***О второй битве при Добрыничах 17 И вновь не спит кровожадный лев, со своими зверями, как на брачный пир, стремится на кровопролитие, лакать христианскую кровь и поедать человеческую плоть, собирает полки воинских людей. Но и эти московские Борисовы воеводы не страшатся его зубов, но еще более дерзко выступают против него и с храбрыми сердцами ополчаются, чтобы отомстить ему за прежде пролитую христианскую кровь. Как ясные соколы на серых утят или как белые кречеты чистят клювы, чтобы клевать, и острые когти, чтобы вонзать в плоть, и расправляют крылья свои, и плечи готовят к убийству птичьему, так и христианские поборники православной веры, облачаются в доспехи воеводы с христолюбивым своим войском против сатанина угодника и возлюбленного бесами его воинства, берут в руки оружие и щиты и призывают на помощь Бога и пречистую Богородицу, христианскую заступницу и помощницу, и московских чудотворцев и всех святых. И начали сходиться при Добрыничах под Комарицкой волостью; через несколько дней после первой битвы выстроились оба войска, и была вторая битва, более жестокая, чем первая. Стремились друг друга одолеть, и многое множество людей падало с обеих сторон, как деревья склонялись или как снопы валялись по оврагам, и ни один не хотел отступить от другого, но каждый хотел другого поразить, и друг друга убивали. Страшно и ужасно было это видеть, стояла великая и жестокая битва, и много крови проливалось. И московский воевода князь Василий Иванович Шуйский не мог видеть проливаемой крови, взъярился сердцем, и умно и храбро со своим полком правой руки кинулся на войско сатанина угодника и, надвое разделив его, сек, как траву, опрокинул противостоящих, а те, кто испугался смерти, побежали от него и освободили ему путь. С полком левой руки также показал свое мужество Иван Иванович Годунов: храбро и мужественно нападает и побивает врага, как улицы прорубает, никто против него не может встать. Так и иные воеводы и головы не могли устоять, крепко и единодушно выступили и смяли все войско его, и те, показавши спину, побежали. И они их гнали и без милости рубили их сзади, и многое множество их побили и многих взяли живьем, и мало их спаслось. А самого треклятого князь Иван Татев увез к городу Рыльску, и оттуда он бежал в город Путивль. И если бы его тогда князь Иван Татев не спас, то и сам бы был тут убит. Но за наши грехи он остался в живых, чтобы вновь проливать христианскую кровь и победить царя Бориса. И треклятый Гришка Отрепьев еще более страхом и великим трепетом был объят и, потеряв всякую надежду, начал помышлять о побеге в Литву. А царь Борис наполнился ярости и гнева на жителей Комарицкой волости 18 и повелел ее великим пленом пленить и опустошить до конца за то, что предались и служат Расстриге, и всех православных христиан от мала и до велика посечь мечом, а иных мучить различными муками, что и было исполнено. И кто, даже имея камень вместо сердца, не заплакал и не застонал о том, как завоеваны были православные христиане Комарицкой волости царем Борисом? И поганые иноплеменные народы не могут сделать того, что сделал царь Борис, изливая свой гнев и ярость, многими мучениями без пощады мучал и убивал не только мужей, но и жен, и невинных младенцев, сосущих молоко, и побил всех множество — от человека и до скота. И их имущество было разграблено, и дома их были разорены и сожжены огнем, все обращено в пепел, так что небывалое злое его пленение и описать невозможно. А когда Гришка Расстрига захотел бежать в Литву, все горожане и все люди, покорившиеся ему, начали его молить со слезами и просить его: “О, великий государь! Ты собираешься обратно идти в Литву, а на кого нас оставляешь? Или предаешь нас в руки изменнику своему Борису, чтобы он нас также пленил, как и комаринских жителей, и лютыми и горькими муками нас замучил? Лучше сам прикажи отрубить наши головы, но не предавай нас живыми в руки Бориса. О, нас постигла великая беда! От одного берега отплыли, а другого берега не достигли и стоим теперь посреди морской пучины. Совсем погибаем: от Бориса отступились, а за тобой не удержались, не знаем, что делать. У нас только один путь к спасению: не отпускать тебя, да бить челом Борису и твоей головой заплатить за нашу вину”. А Гришка ответил им: “Войска нынче у меня нет, видите,— все разбито, едва сам убежал, и вся моя казна истощилась. Я вовсе не думаю о том, чтобы бежать и покинуть свою отчину, но хочу идти в Литву за казной и войском, чтобы с большей силой биться за православные государства своей отчины”. А они ему говорили: “Возьми, государь, все, что мы имеем, а после мы все пойдем с тобой, да все погибнем или получим от тебя жизнь и честь”. И понесли ему все серебро, кто сколько имел: кто тысячу рублей, а кто сто, кто больше, а кто меньше. И Гришка при помощи того серебра едва удержался; явился по собственной воле, а теперь уже и неволей был принужден остаться, потому что его новые подданные не хотели живыми с ним расставаться. И вновь Гришка засел в Путивле и начал собирать войско, откуда сколько смог. И царь Борис немало этому радовался. А в городе Кромы засел того же еретического войска казачий атаман Гришка Корела 19 с казаками и с кромлянами. И царь Борис посылает в Кромы своих воевод, боярина Федора Ивановича Шереметева, с большим войском. И они, подступив к городу, крепость осадили и стали штурмовать стены, но защитники города много войска побили и немало пролили христианской крови. И царь Борис еще прислал воевод — князя Федора Ивановича Мстиславского да князя Дмитрия Ивановича Шуйского с большим войском, чтобы скорее взять город. И воеводы собирали войска и храбро и мужественно наступали на крепость, били из пушек по острогу и по городу и всякие стенобитные хитрости использовали и острог и город разбили до основания. Но те казаки, зломысленные и коварные, не боящиеся смерти и непокорные и ко всяким лишениям терпеливые, отсиживались в норах земных и вели бои с осаждавшими из-под земли, да устраивали вылазки из города. И так, не сумев взять города, московские воеводы стояли под Кромами до весны. И тогда много людей в войске умерло от зимней стужи, так как время было очень студеное и стояли страшные морозы. А царь Борис в Московском государстве и в иных государствах и градах Российской державы велел