохо совместили этот новый мост с похожим старым – в Белграде…
- О! Это поработали компьютерные графики нашей студии!-уточнила ты.
- А правда, что за ваш фильм "Реинкарнация"  вас обвинили в пропаганде нацистской символики -и сняли фильм с конкурса?
-Правда! Но потом выяснилось, что кинокритику хорошо заплатили. И в СМИ не совсем верно истолковали суть протеста зеебуржцев. Посмотрев фильм, они требовали превратить гостиницу "Рапунцель", где останавливалась Алиса Гессен- Дормштадская с сыном - в дом музей. Но у муниципалитета не оказалось денег ни для того, чтобы выкупить недвижимость у собственника, ни на реставрацию, создание экспозиции и оплаты штата музейных работников...Хотя во время фестивальных прокатов фильма в России-в Москве, Екатеринбурге, Тамске, Новоздесенске - фильм был много раз отмечен различными наградами. Мне уже некуда ставить все эти статуэтки. Все полочки в квартире заняты.
- А гуся Мартина-кто придумал?
- А все эти штучки с попавшими в желудок рыб и сорочьи  гнёзда нацистскими пуговицами и эмблемами?
- А воспоминания военнопленных , их стихи, монологи старожилов Бугров подлинные? Или всё это мистификация, театрализованная постановка, флешмоб с фотошопом?

- Ну а не кажется ли вам?- забросив ногу на ногу тянул из бутылочки её янтарное содержимое Кай из "Снежной Королевы",- Что все эти вставные сюжеты про Сибирь, браконьеров, появляющиеся наложением Ермак, казачки- всё это перегруз?..
 
 Шляпа и бутылки были пусты...Сдачей с пиршества стол был усыпан пфенежками рыбьей чешуи. Светофорили останки вышелушенных раков, топорща  любопытные усы, пытаясь ухватить суть высосанной клешнёй! С бутылочной этикетки лыбился баварец- бэрман с кружкой пенного в богатырском кулаке.
- Спасибо , друзья! Закругляемся! - потянул я тебя за руку и кивнул твоему сыну и моему внуку, доедавших за барной стойкой уже по второй пачке печенья с "колой..."
И пилигримы  двинулись на выход.

 Разноцветным конфетти из елочных хлопушек -они, дурачась, рассыпались по снегу. Бенгальскими брызгами петард вознеслись к ночному небу Зеебурга радость и ликование. Мы лауреаты!
 
Я снова сидел за "ноутом". Зависнув в видеоредакторе, я монтировал, монтировал, монтировал. Мне, в самом деле, хотелось объять необъятное, соединить, казалось бы, несоединимое. На дисплее опять появились кадры с окнами нашей казармы, фонарный столб. Во всю эту мозаику мне надо было вмонтировать и записанный тобой на смартфон рассказ Художника Альбрехта, который стал завершающим аккордом экспромт-пресс-конференции.
 

ГОЛОВА ОЛОФЕРНА

…Ты, Мари, произносила моё имя- Альбрехт с лёгким грассированием. И мне это особенно нравилось. Я набрасывал карандашом в блокноте два профиля. Твой , Мари. И Лили. Открывая этот мой блокнот можно было возвращаться и на набережную Зеебурга, где мы гуляли втроём, и в кафе, где мы сидели за столиком, и в цирк шапито, куда приезжали дрессировщики тигров и львов. Прыгающий через огненное кольцо лев напоминал мне Бетховена на обложке нот, по которым играла Лили "Лунную" и "К Элизе". А вращающийся круг циркулярки -арену передвижного цирка.
Мне, Альбрехту Ланге, так не хотелось расставаться ни с тобой, ни с моей женой Лили. Служба моя в родном Зеебурге протекала великолепно. Во время увольнений я мог бывать дома - и не только слушать игру на фортепиано Лили, но и играть с малышкой и даже немного заниматься живописью. На моей мансарде всё оставалось по-прежнему. Мольберт с холстом на нём , кисти, краски. Начатая аллегорическая картина, где я взялся изобразить ветхозаветный сюжет о Юдифи и Олоферне! Этот сюжет я так и не закончил. Не закончил -на холсте. Но, с холста он перетёк в мою жизнь-вт чего я не предвидел! Ты же знаешь -я пацифист. И война мне отвратительна. И этим полотном я хотел выразить весь ужас войны. Но война оказалась более изощрённым живописцем...
Для Юдифи я попросил позировать тебя,Мари, для служанки Юдифи -Лили. И вы охотно согласились. Меч в руках Юдифи? Его я скопировал с музейного экспоната времён Крестовых походов. Ну а отсечённая голова Олоферна -мой автопортрет. Ни тебе, ни Лили не понравилась моя затея с головой, но такова была моя мрачная ирония. Домокловым мечом надо мной нависло мобилизационное предписание, мне уже была выдана военная форма, я проходил подготовку , жил в казарме, ходил в караулы и появлялся, здесь , в своей мансарде, лишь на побывках. Меня ждал Восточный фронт.

Голова Олоферна! Она проступила своими очертаниями в калмыцкой степи под Сталинградом. Она ухмылялась губами вымороженных окопов. Из её искривлённого предсмертной судорогой рта торчали зубы трупов. Иных мы выставляли наружу, чтобы проверить на них наличие снайперов. Потом мишени этого сюрреалистического тира мы возвращали в окоп и по дырам во лбу, глазницах, шее высчитывали, сколько раз миновала нас Костлявая с Косою. Радости не было. Но эта бесхитростная бухгалтерия позволяла коротать время. Случалось, я высовывал ствол своей винтовки из-за бруствера и палил в белый свет, как в копеечку. Спугнутые вороны на какое-то мгновение оставляли своё зловещее пиршество и, размахивая грязными тряпками крыльев, недовольно каркали. Но сделав два-три круга падальщики вновь возвращались к своему занятию. Они не прерывали его даже тогда, когда я почувствовал, что кто-то тащит меня за ноги. Послышалась русская речь.
- А этот , похоже, ещё живой!
- Винтовку -то обнял, как будто зазнобу!
-Примёрз! Молоденький. Совсем пацан! Ещё дышит.
-Ну што - в общие сани его?
- Да нет! Давай в землянку…Человек ведь! Пусть отогреется. А там видно будет…

Очнулся я оттого, что почувствовал, как струится по пищеводу тепло. Пахнуло спиртным.
-Ну вот! Кажись очухался! Глаза открыл!- послышался уже знакомый мне голос.
Тёплая каша из солдатского котелка, горячий чай, водка вернули меня к жизни…

Много лет спустя, в предрождественские дни я вышел на пленэр, чтобы запечатлеть на холсте великолепие красок нашего Зеебурга, который зимой на месяц превращается в Мекку лыжников. Давно позади были и моё голодное-холодное путешествие за Урал, и годы плена в лагере №199. Но плен меня не оставлял. Истекающей кровью головой Олоферна вставало по утрам солнце из-за Оби. И сквозь рябой березник мы шли пилить брусчатку на берег, в том месте, где наружу выходит скала. Затем мы грузили эти гранитные «обелиски» на телеги и везли в гору. Потом укладывали брусчатку в дорожное полотно. И так день за днём…И вот , нарядившись а ля Санта, я с этюдником - на склоне Зеебурга. И слышу русскую речь. Мужчина в возрасте и молодая женщина. С ними парень. Подходят. В руках лыжи. Я только что рисовал их с натуры.
- Вы хорошо передали движение. Лыжники просто летят! И я похожа! По крайней мере цвет куртки, растрёпанные встречным потоком рыжие волосы точно схвачены.- похвалила мой экспромт женщина. -А приходите сегодня вечером на фестивальный просмотр! Мы – съемочная группа -и показываем фильм о военнопленных солдатах вермахта в Сибири…Но это фильм и о войне вообще. И не только о ней…

Моя недоконченная картина, оставленная на мольберте в мансарде, которая рухнула при взрыве авиабомбы, попавшей в дом, где мы жили с Лили и малышкой так недолго! Аллегория ожила на экране. Фрагментами. Обрывками. Клочками. Словно это был растерзанный взрывом холст. Вначале я увидел тебя, Мари. Это был фрагмент кинохроники из Дахау. Ты стояла в общем строю женщин в полосатых робах. Хроникёр приблизил камеру. Крупный план выхватил твои печальные бездонные глаза. Затем пошли кадры трупов в штабелях. Зевнула топкой печь крематория. Дымок над трубой сероватым шлейфом.
Слёзы текли из моих глаз. В горле першило и перехватывало, словно Юдифь крамсала мою шею своей не приспособленной к работе мясника рукой. Одобрительно взирала на мои предсмертные гримасы служанка.
…Кадры съёмок до боли знакомых мне «Бугров», построенных нами домов, фотографии внутренностей землянок и бараков лагеря №199, мы, пленные, на строительстве дорог Новоздесенска, тарный цех комбината №179,-все это плыло перед моими глазами, мелькало и рябило, превращаясь в сплошную серую ленту – что -то вроде мелькания вагонов набирающего скорость поезда.
До гостиницы «Рапунцель» я доковылял тогда, когда из кафе на первом этаже уже вываливала шумная масса фестивальной публики- репортёры, блогеры, туристы, курортники, которые воюя со скукой, нашли себе развлечение в просмотре фестивальных кинолент.

В последовавшем знакомстве с авторами фильма Лили Голденхаар, Григорием Ляпуновым и Куртом Шварцманом меня особенно заинтересовала история с прилетевшим в голову моего нового друга из Сибири куском льда.
- Это было на прошлом фестивале. Вот -шрам возле виска!- отвёл в сторону волосы Григорий. Мы сидели в том же кафе на первом этаже, где только что галдел шумный табор пресс-конференции.
Когда же я, стянув с головы дурацкий маскарадный колпак Санты, показал точно такой же шрам возле виска, отведя в сторону свои, обрамляющие лысину седые космы, мои новые знакомые были озадачены.
- Григорий, вы случайно не находили в руинах барака в Буграх тетрадь с руническими письменами? – спросил я.
-Находил.
- И читали их?
-Да. Хотя буквы и символы были непонятными. Но, пытаясь в них разобраться, я услышал голос. Голос диктовал какие-то стихи…
- Оказавшийся в плену и ставший военнопленным лагеря №199 капеллан всячески отговаривал от этих занятий Шульца Гроскопфа Но тот говорил: «Лучше Сатане в брюхо, чем подыхать от голода и холода- и продолжал писать в тетрадь эти закорючки», которым обучился во время ритуалов «Аненербе». И ему помогло. Он выжил. Его подкармливала сердобольная вдова. И когда пришло время возвращаться в Фатерлянд, он остался и, кажется, женился на ней. А капеллан умер от тифа и мы похоронили его, вырыв могилу под берёзами и положили ему на грудь распятие, которым он осенял нас, читая молитвы.
-Это распятье во время прогулки по лесу вырыл мой спаниэль!- сообщил мне Григорий. И эта новость отчего-то меня не порадовала.
Не стал я особенно вдаваться в подробности и по поводу того, откуда могли взяться на голове похожие шрамы у людей, живущих в разных концах света. Тем более, что я был для моих новых знакомых -кинематографистов-документалистов чем-то вроде пришельца из прошлого, полупризраком. Они, конечно, выслушали мою историю со свадебным путешествием в Кобург. Более склонная к мистицизму, нежели её коллеги-кинодокументалисты, Лили Голденхаар даже как бы насторожилась, слушая про гостиничное окно в Кобурге, прилетевшем булыжнике, разбитой вазе, розах, прожжённой в ковре дыре. Она даже порассуждала о странностях «дежа вю», симметричных ситуаций и теории вероятностей. И только…
- Вы знаете, Альбрехт! После моего дебютного провала фильма «Реинкарнация», я несколько поостыла к этой теме! Искать в любых совпадениях мистический смысл-глупо…Наука шагнула так далеко! И полагаться на суеверия как-то не современно…Говорят, что по теории вероятностей где-то обязательно должна существовать планета с точно такими же людьми, как мы. Не исключено, что на той планете сейчас кто-то сидит в таком же кафе, пьёт пиво и разговаривает на те же темы…Но мистика тут не при чём. Это лишь парадоксы математической статистики!
-Ну а то, что вас, как и мою погибшую во время бомбёжки вместе с дочерью жену зовут Лили-вас не смущает? Может быть это наша встреча в другой жизни? Ведь вы же пытались выяснить возможность подобного в своём предыдущем фильме «Реинкарнация»?
- То был лишь сюжет. Сценарный ход!
Уже заскучавшие Курт и Григорий поднялись наверх в свои гостиничные комнаты.
Мы выпили слишком много пива для того, чтобы вникать в суть столь сложных метафизических материй.

