Журнал 1. Сборник 12. Новые Семейные истории-1

Журнал №1. «Семейные истории Авторов Сайта «Проза.ру» http://www.proza.ru/2019/01/04/292

Сборник №12. «Новые «Семейные истории-1» Авторов Сайта»

В этом сборнике свои «Семейные истории» смогут представить:

- Авторы, не принимавшие участия в Конкурсе-6;
- Авторы, принимавшие участие в Конкурсе-6, но решившие ознакомить широкую аудиторию с историями, не вошедшими в Сборники №№1-11.

Для рассказов, предлагаемых в этот «Внеконкурсный сборник» нет никаких ограничений (в т.числе, по размеру), кроме соответствия Теме. Также нет ограничений по количеству историй, предлагаемых каждым Автором.   

Истории могут быть рассказаны о любом члене семьи: детях, жене, муже, внуках……

При желании принять участие в Журнале, перешлите ссылку в виде рецензии на этот материал.

Читатель ждёт  ваших историй!!!

СОДЕРЖАНИЕ (28 произведений; 20 Авторов)

1.1 Александр Андриевский «Песенка...» http://www.proza.ru/2013/09/18/1317
1.2 Александр Андриевский «Мама»  http://www.proza.ru/2012/06/24/1343
2.1 Роза Исеева «Эх, папа» http://www.proza.ru/2016/11/10/581
2.2 Роза Исеева «Листок календаря»  http://www.proza.ru/2018/11/16/843
3. Михаил Бортников  «Памяти родителей»  http://www.proza.ru/2016/02/27/46
4. Варвара Можаровская  «Эхо войны»  http://www.proza.ru/2017/05/07/657
5. Евгения Серенко «Судьба»  http://proza.ru/2011/05/09/204
6.1 Рефат Шакир-Алиев «Несъедобный подарок» http://proza.ru/2018/11/05/156
6.2 Рефат Шакир-Алиев  «Яйцо динозавра» http://proza.ru/2009/08/27/841
6.3 Рефат Шакир-Алиев  «Гусь и мама»   http://proza.ru/2016/05/01/1427
7. Нина Павлюк «Моя свекровь»  http://www.proza.ru/2016/02/23/225
8. Светлая Ночка  «Мамин вальс»  http://www.proza.ru/2010/03/18/1230
9.1 Анна Шустерман «О, Одесса, ты изменила мою жизнь!» http://www.proza.ru/2016/01/24/1626
9.2 Анна Шустерман  «Маленькая одесситка. Aссорти миниатюр»  http://www.proza.ru/2017/11/21/595
10. Владимир Мальцевъ «День рождения» http://www.proza.ru/2017/11/03/1411
11.1 Олег Михайлишин «Подружки в Польше» http://proza.ru/2018/12/19/1806
11.2 Олег Михайлишин  «Рыбка» http://proza.ru/2018/12/15/950
12.1 Лора Шол  «Папа и стрекоза Валиска» http://www.proza.ru/2017/09/03/1786
12.2 Лора Шол  «Солёная колыбельная для Аннушки» http://www.proza.ru/2018/01/07/2110
13. Виктор Прутский  «Рубашка» http://www.proza.ru/2018/12/31/92
14. Дамира Кулумбетова  «Мама, моя милая мама» http://proza.ru/2018/03/30/531
15. Калина Горькая «Мамино танго»  http://proza.ru/2018/11/20/2012
16.1 Евгений Говсиевич  «Встреча с мамой в Улан-Удэ» http://www.proza.ru/2019/01/06/292
16.2 Евгений Говсиевич  «О любимом дяде» http://www.proza.ru/2019/01/06/303
17. Ольга Рудь 2 «Я и моя маленькая дочь»  http://proza.ru/2019/01/06/455
18. Инна Ермилова «Сына заказывали?!» http://www.proza.ru/2016/12/06/2172
19. Нина Юдина «Шампанское»  http://www.proza.ru/2017/07/31/1610
20. Капитан Медуза «Моя бабушка подпольщица» http://www.proza.ru/2017/05/06/1461

ПРОИЗВЕДЕНИЯ

№/Автор/Название произведения/Ссылка

1.1 Александр Андриевский «Песенка...» http://www.proza.ru/2013/09/18/1317

 В начале шестидесятых годов двадцатого века, в годы моего золотого детства, я сочинил, если можно так сказать, песню, состоящую из одного основного слова. Называлась она женским именем Тая.