убеждать людей святейшему патриарху Иову и благородному боярину и воеводе князю Василию Ивановичу Шуйскому, ибо их блаженной памяти царь и великий князь Федор Иванович всея Руси посылал осмотреть и предать земле тело убитого благоверного царевича князя Дмитрия Ивановича, своего брата. И повелел им во весь голос проповедовать при стечении множества людей Московского государства, говоря так: “О, всенародное множество! Не сомневайтесь и не верьте слухам, ибо истинно царевич Дмитрий был убит, я его своими глазами видел и даже погребал его в городе Угличе в церкви боголепного Преображения Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, и вы за него помолитесь. А идет на нас расстрига Гришка Отрепьев, называясь его царевичевым именем, и вы его проклинайте”. А по государствам и градам посылали грамоты. Но люди никому не верили — ни святейшему патриарху, ни князю Василию Ивановичу Шуйскому, и так говорили друг другу: “Это-де по приказу Бориса и боясь его так говорят”. И приказал царь Борис в соборной церкви громогласно читать вечную память благоверному царевичу и великому князю Дмитрию Ивановичу, а расстригу Гришку Отрепьева, идущего на Московское государство, проклинать; так же приказал поступать и по государствам великой России. Но ничего этим не добился, а люди во всем Российском государстве еще больше в сердцах своих негодовали и гневались на него, говоря: “Если не это, что еще остается говорить Борису? Если он не так станет говорить, то ему придется от Русского царства отказываться, да и жизнью своей рисковать”. И так друг друга поддерживали. Другие же иное говорили, будто истинно царь Борис и до сего дня считает царевича убитым, да не знает того, что вместо него был убит другой: задолго узнав злой помысел Бориса против царевича, что хочет тайно убить его неизвестно где и в какое время, мать царевича иного ребенка кормила вместо царевича, а сам царевич был отослан к верным людям на соблюдение, и Бог его так уберег от убийства и погубления Борисова, и ныне он возмужал и идет на свой прародительский престол. И желая его прихода в Москву, когда узнают о его победе над московскими войсками Бориса, то радуются, когда же узнают, что московские войска одержали победу над идущим к Москве ожидаемым Дмитрием, то ходят в скорби, понурив головы. А профиль удален царю Борису клеветники шептали о тех, кто говорил, что идет Дмитрий, а не расстрига, да будто он и подлинного расстригу везет с собой и показывает его, чтобы не сомневались люди. И за такие их слова царь Борис повелел вырезать языки, а иных предавать смерти многими разными муками, но никак не мог помешать народу вести эти разговоры и надеяться. И услышал Борис, что его воеводы ни одного города ему не возвратили, но еще больше городов от него отпадают и Гришке присягают, сам же Гришка стоит в Путивле, великое войско собирает из Литвы и из иных государств, наполнясь яростью и дыша гневом, как неутолимая ехидна, похваляется и хочет прийти на царя Бориса, но не как на царя, а как на слугу. А царь Борис, видя неверность всех людей, что готовы служить приближающемуся самозваному царевичу Дмитрию и ждут его, находился в великом сомнении, размышляя, что делать, если самозванец и вправду окажется не расстригой, а царевичем Дмитрием. И вовсе отчаялся спасти свою жизнь и упоил себя смертоносным зельем 20 и постригся в иноческий чин и в иноках наречен был Боголепом. И вскоре от лютой отравы скончался горькой и насильственной смертью, так что и вид его изменился от судорог, и все тело как уголь почернело, да и описать невозможно, каким он стал от лютого зелья. И повелел похоронить себя в соборной церкви Архангела Михаила с прочими царями, здесь погребенными. Скончался же в 113 году, месяца апреля в 13 день, а после него осталась жена его царица Мария, да сын его Федор, да дочь его девица Ксения, царем же пробыл 7 лет и пять недель. После смерти Бориса на Московском царстве назвался государем сын его Федор, и он посылает в полки за воеводами князем Федором Мстиславским да князем Василием, да князем Дмитрием Ивановичем Шуйским и призывает их в Москву. А вместо них воеводами остались два единокровных брата князь Василий да князь Иван Васильевичи Голицыны, да Михаил Салтыков, да Иван Иванович Годунов. И посылает к ним в полки воевод князя Михаила Катырева-Ростовского да Петра Федоровича Басманова, да митрополита новгородского Исидора, чтобы привести войско к крестному целованию Федору Борисовичу, да матери его Марии, да сестре его Ксении. И они прибыли в полки в Кромы, где митрополит начал приводить войско к крестному целованию. Иные в полках целовали им крест, а иные не In The Wdel захотели креста целовать и отослали митрополита в Москву. Московские воеводы князь Василий да князь Иван Васильевичи Голицыны, да Петр Басманов, видя сомнение и смятение в полках, а от смятения и города погибают, и сами усомнились и поверили, что Расстрига — родной сын государя царя и великого князя Ивана Васильевича всея Руси и вспомнили о милосердии к ним блаженной памяти царя: “Да разве неродовитый и неславный человек из поселян, Гришка Расстрига, посмел бы начать такое дело? И не без умысла польский и литовский король ему помогает, и русские люди с городами переходят под его власть, и все Российского государства люди встать против него не хотят. Да лучше нам по собственной воле, чем неволей подчиниться ему, и в чести будем. А если неволей, то тоже у него будем, но с бесчестием, судя по событиям недавнего времени”. И так рассудили и между собой договорились пристать к Расстриге, а Борисову сыну изменить и от его войска отъехать, и этот договор крепко утвердили между собой. И к ним присоединились многие новгородские и рязанские дети боярские. Так все и случилось, и в один из дней два войска выстроились на битву, взяв в руки щиты и оружие. А князь Василий да князь Иван Васильевичи Голицыны, да Михаил Салтыков, да Петр Басманов со всеми своими полками быстро поехали вперед всех, а с ними дети боярские и дворяне Ляпуновы с иными детьми боярскими поехали словно на битву. А все прочие стояли и смотрели на тех, что дерзко переправились на неприятельский берег Кромы и с вражескими войсками мирно соединились, и те пропустили их сквозь свое войско. И когда прошли названные московские воеводы, и вновь атаман Корела