Но мистерия Юдифи и Олоферна продолжалась. Хотя на этот раз продолжение было весьма комичным. Заказав по последней кружке пива, угощавшая кинематографистка попотчевала меня и жарким из запечённой в фольге форели.
Развернув фольгу, Лили, точным движением ножа оттяпала рыбе голову. Но это была только голова обитательницы вод озера Шварцзее, а не башка ассирийского полководца.
Возвращаясь в свою мансарду уже по темноте, я шёл вдоль шеренги неоновых фонарей – плод последнего деяния муниципалитета, не поскупившегося потратить бюджетные средства на освещение улиц. Разрушенный в 1945 году дом с мансардой был давно восстановлен. И я мог работать в своей мастерской. Поднявшись в мансарду, я вытащил из дальнего угла холст, на котором я изобразил преследовавшее меня все эти годы видение. На этом холсте я изобразил себя в гробу под землёй. Ещё совсем не истлевшего, узнаваемого. Могила была изображена в разрезе. Внизу лежал я с вытянутыми по швам руками. Мой гроб представлял из себя креакапсулу. Сверху двигался трактор с плугом. Сбоку были видны прилавки плодоовощного рынка.

***

Новый день принёс новые сюрпризы. В гостиницу продолжали приходить люди. Нас засыпали поздравительными телеграммами. От желающих угостить нас пивом не было отбоя. Отдуваться приходилось мне и нашим операторам. Невольные собутыльники на все лады обсуждали наше кино про Сибирь, Сталинград, военнопленных, бомбёжки городов. Давали советы, подбрасывая сюжеты на будущее. Словом, мы, как говорится, купались в лучах славы, направо и налево раздавая автографы, обмениваясь адресами и телефонными номерами.
Когда за наш столик, где мы с Куртом и Климом допивали не помню уж какую по счёту бутылку пива, подсел крепкого телосложения мужчина в камуфляжной форме, я подумал было, что это очередной санаторно-курортный бездельник, которому хочется поболтать о том о сём с сибиряками. Но оказалось дело было совсем не в любопытстве иностранца к «аборигенам» краёв, знаменитых легендами ГУЛАГа, трескучими морозами и таёжной экзотикой. Он заговорил на английском.
- Мне понравился ваш фильм! Прекрасно подобранный материал!- начал «камуфляж» с дежурных похвал. -Много документальных кадров! Всё смонтировано с большим мастерством. И сбитый над Белградом F-117 вписался в сюжет как нельзя лучше. И радары. И наведение ракет. И падение самолёта. И катапультировавшийся лётчик…Так вот знайте-тот лётчик -это я!
- Вы Гейл Ялко?*- вскинулся Курт, идеей фикс которого было снять фильм об американских бомбардировщиках.- А вы не возражаете, если я включу видеокамеру…
-Не возражаю. Тем более, что мне уже поставлены все мыслимые и немыслимые психиатрические диагнозы. И я полностью отстранён от полётов, хотя ещё недавно числился в первоочередниках готовящегося полёта на Марс. Так вот прежде всего хочу сообщить, что мой F-117A «Найтхок» стал из невидимого видимым -и его засекла радарная установка советского производства не из за того, что я ослабил режим невидимости, открыв бомбовой люк, как писали, пишут и говорят до сих пор. Виной тому что меня сбила незамысловатая ракета зенитно-ракетного комплекса производства семидесятых годов было совсем другое. Ещё когда мы только начали осыпать Белград своими «ляльками», стало твориться что-то неладное. При включении режима невидимости я и другие пилоты, которые до сих помалкивают, вдруг не только исчезали с радаров, а на какое - то мгновение переставали видеть кабину самолёта, приборную панель и собственные руки со штурвалом. Ты как бы становился совершенно прозрачным и видел только облака. А при их отсутствии –имели возможность созерцать лишь панораму происходящего на земле. Потом всё возвращалось. Но при этом ты мог оказаться в кабине совсем другого самолёта и в другом времени.

Все бредни по поводу НЛО в штате Невада – в сравнении с тем, что приходилось испытать во время этих боевых вылетов нам-детские забавы! С полным боекомплектом я отрывался от взлётно - посадочной полосы- взмывал ввысь -и стоило мне переключить тумблер режима «стелс» -как я оказывался неизвестно где и не понятно в каком времени.

...Пытаюсь осмотреться - в кабине кроме меня ещё один пилот. Все приборы подписаны готическим шрифтом. По рации звучит немецкая речь. А внизу -руины, руины, руины…И вдруг вижу – подо мной фонтан «Танцующие дети». Знаменитый , всем известный артефакт Второй мировой…Так это ж Сталинград! И выходит, -я лечу бомбить наших союзников! Хочу крикнуть «Стойте-это ошибка!», но второй пилот открывает бомболюк…Я хватаю его за руку-у меня в руке – кисть скелета, а из шлемофона на меня скалится череп…В следующее мгновение я обнаруживаю, что из бомболюка моего F-117 (я опять в нём!) сыплются «ляльки», которыми напичкали брюхо моей невидимки ребята из команды аэродромной обслуги.

Но за мгновение до этого я вижу, как кругляк фонтана излучает непрерывный каскад «летающих тарелок» с балкенкройцами* на боках. Секретное оружие Третьего рейха окружает меня со всех сторон стаей летучих призраков.Я словно бы внутри какого-то зыбкого кокона. Да и я ли это!? Что бы это могло быть!? Ведь доподлинно известно- нацисты не применяли под Сталинградом никаких НЛО.

В другой раз при включении режима «стелс» -я мгновенно переместился в 1944 год и разгрузил люки совсем другого бомбардировщика вот на этот самый город. Приехав сюда лечиться, я опознал и площадь, и кирху, и дом с мезонином. Мы бомбили с небольшой высоты, наверняка. И как сейчас помню-я даже разглядел часы на башне муниципалитета…Таким же образом мне довелось бомбить в 1942-ом Кёльн, а в 1945 Дрезден. И опять-таки невозможно сказать-я ли это делал или не я?

И всё же самое непонятное произошло позже. Все эти перескоки во времени , которые , как я думаю, происходили не без участия нацистских НЛО, кончились тем, что я предпочёл не включать лучевого отражателя, полагаясь лишь на отражение лучей радиолокатора противника от рассеивающей гранёной поверхности. Надо сказать, что наши бомбовозы F-117 своей формой сильно напоминали секретные «летающие тарелки» нацистов. Поговаривали, что они лишь перелицованные проекты вывезенных из Германии разработок «оружия возмездия». Советам достались чертежи «Фау-2» , почему они так и рванули в космос! А нам перепали вот эти летающие перевёрнутые ночные горшки да ядерные секреты. Но когда меж пилотами возникали пересуды по поводу НЛО, скептики отмахивались: меньше вискарь дуть надо, марихуанку покуривать, а тем более рокнролить с ЛСД или коксом -тогда не будут мерещиться «картинки прошлого» и мучать комплекс Оппенгеймера. Своих же, мол, за «тарелки» спохмела и во время ломок принимаем!

…И вот на меня летит известная мне по инструктажам ветерана Вьетнама Билла Вайса ракета «Нева». Родная сестра тех, что сбивали во Вьетконге наших «Фантомов». Острорылая и юркая. Делаю вираж. И она пролетает мимо. Зато вторая клюёт моё летающее корыто в брюхо с другого боку. Но истинный ковбой всегда может вообразить себя кольтом, выхватываемым их кобуры, а истинный бойскаут никогда не сдаётся! Катапультируюсь!
Катапульта вознесла меня над «полями да над чистыми». До Белграда, который был к тому времени превращён во второй Сталинград, Дрезден, Кёльн я не дотянул…Парашют несёт на какую-то деревеньку. Черепичные крыши. Деревья, едва опушённые зеленью, перемежающейся пеной цветения абрикосов, этих сАукур Сербии. Конец марта! Внизу проплывают Диснеевской красоты картинки. Высыпавшие на звук взрыва упавшего самолёта ребятня и взрослые. Всё это сильно походило на комиксы или мульты про Мики Мауса, но я понимал, что, если я попаду в руки сербам, -мне несдобровать - и поэтому пытался рулить стропами так, чтобы приземлиться поближе к лесу.
Пашня смягчила удар о землю. Избавляюсь от парашюта. Быстро добежав до опушки леса, углубляюсь в чащу. Поляны устланы первоцветами. Крокусы, цикломены -сплошным ковром! Если бы здесь была моя Лайла! Вот порадовалась бы! Хочется присесть под каким -нибудь буком, прислониться спиной к замшелой коре, забыться. Полюбоваться вот этой присевшей на венчик цветка пестрокрылой бабочкой! Как её крылья похожи на карту Югославии! Пятнышки , кружочки, полукружия…
Я поднимался на гору. Лес сгущался. Смеркалось. И в сумерках я увидел, как сквозь густую гребёнку деревьев пробивается свет. Я пошёл на этот огонёк. Тусклое мерцание привело меня на поляну, посреди которой стоял домик необыкновенно причудливой формы. Светилось стрельчатое окно. Луна превращала экзотическое строение в нечто вроде предмета из серебряного сервиза. Крыльцо с перильцами, козырёк, карнизы и водостоки были как бы творением рук некого покрывшего постройку сплошным узором ювелира. Вместо трубы над кровлей высился минарет. Сама кровля представляла собою с одной стороны «мавританский» купол, с другой -заострённый готический шпиль.
Отворяя двери, я обратил внимание на выпуклые римские цифры III и IV на правой стороне фасада, но не придал этому значения.

В освещённом свечами зале было людно. За круглым столом сидели знакомые мне по часам на магистратуре Зеебурга персонажи – Латник, Монах-богомолец, Ведьма, Лютнист, Шут. На дальнем краю круга видна была Костлявая с Косой.
Стол представлял собой ни что иное, как циферблат и все сидевшие кругом были заняты тем, что каждую секунду продвигали большую стрелку на одно деление.
- Ну что встал, как вкопанный! – оторвалась от столь важного занятия Ведьма, в которой я узнал свою Лайлу. – Проходи. Сейчас будем ужинать. Корректировка времени уже завершена. Остальное пойдёт своим чередом…После того как ты в 1944 сбросил бомбы на муниципалитет, механизм много раз чинили, но часы всё равно бегут вперёд…
- Это не я бомбил Зеебург! Я и родился -то, когда всё разбомбленное было уже давно восстановлено!
- Опять ты за своё! Ты что забыл про магазинчик моей мамы в Салеме?* И то как мы с тобой познакомились. Ты зашёл купить магический кристалл, оберег с головой Бафамёта внутри перевёрнутой пентаграммы. Ты примчался в Салем из штата Невада, где участвовал в погонях за летающими тарелками -и твоя подруга викканка*** и рокнрольщица Мэрелин посоветовала тебе обратиться к магическим силам, духам индейцев шошонов*, а пресвитер вашего прихода предложил провести сеанс экзорцизма. И ты одновременно делал и то и другое. Разве ты забыл, как Мэрелин примчалась следом за тобой, чтобы купить в нашем магазине магических принадлежностей метлу и как во время проведения ритуала посвящения в гостинице, в окно прилетел камень, брошенный каким-то евангельским христианином?

Всё это я прекрасно помнил. Как и принесённую тобою в гостиницу скатерть с изображением пентакля. Её ты постелила на круглый стол поставив в центр вазу с изображением пестрокрылой бабочки на боку. В вазу ты поставила букет с купленными мной для проведения магического ритуала чёрными тюльпанами. А в углы звезды – по свечке в подсвечниках. Влетевший в окно камень угодил мне чуть выше виска в тот момент, когда ты начала читать заклинание. Отскочив от головы, булыжник расколотил вазу. Четыре свечи погасли. Пятая упала на пол, застланный ковром, в котором образовалась дыра. Прибежавшая на шум из соседней комнаты Мэрэлин, поспешила в аптеку, а когда я пришёл в себя с перевязанной головой, я начал кашлять от заполнившего гостиничный номер дыма, а ты бегала в ванну и в сложенных лодочкой ладошках носила воду , чтобы залить тлеющую в ковре дыру. И в этом кругу я увидел, что , катапультировавшись, я приземлился не на опушке леса, а в разбомбленном Белграде. Спрятавшись на ночь в одном из полуразрушенных домов, я решил переждать. И что же я увидел, когда рассвело! Что я нахожусь в том же номере гостиницы Салемана. Голова моя была обмотана обрывком простыни. В заполненной дымом комнате невозможно было дышать. Выбежав на улицу, я увидел, что площадь под окнами запружена, словно на карнавал обряженным народом. Шляпы с перьями. Бархатные куртки. Башмаки с пряжками. Длинные платья на женщинах. Шпаги на боку у мужчин. Беснующаяся толпа окружила костёр, в огне которого корчились две ведьмы. От него -то и валил в окно гостиницы едкий дым. В объятых огнём несчастных женщинах я узнал тебя, Лэйла, и Мэрэлин.