Немного расскажу о том, как  создал я свой музыкальный "шедевр".

У матери моей была одна знакомая, которую звали Тая. Одно время, она часто вспоминала о ней, в разговорах с отцом.  А потому много раз я слышал:  "Тая.Тая.Тая".

Однажды, в разговоре с кем-то из наших деревенских жителей,  мать назвала свою знакомую, её полным именем - Таисия.

Я услышал и удивился тому, что  короткое женское имя красиво звучит. Оно прозвучало в моей душе как  красивая песня,  и это слово врезалось в мою детскую душу.   

Я улыбнулся, когда подумал: "Тая. Тая. Тая. Вот какая Тая. Таисия".

Всё о чём рассказываю происходило летом 196...года. Я закончил в этом году третий класс нашей деревенской школы.    

Однажды я и двое моих младших братьев залезли на сеновал, что находился на стайке,  возле дома. Время было час дня. Никто, конечно, спать не собирался. Мы стали вспоминать анекдоты и рассказывать их друг другу. Скоро тема иссякла. Братьев моих звали: Юра и Димка. Я был старше Юрки на два года, а Димки на три года. Разница в возрасте у нас была небольшая, а поэтому мы редко ссорились.

- Спать не охота. На речку идти не охота,- сказал  Юрка. - Может слезем с сеновала и сходим домой.  Попьём молока и снова вернёмся на сеновал.
 
- Вы как хотите, а я никуда не пойду! - не согласился  Димка.

- Давайте песню петь! - предложил я братьям.

- Как она называется, - спросил Юрка.

- Тая, - улыбаясь ответил я

- Я первый раз слышу от тебя об этой  песне, - Юрка был  удивлён

- Всё правильно, - начал я говорить. - Эту песню я сочинил недавно.

- Не пойдёт!  Он отрицательно покачал  головой.-  Нужно  слова учить.

- Какие слова? - я готов был рассмеяться. - Нужно запомнить только одно слово.

- Какое? - в голосе младшего брата слышалось недоверие.

- Тая, - отвечал я ему.

Вскоре я учил братьев как нужно правильно петь песню, в которой несколько слов.

- Тая, - произносил я единственное слово и молчал.

 - Тая, - подхватывал Юрка и тоже молчал.

- Тая,- пел  за нами  Димка.

После того, как Димка исполнил свою партию, мы вместе пели: - Тая.

Потом, делали паузу секунды на  три, достаточную для того, чтобы набрать побольше воздуха  в лёгкие, и выдыхали: - Таисия,  и начинали снова: - Тая. Тая. Тая.

***

Песенка, которую  мы пели, казалась нам смешной. Иногда мы с братьями начинали смеяться над тем, что  увлечённо поём эту незамысловатую песенку. Её можно было петь, не имея ни музыкального слуха, ни голоса. Но самое главное : её невозможно было испортить!

Мы даже пытались это делать, но наши попытки оказывались неудачными. И пели её так, как каждый из нас считал нужным петь. Юрка меня похвалил за это: - "Сашка, какую же хорошую песню ты придумал. Ты просто молодец! Запомнить её очень легко. Её может петь любой человек. Эту песню никогда не забудешь!"

Очень увлечённо пели мы песню из одного слова, которую я придумал, так что не услышали того, как во дворе скрипнула дверь калитки.

- Вам не надоела эта песня? - неожиданно услышали мы голос матери.

Братья непроизвольно сразу же посмотрели на меня. Я понял по их взглядам, что отвечать придётся мне, а потому открыл дверцу на сеновале и выглянул во двор.

- Мама, а что случилось? - удивлённым голосом спрашивал я её.