со своими казаками и с жителями Кром все единым духом ударили по оставшемуся московскому войску и все его повергли в смятение, ибо смелость его покинула при виде отъехавших от них воевод и храброго войска, соединившегося с противником. И все отчаялись в своих надеждах, повернулись спиной и побежали. И противник гнал их, но не сек бегущих, зная, что они неволей были посланы царем Борисом на бой, и грабили их, но вместо сечи и убийства били их плетьми и дальше гнали со словами: “И впредь не ходите на бой против нас!” И поймали их воеводу Ивана Годунова и послали к своему начальнику Гришке в Путивль и радостные вести к нему послали о переходе на его сторону названных выше московских воевод с многими полками. И рязанские дети боярские со всеми городами и с селами своими по Оке перешли к нему. Он же, узнав об этом, возрадовался великой радостью. А Ивана Годунова велел посадить в темницу, а московских воевод велел привести к крестному целованию. Прочие воеводы царя Бориса — князь Михаил Катырев-Ростовский да Семен Чемоданов с этой вестью побежали к Москве. А Расстрига наполняется еще большей дерзостью и чувствует близость исполнения своего желания и пишет в царствующий град, мать всем городам, в Москву, по научению дьявола, отца всякой лжи и лести, услаждая всех сладкими словами, будто медом. Как в древние времена в начале мира дьявол прельстил родоначальников Адама и Еву отпасть от райской жизни и навел смерть на род человеческий, так и теперь учит угодника своего Расстригу; славою мира сего скоротекущего прельстил его отпасть от ангельского чина и от царства небесного и избрать тление и смерть и с собою других людей свести в погибель. И сначала такой прелестью покусился прельстить народ Московского государства: “От царя и великого князя Дмитрия Ивановича всея Руси боярам нашим, князю Федору Ивановичу Мстиславскому да князю Василию, да князю Дмитрию Ивановичу Шуйским, и всем боярам, окольничим и дворянам большим, и стольникам, и стряпчим, и жильцам, и приказным людям, и дьякам, и дворянам, что из городов, детям боярским, и гостям, и торговым лучшим и средним и всяким черным людям. Вы целовали крест блаженной памяти отцу нашему, великому государю царю и великому князю Ивану Васильевичу всея Руси и нам, детям его, чтобы вне нашего рода иного государя никакого не хотеть и не искать на Московское государство. И как Божьим судом отца нашего, великого государя царя и великого князя Ивана Васильевича всея Руси не стало, а на Московском государстве сел брат наш, великий государь царь и великий князь Федор Иванович всея Руси, а государыню, мою мать царицу и великую княгиню инокиню Марфу Федоровну всея Руси, и нас изменники великого государя послали в Углич, и так наше величество утесняли, что и подданным было делать негодно — подсылали многих воров и велели навести на нас порчу и убить. И милосердный Бог нас, великого государя, от их злодейских умыслов укрыл и с тех пор до нынешних наших лет волею своею сохранил. А вам, боярам нашим и окольничим, и дворянам, и приказным людям, и гостям, торговым и всяким людям, изменники наши твердили, будто нас, великого государя, не стало, и похоронили будто нас, великого государя, в Угличе, в соборной церкви у всемилостивого Спаса. И как волей Божьей брата нашего, великого государя царя и великого князя Федора Ивановича всея Руси, не стало, и вы, не зная про нас, прирожденного государя своего, целовали крест изменнику нашему Борису Годунову, не ведая его злокозненного нрава и боясь того, что он при блаженной памяти брате нашем царе и великом князе Федоре Ивановиче всея Руси владел всем государством Московским и жаловал и казнил кого хотел. А про нас, прирожденного государя своего, не ведали, а думали, что мы изменниками нашими убиты. А как про нас, великого государя, пошел слух по всему Российскому государству, что с Божьей помощью мы, великий государь, идем на православный престол прародителей наших, великих государей царей Российских, и мы хотели государство наше получить без крови, и вы, бояре наши и воеводы и всякие служилые люди, против нас, великого государя, стали по неведению и боясь от изменника нашего смертной казни, а про нас, великого государя, говорить не смели. И я, христианский государь, по своему царскому милосердному обычаю в том на вас нашего гнева и опалы не держим, потому что вы делали это по неведению и боясь казни. А ныне мы, великий государь, на престол прародителей наших, великих государей царей Российских, вскоре с Божьей помощью придем, а с нами многие рати русские, литовские и татарские. А города нашего государства нашему царскому величеству добили челом и против нас не стояли и крест целовали, помня свои души и крестное целование нам, великому государю, служат и против изменников наших храбро и мужественно хотят стоять, а о том и сами доподлинно знаете. И поволжские города нам, великому государю, добили челом и воевод к нам привели, и астраханских воевод Михаила Сабурова с товарищами к нашему царскому величеству ведут, а ныне они в дороге на Воронеже. И к нам писал из Большой Ногайской орды князь Ищерек и из Казыева улуса мурза, что они нашему царскому величеству хотят помогать. И мы, христианский государь, не желая христианского разорения, ногайским людям до нашего указа ходить не велели, жалея нашего государства, и велели ногайским людям кочевать под Царевым градом. А изменники наши Мария Борисова жена Годунова да сын ее Федор о нашей земле не жалеют, да и жалеть им было нечего, потому что чужим владели и отчину нашу Северскую землю и иные многие города и уезды разорили и православных христиан без вины побили. Но того мы, христианский государь, в вину вам, боярам нашим и служилым людям, не поставили, потому что вы учинили то по неведению и боясь от изменников наших смертной казни. А и то было вам пригоже знать, какое утеснение от изменника нашего Бориса Годунова было вам, боярам нашим и воеводам, и родственникам нашим укор и поношение и бесчестие, и наносимые вам, чего и от родного было терпеть невозможно, и вам, дворянам и детям боярским, разорение и ссылка и муки нестерпимые были, чего и пленным делать негодно; а вам, гостям и торговым людям, и в торговле вашей вольности не было и в пошлинах, что в треть вашего имущества, а мало и не все отобрано, но и тем его