«Так им и надо! -орала щербозубая пуританка. -Она превращала в помои молоко в подойнике!» «Пусть догорает!- бесилась другая.- Будет знать как насылать порчу на детей!» « Ну теперь уж не сможет присухи на наших мужей напускать!- подвывала третья.-А то что ни ночь -все наши мужья у неё в постели попеременно». Я кинулся раскидывать горящие жерди. С криками «И его – в костёр! Жечь его! Колдун!» толпа навалилась на меня. Особенно усердствовал какой-то косовар в шароварах и саблей на боку и боснийка в хиджабе. Спустя мгновение я увидел себя голым со вздутым животом, лежащим на операционном столе под прицелом фото- и телекамер. В вытаращенном глазке одного из объективов я увидел себя – в качестве предмета исследования. «Вот это существо с необычной антропологией, увеличенной яйцевидной задней частью головы и миндалевидными глазами без зрачков и вынул фермер из обломков НЛО в штате Невада!»- комментировал журналист. Надо мной склонился хирург. Ланцет вонзился в мою грудь. «Интересно-есть ли у него внутренность и как они устроены?»- продолжал репортёр прямой эфир.

- Посвящение совершилось! -объявила ты , надевая мне на шею амулет и влагая в руку магический кристалл.-Носи эти знаки посвящения с собой.
Всё это было чуднО и не совсем для меня привычно. В гостиницу «Брокен» мы вселились во время свадебного путешествия. Это был юбилей Вудстока, и перед этим вы с Мэрилин выступали на фестивальной сцене в костюмах ведьм с островерхими шляпами и изображали из мётел электрогитары, наяривая по прутьям метёлок, как по струнам. Потом грифы-черенки вы зажали между ног-и к изумлению публики- взмыли ввысь. Голографические спецэффекты фестиваля были потрясающи. И после этого феста меня постоянно преследовало одно и то же: взлетая , я «внутренним зрением» видел, что вырывающиеся из сопл бомбардировщика пламя – две огненных метёлки, и в их пламени мне всё ещё мерещился костёр с корчащимися в нём ведьмами. Когда же я отворял бомболюк – и видел, как самонаводящиеся «ляльки» разлетаются по предназначенным им целям, я ни на миг не сомневался, что швыряю камни в окно гостиницы, где мы остановились во время своего свадебного путешествия. Ты и Мэрилин – две великолепные хип-хоп-вокалистки в сверкающих, похожих на одежды инопланетянок обтягивающих трико утешали меня: мол, это нервное перенапряжение, ты, перенапрягся, тебе надо слетать на Гавайи, заняться дайвингом. Но я то знал, что расколовшаяся на части ваза, этот тонкогорлый кувшин, с выпущенным из него Джином – рассыпавшаяся на осколки Югославия. Косово уже никогда ни прилепить к Сербии, а тем паче к Словении или Хорватии…

Мне предстояло "испытать на себе" редкую разновидность постравматических деформаций психики под названием «Синдром симметричных переживаний». Это диагноз мне поставил доктор Шон Полачек- заведующий отделом паранормальных психиатрических растройств местного санатория для ветеранов локальных конфликтов. Он располагается в замке на горе, в тех же палатах, где прежде был госпиталь. Вон -он, Полачек, дует пиво в углу кафе вместе с теми тремя в костюмах Латника, Шута и Лютниста. Это всё санитары.И без них я - ни шагу.Это очень профессиональные санитары. Только что не в белых халатах. А вместо белых халатов у них масхалаты и по ППШ на каждого. И обрядившись в эти шутовские наряды они спрашивают психиатра об одном и том же. Куда, дескать , этого сбитого лётчика? В наблюдательную палату или в операционную? Мол, сбила его наша зенитчица Люба, вытащили мы его из какого-то рухнувшего рядом с фонтаном «Танцующие дети» летающего корыта с балкенкрайцем на боку. На шее у него амулет с мордой козла в перевёрнутой звезде, в кармане кристалл и фотки каких-то двух певичек-белой и негритянки. «Не спешите!-отвечает Шон Полачек, он же полковник спецотдела паранармальных явлений Петров.-Мне надо задать ему несколько вопросов!» Знаю я эти вопросы! Опять будет спрашивать-точно ли, что перед моим боевым вылетом на Белград- я отказался от групповухи с Лили и Мэрэлин, заявив им, что не намерен самоублажаться в обществе лесбиянок! И что подружки обещали отомстить мне! Полковник Петров хотел выяснить – точно ли режим «стелс» отключили ведьмы? И что это как-то связано с дурацким амулетом и кристаллом кварца. Русские хотели как-то использовать это в своих антистелсовских разработках. Ну что я мог ему ответить? Что уже в первой ракете, от которой я увернулся по её наконечнику и стабилизаторам я опознал твою заостренную ведьминскую шляпу и короткую юрку. А вторая! Вторая выдала себя не только этим наконечником, но и торчащим с боку черенком и метёлкой огненной струи…

Глава 7 Полынья

О том, что неким  пожелавшим оставаться инкогнито благотворителем в дар Зеебургу были поднесены фигурки Марии с Младенцем, Волхвов, Осла и Вола ты сообщила мне по телефону в канун Нового 2021 года. Теперь все пустые места в хороводе часового циферблата оказались заполнены.Но на сердце отчего-то было пусто.И снова стрелки на часах муниципалитета Зеебурга начинали бешено вращаться в попятном направлении. Аллегорические фигурки сливались в сплошной прозрачный круг.

...Бывало, ожидая , когда закончатся занятия дочери в музыкалке я заглядывал на огонёк к Художнику Даниле Большакову. Его мастерская теснилась в "фонарике" пристройки, столь характерной детали немецкой архитектуры, не прячущей подоконники окон и рамы за узорами наличников, а выставляющией их на обозрение вместе с зимним садиком за окнами - розами, геранями, гортензиями,  хризантемами и кактусами.Это была пристройка к одному из коттеджей, возведённых военнопленными. Но Художник не разводил цветов, он малевал их на холстах. И на этих холстах принципиального наивиста можно было видеть цветники красок подстать взрывающимся в конце мая на полянах Бугринской рощи фиолетовыми фонтанчиками кукушкиным слёзкам, золотисто-жёлтым сверхновым стародубок и мини-солнцами оранжевых  жарков. На одном полотне невестиной фатой свешивались над тихой речной  заводью черёмуховые гроздья,на другом-кремом на пирожных дразнилиськак бы выдавленные на бисквит розовые лепестки цветущего шиповника. Всю эту красоту,обрамленную аскетичными планками, струганными рубанком здесь же, на верстаке,Данила развешивал в центре Новоздесенска, на церковном заборе Нарымского сквера, где с некоторых пор образовалось нечто вроде местного Монмартра. И эти "куски торта" мгновенно  слизывал оголодавший по красоте и наивности спешащий мимо люд. Да и не дорого брал Художник за прямоугольники каждодневного праздника для глаз, имплантиуремого его вдохновением в серо-стандартную обыденность городских квартир. Писал он маслом и языческое буйноцветие Масленицы, и христианское умиление Рождеством. И лунные дорожки на Оби , и огонёк костерка на острове Кораблик, когда непроглядно-чёрным налимом шарится ночь по руслу и острятся по берегам стерляжьми носами ёлки.Служили ему натурой -и катания летящих на санках под гору  ребятишек, и лыжники, усердно вращающие Землю отталкиванием пружинистых палок. Вдохновляли его на праздничной пестроты полотна и купания в вырубленной за ступенчатым спуском к реке Крещенской купели, где кучковались местные "моржи" из числа лыжников и ходоков со "шведскими палками".  Однажды отведав этой услады по старой детской привычке начинать купание, как только трогался лёд на Оби, я уже не мог отказать себе в удовольствиях "моржа". Меня то и дело манило -либо вывалятся ногишом в снегу, либо выбежав на улицу с ведром воды из соей благоустроенной душегубки, окатить себя из ведра с ног до головы, чтобы, стоя в клубах пара, быть мишенью для глаз выглядывающих из-за занавесок на окнах  многоэтажки соседок.
 
Мои обливания холодной водой и купания в проруби я начал совершать задолго до того, как стал ходить со "шведскими палками". В ту пору мы с женой как раз обзавелись щенком русского спаниэля, нарекли его мушкетёрским прозвищем Портос, - и он плюхался в ледяную воду вместе со мной -и выпрыгнув на лёд покрывался ледяными бубенцами. И они звенели на его ушах, когда уже обтеревшись полотенцем и одевшись, я бежал трусцой домой, а он кружил рядом, радуясь.
 
После фильма про Алекс и её сына Цесаревича, ты пошла дальше. Давно вынашивая планы снять фильм о Старце Григории, ты наконец-то дерзнула их воплотить. И когда ты узнала о моих зимних купаниях, то тотчас же решила - пригласить меня на главную роль! "Старца сыграешь ты!- сказала ты по телефону" - "Но я не актёр, а только телерепортёр."-" Это и лучше-там ничего играть не надо. Будешь играть самого себя.Остальное -кадры хроники, старые фото. Символические заставки. Ну, в обычной нашей манере!"
 

В Питере, у Петровского моста я нырял в прорубь с наклеенной бородой,в косматом парике и епанче старца. И мне нужно было прижаться снизу к прозрачному льду, чтобы видны были широко открытые глаза и рот с идущими из него пузырями. Твой окончательно выздоровевший после грязевых ванн Зеебурга и Солёного озера в Кулунде сын Людвиг играл князя Юсупова, кормившего меня отравленными пирожными. Цианид не действовал и он разрядил в меня револьвер. По мне тёк кетчуп. Курт ловил кадр. В селе Покровском под Тюменью мне в качестве старца приходилось рубить неподъёмным колуном дрова, таскать воду в вёдрах, чтобы заполнить огромный чан в бане - и изображать в клубах пара хлыстовское неистовство, пока бесстыжие деревенские бабы, трясли голыми телесами перед кинокамерой.(Они согласились делать это за приличный, изрядно опустошивший бюджет фильма гонорар).
  А в Бугринке, куда на киносъемку собрались и коллеги-телевизионщики, и зеваки Бугринского жилмассива , щетиной многоэтажек поднявшегося на горе, мы должны были снять крещенское купание Ермака Тимофеича. Массовка состояла из казачков-ушкуйников.Твоя передвижная костюмерная предоставила в наше распоряжение - и кольчуги, и шлемы, и сабли.  Раздолбив прорубь пошире, отсняли мы здесь же и подводную часть эпизода с утоплением легендарного Ермака-Оленина в Иртыше. К моей груди прикрепили пробившую кольчугу татарскую стрелу -из раны хорошо тек анилиновый краситель. Подаренный "Иоанном террибль"  панцирь хорошо тянул на дно.Курт в гидрокостюме с искусственным подогревом нырнул за мной. И без дублей отснял этот эпизод, но проблемой было-вынырнуть. Я пытался скинуть с себя доспех, но застёжки не подавались. Я уже хлебал студёную обскую водицу, мне мерещились татары загнавшие меня предосенней порой в воду Иртыша(этот эпизод мы снимали отдельно), они выкрикивали:"Ну што Тимофеич, чья взяла? Будешь знать , как чужая земля хапать! Ясак три  шкура драть!"
 
И тут я увидел твоё лицо! Распахнутые голубущие глаза, стелющиеся по течению волосы русалки. Мне показалось, что у тебя даже образовался нельмяжий хвост.(Позже я понял эту аберрацию зрения: сверкание чешуи кольчуги наложилось на твои усиленно работающие в воде ноги- и получился рыбий хвост).Тут же ухватил за край кольчуги, нырнувший даже раньше тебя спаниэль.Следом загребал на глубину- внук. Он тоже кинулся в воду - и первым, скинув с моей головы дурацкий шлем, схватил меня за волосы. Парочка зазевавшихся  мужичков из нашего клуба "Морж" подоспели.
Подхватив меня под локотки -  а Курт всё снимал!- вы вынесли меня на воздух.
   
Это был твой дебют ледяной купели. Странно, но никто не простыл и не заболел.Непонятно было и то, откуда взялся под водой Портос: благополучно прожив пятнадцать лет он отлетел в собачий Рай, усыплённый уколом ветеринара , дабы не страдать от образовавшейся на боку шишки. Что касается Русалки,то я был не первым , кого она посетила в заводи под Бугринской горой.