- Ничего не случилось! - она была недовольна. - Мне её надоело слушать. Вы на птичек похожи. Птички:- Чик-чирик! Чик-чирик , и вы, одно да по одному: - Тая! Тая!... Вот какая Тая!.  Лучше бы делом занялись. Это вы же от безделья придумали такую песню!  И орёте на всю улицу. Сходили бы лучше в лес за земляникой !  Могли бы и на речку сходить. Взяли бы свои удочки и пошли. День-то  какой хороший стоит!  А вы залезли на сеновал и как дурачки орёте: - Тая! Тая!

- Хорошо, мама!  Мы пойдём сейчас на рыбалку,-отвечал я матери. И мы с братьями слезли с сеновала.
Вскоре, мы втроём, с удочками шли по большому лугу, который находился за нашим огородом. Высоко, в синем небе, над нашими головами, застыл точкой жаворонок, поющий гимн наступившему лету.

По железной дороге, что находилась недалеко от нас, паровоз вёз вагоны. Белый дым из его трубы поднимался в небо, превращаясь в белые воздушные верёвки. А я и двое моих младших братьев распевали полюбившуюся нам песню из одного очень короткого слова Тая.
      
Тогда я не мог подумать о том, что придёт время, и  уеду навсегда  из деревни. В один прекрасный момент приеду, и услышу на её улице знакомую песню. Слушая её, улыбался и спрашивал себя: - "За что же полюбили эту песню, живущие в деревне ребятишки?"

Тогда я не знал ответа на свой вопрос. Сейчас знаю. Она поднимает настроение. Ей не страшны года. Она проверена временем. И в этом можно убедиться.

1.2 Александр Андриевский «Мама»  http://www.proza.ru/2012/06/24/1343

Часто многие события нашей жизни, казавшиеся в своё время «серыми» и невзрачными, через какое-то время видятся иначе. То же можно сказать и о людях, с которыми тебя связала или столкнула жизнь. Время со своих высот высвечивает и в событиях, и в людях то сокровенное, что было когда-то скрыто от тебя. Очень жаль, что ты теперь не можешь сказать людям, которые были тебе дороги, те слова, которые мог бы сказать; потому что река времён унесла их в свою бесконечность.

Молодым я не мог и представить, что настанет для меня такое время, когда я совсем другими глазами увижу самого близкого мне человека – мать. Новое «видение» открылось мне, когда я вернулся в отчий дом после службы в армии. Случилось это в ноябре. Белый снег лежал на дорогах, деревьях, домах и на невысоких лесистых горах, окруживших наш посёлок. Когда я увидел знакомую с детства картину, мне показалось, что тут ровным счётом ничего не изменилось. Но как же я ошибался! Многое за это время изменилось и не где-нибудь, а прежде всего в моей семье.
В то время с родителями жил мой самый младший брат, Виктор. Андрей, второй младший брат, тогда служил в армии.

- Сынок, - сказала мне мать, когда я вышел во двор покурить. – У тебя какие планы на жизнь? Чем хочешь заниматься? О чём мечтаешь? – в её голосе я услышал тревогу и какую-то настороженность.
«Почему же мать так говорит?» – подумал я и ответил:
- Мама, я думаю, после службы мне не резон оставаться дома! Поеду я, наверное, в Иркутск. У меня же, как у бывшего военнослужащего, есть льготы для поступления в какой-нибудь вуз. Грех этим не воспользоваться.

- Сынок, - мать печально усмехнулась на мои слова. - Ты правильно рассуждаешь о жизни!.. Но ты, сынок, многого не знаешь, а потому и говоришь не те слова, которые ты должен был бы сейчас сказать!