злокозненного нрава умерить не смогли. И в винах своих до сих пор не признаетесь и нас, прирожденного государя своего, знать не можете, а о праведном Божьем суде не вспоминаете и хотите пролить кровь безвинных православных христиан, чего не только нам делать не годится,— и иноземцы о вашем разоренье скорбят и болезнуют и, узнав нас, христианского кроткого милосердного государя, нам служат и крови своей за нас не щадят. И мы, христианский государь, не желая видеть во христианстве кровопролития, пишем вам, жалея вас и о душах ваших, чтобы вы, помня Бога и православную веру и свои души, на чем блаженной памяти отцу нашему, великому государю царю и великому князю Ивану Васильевичу всея Руси, и нам, чадам его, крест целовали, и великому князю Дмитрию Ивановичу всея Руси добили челом и милости просить к нашему царскому величеству прислали митрополитов и архиепископов, и бояр, и окольничих, и дворян больших, и дьяков думных, и детей боярских, и гостей, и лучших людей. А мы, великий государь, по своему царскому милосердному обычаю всех вас пожалуем, и вам, боярам нашим и воеводам, честь и повышение учиним и отчинами вашими прежними вас пожалуем, к тому еще и прибавим и в чести вас держать будем. А вас, дворян и приказных людей, в нашей царской милости держать хотим. А вас, гостей и торговых людей всего Московского государства, пожалуем в пошлинах и в податях, велим во льготе и в облегчении учинить, и все православное христианство в тишине и в покое и в благоденственном житии учинить хотим. А не добьете челом нашему царскому величеству и милости просить не пришлете, и вы можете рассудить, что вам в том отвечать в день праведного суда Божьего, а от праведного гнева и от нашей царской высокой руки нигде не спастись, ни в матерней утробе не укрыться вам. И с божьей помощью нам, великому государю, преславных государств своих добиваться”. И Расстригины посланники — Гаврила Пушкин и Наум Плещеев — приезжают с этой грамотой первого июня, и грамота была прочитана на Лобном месте перед всем множеством московского народа. И когда московские и все русские люди услышали это послание, они поверили, что все это — правда, что Господь по неизреченным судьбам своим прещедрой своей десницей спас царевича от Борисова погубления, и верили, что он — прирожденный своей христианской веры царевич, а про Бориса подлинно знали, что неправдой похитил царство и бесчисленно много пролил неповинной христианской крови, коварно добиваясь того великого государства. И возрадовались тому великой радостью, Богу воссылая славу, и был в них шум великий и клич, и было не разобрать, кто что говорит. И призывая друг друга, бросились на царя Федора, Борисова сына, и на его мать и на весь род их и без милости начали грабить дворы их и самих ловить, и в мгновение ока всех ограбили, имущество и самих их захватили, подобно сильной буре развеяли их, будто прах. И московские бояре и воеводы, и дворяне, и прочие царские приближенные, видя действия всего народа Московского государства, и они щиты и копья и, проще сказать, все оружие бросают и встречают царевича под Тулой; и все падают на землю перед ним, называя его родным сыном покойного царя. А с бою он, богомерзкий, не взял ни одной веси 21, не то что ничтожного какого города. А в тех местах не было никого из знавших его, а старец по имени Леонид, что шел с ним из Путивля и называл его Гришкой Отрепьевым и многим показал его в Литве и в Северской земле, по приказанию Самозванца был посажен в Путивле в темницу будто бы за какую-то вину. И вновь из Тулы по окрестным городам, что есть в Российской области, гонцов с грамотами посылает, а в грамотах пишет так: “От царя и великого князя Дмитрия Ивановича всея Руси, в который город воеводам и дьякам поименно. Божьей волей и его сильной десницей спасшего нас от нашего изменника Бориса Годунова, хотевшего нас злой смерти предать, милосердный Бог его злокозненного помысла не захотел исполнить и меня, вашего прирожденного государя, в судьбах своих сохранил. И я, царь и великий князь Дмитрий Иванович всея Руси, ныне возмужал и с Божьей помощью сел на престол прародителей наших на Московском государстве и на всех государствах Российского царства. И в Москве и во всех городах бояре наши и окольничие, и приказные люди, и дьяки, и дворяне, и дети боярские, и всякие приказные люди всего нашего государства и иноземцы нам, прирожденному государю своему, крест целовали, и мы их пожаловали, вину их простили. И как к вам эта наша грамота придет, и вы, данные нам по рождению подданные, помня православную христианскую веру истинную и крестное целование, на чем крест целовали отцу нашему, блаженной памяти государю царю и великому князю Ивану Васильевичу всея Руси, и нам, детям его, прирожденному государю своему, крест целовали. И вы бы сотников, и стрельцов, и пушкарей, и воротников, и посадских, и волостных, и черных людей к крестному целованию привели, и всяких иноземцев привели по их вере. А на чем крест целовать и всяких людей к кресту приводить, и мы послали вам запись целовальную с этой нашей грамотой вместе. А как всяких людей к крестному целованию приведете, и мы их и вас пожалуем великим своим царским жалованием, о чем вы даже и помыслить не можете. А кого именно приведете к присяге, и вы бы о том написали и поименные списки прислали бы к нам в Москву, да указали, где писано, в какой четверти и кому писано. И таким дьявольским умыслом и ложью, не своим умом и разумом, но действуя вселившимся в него льстивым духом, он обманул не только бояр и всяких людей великой России, но и короля Литовской земли и всех панов и придворных его. И так тот еретик пошел к царствующему граду с великой дерзостью и без малейшего опасения. И послал своих слуг вперед себя и повелел палачам предать злой смерти Борисову жену Марию и сына ее Федора, души их от тела отторгнуть, а дочь повелел в живых оставить, чтобы ему красоты ее насладиться, что и случилось. Видите, любимые мои, какая кончина ждет творящих неправедные беззакония: какой мерой меряют, той же мерой отмерится им, и какую чашу другим наполняют, ту чашу сами выпивают. О, глубина заблуждения, омраченный тьмой потомок строителей вавилонского столпа 22, от них весь мир разделился. О, ослепление, о, его неистовства, о, многие окаянства, о, великое