СКАЗ О РУСАЛКЕ

(из рассказов Кеши Чахлого)

Гоша Шустрый утонул нелепо и неожиданно. Говорили - русалка утянула на дно. Эту русалку ему вытутаировал на плече зоновский гравёр по человеческой коже. Долговолосая, чешуехвостая с ширко распахнутыми глазами, вся она- от от ключиц с двумя , словно по циркулю выведенными кругами под ними с чётко обозначенными "полюсами", до Мыса Безодеждности между сросшихся ног, от ухмыляющихся губ до меча в одной руке и щита-в другой  была предзнаменованием чего-то, что ни Гоше , ни друзьям его было не ведомо.
 
На малолетку Гоша попал по-дурости. Сколько было на его счету - и удачных пролазов в форточки, куда он вплывал как  бы заныривая на дно с покоящимся на нём "Титаником" , чтобы обшарить каюту покинувших её , пытающихся спастись пассажиров - и выныривал на поверхность с полными горстями "безделушек". Сколько - гоп- стопов провёл на непыльных тропинках осыпающейся  листвой Бугринки, когда он воображая себя добытчиком Золота Колчака, -возвращался - и  вываливал на стол маящихся похмельем ребят золотые серёжки и цепочки. А его цирковые  трюки со спущенной с крыши верёвкой, с помощью которой он  проникал в квартиры, где золото не надо было искать по ящичкам секретеров-оно валялась повсюду- тут колечко,здесь портсигар, там -струйчатая цепь-верёвка!

А попух на туфте. Мент , а следом за ним и следак прокуратуры, повесили на него труп.  Алку Рус - знали и огурцовские , и гэсовские, и бугринские.На танцульки бегала-задом вертела.

И надо же было ему подвернутся с нэльминой этому майору  Гнилому и "рыбнику" Дубу, Дубову этому што разыгрывал из себя шерифа с кобурой ракетницы на жопе!Чуть што-пускает малиновую или зелёную звезду ввысь -и ты виден, как на ладони, а его напарник фоткать приспособился! И получалось - неопровержимое доказательство. Потому как весь ты- с самоловом своим на "балалаечке"* аль с осетром -чушканом в руках- на обозрении. Как кинозвезда журнала "Экран"-на виду. И   всё это менты лепили в уголовные дела -и  спроваживали нас на зоны.
-Почём русалочка!?- подначивает мент,сбив фуражку свою с малиновым, блин, околышем на затыльню. И не будь я Кеша Чахлый, не доходи я в ШИЗО на зоне до ошизения! - сразу суёт Гоше под ребро свой грёбанный "кольт", то бишь -"Макарыча" само собой.Это я тут "Лимонадного Джо" насмотревши, всё про ковбоев. Ага!

А дело было так. Подогнал  Гоша Шустрый свою "шаланду полную кефалей" к берегу в том же месте,где попался на бати свово лодке, за што на малолетку-то его спровадили!Ну, где за мыском  камни -валуны и кусты дебрями в непроглядь. Ткнулся он носом лодки в песочек,  мотор заглушил. А мент с "рыбником" и выскакивают из кустов. А у Шустрого полна лодка стерлядей, а сверху нельмочка - в лунном сиянии. Удачно порыбалил. Самолов снял -хоть и не свой а Криворылова и на блесеночную дорожку нельму прихватил.
-По чём гришь?Да ни по чём, ментяра ты позорный!
-Ах, ментяра!- и получает Шустрый по зубам. -Думашь я не знаю што это ты Алку Рус в овраге мочканул?
   
А Алку -то так звали потому ,што она и в сам дель была Алка, а батя её из военнопленных -немец Рус был. Поди нацарапал себе в ксиве фальшаком такую фамилию эсэсосвец недобитй , штоб  с ходу не шлёпнули. Рус- значит вроде как и подпольщик-тельмановец.
  И шлёпается Шустрый навзничь в холодну октябрьску воду. А мент с "рыбником" -оба в "болотниках" за ним-и ну его топить на мелководье! Кунают и приговаривают:
-Колись! А то порешим на месте. Думашь,мы не знаем- скока ты квартир через форточки обчистил, скоким женшшынам в Буграх на тропинкам промеж берёзок серёг из ушей повырывал, сумочек повыдирал из рук, цепочек посрывал с шей! Или всё на себа берёшь - и ешшо недавнешнее ограбление ювелирного в центре-или кранты тебе, паря!
- Не губите начальники! Всё подпишу!- взмолился Шустрый - и тут же , на носу своёй лодки -дюральки, подмахнул заранее заготовленную явку с повинной. Щёлк  "браслетики" на ручонки шаловливые - и в поджидавший в кустах "бобик".
  Тянет Шустрый год срок на зоне, што за Холком-базаром, другой, десяточку с половиночкой откуковал,- выходит и, отпраздновав с ребятами освобождалово, идёт на берег - к тем камушкам лунной ночью. Садится он на камушек, штобы восстановить дедуктивным методом в памяти всё ,как было. Понятно, што лодку, мотор "Вихрь" новенький, весь улов рыбник с ментом к рукам прибрали, наврав Гоше што -конфискация , мол. Его другое мучало все эти годА. Какая такая Алка Рус? Неужто немца Коли, что остался на полной бесконвойке после того, как всех Гансов в 48-ом домой спровадили? Так с этим Колей, чуть ли не тёзки канцлера Колля, дочь -то давным давно в ФРГ слиняла, а позжа робяты говорили, што видели её в составе немецкой делегации, посещавшей мемориал на "Сибмашконцерве", где сделали из тарного цеха музей военнопленных комбината  №179 ! Так кто ж в овраге -то был?
-Я!!! -услышал Гоша замогильный голос.
Глядь-а рядом сидит на камне баба голая -власы по плечам, в глазах печаль, титьки торчком,в руке ила ком, и хвост нельмяжий  хрящеватой буквой М на конце с метр-не меньше.
- Мать моя, налимиха! Ты откель?
- Да оттель! Вишь шрам на бочине- в кулачину. Это от твово самолова след. Кой как зАжил. А то маялась!- и илом -то Гоше в рожу щлёп!Аж потекло.
-Так то не мой был Самуилович- Кривоморда!-утирается Гоша.
-Ну а кто мне блесёнку из серебряной ложки ешшо твоим дедом унесённой с улицы Гудимовской во время ограбления купецкого дому и убивства купчихи Лукерьи Рыбиной подсунул, штобы я у тя в лодке валялась, хватив ту блесну? Ты помнишь - ешшо спросил мент:"Почём русалочка!" Так ты в темноте и не разглядел,што в сам дель- русалочка! Хоть я тя и молила человечьим голосом:"Отпусти - я те ешшо пригожусь!"
- Да ты шо? Не могёт быть!
- Могёт!
-Так ты и есть та Алка Рус из оврага?
- То блазь была! Понапутал мент фотки. Всё у него в куче было- и браконьерский конфискат ,и изнасилованные. Вот и образовался "висяк" нащёт этой Алки! А никакой Алки -то и не было в том овраге! Все враки. Да ешшо у них куча висяков была. Ну они и порешили тебя охомутать.То биш ОХ-В -ОМУТ- ТАТЬ головою-и концы в воду! От тати избавить этот мир подлунный!И все висяки на тебя списать. Больно ты шустрил и через-то им надоел хуже горькой редьки. А теперя ты , паря , лежишь в могилке возля Холка-базарчика, закопанный , как в окопе под Сталинградом, вместях с Колей немцем - и гниют твои косточки, как мои сгнили  в мусорном баке опосля того, как мент с "рыбником" отпраздновали свой успех запечённым в духовке моим белым телом...
_
* балалайка- на браконьерском слэнге приспособление для набора самоловных крючков. На выпиленной в виде буквы "п" с длинной верхней перекладиной доске натянута проволока, на которую вешаются заточенные крючки из пружинистой, малоуглеродистой стали. Сама браконьерская снасть хорошо описана в романе Виктора Астафьева "Царь -Рыба".

После подзарядки адреналином, полученной во время подводных съёмок эту новеллу я набил на ноуте в мгновение ока.

-Отличный материал! Пошло не по плану!- комментировал Курт выведенные на дисплей отснятые кадры.Обработаем на компьютере и будет то, что надо!Внука переоденем в кафтан XVI века. И введём в сюжет образ юного разбойника- юнги Ермака!А ты , Лиля, практически готовя русалка. Вот тебе и мистика!

Сюжет про ПОЛЫНЬЮ и КРЕЩЕНИЕ(ты ещё не определилась с окончательны названием фильма) разрастался. В планах было снять в том же Бугринском заливе и фрагменты Ледового побоища на Чудском озере. Я должен был сыграть Александра Невского, Курт -магистра Тевтонского ордена. Сцену утопления опять хотели навещать на меня. Но видя с мой стороны ноль энтузиазма, ты махнула рукой. "Ладно! Этот эпизод возьмём из Эйзенштейна.Как следует обработаем его на компьютере под общую стилистику-и сойдёт. А вот утопление Колчака в притоке Ангары речке Ушаковке, извини, придётся сыграть тебе-больше некому. Ты же сам одобрил наш замысел: неупокоенный дух старца Григория блуждает и мечется,то уходя в прошлое, то перетекая в будущее. В давнем прошлом он - конунг викингов, затем Александр Невский, а в будущем -Колчак..."

Часть VI. Спаниэль Моцарта.

Почему мир устроен так , а не иначе? Отчего , отбросив своё грозное копье, неандертальцу не побрататься с кроманьонцем? А кроманьонцу в свою очередь, переломив через колено стрелы и лук, не кинуться в объятия собрата по планете, которой они даже ещё не придумали названия? Почему не сесть под сводами пещеры в круг у обложенного булыжниками огня, не поделиться ломтём полусырого, сочащегося стекающим по бородам жиром мяса? Или уже совсем не осталось на краю громоздящегося ввысь ледника ни шерстистых мамонтов, ни мохнатых носорогов и буйволов? И только рыскают в поисках двуногих саблезубые тигры и пещерные медведи с их ненасытными хайлами? Отчего не растереть в углублении лопатки убитого неделю назад на охоте буйвола буро- красную охру и обмакивая в неё ещё пахнущий соком еды палец-не вывести на стене в свете факела силуэт шерстистой махины с загогулинами -бивнями и грозным хоботом? И не тыкать в вызывающее у соплеменников восторг изображение копьем - вместе, чтобы назавтра, призванные таким образом духи, помогли охоте завершиться удачно. И чтобы, если пожалуют саблезубые твари, а следом за ними и волки с гиенами - совместно дать им отпор.
 Шаман кружит вокруг костра , гремя трещоткой из позвонков тотема рода- Свирепого Медведя, череп буйвола смотрит пустыми глазницами на наше совместное пиршество. Весело звучат голоса. Не всё понятно в смешивающихся зыках и покриках. Но всем понятны дружественные похлопывания друг друга по плечу, потирания носа о нос. А уж если кто возьмётся искать в волосах...
 Самки? Они со своими малышами на руках, вечно занятые перетиранием кореньев и поиском ягод на кустах!Как поделить их? Но они уже сами нас поделили! Попробуй сунься к той, которой не нравится твой запах или не кажутся привлекательными космы над нависшими козырьком пещеры бровями. К той, кого не прельщает твой воинственный взгляд выпученных буркал, оскал зубов. И она убегает к поджидающему под сухим деревом рохле, у которого и рубило слетает с палки каменного топора, когда надо прикончить добычу, и копьё ломается, когда нападает клыкастая кошка!

Зачем шахматному гроссмейстеру баталий Наполеону увлекать пламенными речами свое войско в неведомые пределы манящей златыми куполами и зубчатыми стенами Кремля Неизвестности? Чтобы насмотревшись на фрески превращённых в конюшню стен собора, в котором венчались на царство - и непостижимый Иоанн Грозный, и расчётливый цесаревичеубийца Борис Годунов, и лукавый Василий Шуйский , и беглый монах-расстрига Лжедмитрий с полячкой, дочерью самборского воеводы Мариной Мнишек , ретироваться восвояси? Или затем, чтобы наконец-то накормить оголодавших французов, поляков,итальянцев, немцев  мёрзлой кониной и человечиной?