- Мама, неужели я что-то не так сказал? – встревожился я.
- Выслушай меня, - мать печально вздохнула. – Сынок, - на её глазах появились слёзы. Она достала из болоньевой куртки носовой платок и вытерла их. Справившись с собой, она рассказала: - Недавно заезжал Степан, - это её младший брат, живущий в районом городе. - Приехал к нам в гости, посмотрел на нашего отца и говорит ему: «Исхудал ты что-то! Давай съездим в соседнюю воинскую часть, в госпиталь - там работает один мой хороший знакомый. Тебе там сделают рентген!» Ну, в общем, свозил он отца к врачам в военный госпиталь, там ему сделали рентген, а потом Степану дали снимок и сказали результат…
Мать после этих слов заплакала. Я обнял её. И сам неожиданно прослезился:
- Мама, успокойся! Расскажи, пожалуйста, что случилось!
Плача, мать назвала страшное онкологическое заболевание отца. После её слов я тоже не сдержал слёз, но я быстро сумел взять себя в руки. – Мама, не плачь! Я ничего не знал об этом и теперь не оставлю вас. А там жизнь сама подскажет, что делать дальше.

II

Дальше произошло так, как оно должно было произойти; жизнь и в самом деле «подсказала» и «научила» меня, как поступить в непростой ситуации. Вскоре я устроился монтёром пути на железнодорожный околоток в нашей деревне. И начались мои университеты. Время, наступившее для нас с матерью, было трудным. В общении с отцом мы с ней вели себя так, как будто у него обыкновенная простуда.

Время между тем шло. Отец буквально «таял» на глазах. При такой болезни, как у него, настало время принимать обезболивающие лекарства. Он, как бывший участник Великой Отечественной войны, мужественно переносил мучения тяжелой болезни. Скорее всего, он и без наших слов всё понимал. Мужество отца в эти месяцы и то, как он ушёл из этой жизни, потрясли меня.

Был июнь 19... Казалось, в этот день всё будет так же, как и в предыдущие дни. О том, что должно случиться, мы с матерью знали, но отгоняли от себя «чёрные» мысли.
Накануне роза, что росла в небольшой кадочке в комнате родителей, зацвела во второй раз. Всего лишь неделя, а может, чуть больше прошло с того времени, как она цвела. И вот она зацвела снова. Её красные цветы на этот раз были крупнее, чем раньше. Они были влажные, эти крупные, красные её цветы! Даже листья розы и те были влажные.

Эту розу отец принёс от знакомых несколько лет тому назад. Он никогда не отличался сентиментальностью. Был неразговорчив. Война наложила на его характер свой отпечаток. Розу он любил, наверное, ещё и потому, что в своё время участвовал в освобождении Болгарии. А там, как известно, розы очень любят! Роза, любимое растение отца, как живое существо, «сказала» и сделала для него то, что смогла сделать – она расцвела!

В наступивший июньский день я был выходным и остался дома. Было десять часов утра. Я сидел на кухне и пил чай. Мать в это время возилась в огороде, полола грядки. Я смотрел в окно и думал: «Сейчас попью чайку и схожу на речку». Но увы! У жизни был написан совершенно другой сценарий развития событий! Я услышал стук в перегородку комнаты – это стучал отец. Я зашёл в его комнату, он лежал на кровати:
– Сынок, - прошептал отец. – Позови мать! Скажи, я зову. Моё время подошло!

Я побежал за матерью в огород и позвал к отцу.
– Что-то случилось? – встревожилась меня.
Я только кивнул, и мы вошли в дом. Никогда отец не говорил высоких и красивых слов. Не любил он выступать даже тогда, когда из школы приходили дети и просили его прийти в школу рассказать о войне. Он всегда отказывался:
– Мне нечего рассказывать! Война – это кровь и смерть, прежде всего! Вам об этом лучше расскажут ваши учителя!
А вот теперь мне пришлось увидеть, как он, фронтовик, солдат-победитель Второй мировой, уходит из жизни! Он попрощался с матерью и со мной, а потом попросил меня сбегать за нашими родственниками, жившими в деревне.
Его мужество потрясло меня! Я увидел его таким, каким раньше никогда не видел!
– Мои родные, мои любимые! Я ухожу из жизни. Так угодно Богу! Ты, Лена, продавай корову! Она тебе уже больше не нужна. Поживи для себя, поживи для детей и внуков! Живи для людей!..
О том, что произойдёт с ним, он говорил спокойно, так, словно собирался сходить к кому-то в гости! И тут впервые в своей жизни, глядя на него, я подумал о том, каким же мужественным был он в этой земной жизни; только такие люди, как он, смогли победить немцев в той страшной войне!
Я побежал за нашими родственниками, родными матери, но отца мы в живых уже не застали.
- Всё, сынок, - сказала мать, – отец ушёл от нас навсегда!