неведение, о, лакомства голодных и имения суетных и жажда высоких престолов, о, дерзость и самовольное крестное целование и клятвопреступления! Как забыл и как не испугался кончины дней своих на этом быстротекущем неверном свете, как хочет за недолгое отпущенное ему время, что быстро доведется нам узнать, успеть насладиться? Где теперь слава высокоумия? Где его супруга и любимые чада? Где златоверхие чертоги? Где светлые трапезы и откормленные тельцы? Где служащие ему рабы и рабыни? Где драгоценные одежды и обувь? Где прочая царская утварь? Кто может его жену и чад отнять у палача? Возводили они очи свои туда и сюда, и нигде не находили себе помощника, в крайней нищете оказались и были задушены, люто и без милости встретили смерть. И тот еретик Гришка любовался дивным и славным, в поднебесье сияющим будто светило, великим градом Москвой, и вошел в него в 113 году, месяца июня в 20 день, в четверг, и никто не остановил его. И тогда тот еретик не своим разумом и хотением, но по Божьей воле, ибо не подобает душегубцам и разбойникам находиться с праведниками, повелел того вышеназванного святоубийцу Бориса из Архангельского собора от царских предков выбросить с позором на площадь. И всякий видел, что вот он — тот самый Борис, что прежде подсек благорасцветаемые великие деревья, будто кипарисы, и сжал немилосердным серпом своим множество других деревьев, как цветы или листья смоковницы, и где он теперь сам лежит, как нищий повержен на позор. И еретик Гришка повелел его и сына его похоронить в убогом женском монастыре, называемом Варсонофьевом. И потом вошел в Кремль, где находятся царские палаты. И многие московские люди, знающие его, начали его узнавать, и Бог помог упомянутому выше первострадальцу боярину князю Василию Ивановичу Шуйскому узнать о законопреступлении Расстриги и о его богомерзской ереси. И он стал громогласно его законопреступление во всеуслышание всем людям обличать 23, так говоря: “Я знаю тебя, что ты не сын царев, а законопреступник, расстрига, Гришка Богданов сын Отрепьева”. А люди, слыша эти слова, были в удивлении и в ужасе, и никакого ему вреда не сделали. И тот окаянный еретик, чтобы не быть обличаемым в бесстыдном своем законопреступлении, задумал с советниками своими предать его смерти. И в субботний день, на третий день по его вступлении в царствующий град Москву, июня в 23 день, посадил того боярина и его родных братьев за приставов, и назавтра, в воскресенье, июня в 24 день, поставил патриархом Игнатия Грека. А в понедельник, июня в 25 день, повелел того великого боярина Шуйского посреди града смерти предать, отрубить ему голову мечом при стечении всего народа, чтобы иные боялись его обличать. А в приставах у него были Михайло Салтыков да Петр Басманов. Когда же привели его на Пожар (Красную площадь.— Сост.) и поставили его, а рядом установили плаху и положили секиры, и Петр Басманов начал ездить среди народа, читать список, составленный Расстригой и всем в уши внушать так: “Сей великий боярин князь Василий Иванович Шуйский мне, прирожденному вашему государю царю и великому князю Дмитрию Ивановичу всея Руси, изменяет и всем говорит недобрые речи обо мне и позорит меня со всеми вами, с боярами нашими, князьями и дворянами, и с детьми боярскими, и с гостями, и со всеми людьми великой России, называет меня не Дмитрием царевичем, а еретиком Гришкой Отрепьевым, и за то мы осудили его: да умрет смертью”. Все же стоящие здесь люди были страха и трепета исполнены, и слезы текли у них из очей. А около боярина князя Василия Ивановича Шуйского было поставлено множество стрельцов с множеством оружия, а также множество панов литовских и черкасов с копьями и с саблями, также и по всему городу все стрельцы были вооружены, будто на битву, и все видящие это страха и ужаса исполнились. Но человеколюбивый творец наш и создатель не позволил тому случиться и пожалел свое создание, желая тем страстотерпцем спасти от разорения невесту свою — церковь, и за страдания, принятые им за правду, прославить его и поставить над всеми, как сам Господь сказал своими праведными устами: “Прославляющих меня прославлю”. И избавил того великого боярина от неправедного меча, поднятого на него законопреступником, и спас его от неповинной смерти, удержав змея, готового схватить его отверстой пастью. И он лишь повелел того названного выше боярина князя Василия Ивановича и его родных братьев князя Дмитрия и князя Ивана Васильевичей Шуйских по разным дальним городам разослать в заточение, а их дома и имущество повелел разграбить. И в том заточении великие бояре пробыли полгода, а пострадали за любовь к Христу, за истинную православную христианскую веру. А июля в 18 день, в четверг, в Москву приехала царица инокиня Марфа Федоровна, и бояре Московского государства встретили ее с честью, и сам тот Гришка Отрепьев был с ними. И после, видя того боярина Василия Ивановича Шуйского мужественное дерзновение и распалясь духовным огнем и сердечным желанием и стараясь не уступить ему в смелости, многие из христоименитых иноков, желающих умереть за истинную христианскую веру и за благочестие, по действию Святого духа сердечными очами своими увидели, что Гришка Отрепьев — еретик и законопреступник, и начали, будто трубы, громогласно кричать при стечении народа и обличать его проклятую ересь, так говоря: “О, мужи, московские люди и множество всех православных христиан! Сущую истину говорим вам, что царь, ныне царствующий на Москве,— не царь, не сын царя, но законопреступник и расстрига, проклятый еретик, которого прежде в святой соборной и апостольской церкви Пречистой Богородицы честного и славного ее Успения все проклинали как Гришку Отрепьева”. А он, жестокосердный, распалялся злым огнем ярости по наваждению сатаны и хотел их погубить, и приказал их схватить и многим разным мукам предать их, и многих повелел затворить в темницы в дальних сторонах Российской области и заковать их в железо, а иных казнить без пощады. И наполнил сердца людей страхом и трепетом, так что и те, кто давно знал его, не могли на него глаз поднять, не то что его обличать. И вскоре, в том же 113 году, июля в 1 день, в воскресенье, воцарился проклинаемый всеми и начал православному христианству в царствующем граде многое зло творить. И так отпал от православной веры, окаянный