Для чего неистовому Гитлеру подогревать микрофонными выкриками озарённые факелами симметричные шеренги и - лица,лица, лица с отблесками факельного огня в остекленевших глазах? Для того, чтобы эти глаза превращались на морозе в ледышки, а затем перерабатывались в вороний кал, которым ненасытные пожирательницы подобного рода деликатесов будут обливать припорошённые снегом шинели? Или затем, чтобы разгорячённым греющими сердце картинами ,миражами возникающими из трибунных проповедей доктора Геббельса, испечься в башне подбитого танка или давать дуба в «теплушке» для перевозки скота в кишечнике уносящего тебя всё в ту же Неизвестность змееподобного железнодорожного состава? Стук-стук! Тук-так! Сердце стучит ещё или вагонные колёса на стыках рельсов? И ты, прошедший медицинское освидетельствование чистокровный ариец, грезишь уже не домиком с черепичной крышей на берегу Волги, из окна которого ты будешь смотреть как раб-славянин постригает живую изгородь, а рабыня -славянка ощипывает гуся, которому только что отхватила на чурке голову. И топор торчит ручкой в жесте «хайль!»из среза годичных колец. И кот грызёт зажмурившую глаза голову сказочного Мартина.

Куда летит ,удерживаемая в авоське линий тяготения Земля? А что если она баскетбольным мячом вывалится из дыроватой сетки? И кто или Что играет в этот космический баскетбол? Кто гоняет по биллиардным столам микро- и макромира биллиардные шарики атомов, молекул, планет , звёзд? Что за мальчик, забавляясь в своей детской, крутит волчки галактик? А если ему надоест это однообразное занятие,-тогда что? «Гори гори ясно, чтобы не погасло!» Сколько ещё ему, нашему Светилу, гореть, греть , светить?
Стоят в круг у костра братцы -месяцы- январь, февраль, март..."Гори, гори ясно!"

ЛЕГЕНДА О СОЛДАТСКИХ ПУГОВИЦАХ

Глобус на столе учительницы географии, двумя составившимися зонтами с рёбрами меридианов. Я несу ...портфель ...Дождь. Мы сбегам по лестнице, прячемся под сходнями ....

Откуда оно, прикатилось -это колёсико с загнутыми спицами? Из каких тёмных углов приполз этот , опутавший в итоге своей паутиной весь мир паучок? Эти четыре составленных веером кочерги?
Сидел в своем капище шаман племени, поклоняющегося тотему Медведя и думку думал.Как ему придумать такой тотем, чтобы объединил он его племя с племенами, поклоняющимися тотемам Волка и Ворона. Много жертвенной крови он пролил. Всовывал пальцы во внутренности убитых жертв. Перебирал сердца, взвешивал на ладоне печень врагов. Но явился ему во сне - Ястребиный коготь. И сорвал он оберег с шеи смелого охотника и великого воина своего племени , носившего это имя, и воздел коготь с кривыми когтями над головою до самого солнца, и увидел в его очертаниях Знак. И начертал он тот знак на усыпанной пеплом земле. Закивали вожди одобрительно головами: добрый Знак!- и согласились слить три рукава Больших Рек своих родов в один. 

 Веками пылал тот костер у которого раскурили три вождя Трубку Согласия. И являлись в его пламени - и ахейцы у стен Трои, и римские легионеры в Дакии, и полчища Аттилы. Скифы и гунны накатывали из Великой степи, двигаясь противосолонь, тамплиеры с госпитальерами громили Византию, тевтоны ломились на Русь, ударяя противосолонь. Настал черёд ударить молотом Тора по наковальне Солнца и Третьему рейху. Пыхнул костёр с новою силою, затрепетал, заметался и погас. И остался только припорошенный снегом да головёшками человеческих тел выстуженный круг, называемый по -немецки der Krig.

Я включал диктофон-и слушал как Шульц Гроскопф начитывает, то ли шаманя, то ли молясь:

Сугробов мёрзлых одалиски,
до "не могу!" любвеобильные.
хрустальным льдина-обелиском.
да шлакоблок - плита могильная.

Путями Каина с Иудою
прошли мы -души неприкаянные,
но может совершится чудо,
воскреснем как -нибудь нечаянно мы?

Пусть не на пляже,не в Неаполе,
не в Аргентине и не в Триполи,
а где стоит берёзка-во поле,
склонясь над нашими, над трупами.

Рябиной у плетня, калиною,
чтоб ягодок замёрзлых бусины,
дорогой дальнею и длинною,
в которой вязли танков гусеницы.

Поднимемся ли в поле кирхою-
из котелков солдатских, фляжек-
из промороженного харканья
всех тех, кто в землю эту ляжет.

воздвигнется ли храм из пуговиц,
шинельных, ржавых ли жетончиков,
в чирикании птичек-пигалиц,
в лежалой зелени патрончиков?

Алтарь ли -плоской русской плахою-
как для исчадий Преисподней,
чтоб жёны не дождавшись, плакали,
взывая к милости Господней.

"Катюши" трубами органными
здесь отгрохочут валом огненным.
Не Ётунами здесь огромными-
не великанами, не Одинами

мы ляжем- мёрзлыми воробушками,
такие не нужны Валькириям,
в Вальхаллу возноситься чтобы нам
в окопах трупами затыренным.

В бою пьянели мы. Тверёзыми
теперь предстанем на суде мы,
вот здесь под этими берёзами,
а не в захваченных Судетах.

Земля -мне мягче той постели
метелью выжженной зимы.
Клюют рябину свиристели.
Знай эти птахи-это мы.

Материалы для сборника стихов военнопленных лагеря №199 были готовы. В этих строках оживали их безымянные голоса. И только имя Шульца Гроскопфа я мог поставить над десятком стихотворений , которые вместе со стихами из тетради, найденной между шлакоблоками руин лагерного барака лягут в братскую могилу альманаха. Оставалось придумать название. Названивать тебе? (Под гипнозом стихов Шульца Гроскопфа я автоматически рифмовал любое всплывающее из недр подсознания слово). Я поднялся из-за стола, а котором мерцал дисплеем ноутбук. Я прошёл на кухню и налил в кружку кипятка, предварительно бросив в неё чайный пакетик. Я подошёл к подоконнику с распустившиеся  на нём геранью. С четвёртого этажа хорошо были видны крыши частного сектора тех самых Бугров, жители которых вместе с военнопленными работали на Оловокомбинате, браконьерили по ночам на Оби, вылавливая бреднями пуговицы и кости сгинувших в узников. Под какими -то из этих крыш возгорался лампадный огонёк бабьей любви, у которого могли согреться живые трупы. Маячили в темноте иконные лики русских женщин, готовых простить, помочь выкарабкаться из могильного холода грехопадения и духовного опустошения. Во дворе ближайшего дома с наличниками теребила куст рябины стайка свиристелей. Под самыми окнами ребятишки  лепили снежную бабу. И ВСЁ-ТАКИ ПРОЩЁННЫЕ - выплыло титрами на оконное стекло.
 Я не знал - может ли человек  сам себе простить соучастие в неслыханном злодеянии? Будет ли его мучать совесть? Или уже равнодушный ко всему, в полном духовном онемении, он бесчувственно и безмысленно будет воспринимать происходящее с ним , как чуждую фантасмагорию? Но я точно знал, что  старушка, подсыпающая в кормушки синицам, бурундукам  и белочкам, в которых, как она верила, переселились души узников лагеря военнопленных, способна была простить. А почему? На то, пожалуй, и не надо искать ответа.   

Прапор-Баба яга. Курт-только курточка.

Мне предстояло ещё собрать в единый свод не полностью вошедшие в сценарии нашего фильма, но так или иначе на него повлиявшие сюжеты баек, которые я записывал на диктофон и камеру или просто запоминал, как сомномбула бродя по лабиринтам улочек всё ещё не поглощённой новостроями деревни Бугры. Чаще, конечно, запоминал, потому как – только включи диктофон и птица исповедальности упорхнет - и поминай как звали. Мне нужно было ещё крепко осмыслить всё рассказанное ими- старожилами этой деревни, старожилом которой был уже и я. ЛЕГНДЫ БУГРИНСКОЙ ГОРЫ звенело во мне арфовыми струнами нового вантового моста через Обь , оранжевую дугу которого я созерцал из своего окна. Эти голоса гомонили щебетом бабуль- скамеечниц и баритонами дедков, просиживающих на бережочке с бутылочкой и спиннингом. Наигрышем теплоходных гудков они тревожили обскую предзакатную тишину и дотлевали угольями в горевших всю ночь костерках рассказами про запутавшийся в самолов полуразложившийся труп военнопленного, о пуговицах с истлевших в воде гимнастерок и костях, которые теперь уже замыло песком и затянуло илом. Я видел как они уходили в небеса серым, правильно-симметричным крестом с уже отгнившими, отвалившимися "когтями" -зацепами свастики, крестом пригодным разве что служить крестовиной рождественской ёлки, под которой они будут сидеть добрыми Санта-Клаусами. А все танки , самолёты и бронетранспортёры будут стоять на полках детской пластмассовыми игрушками, уже и не помышляющими расстреливать и бомбить хрупкие шары-планетки.

Я брал "шведские палки" и отправлялся по своему обычному маршруту почти один в один совпадающему с маршрутами моих прогулок со спаниэлем, курсированиями с дочерью в музыкалку и прогулками с внуком. Я шёл в сторону Бугринской рощи мимо обрамлённых снежной каймой  резных наличников, берёз ,елей и гроздей рябины частого сектора. Мне навстречу попадались - то дама с ризеншнауцером на поводке, которого облаивали собаки за заборами, то не стремящаяся меня объехать легковая из за чего мне приходилось лезть в сугроб, потому как дорога сузилась от обилия снега - и было не разойтись, не разъехаться. Пройдя частный сектор, я оказывался между пятиэтажек - детские площадки с малышнёй на горках, ковыляющая измагазина старушка с раздувшимся от продуктов пакетом. Затем я миновал трамвайную линию, предварительно пропустив выруливающее на кольцо громыхалово с весело глядящей вперед кондукторшей, не задумывающейся, что всё  в этом мире движется по кругу -и она сама о том не подозревает, что может быть это трамвайное кольцо - кольцо Сатурна или ,околоземная орбита, экватор планеты Земля или мистическим проступивший здесь на вершине Бугринской горы  круг окружения -очертания адова Сталинградского Котла. Подтверждением тому была брусчатка за трамвайными рельсами, в которую упирались наконечники моих «шведских палок» палок, пронзая утрамбованный колёсами автомобилей снег.

 Приближаясь к музыкалке, я поравнялся с угловым домом городка построенного военнопленного. Здесь располагался приход во имя Святой Троицы. Светились  "венецианские" окна первого этажа, слышалось пение, шла служба по поводу предрождественского Сочельника. Слов было не разобрать. Возможно это был какой-то из псалмов Давида, возможно, что-то из Бортнянского. Со стены смотрел непритязательный плакатик, воспроизводящий Троицу Рублёва.

 Здесь я, как всегда, останавливаюсь. Притормозил и на этот раз, созерцая и Ангелов с нимбами на головах, и примирительно опущенные не то копья без наконечников, не то посохи Пилигримов. Практически неразличимой была голова жертвенного тельца в чаше. Гора Мориа* и дуб Мамврийский* на ней возвышались за спинами Ангелов. И можно было не сомневаться, что Бугринская гора -оттиск той горы и где-то среди, сухих , продолбленных дятлами до сердцевины берёз имеется аналог иконописного древа.
 Мне показалось, что ко мне подошёл молоденький попик - чёрная, контрастирующая на фоне снега ряса, скуфейка, окладистая  борода." Это вашего спаниэля вчера сбила машина на повороте, где брусчатка? Я не раз видел вас с ним в окно прихода. Вы постоянно гуляли с ним."-"Да моего!" -"Воистину, и братья наши меньшие имеют душу живу, хоть и сотворены не по образу и подобию Божию! Вот -посмотрите!" - он вынул из складок рясы небольшой крест с распятым на нём Спасителем. -" Неделю тому назад , перед вербным, слышу кто-то скребётся в двери храма...А я как раз только отслужил литургию. Прихожане разошлись. Открываю двери, а ваш пёс держит в зубах это распятие , смотрит на меня и виляет хвостом... Не знаю, в каком овраге он его отрыл, но наверняка это распятие кого-то из военнопленных. И я поставил его в алтарь, хоть оно и католическое...И молюсь сам, и прихожан прошу молиться за упокой душ почивших здесь...Ведь они возвели стены нашего прихода" -" Да! мой Портос часто убегал, когда я его спускал с поводка!" -"Вот он где-то и нанюхал это распятье! Но как он догадался притащить его в храм? Непостижимо!" -"Вот и скажи после этого, что собаки глупее нас!"