III

Вскоре после этих печальных событий у матери состоялся разговор с её младшим братом Степаном. Он работал председателем ДОСААФ в районе.

- Вот что, Лена, - говорил он моей матери. – Ты приходи в себя быстрее! Того, что произошло, нельзя было избежать! Все мы когда-то уйдём! Но, пока мы живы, будем думать о жизни! Я что хочу тебе сказать… Продавай скотинку да и переезжай в наш город. Устрою я тебя к себе на работу. Будешь работать уборщицей. У тебя утерян трудовой стаж. Тебе, как матери шестерых детей, нужно отработать пять лет для начисления трудовой пенсии. Вот и заработаешь ты свою пенсию, пока я в начальниках. Насчёт жилья я уже побеспокоился. Рядом со зданием ДОСААФ продаётся домик. Я уже сговорился с хозяином. Будешь в нём жить. Хочешь, держи поросят; хочешь, разводи кур! В общем, смотри сама!

Мать вздохнула:
– Стёпа, я и в самом деле перееду отсюда. Не хочу я жить одна! Непривычная я к такой жизни! Я привыкла всегда быть среди людей! Решила: перееду к тебе поближе!
Через год мать переехала туда и устроилась уборщицей на работу к брату. Пять лет пролетели. Как и обещал, Степан помог ей оформить пенсию. Жизнь её налаживалась, рядом жили двое младших сыновей, у которых за это время появились свои дети. Вот так и стала она бабушкой. Не одни только сыновья и внуки были часто у неё в гостях, с соседями она тоже подружилась. Наверное, всех людей тянуло к нашей матери, потому что она была очень щедрым человеком. Никого, бывало, не отпустит она без чашки чая.

От природы она была наделена не только острым умом, но и каким-то особенным чувством юмора и удивительным чутьем родного языка. Её речь и сравнения, которыми она пересыпала свою речь – буквально приводили всех в восторг и восхищение. Первым человеком, кто полюбил её прежде всего как человека большой души и сердца, стал её второй начальник по работе. Дядя Степан пошёл на пенсию, а на его место был назначен Александр Иванович, совсем ещё молодой мужчина, чуть старше сорока лет.

Каждый человек, приходящий в земную жизнь, должен исполнить волю Провидения, или Судьбы; кто-то в этой жизни должен быть начальником, кто-то подчинённым. Нашей матери, родившей и воспитавшей шестерых детей, Судьба приготовила… роль матери. Приготовила она ей такую роль, наверное, из-за того, что она имела очень чистую душу и большое сердце, которому знакомо чувство сострадания к ближнему. Даже совсем незнакомые молодые люди не обижались на неё, когда она, обращаясь к ним, называла их сынком или доченькой. Её слова они воспринимали как должное и правильное обращение по отношению к ним.
Так у неё получилось и в обращении с её начальником. В первый его рабочий день она зашла к нему в кабинет, и без всяких «величаний» обратилась:
- Сынок, что ты думаешь делать со мной? Бабу Лену теперь можно метлой гнать с работы? Хватит, поработала, пора и честь знать!

Александр Иванович, сидевший в это время в своём кабинете за рабочим столом, разбирал документы. На её слова он улыбнулся и ответил:
- Баба Лена, я так не думаю! Ты, как работала, так и продолжай работать. Куда мы без тебя?
- Сынок, - сказала мать, - отложи свои бумаги в сторонку и пойдём пить чай. Я и обед уже давно приготовила.

- Баба Лена, - Александр Иванович улыбнулся. - Я хотел уже на сегодня закончить работу с документами и идти домой.
– Пойдём, сынок, пойдём, - уговаривала его мать. Ничего не оставалось делать Александру Ивановичу, как вместе с ней идти к ней в гости, чтобы пообедать. – Раз, сынок, ты пойдёшь сейчас домой, то для «аппетита», я кое-что приготовила, - и достала из холодильника бутылку лёгкого вина.