законопреступник, сатанин угодник и предтеча, что и сам образ Божий поругал и алтари Божьих церквей хотел разорить, и монастыри и иноческие жилища разрушить, и сравнять православную христианскую веру с отпадшей верой, и вместо Божьих церквей построить костелы. И начал жить, как и прочие еретики других народов, и хотел заставить православных христиан поклоняться идолам, и многих юных монахинь осквернил, многих отроков и девиц растлил, и среди людей начался великий плач и рыдание, ибо никогда еще не было такой беды. И в этой короткой жизни он устроил себе потеху, а для своей будущей жизни — знамение вечного своего жилища, которого ни в Российском государстве, ни в иных, кроме подземного, никто на свете не видел: огромный ад с тремя главами 24. И с обеих сторон прикрепил к его челюстям медные колокольцы, и когда он раздвигает свои челюсти, изнутри его на всех стоящих рядом пышет пламенем и громкие звуки раздаются из его гортани, и имеет зубы и когти, готовые схватить, а из ушей его также вырывается пламя. И поставил его проклятый Расстрига напротив своих палат на Москве-реке себе на обличение, чтобы ему из высочайшего своего дворца смотреть на него и быть готовым вселиться в него на бесконечные века вместе со своими единомышленниками. И взял себе в жены из великой Литовской земли лютеранку их басурманской веры, так же, как и он, наученную злу и колдовской премудрости, дочь некоего сандомирского пана Юрия Мнишека, девицу именем Марину. И с ней, оставя свои имения в люторской области, пришел в Российское государство и отец ее, пан Юрий, и с ним много иных великих панов. И тот окаянный законопреступник женился в 114 году, месяца мая в 8 день, в четверг, в праздник святого апостола и евангелиста Иоанна Богослова, накануне пятницы и накануне памяти чудотворца Николы. И сразу после свадьбы Расстрига поднял великую бурю и начал гонение на христиан, и изменил христианской вере, и по римскому обычаю начал соблюдать субботний пост 25, как обещал римскому папе, а в среду и в пятницу стал есть говядину и прочую нечистую пищу. И задумал тот окаянный гонитель со своими злыми советниками перебить бояр и гостей и всех православных христиан мая в 18 день в воскресенье. О, худо было нам в 114 году, месяца мая в 18 день, в воскресенье, в день Христова Вознесения! Хотел он, зломысленный волк жестокий и немилостивый, как Фока Мучитель и Константин Мотылоименный и Юлиан Отступник или как фараон на израильский народ, наточить меч, чтобы изрубить без остатка нас, православных христиан, и без всякой вины кровь нашу Ходок пролить, чтобы превратить тот радостный день Христова Воскресения в день скорби. И он хотел святые места осквернить, а монастыри превратить в жилища нечестивых, а юных иноков и инокинь по своему злому замыслу хотел, окаянный, женить, а инокинь выдавать замуж, а тех иноков и инокинь, кто не захочет снять с себя ангельский образ и не желает прелестей здешней быстротекущей жизни, казнить мечом. И все это зло окаянный замыслил сотворить в воскресенье и наводнить Московское государство погаными иноверцами — литовцами, евреями и поляками и иными скверными, так что русские люди среди них мало будут заметны. И с теми злыми советниками собирался все это зло учинить в воскресенье. Но изначала сотворивший нас, своих рабов, Владыка, Творец и Создатель наш, не забыл, что обещал нам, и утер наши слезы, и не позволил злому зверю поедать овец своего избранного стада, и не дал превратить дни своего тридневного Воскресения в оскорбление верным своим рабам, но его, злого змея, разевающего пасть, чтобы проглотить нас, излюбленный им субботний день превратил в день вечной погибели и в день безутешного плача и рыдания в нескончаемые века. И направил Господь Бог свой острый меч на его шею и на его советников, окаянных нечестивцев, по словам писания: “Копающий яму сам в нее попадет”. А тот окаянный законопреступник, захотевший жить в древней злобе, в мерзости запустения, на лоне у возгордившегося сатаны, а еще более — следуя своему предшественнику Иуде, намереваясь в адовых безднах превзойти самого сатану, именовал себя не только царем, но и непобедимым цесарем и вскоре всей краткой славы мира сего лишил себя, со всякими муками злосмрадную свою душу изверг из злосмрадного своего тела. В десятый день после своей свадьбы, 114 года, месяца мая в 16 день, на четвертой неделе после Христовой Пасхи, в субботу, он был убит мечами и прочим оружием, по земле выволочен из высочайших светлейших своих чертогов руками многих человек, которым прежде на него живого и взглянуть было нельзя, не то что прикоснуться к нему. И так был выброшен из крепости и брошен на торжище, всеми проклинаемый и попираемый и всеми всяким образом оскверняемый за его злобный и жестокий нрав. И невидимой своей силой Творец-избавитель наш в одночасье победил и советников его, великое множество упомянутых выше злохитренных нечестивцев. А русские люди, Гардеробщик отчаявшиеся и безоружные, с Божьей помощью их смертоносное оружие у них отняли и их, вооруженных, победили. И столько их, нечестивых, в тот субботний день погибло, что по всем улицам великого града Москвы из-за их трупов нельзя было пройти. А нас, грешных рабов своих, избавил от той великой, убивающей душу смертоносной язвы. И три дня пролежал на торжище труп окаянного богоборца, и всякий смотрел на нечистый его труп, никем не покрытый, нагой, каким вышел из чрева матери своей. И идолы, которым он поклонялся, но никак ему не помогли, были положены ему на грудь. А по прошествии трех дней окаянный был выброшен из города в поле. И на его труп, выброшенный на позор, не только людям было противно смотреть, но и сама земля, из которой он был взят, гнушалась им. И мы видели все это, и каждый себе говорил: “О, злое дело: родился, просветился святым крещением и назвался сыном света, а ныне сам захотел стать сыном погибели!” И когда он лежал в поле, многие люди слышали в полночь и до самых петухов громкие вопли и бубны и свирели и прочие бесовские игрища над его телом: так сатана радовался приходу своего слуги. Ох, так тяжело проклятие на тебе, окаянном, что и земля гнушается принять в себя твое проклятое еретическое тело, и воздух начал смрадом дышать, а облака не дали дождя, не желая омывать его окаянного тела, и солнце не согревало земли, морозы