 Так, в канун Паски, я познакомился с отцом Андреем. И этот случай с крестом заставил меня ещё раз крепко задуматься над многим. И над тем, в частности, задавила ли моего пса шальная, угнанная обкурившимся тинейджером "японка"? Или он сам бросился под колёса, наслушавшись наших домашних споров "Усыплять нам его или не усыплять?" Шишка , образовавшаяся у него на брюхе разрасталась, ветеринарша Коновалова вынесла смертельный приговор и надо было решать. Внук уже ползал по квартире на четвереньках с Портосом на перегонки - и смертельно больной пёс с малышом тёрлись друг о друга, обмениваясь микрофлорой. Я всё же пришёл к выводу, что кончина бесстрашного пса была вполне самурайской. И совсем неслучайно он бросился под колёса именно на повороте, одетом в панцирь брусчатки. В щели между этими столбиками -обелисками просочилась его кровь. Когда подняв его на руки, я отнёс бездыханное тело в дальний конец Бугринской рощи, я ещё не знал про распятье. А когда узнал-всё встало на свои места: пёс просил молиться за него, чтобы он мог попасть в Рай.
 Я болезненно переживал его уход. Грезилось -он всё ещё со мной- вертится у ног, убегает вперёд, а затем, возвратившись, прыгает и радостно лает.
 Я не мог отделаться от тревожного чувства раздвоенности. Мне казалось, что, может быть, это не он, а как две капли на него похожий спаниэль погиб под колёсами машины. А ему всё же всадила шприц со смертоносным содержимым ветеринарша Коновалова.
Тогда-то и набормотало мне что- смотрящее из темноты собачими глазами вот это:

МОНОЛОГ СПАНИЭЛЯ МОЦАРТА

Прости, МоцАрт, ты пах акватофаной,
свечами сальными, дешёвеньким винцом,
скрипичной канифолью, затхлой  ванной,
хотя и коронован был творцом.

Хоть ты и гений, но, увы, не сука
с  её оскалом милым и вокалом,
когда  Сальери –вдруг входил без стука,
башмак его пах её чудным калом.

Парик его напоминал болонку
соседскую. Ушастых родила
она  потом щенков, как ни банально,
а всё парфюм- такие вот дела!

Прости, Вольфганг,  когда за  гробом шлепал,
чтоб проводить тебя в последний путь.
я грезил об охоте на вальдшнепов,
на уток кряковых. Чтоб ты когда – нибудь

не деку скрипки, а приклад ружья
прижал к щеке. Взлетает капалуха!
Стреляй! Но на надгробии, дрожа,
твоем сижу- пёс с абсолютным слухом.
   
Луна-Сальери. Сколько на неё
ни вой, увы, не выстрелит ружьё.

Следующим рубежом моего маршрута была Музыкалка. В классе оглашаемом детскими голосами и услышал я историю про любимца Моцарта -Спаниля. Про то, как за катафалком баловня судьбы и властителя нот плёлся, провожая великого Вольфганга Амадея один лишь его верный пёс. 

Часть ПАЛАЧ.
 
Скульптурку Палача нашла на чердаке своего дома, прилепившегося на склоне горы и зажатого с боков, подобно стиснутой солдатскими ручищами талии танцовщицы на праздничной площади, фрау Магда Хаусхофер. Она притащила к нам в госпиталь эту, выпавшую из башенных часов во время бомбёжки фигурку, задолго до того, как на восстановленное здание магистратуры вернули отремонтированные часы. Желая поскорее избавиться от "злой куклы", как называла она её, она рассказывала небылицы. Подобрала же фрау Хаусхофер поглянувшуюся ей и чем-то напомнившую ушедшего на фронт мужа Гюнтера куклу сразу после того, как по радио объявили об окончании воздушной тревоги и , выбравшись из подвала с огромным дымчатым котом Рихардом на руках, она устремилась от своей мясной лавки к площади. Там, копаясь в завалах, зеебуржцы вытаскивали - кто Ангела с  отбитым крылом, кто Шута с обломанным "рогом" раздвоенного колпака, кто Рыцаря с погнутым копьём. Сунув ярко раскрашенную деревянную скульптупку под мышку, фрау Хаусхофер поплелась домой -и рядом с ней бежал, перебирая "шашечки брусчатки" её кот Рихард. Кот истошно мяукал, тряс распушённым хвостом и пытался царапнуть Палача за его свесившийся капюшон, сквозь прорези которого тот внимательно следил за поползновениями мурлыки. Как ни изловчался кот - Палач крепко сжимал в крестьянских ладонях топорище своей секиры. И в любой момент мог взмахнуть ею, чтобы опустить на чурку. Правда шестерню , которая приводила в движение руки и топор палача заклинило-при взрыве фугаса, что-то перекосилось в механизме или камешки и сор попали внутрь, но Палач замер, замахнувшись ,-и в такой позе предстал пред ясны очи фрау. 
  Пройдя через лавку, где, разумеется, уже не было прежнего ассортимента свинины, говядины и баранины, а тем паче колбас и сосисек, фрау Магда поднялась по лесенке с перильцами в свою комнату -и поставила скульптуру на комод. Первый этаж, где она так любила вдыхать ароматы копчёностей, запахи свежеразделынных туш и специфический дух кровяной колбасы, она теперь пробегала, не задерживаясь. Опустели и витрина , и прилавки. Консервы да эрзац пайки, которые она скупала оптом у интендантов отправленных на фронт стрелковых батальонов и мото-пехотных полков, ещё с времён Кайзера размещавшихся в Зеебурге, а теперь почти сплошь переоборудованных под госпитали,- давали мизерный прибыток. Заглянет какой-нибудь  лейтенантик, потерявший ногу под Харьковом, выложит на прилавок серебряные часы со струйчатой цепочкой, сгребёт в вещмешок пару-тройку кругляков консервов -и застучит костылём вниз по кривой улочке в компании с друзьями-кто с пустым рукавов в гимнастерке, кто -на негнущихся протезах, чтобы , удалившись от  патруля на укромный мысочек, вскрыть те консервы штык-ножом, сорвать пробку с бутылки, и , разлив шнапс по кружкам, пить за благополучное возвращение с Того Света!
  Немало их было -таких, кто подобное лечение предпочитал и минеральным ваннам, и грязевой купели, и прогулкам по набережной с балюстрадой ограждения, где чёрный гусь - эсесовец мог прогуливаться с белой лебедью из кафе-шантана, что каждый вечер пела раненым "Лили Марлен", ... "     "...
 
 Не нужны были Йохану, Карлу и Фридриху - ни кафешантанная певичка, ни девицы из борделя, клеившие клиентов -кто на набережной, кто на организуемых госпитальным начальством танцульках на площади муниципалитета, не тянуло их молиться в собор Святого Мартина ,кровлю которого хоть и пробила авиабомба, но ещё в исправности был орган, а скучали они по своим жёнам. Больше даже чем по исчезнувшему из лавки фрау Магды бекону, колбасам и окорокам. И разливался шнапс по алюминиевым кружкам , и уносились друзья своими мечтами далеко-далече. Один -в Баварию, где хлопотала во дворе, доя корову Грета. Другой - в Саксонию, где снимала спелый   виноград с лозы Хелен. Третий -в Силезию, где писала ему письмо сидя за столом с букетиком фиалок в кувшинчике из мейсенского фарфора Иоланта.
  А вот проказник Аларих не прочь был ухватить за окорочок какую-нибудь жрицу любви или медсестру из лазарета. И напропалую делился своими похождениями с товарищами по  палате.
Мне же, Гюнтеру Гроскопфу, после прохождения курса лечения, предстояло вернуться на Восточный фронт в мою мотопехотную часть. Готовилось наступление- и командование выгребало из тылов все резервы.
-Ну что! Здоров как бык!- сказал председатель комиссии, выбритый до синевы член НДСАП с ... в петлице. - Ваше счастье! Пуля прошла навылет не задев жизненно важных органов. Выздоровлению содействовали грязевые процедуры, минеральные ванны, родниковая вода и целебный горный воздух...

Оставались последние сутки перед отправкой на фронт. И нужно было ещё хоть что-то успеть. Хотя бы попрощаться с Фредерикой, медсестрой которая делала мне перевязки, не особенно -то реагируя на мои нежные слова и даже стихи, которые я строчил в блокнот и, вырвав листок с нарисованной в углу ромашкой, дарил ей.
 -Без тебя, ангел мой,
 без твоих крыльев,
 не парить над землёй,
 мёртвой быть  пылью.-читала ты и , зардевшись, опускала стишок в карман белоснежного халата. И тут же, вынув из другого кармана градусник, втыкала его мне в рот:
- Вам , больной, надо измерить температуру!
-А-а! Клюнула!- многозначительно подмигивал с соседней койки знаток амурных дел Аларих.- Главное -куй железо , пока горячо! Не давай ей опомниться!
-Заткнись , дубина! - комкал я вырванный из блокнота листок и швырял в него.
-Ого!-ловким движением заядлого волейболиста ловил Аларих бумажный шарик, и развернув его торжественно декламировал:

 -Для  тебя, жизнь моя,
 трепещу , сгорая,
 как на море маяк,
 как  звезда у края!
-Да ладно тебе глумиться!-раздавалось из глубины палаты.-Тут, может настоящая чистая любовь! Не то что твои киски из борделя. Кто больше платит-тот и самый любимый...
  ...Купив у цветочницы три белых розы , я направлялся на набережную. Там была назначена встреча. Спускаясь по улочке мимо мясной лавки, я наткнулся на фрау Хаусхофер. Размалёванная, как реклама окорока, она стояла у фонаря.

-Шульц! Ты обещал мне починить розетку, а торопишься мимо!
- Не сегодня, Магда!
-Но завтра ведь вас, кто выздоровел, отправляют на фронт. Сегодня ночь любви! А мне так страшно одной в этом пустом доме! Я же тебе рассказывала про оживающего Палача! Забери хоть его!
- А сама не можешь отнести эту куклу ребятам , которые чинят часы?
-Ну забери! А я тебе консервов отвалю! А то будешь голодать до самого фронта! Да и там каптенармусы крысят!
- Ну пойдём!-сдался я на уговоры, тем более, что я пошёл на свидание загодя, почти за час, рассчитывая , что подожду Фредерику на набережной.
 Мы поднялись в комнату Магды. О мою ногу тёрся стремглав взбежавший за мной по лестнице кот.
- Так вот этот Палач, который размахивает по ночам топором, грозя отсечь башку твоему коту?!-протянул я руку к кукле.
 Обернувшись на шорох за спиной, я ахнул: Валькирия! В проникающем сквозь щель неплотно задёрнутой шторы свете фонаря -голая, крепко сбитая, пышногрудая Магда выглядела богиней из опер Вагнера. Волосы крыльями распластывались по плечам. Вселившемуся в меня дымчатому коту ничего не оставалось, как , мявкнув, вонзить когти в это аппетитное филе...
...Дозастёгивая пуговицы на кителе, я выбежал из лавки.
-Букет забыл! -швырнула Магда сверху розы к моим ногам.
Топча лепестки и шипы, я побежал к набережной. Никого! Я посмотрел на циферблат моих наградных, наручных. Я опоздал на час!
...Вагоны тронулись. Я всё ещё высматривал Фредерику в толпе рыдающих женщин на перроне. Поехали окна вокзала, урёванная женщина кричала:" Обязательно возвращайся, Курт!" И вдруг я увидел Фредерику у столба. Тоненькая, почти бесплотная, она, молча махала мне ладошкой, словно Ангелица махала крылом: прощай Гюнтер!
 И тогда я увидел палача с его секирой. Он замахнулся - и ударил в бок набирающего скорость поезда. Словно штык -нож вошёл в консервную банку - и брызнуло...Красным на чёрное. И потекло-по белому.
  Когда я въезжал на велосипеде в Судеты, мне навстречу бросилась девушка с букетом белых роз. Тогда мне показалось это -ты, Фредерика! Мгновенное прикосновение влажных губ к моей уже познавшей бритвенный станок щеке-всего лишь мгновение, но это прикосновение  стало моей навязчивой идеей.
 
 А Палач врубал свою Секиру  в набухшую венами русских рек шею. И что с того, что эта шея вначале казалась не моей! До Чурки, кажется, было ещё далеко. Ранним июньским утром на меня впервые пахнуло банным паром белорусского болота. Ещё не рассеялась туманная дымка, как, елозя колёсами наших мотоциклов по песчаному просёлку, мы ворвались в ещё спавшую деревню. Из крайней избы выбежал седобородый старик в рубахе, кальсонах и с охотничьим ружьем. Он наставил дыры дула на меня! Я ответил короткой очередью из автомата. Лезвие Палача чиркнуло по его рубахе- и красное потекло по белому. Нам было предписано действовать совместно с частями СС. Чёрными муравьями рассыпались эсэсовцы по деревне. Они словно бы выскочили из раскосых глаз красного капюшона  палача. Языки пламени поднялись целым хороводом красных капюшонов нал одной, другой, третьей крышей...