Александр Иванович был растроган. А отведав её вкусной стряпни, он поблагодарил её за угощение и сказал ей:
- Баба Лена, можно я теперь буду называть тебя мамой? Моих родителей нет в живых, а ты отнеслась ко мне не как к начальнику, а как к сыну! Ты поступила так, как на твоём месте сделала бы моя мама. Поэтому я не могу обращаться к тебе по-другому. И буду тебя называть только мамой.
IV
Вместо пяти лет, необходимых нашей матери для пенсии, она отработала двадцать. В самом конце двадцатого столетия она решила всё же уйти на пенсию. Александр Иванович её уговаривал:
- Мама, ты хотя бы иногда выходи на работу! Уберёшь кабинеты, классы – хорошо! А не уберёшь за один раз, то не беда – придёшь на следующий день.

- Нет, сынок, - вздохнула мать. – Устала я. Слава Богу! Господь и так мне дал здоровье, чтобы я столько лет проработала.
Вот так и закончилась её трудовая деятельность в том году, когда я в очередной раз приехал к ней в гости.

Как обычно, в день своего отъезда, я зашёл в гости к двоюродному брату Владимиру, живущему через дорогу от матери. В это время в гостях у него был Андрей Меньшиков, водитель Александра Ивановича. По совместительству он работал и электриком; одним словом, был незаменимым человеком. Всё было бы у него хорошо, если бы он частенько к рюмке не прикладывался.

Вот о том, что с ним произошло в том году, он и стал мне рассказывать во время обеда у брата. За столом собрались, кроме Владимира, его сыновья, и Андрей.

- Ты знаешь, Юра, - заговорил Андрей, - меня же Иваныч чуть с работы не уволил.

- Ничего не знаю.
Андрей рассмеялся и начал рассказывать:
- Я, честно сказать, загулял в марте, после восьмого числа. Было это числа девятого, или десятого – точно не помню! Мы с женой выпили водки в этот день, потом добавили бражки и уснули крепким сном, как младенцы! А мне в этот день надо было с Иванычем ехать по делам. Он ждёт меня на работу и не может дождаться. Тогда он попросил бабу Лену сходить к нам и узнать в чём дело. Она подходит к калитке, стучится. Мой старший Андрюшка, выходит из дома, а она его спрашивает: - Отец дома? – Ребёнок, он и есть ребёнок! Он ей от души и «выложил». - Папка с мамой водки напились, а сейчас они пьяные лежат на кровати и спят.

Баба Лена возвращается к Иванычу.
Тот её и спрашивает:
- Узнала?
Она ему в ответ:
- Узнала! Они сейчас с женой спят пьяные, кверх «воронками». – Иваныч как услышал её «такие» речи, смеялся до «колик» в животе. Просмеялся, а потом говорит ей:
- Я его за пьянку уволю с работы!
Баба Лена за меня вступилась:
- Сынок, ты, пожалуйста, не делай этого! Он же ещё молодой, он обязательно исправится! Что с него, молодого, возьмёшь сейчас? Молодой, как известно – в поле ветер, в ж..е дым!
Иваныч после её слов буквально «напополам» сложился от смеха.
Баба Лена его спрашивает:
- Сынок, ты не уволишь его с работы?
Он от смеха не может ей слова сказать. Просмеялся, а потом сказал ей:
- Мама, у меня теперь такого права нету!
- Вот так и остался я на работе, и неизвестно где бы я сейчас работал, если бы не баба ЛЕНА!