ударили и лишили нас пшеничных колосьев, пока его смрадное тело лежало на земле. Божьей волей и молитвами Пречистой Богоматери к рожденному ею и с помощью великих чудотворцев Петра, Алексея и Ионы и всех святых мы, православные христиане, всей Российской землей избрали себе на царство от царской палаты советников мужа праведного и благочестивого, родственника прежних благоверных царей, великого князя Владимира 26, нареченного в святом крещении Василием, благоверного князя Александра Ярославича Невского, боярина князя Василия Ивановича Шуйского, что прежде всех пострадал за православную христианскую веру. И наречен был на царство в том же 114 году, месяца мая в 19 день, в понедельник. Наш творец человеколюбец Бог, не позволяющий своим созданиям уклониться от своих обычаев и обречь на голодную смерть всех людей, живущих на земле, рабов своих, указал верному своему слуге, носящему крест и нареченному государем царем и великим князем Василием Ивановичем, всей великой России самодержцем и обладателем многих государств, данных ему Богом за его веру, чтобы того злого еретика-расстригу ввергнуть в названный выше его дом, в построенный им ад, и сжечь скверное проклятое тело законопреступника, что и было сделано: он был сожжен на месте, называемом Котел, в семи верстах от города. И по Божьей воле государь наш царь захотел видеть пречестные мощи благоверного царевича Дмитрия Углицкого в богоспасаемом граде Москве. И послал государь в Углич за его честными мощами своих богомольцев: преосвященного Филарета, митрополита Ростовского и Ярославского, Феодосия, епископа Астраханского и Терского, архимандритов и своих бояр — князя Ивана Михайловича Воротынского да Петра Федоровича Шереметева 27 с товарищами. И когда честные его мощи принесли к пречестной лавре святой и живоначальной Троицы и чудотворца Сергия, и архимандрит и священники и дьяконы той честной обители, облачась в священные одежды, с кадилами и прочая вся братия со свечами встречали его пречестные и многоцелебные мощи за оградой с радостными слезами и пели перед ними достойные надгробные псалмы. И некоторое время мощи пробыли в обители, в соборной церкви пресвятой и живоначальной Троицы, и вновь были несены к царствующему граду Москве. Когда же процессия достигла богоспасаемого града Москвы, московские люди, мужчины, жены и дети, также встречали мощи с радостными слезами и каждый, припадая к раке его, просил милости. И внесли мощи во внутренний город и поставили их на высокое место, называемое Лобным, и тут многие чудеса совершились тем, кто просил с верою: слепые прозрели, хромые стали свободно ходить, горбатые распрямились и глухие начали слышать. И каждый, какие недуги ни имел, к раке его с мощами припадает и получает исцеление. И потом честные его и многоцелебные мощи были перенесены в церковь Божьего архистратига Михаила, где и по сей день мы их видим, и дают исцеление всем, кто приходит к ним с верой. И через две недели после своего наречения на царство 28 государь царь и великий князь Василий Иванович всея Руси самодержец венчался царским венцом и диадемой месяца июня в 1 день, в воскресенье, и сел на царском своем престоле, и из рук всемогущего Бога в свою десницу принял скипетр Российской земли. И сотворил Господь Бог во всей Российской земле православным христианам троекратную радость: первую, сокрушив богомерзкого своего отступника, а нашего гонителя, еретика Гришку Отрепьева, вторую — даровав дождь и солнечное тепло для плодородия, третью, более всех радостей — перенесение честных мощей нового мученика благоверного царевича Дмитрия из града Углича в славный великий царствующий град Москву, его же именем назвался тот законопреступник Гришка Отрепьев, и даровал Господь тому мученику благодать и способности подавать исцеление приходящим с верою к раке его, излечение всех недугов, неоскудное здоровье. И с этих дней, собрание русских православных людей, веселимся и радуемся божьим посещением и избавлением, которое Бог даровал всем людям своим. О, великое Божье человеколюбие! О, неизреченные и неизвестные его судьбы! Кто знает разумение Господне и кто его советник? Воистину никто, ни ангелы, ни архангелы, ни начальствующие, ни властители, ни престолы, ни господствия, ни небесные силы, ни херувимы, ни грозные серафимы, но только сам единый в Троице прославляемый Бог наш, он сам следит за человеческими судьбами и все творит так, как хочет. Мы же, рабы Христовы, искони поклоняемся безначальному, славимому в Троице Христу Богу нашему, за все это славим и восхваляем создавшего нас владыку Христа, так говоря: “Слава единому премудрому жизнедателю Богу, что мало наказал нас, но много помиловал, избавил нас от смерти и даровал жизнь. Тот названный выше проклятый еретик и законопреступник направлял свой меч, чтобы погубить все православное христианство до конца, и ничем мы не могли ему помешать, но он сам погиб и стал сыном погибели; погибли и бывшие с ним, полюбившие его злой обычай больше незакатного света вечной жизни, не принужденные муками или приказом, но по своей воле повиновавшиеся ему. И мы все знаем, что иноки и миряне, которых окаянный еретик мучил и предал смерти, умерли в православной христианской вере. А иные братья наши иноки еще остались в живых, и те ныне вместе с нами духовно трудятся в обители пресвятой и животворящей Троицы, а иные в монастыре архистратига Божьего Михаила, у чудотворца Алексея на Чудове. И такие беды и притеснения и напасти претерпели, но милости Божьей не отверглись, и все радуются о своих страданиях, славят и благодарят Бога и Пречистую Богородицу и нового страстотерпца, просиявшего в Российской области, благоверного царевича Дмитрия. Ныне же, все православные люди, радуемся и веселимся, всегда хваля и славя безначального превечного Бога нашего, даровавшего нам по всещедрой воле своей такого благочестивого государя царя и великого князя Василия Ивановича, всея Руси самодержца, истинного заступника и пастыря своим словесным овцам, а не наемника: и так кладет душу свою за овец во время нашей скорби и погибели, и не только своих богатств, но и самого себя не пощадил, и ныне хранит истинную православную христианскую веру как зеницу ока, и руководит каждым и наставляет его на путь спасения, чтобы и по смерти все наследовали вечную жизнь, а