 Но топор ещё только входил в шею. Послышался хруст позвонка - это Люфтваффе бомбило не то Смоленск, не то Харьков. Это с хрустом давили наши танки -избы, плетни, сараи...
 И наконец, чья то голова , хрипя стала скатываться с Чурки -и я увидел сжимающиеся годичные кольца. То были кольца сталинградского окружения. И та голова -была моя голова...

И тогда, вытаращенными от боли глазами, хрипя, я прочитал на снегу строки твоего письма- красным по белому. Ты писала о том, как прождала меня больше часа, потому что пришла на набережную пораньше. И как , подумав, что я не пришёл потому, что у меня снова открылось кровотечение-ты побежала в госпиталь на горе. И как пробежав мимо мясной лавки Магды , ты услышала за спиной шум распахивающейся двери. И как, обернувшись, ты увидела на ходу застёгивающего штаны меня , как полетели на брусчатку розы. И высунувшаяся кукушкой из ходиков Магда прокричала:
-Розы! Розы не забудь для своей Фредерики!

Палач вернулся ко мне в тарном цехе комбината N179.Его секира обернулась в визжащий круг циркулярки, к которой для распилки на тарную дощечку подтаскивал я мёрзлые доски. И я всё не мог избавиться от иллюзии, что это не доски, а мои заледеневшие в окопе друзья , так и не дождавшиеся, когда 5-я танковая дивизия ваффен СС "Викинг " прорвёт кольцо окружения. Цыркулярщик Альбрехт брал уплощённые лёжкой в кучах замороженные тела -и укладывая их на плаху железной станины из которой высовывался жаждущий человечины вращающийся зубастый круг и пилил, пилил, пилил...

НА ПЛАНЕТЕ ФОНАРНОГО КРУГА
 (рассказано Альбрехтом Майном)(вставка)

Часть МАРКИТАНТКА

В соседнем с нашей палатой помещении главврач -     разрешил организовать ремонтно-реставрационную мастерскую.
-Трудотерапия полезна! -сказал он.-Отвлекает от дурных мыслей.
 Зеебуржцы и выздоравливавшие раненые стали приносить сюда всё, что осталось от бомбёжки от часов на башне муниципалитета,органа собора Святого Мартина, скульптур и утвари кирхи.
 Я и несколько ребят , у кого не были оторваны руки, взялись за починку механизмов, реставрацию искалеченных скульптур, органных труб и клавиатуры.
Скульптурка Маркитантки вместе с другими куклами подвижного механизма циферблата ждала своей очереди.Сгрудившись, все эти аллегорические персонажи стояли на специально сооружённом стеллаже и представляли собой нечто вроде кукольного театра. И Аларих не без артистизма умел устраивать с их помощью целые представления.
- Куда ты направляешься, благородный рыцарь! - сотрясал он в левой руке Монаха.
- В крестовый поход,бить сарацинов!- поднимал он на дыбы Рыцаря в правой.
-Я иду с тобой, обращать язычников в истинную веру!
 Он мог оживить и Жонглёра и Барабанщика, придумывая для них целые истории.
Но больше других кукол ему нравилась  Маркитантка. Даже больше, чем Ведьма.

Что такое курортный городок, превращённый в госпиталь!?
Его истинное украшение -не разрушенные авианалётами архитектурные достопримечательности, а женщины!

Рыцарь, Монах, Палач, Ангел, Ведьма, Король,Лютнист, Шут, Флейтист, Маркитантка, Жонглёр, Смерть.

Часть. ЖОНГЛЁР

Часть  ПОВАР
ЧАСТЬ БАРАБАНЩИК

Часть. Ангел.
Собор Святого Мартина.

* Перевод Холодковского
 
Мы на Бугринском Брокене жжём чучело соломенное.
Ну и какого проку в нём?-спроси меня на ломаном.

На русском, брат, германец,славянский то обряд.
Но вот у бабы Маникоторый день подряд
горит в лампадке свечка тонюсенокой такой
соломенкой-сердечком огонь неупокоя..

А в бытность комсомолочкой лилось рекою олово.
Теперь вот Богу молится склонив седую голову.
Солдатики, солдатики-к кипящему котлу,
как будто бы вода кипит и ветер гнёт ветлу.

Не балерины - в пачках, а сменами бессонными
под жалобы скрипачки сороковой симфонии.
Солдатик оловянный из окруженья вынесенный,
плыл в лодке деревянной,как в старой сказке Андерсона.

Все эти звуки заканчивались птичьим чивикианием -и я обнаруживал, что стихотворение наговорил мне словно одетый в шинель мышиного цвета снующий по подернутому изумрудом мха стволу берёзы цепкий поползень.

В другой раз, шагая со сной в ногу и отшвыривая накалываяющиеся на наконечники пятитысячные банкноты осиновой листвы, он в который развивал свои сожаления о том, что в 1944 фигляра с усами -бабочкой пошлого конферанса и мерзким зачёсом на бок не поразили осколки мины заложенные... И эта крыса снова вылезла из норы свого бункера. А как он убивался по поводу лживо-героической "казни лиса пустыни!" Он говорил, говорил, запыхавшись и снова переходил на стихи:

Все ноты в коме кроме ля ,пиано все одна лишь форте
Германия хоронит Роммеля, сам Гитлер в траурном эскорте.
Какая выправка фельдфебеля!Щека справляясь с нервным тиком
одутловатее портфеля, в котором уже бомба тикает.

фельдмаршал мёртв. Конечно жаль его, но на войне, как на войне,
ещё вчера омлеты жарилина раскалившейся броне,
ну а сегодня сдали Триполи, в песках увязнувшие танки
и дула их, как член от триппера,поникли...Жалкие останки.

Вдова рыдает, сын безмолвствует,чернеют траурные ленты
молчат политики безмозглые ,ликуют тайные агенты
Но к пирамидам рвутся "Тигры", стратегов отвергая скепсис.
Оркестр да по экрану титры, да след от траков на песке.

И опять он истаивал в дымке осеннего предвечерья. Всё ещё не отключив в своём смартфоне опцию "запись" я искал его глазами. Но в глазах рябило от пятен и черточек на бересте. Либо ветеран -пехотинец ушёл вперёд, либо окопался, замаскировался и стал невидим. Словно в подтверждение тому, по поваленному, обросшему копытами трутовиков стволу, цокая, пробежал бурундук с тремя полоскасми на спинке, словно подтверждение тому, что и на том свете бывают повышения по службе и из ефрейторов одной армии можно перекочевать в старшие сержанты-другой.

аншлюс как флюс вот -вот влюблюсь
в какую-нибудь австриячку
сидеть в гаштете слушать блюз
бекон снимая с острия

пока ещё при мне штык-нож
и шмайсер мой и "Майфн кампф"
да и официантки ножки...
пью пиво и фильтрую кайф

ещё пока не Сталинград
пока не вши - купанье в ванне
и я тому безмерно рад
что Вагнера послушать в Вене

теперь могу...и ногу нa ногу
забросив я в сапог надраенный
гляжусь как в зеркало, нагую
красотку видя там...мудра

фортуна. если девкой пьяною
страна бросается в объятья
то почему не скажут прямо ей
что было лучше бы без платья

не плеть ведь брать когда идешь
как нас учил великий Ницше
к тому ж ликует молодёжь
на австриячке что ль жениться

МОНОЛОГ СПАНИЭЛЯ МОЦАРТА

Прости, МоцАрт, ты пах акватофаной,
свечами сальными, дешёвеньким винцом,
скрипичной канифолью, затхлой ванной,
хотя и коронован был творцом.

Хоть ты и гений, но, увы, не сука
с её оскалом милым и вокалом,
когда Сальери –вдруг входил без стука,
башмак его пах её чудным калом.

Парик его напоминал болонку
соседскую. Ушастых родила
она потом щенков, как ни банально,
а всё парфюм- такие вот дела!

Прости, Вольфганг, когда за гробом шлепал,
чтоб проводить тебя в последний путь.
я грезил об охоте на вальдшнепов,
на уток кряковых. Чтоб ты когда –нибудь

не деку скрипки, а приклад ружья
прижал к щеке. Взлетает капалуха!
Стреляй! Но на надгробии, дрожа,
твоем сижу- пёс с абсолютным слухом.

Луна-Сальери. Сколько на неё
ни вой, увы, не выстрелит ружьё.

4. июнь. 2010 г.

Глаза крестьянки синие,
что -с хлебом нам навстречу, тут вам не Абессиния, совсем другие речи. Не "панцыры" да шерманы в египетской ночи-

Карабалык...

…Тропинка вела вдоль забора радиолакаторной станции.