- Но это ещё не всё… Ха-ха-ха, – смеялся Андрей. – Живёт в нашем городе один адвокат. Так его баба Лена правильно окрестила «облакатом». Он, и в самом деле, «облакат»! Как-то прихожу я к нему на приём и говорю: «Иван Иванович, мне нужна консультация по одному важному вопросу». Он показывает рукой на стул: «Говорите по существу дела», а сам в руке держит шариковую ручку и смотрит в окно. Я обстоятельно рассказываю о том, что меня привело к нему. Потом и спрашиваю: «Что мне теперь делать?» Он поворачивается ко мне, смотрит непонимающе: «Что вы сказали? Повторите!» Мне пришлось ему всё по новой рассказывать. Ну как после этого не назвать его «Облакат»!
Но и это ещё не всё, Юра. Ха-ха-ха, - смеялся Андрей. Перед моим приходом в гости к брату, Андрей выпил, а потому в настоящий момент находился в отличном расположении духа. – Ты же знаешь, что у бабы Лены двери дома никогда не закрываются, и всегда кто-нибудь в гостях! Кому-то надо «поправить» голову – сотрясение мозга! Кто-то пришёл к ней поговорить и услышать от неё «доброе слово». Кого-то она лечит руками, а кого-то и добрым словом! Вот так и живёт!
- Нынче на восьмое марта мы все пришли к ней в гости: я, Иваныч, и его секретарша, Алла Николаевна. Кроме нас, в это время у неё никого не было. Она, как всегда, крутится у печки, готовит поесть: для неё же все дети! Всех нужно угостить и всем нужно угодить! Крутится она возле печки, то одно выставит на стол, то другое. Иваныч два раза выходил к себе в кабинет. Баба Лена видела, как он второй раз вышел, но не увидела, как он вернулся. Отвернулась за чем-то к печке, да и говорит: - Слыхала я, у Иваныча нелады в семье. Говорят, что он с женой поссорился?

Иваныч сидит за столом, всё слышит, да и спрашивает:
- А кто же это говорит?
Баба Лена поворачивается в его сторону: - Не знаю, сынок! Я в то время так же стояла лицом к печке, «отвернувшись» от стола!
Как грохнули мы тогда за столом после её слов и смеялись, наверное, минут десять! Когда мы стали расходиться после этого, Александр Иванович подошёл к ней, поцеловал и сказал ей:
- Мама, никогда не болей! Ты же наша заступница перед Богом! Мы к тебе приходим в гости и отдыхаем душой!

А после этого я ушёл от двоюродного брата к матери: мне в этот день, а вернее, ночью предстояло уезжать домой. И всё, что связано с этой поездкой, осталось в моей памяти так остро, как будто бы всё, о чём вспоминаю, всё ещё продолжается!

V

Время уже к полночи. Я сижу на небольшой коричневой лавочке возле небольшого синенького окна комнаты. На кухне горит свет. Во дворе темнеет поленница дров за моей спиной. Передо мной небольшой огородик с грядками огурцов, помидоров, морковью и т.д. За грядками дровяник, он же и кладовая.

Мне грустно, потому что через час мне уезжать из этого небольшого, уездного городка. Сюда, в Забайкалье, я приезжал в отпуск к матери. Сейчас мать одна на кухне. Мне захотелось ещё раз взглянуть на природу вокруг Горной улицы, на которой стоит её дом. Улицу не зря назвали Горной – со всех сторон её окружают невысокие лесистые горы. Они словно нависают всей своей мощью над ней. Снизу, больше чем наполовину в высоту – горы «лысые», жители повырубили лес, освобождая подножие гор для своих домов и огородов. В некоторых местах на них имеются неглубокие овраги.

Я смотрю на чёрное звёздное небо. Звёзды так рядом висят над вершинами гор, что кажется, их можно достать руками, если не полениться подняться на гору. Тревожно шумят на их вершинах сосны. Я слушаю их неспокойный шелест, от которого мне становится ещё грустнее; встаю с лавочки, открываю калитку и выхожу в огород. Там подхожу к собачьей будке. Опираясь на будку передними лапами, стоит дворовый пёс Чернышка. Он некоторое время стоит, затем спрыгивает с неё и, гремя цепью, бежит по кругу. Он смотрит на меня с немым вопросом.