не ведет нас в погибель, но больше скажу — сводит с погибельного пути. И за это славим Бога, сотворившего нас. Аминь. И надумал я, многогрешный и непокорный Богу и слабый разумом, записать эту повесть, не по слухам, кроме как о пребывании того еретика и законопреступника Гришки в Литовской земле, но все, что происходило в Российском государстве, то все видел своими глазами. И не мог умолчать о таком зле, написал для пользы читающим это в наши дни и для памяти в будущие времена будущим людям. А прочим, замышляющим зло и потакающим его злобному законопреступлению,— чтобы смирили свой нрав и отказались от таких лукавых замыслов. Проклятый Гришка воцарился и захватил множество имений в Российском царстве и вскоре сильно разбогател, да вскоре и погиб, и не осталось от его богатств даже малой рубашки для погребения его бесстыдного тела. А иные невежды тайно души свои губят тем, что следуют книгам, запрещенным святыми отцами семи вселенских соборов; они заповедали нам этих книг не читать, ибо читающие их никакой пользы не приобретают, лишь погружают корабль своей души в пучину грехов, как говорит писание: “Бросающий камень вверх — разобьет собственную голову; разжигающий огонь — сам сгорит в нем”. Подивись, о человек, как сбылось учение, о котором сказано в Божественном писании: “Если человек и всем миром овладеет, а душу свою потеряет, и что получит взамен своей души?” Ты видишь, как этот злобный и хитрый волхв весь мир приобрел, а душу свою потерял — и какую добрую хвалу и славу получил? На нескончаемые века он со всеми его хитрыми чародействами погиб душой и телом и с позором лишил себя этой краткой быстротекущей жизни. А ты, бесстыдный, зачем все это творишь, оставя надежды на милость Божию и призывая на помощь сатану, не находя себе в этой болезни никакой помощи? Сначала пойми, что есть человек и какова кончина дней твоих, и подумай, как ты предстанешь перед праведным судьей, судящим невзирая на лица,— Христом Богом нашим? И готовя себе путь туда, где тьма кромешная и неутолимый червь, попробуй, сможешь ли в этой жизни стерпеть жар земного огня? А если и сможешь, то будущего неугасающего огня не стерпишь, этот пламень таков, что поднимается от земли до самых небес. Согрешившего человека и сына человеческого ожидает червь, его дом — ад, а его постель — тьма, и отец его — смерть, а мать и сестра его — тление. Как ты можешь и в уме это представить, не то что в жизни отступить от милостей Божьих ко злу и пристать к сатане и дьяволу, и опечалить своего наставника и хранителя — ангела Божьего? И если, непокорный Богу, не откажешься от злой своей жизни, действительно, говорю тебе, будешь мучиться в этом и в будущем веке, как и проклятый еретик Гришка Отрепьев. А благодать и мир да будет с духом вашим, братия, ныне и присно и во веки веков. Аминь. Комментарии ; смотри также: Так же как и «Слово о полку Игореве», «Задонщина» начинается с небольшого вступления, которое не только настраивает слушателей на торжественный лад, но и определяет главную тему произведения — воздать «похвалу» Дмитрию Ивановичу, его брату Владимиру Андреевичу и «возвести печаль на восточную страну». Идея произведения связана с прославлением единения русских сил на Куликовом поле, которое привело к блестящим результатам. Подобно «Слову о полку Игореве», «Задонщина» разделена на отдельные песни. Дмитрий соответствует Игорю, Владимир — Всеволоду. Как не идущие к делу, опущены вторая часть — «Песнь о великом Святославе» и третья — «Возвращение Игоря». Зато первая — «Игорев поход», благодаря своему описательному характеру, введена целиком в основание сюжета «Задонщины». Повторен зачин «Слова», упомянуто имя Бояна. Первая удачная стычка с половцами, описанная в «Слове о полку Игореве», не использована в лирико-эпической повести, так как первый момент боя с татарами на Куликовом поле был неудачен для русских. Зато разработка второго, трагического боя, представлена в «Задонщине» весьма полно. Одинаковые грозные знамения природы сопутствуют обеим ратям (сильные ветры, синие молнии, вой серых волков и т.;д.), используется одинаковый рефрен: «О русская земля! Теперь бо еси за соломянем побывала». Плачи княгинь, боярынь по воеводам, жен по воинам «Задонщины» близки по манере плачу Ярославны. Вторая часть «Задонщины» — «похвала», прославляющая победу русского войска после выступления из засады полка Дмитрия Волынца, в отличие от первой — «плача», отличается от «Слова о полку Игореве» (иная тональность, «психологизация» действия, использование диалогов, отсутствие языческих мифологических образов, усиление христианского элемента — русские воины сражаются за «святые церкви, за православную веру», следы деловой прозы — перечень убитых, титулование князей, однообразные приемы введения прямой речи). После короткого отступления, рассказывающего о бегстве Мамая в Кафу, поэма завершается благодарственной речью великого князя к участникам боя и традиционным возгласом: «Богу нашему слава». Поэт не остановился на одних заимствованиях и многое внес от себя (сбор новгородцев, снаряжение полков, диалог богатырей-монахов). Отличие «Задонщины» от традиционной исторической повести очевидно и принципиально. Софоний не стремился к строго последовательному повествованию, к цельности рассказа. Как бы предполагая, что ход событий известен читателю, он свободно группировал факты и многое оставил за пределами внимания. Воспеть Куликовскую битву, прославить участников победы — таков в целом замысел произведения. Его невозможно было реализовать в привычных формах летописного или житийного повествования. Отсюда — столь решительное обращение к «Слову о полку Игореве» как образцу, идейно-художественные особенности и жанровая природа (сочетала жанровые признаки слова, плача, похвалы, воинской повести) которого оказались наиболее близки авторскому замыслу. Поэтической структуре «Задонщины» присуща строфичность, подчеркнутая одинаковыми зачинами: «И сказал князь великий Дмитрий Иванович…», «И сказал ему Дмитрий…». Стиль «Задонщины» отличается пестротой: поэтические части памятника тесно переплетаются с частями, носящими прозаический характер. Источник: Юрина Н.Г. История древнерусской литературы. - М: ФЛИНТА, 201 © Copyright: Юрий Николаевич Горбачев 2, 2021.
Другие статьи в литературном дневнике: |