Это когда начальник карАула сменяет часовых. Тикали часы на башне, двигались

Главы Лютнист. Ангел. ведьма

СБИТЫЙ ЛЁТЧИК

Новый день принёс новые сюрпризы. В гостиницу продолжали приходить люди. Нас засыпали поздравительными телеграммами. От желающих угостить нас пивом не было отбоя. Отдуваться приходилось мне и нашим операторам. Невольные собутыльники на все лады обсуждали наше кино про Сибирь, Сталинград, военнопленных, бомбёжки городов. Давали советы, подбрасывая сюжеты на будущее. Словом, мы, как говорится, купались в лучах славы, направо и налево раздавая автографы, обмениваясь адресами и телефонными номерами.
Когда за наш столик, где мы с Куртом и Климом допивали не помню уж какую по счёту бутылку пива, подсел крепкого телосложения мужчина в камуфляжной форме, я подумал было, что это очередной санаторно-курортный бездельник, которому хочется поболтать о том о сём с сибиряками. Но оказалось дело было совсем не в любопытстве иностранца к «аборигенам» краёв, знаменитых легендами ГУЛАГа, трескучими морозами и таёжной экзотикой. Он заговорил на английском.
- Мне понравился ваш фильм! Прекрасно подобранный материал!- начал «камуфляж» с дежурных похвал. -Много документальных кадров! Всё смонтировано с большим мастерством. И сбитый над Белградом F-117, вписался в сюжет как нельзя лучше. И радары. И наведение ракет. И падение самолёта. И катапультировавшийся лётчик…Так вот знайте-тот лётчик -это я!
- Вы Бейл Елко?*- вскинулся Курт, идеей фикс которого было снять фильм об американских бомбардировщиках.- А вы не возражаете если я включу видеокамеру…
-Не возражаю. Тем более, что мне уже поставлены все мыслимые и немыслимые психиатрические диагнозы. И я полностью отстранён от полётов, хотя ещё недавно числился в первоочередниках готовящегося полёта на Марс. Так вот прежде всего хочу сообщить, что мой F-117A «Найтхок» стал из невидимого видимым -и его засекла радарная установка советского производства не из за того, что я ослабил режим невидимости, открыв бомбовой люк, как писали, пишут и говорят до сих пор. Виной тому что меня сбила незамысловатая ракета зенитно-ракетного комплекса производства семидесятых годов было совсем другое. Ещё когда мы только начали осыпать Белград своими «ляльками», стало твориться что-то неладное. При включении режима невидимости я и другие пилоты, которые до сих помалкивают, вдруг не только исчезали с радаров, а на какое - то мгновение переставали видеть кабину самолёта, приборную панель и собственные руки со штурвалом. Ты как бы становился совершенно прозрачным и видел только облака. А при их отсутствии – только панораму происходящего на земле. Потом всё возвращалось. Но при этом ты мог оказаться в кабине совсем другого самолёта и в другом времени.
Все бредни по поводу НЛО в Неваде – в сравнении с тем, что приходилось испытать во время этих боевых вылетов нам-детские забавы! С полным боекомплектом я отрываюсь от взлётно - посадочной полосы- взмываю ввысь -и стоило мне переключить тумблер режима «стелс» -как я оказывался неизвестно где и не понятно в каком времени.
Пытаюсь осмотреться - в кабине кроме меня ещё один пилот. Все приборы подписаны готическим шрифтом. По рации звучит немецкая речь. А внизу -руины, руины, руины…И вдруг вижу – подо мной фонтан «Танцующие дети». Знаменитый , всем известный артефакт Второй мировой…Так это ж Сталинград! И выходит, -я лечу бомбить наших союзников! Хочу крикнуть «Стойте-это ошибка!», но второй пилот открывает бомболюк…Я хватаю его за руку-у меня в руке – кисть скелета, а из шлемофона на меня скалится череп…В следующее мгновение я обнаруживаю, что из бомболюка моего F-117 (я опять в нём!) сыплются «ляльки», которыми напичкали брюхо моей невидимки ребята из команды аэродромной обслуги.
Но за мгновение до этого я вижу, как кругляк фонтана излучает непрерывный каскад «летающих тарелок» с Балкенкройцами* на боках . Секретное оружие Третьего рейха окружает меня со всех сторон стаей летучих призраков. Что бы это могло быть!? Ведь доподлинно известно- нацисты не применяли под Сталинградом никаких НЛО.
В другой раз при включении режима «стелс» -я мгновенно переместился в 1944 год и разгрузил люки совсем другого бомбардировщика вот на этот самый город. Приехав сюда лечиться, я опознал и площадь, и кирху, и дом с мезонином. Мы бомбили с небольшой высоты, наверняка. И как сейчас помню-я даже разглядел часы на башне магистратуры…Таким же образом мне довелось бомбить в1942-ом Кёльн, а в 1945 Дрезден…
Но самое непонятное произошло позже. Все эти перескоки во времени , которые , как я думаю, происходили не без участия нацистских НЛО, кончились тем, что я предпочёл не включать лучевого отражателя, полагаясь лишь на отражение лучей радиолокатора противника от рассеивающей гранёной поверхности. Надо сказать, что наши бомбовозы F-117 своей формой сильно напоминали секретные «летающие тарелки» нацистов. Поговаривали, что они лишь перелицованные проекты вывезенных из Германии разработок «оружия возмездия». Советом достались чертежи «Фау-2» , почему ни так и рванули в космос. А нам вот эти перевёрнутые ночные горшки да ядерные секреты. Но когда меж пилотами возникали пересуды по поводу НЛО, скептики отмахивались: меньше вискарь дуть надо, марихуанку покуривать, а тем более рокнроллить с ЛСД или коксом -тогда не будут мерещиться «картинки прошлого» и мучать комплекс Оппенгеймера. Своих же, мол, за «тарелки» спохмела принимаем!
…И вот на меня летит известная мне по инструктожам ветерана Вьетнама Билла Вайса ракета «Нева». Родная сестра тех, что сбивали во Вьетконге наших «Фантомов». Острорылая и юркая. Делаю вираж. И она пролетает мимо. Зато вторая клюёт моё летающее корыто в брюхо с другого боку. Но истинный ковбой всегда может вообразить себя кольтом, выхватываемым их кобуры, а истинный бойскаут никогда не сдаётся!
Катапульта вознесла меня над «полями да над чистыми». До Белграда, который был к тому времени превращён во второй Сталинград, Дрезден, Кёльн я не дотянул…Парашют несёт на какую-то деревеньку. Черепичные крыши. Деревья, едва опушённые зеленью, перемежающейся пеной цветения абрикосов, этих сАукур Сербии. Конец марта! Внизу проплывают Диснеевской красоты картинки. Высыпавшие на звук взрыва упавшего самолёта ребятня и взрослые. Всё это сильно походило на комиксы или мульты про Мики Мауса, но я понимал, что, если я попаду в руки сербам -мне несдобровать - и поэтому пытался рулить стропами так, чтобы приземлиться поближе к лесу.
Пашня смягчила удар о землю. Избавляюсь от парашюта. Быстро добежав до опушки леса, углубляюсь в чащу. Поляны устланы первоцветами. Крокусы, цыкломены -сплошным ковром! Если бы здесь была моя Лайла! Вот порадовалась бы! Хочется присесть под каким -нибудь буком, прислониться спиной к замшелой коре, забыться. Полюбоваться вот этой присевшей на венчик цветка пестрокрылой бабочкой! Как её крылья похожи на карту Югославии! Пятнышки , кружочки, полукружия…
Я поднимался на гору. Лес сгущался. Смеркалось. И в сумерках я увидел, как сквозь густую гребёнку деревьев пробивается свет. Я пошёл на этот огонёк. Тусклое мерцание привело меня на поляну, посреди которой стоял домик совершенно причудливой формы. Светилось стрельчатое окно. Луна превращала экзотическое строение в нечто вроде предмета из серебряного сервиза. Крыльцо с перильцами, козырёк, карнизы и водостоки были как бы творением рук некого покрывшего постройку сплошным узором ювелира. Вместо трубы над кровлей высился минарет. Сама кровля представляла собою с одной стороны «мавританский» купол, с другой -заострённый готический шпиль.
Отворяя двери, я обратил внимание на выпуклые римские цифры III и IV на правой стороне фасада, но не придал этому значения.
В освещённом свечами зале было людно. За круглым столом сидели знакомые мне по часам на магистратуре Зеебурга персонажи – Латник, Монах-богомолец, Ведьма, Лютнист, Шут. На дальнем краю круга видна была Костлявая с Косой.
Стол представлял собой ни что иное, как циферблат и все сидевшие кругом были заняты тем, что каждую секунду продвигали большую стрелку на одно деление.
- Ну что встал, как вкопанный! – оторвалась от столь важного занятия Ведьма, в которой я узнал свою Лайлу. – Проходи. Сейчас будем ужинать. Корректировка времени уже завершена. Остальное пойдёт своим чередом…После того как ты в 1944 сбросил бомбы на муниципалитет, механизм много раз чинили, но часы всё равно бегут вперёд…
- Это не я бомбил Зеебург! Я и родился -то, когда всё разбомбленное было уже давно восстановлено!
- Опять ты за своё! Ты что забыл про магазинчик моей мамы в Салеме?* И как мы с тобой познакомились? Ты зашёл купить магический кристалл, оберег с головой Бафамёта внутри перевёрнутой пентаграммы. Ты примчался в Салем из штата Невада, где участвовал в погонях за летающими тарелками -и твоя подруга викканка*** и роконрольщица Мэрелин посоветовала тебе обратиться к магическим силам, духам индейцев шошонов*, а пресвитер вашего прихода предложил провести сеанс экзорцизма. И ты одновременно делал и то и другое? Разве ты забыл, как Мэрелин примчалась следом за тобой, чтобы купить в нашем магазине магических принадлежностей метлу и как во время проведения ритуала посвящения в гостинице, в окно прилетел камень, брошенный каким-то евангельским христианином?
Всё это я прекрасно помнил. Как и принесённую тобою в гостиницу скатерть с изображением пентакля. Её ты постелила на круглый стол поставив в центр вазу с изображением пестрокрылой бабочки на боку. В вазу ты поставила букет с купленными мной для проведения магического ритуала чёрными тюльпанами. А в углы звезды – по свечке в подсвечниках. Влетевший в окно камень угодил мне чуть выше виска в тот момент, когда ты начала читать заклинание. Отскочив от головы булыжник расколотил вазу. Четыре свечи погасли. Пятая упала на пол, застланный ковром, в котором образовалась дыра. Прибежавшая на шум из соседней комнаты Мэрэлин, поспешила в аптеку, а когда я пришёл в себя с перевязанной головой, я начал кашлять от заполнившего гостиничный номер дыма, а ты бегала в ванну и в сложенных лодочкой ладошках носила воду , чтобы залить тлеющую в ковре дыру. И в этом кругу я увидел, что , катапультировавшись, я приземлился не на опушке леса, а в разбомбленном Белграде. Спрятавшись на ночь в одном из полуразрушенных домов, я решил переждать. И что же я увидел, когда рассвело! Что я нахожусь в том же номере гостиницы Салемана. Голова моя была обмотана обрывком простыни. В заполненной дымом комнате невозможно было дышать. Выбежав на улицу, я увидел, что площадь под окнами запружена словно на карнавал обряженным народом. Шляпы с перьями. Бархатные куртки. Башмаки с пряжками. Длинные платья на женщинах. Шпаги на боку у мужчин. Беснующаяся толпа окружила костёр, в огне которого корчились две ведьмы. От него -то и валил в окно гостиницы едкий дым. В объятых огнём несчастных женщинах я узнал тебя, Лэйла, и Мэрэлин.
«Так им и надо! -орала щербозубая пуританка. -Она превращала в помои молоко в подойнике!» «Пусть догорает!- бесилась другая.- Будет знать как насылать порчу на детей!» « Ну теперь уж не сможет присухи на наших мужей напускать!- подвывала третья.-А то что ни ночь -все наши мужья у неё в постели попеременно». Я кинулся раскидывать горящие жерди. С криками «И его – в костёр! Жечь его! Колдун!» толпа навалилась на меня. Особенно усердствовал какой-то косовар в шароварах и саблей на боку и боснийка в хинджабе. Спустя мгновение я увидел себя голым со вздутым животом, лежащим на операционном столе под прицелом фото- и телекамер. В вытаращенном глазке одного из объективов я увидел себя – в качестве предмета исследования. «Вот это существо с необычной антропологией, увеличенной яйцевидной задней частью головы и миндалевидными глазами без зрачков и вынул фермер из обломков НЛО в штате Невада!»- комментировал журналист. Надо мной склонился хирург. Ланцет вонзился в мою грудь. «Интересно-есть ли у него внутренность и как они устроены?»- продолжал репортёр прямой эфир.

- Посвящение совершилось! -объявила ты , надевая мне на шею амулет и влагая в руку магический кристалл.-Носи эти знаки посвящения с собой.
Всё это было чуднО и не совсем для меня привычно. В гостиницу «Брокен» мы вселились во время свадебного путешествия. Это был юбилей Вудстока, и перед этим вы с Мэрилин выступали на фестивальной сцене в костюмах ведьм с островерхими шляпами и изображали из мётел электрогитары, наяривая по прутьям метёлок, как по струнам. Потом грифы-черенки вы зажали между ног-и к изумлению публики- взмыли ввысь. Голографические спецэффекты фестиваля были потрясающи. И после этого феста меня постоянно преследовало одно и то же: взлетая , я «внутренним зрением» видел, что вырывающиеся из сопла пламя – две огненных метёлки, и в их пламени мне всё ещё мерещился костёр с корчащимися в нём ведьмами. Когда же я отворял бомболюк – и видел, как самонаводящиеся «ляльки» разлетаются по предназначенным им целям, я не на миг не сомневался, что швыряю камни в окно гостиницы, где мы остановились во время своего свадебного путешествия. Ты и Мэрилин – две великолепные хип-хоп-вокалистки в сверкающих, похожих на одежды инопланетянок утешали меня: мол, это нервное перенапряжение, ты, перенапрягся. Тебе надо слетать на Гавайи, заняться дайвингом. Но я то знал, что расколовшаяся на части ваза, этот тонкогорлый кувшин, с выпущенным из него Джином – рассыпавшаяся на осколки Югославия. Косово уже никогда ни прилепить к Сербии, а тем паче к Словении или Хорватии…

Ну а мне предстояло разновидность постравматических деформаций психики под названием «Синдром симметричных переживаний». Это диагноз мне поставил доктор Шон Полачек- заведующий отделом паранормальных психиатрических растройств местного санатория для ветеранов локальных конфликтов. Он распологается в замке на горе, в тех же палатах, где прежде был госпиталь. Вон -он дует пиво в углу кафе вместе с тем чудаком в костюме Латника, Шутом и Лютнистом. Это всё санитары.И без них я 0ни шагу. Только что не в белых халатах. А вместо белых халатов у них масхалаты и по ППШ на каждого. И обрядившись в эти шутовские наряды они спрашивают психиатра об одном и том же. Куда, дескать , этого сбитого лётчика? В наблюдательную палату или в операционную? Мол, сбила его наша зенитчица Люба, вытащили мы его из какого-то рухнувшего рядом с фонтаном «Танцующие дети» летающего корыта с Балкенкрайцем на боку. На шее у него амулет с мордой козла в перевёрнутой звезде, в кармане кристалл и фотки каких-то двух певичек-белой и негритянки. «Не спешите!-отвечает Шон Полачек, он же полковник спецотдела паранармальных явлений Петров.-Мне надо задать ему несколько вопросов!» Знаю я эти вопросы! Опять будет спрашивать-точно ли, что перед моим боевым вылетом на Белград- я отказался от групповухи с тобой и Мэрэлин, заявив вам, что не намерен самоублажаться в обществе лесбиянок! И что вы обещали отомстить мне! Полковник Петров хотел выяснить – точно ли режим «стелс» отключили ведьмы? И что это как-то связано с дурацким амулетом и кристаллом кварца? Русские хотели как-то использовать это в своих антистелсовых разработках. Ну что я мог ему ответить? Что уже в первой ракете -я от которой я увернулся по её наконечнику и стабилизаторам я опознал твою заостренную ведьминскую шляпу. А вторая! Вторая выдала себя не только этим наконечником, но и торчащим с боку черенком и метёлкой огненной струи…

Другие статьи в литературном дневнике:

• 31.12.2021. ***
• 27.12.2021. ***
• 26.12.2021. ***
• 24.12.2021. ***
• 23.12.2021. ***
• 21.12.2021. ***
• 20.12.2021. В магическом кругу фанарном
• 16.12.2021. ***
• 15.12.2021. Вышиванка
• 02.12.2021. ***