- Чернышка, дружище, - говорю, - скоро я уезжаю от матери. - Я смотрю на него и начинаю с ним свой откровенный разговор на равных: – Вот и пролетел мой отпуск, дружище! А кажется, будто приехал только вчера. Быстро летит время! - Я наклоняюсь к нему, обнимаю его за голову и глажу. Он заглядывает в мои глаза, пытается лизнуть в лицо. Гляжу в его коричневые, преданные собачьи глаза, которые понимают меня без слов, и читаю в них его собачьи мысли.
- Да, - беззвучно говорит он мне одними глазами, – значит, уезжаешь? Ты подумал о матери? Ты подумал обо мне? Кто же мне теперь лишнюю корочку хлеба даст, когда ты уедешь отсюда? Не забывай о своей матери! Помни всегда о том, что я, Чернышка, всегда помню о тебе!
– Эх, Чернышка! Дружочек! Ты думаешь, легко мне уезжать от вас! Я же теперь буду очень скучать без вас! – говорю ему, выхожу из огорода и снова сажусь на лавочку. На улице прохладно, и я плотнее закутываюсь в болоньевую куртку, которую дала мне мать. Я прижимаю её плотнее к своему телу и улыбаюсь, когда вспоминаю о том, что мать называет её «курмушкой». В окнах некоторых домов соседей горит свет, а во дворах, словно переговариваясь, начинают лаять собаки.
В ночном воздухе временами раздаются переговоры со стороны железной дороги, которая находится от Горной улицы почти в километре. Переговоры железнодорожников по громкой связи напоминают собачий лай; то, что они говорят, мне непонятно!
Ещё какое-то время я сижу на лавочке, но потом иду в дом; как-никак я сегодня уезжаю, и в день моего отъезда нужно подольше побыть с матерью. Матери моей уже семьдесят пять лет. Боже мой! Как летит время! Как летит жизнь! Вроде бы совсем недавно она была моложе, а вот теперь всё её лицо в морщинах; волосы совсем седые. «Мама, мамочка! Как же летит время! Как мне тяжело уезжать от тебя! Когда же мы с тобой теперь увидимся?» – думаю я и сажусь на стул, что стоит возле кухонного стола.

Мать тяжело вздыхает, а я смотрю на неё. Мне нужно что-то говорить. Я знаю, что все слова, которые я скажу сейчас, будут пустые. Сейчас лучше бы помолчать, взять её руки в свои, смотреть в её глаза и говорить о том настоящем, что есть в моей душе. Вместо этого я вспоминаю её соседей Игнатьевых, чей дом стоит через дорогу, и говорю о друге моего младшего брата Виктора.

- Шёл я сегодня от Витьки и смотрю на дом Игнатьевых; вижу - Сашка опять пьяный! И как ему не надоест пить?

- Ой, и не говори, сынок! - соглашается мать. – Пьёт Сашка, как «собака»! А чего ж ему не пить? Он живёт у матери, как у Христа за пазухой! Мать ему и приготовит, и постирает! Мать всё делает по дому, а он, как придёт с работы, поест и на диван! Чего же ему ещё надо?

- Интересно, а почему он до сих пор не женится? – размышляю я.

- А чего ему жениться? Зачем ему это сейчас надо! Дурное дело - нехитрое! Нашёл девчонку, подружил с ней и бросил. Смотришь, сегодня у него одна, а завтра друга! Чего ему думать о жизни, за него пока думает мать! – философски замечает мать о Сашке. - Сынок, - говорит она мне. – Время-то уже много, наверное? Ты не опоздаешь на поезд?

Я смотрю на часы:
– Мама, всего двадцать минут первого!
- Витька вовремя подъедет к нам? Не опоздал бы! Поезд ждать не будет! – беспокоится она.

- Не опоздает, – успокаиваю я. - Куда он денется? У них же часы есть, слава Богу!

- Хорошо, - вздыхает мать, и мы с ней молчим некоторое время, и думаем каждый о своём. Из кухонного окна дома мне виден забор, огораживающий огород дяди Степана, который живёт совсем рядом. На кухне у них тоже свет горит. «Что-то дядя Степан не спит?» - думаю я и вспоминаю о том, как в обед он приходил в гости к матери. Он очень большой оригинал! А юмор у него интересный. Пришёл в гости, мать сразу же посадила его за стол пить с нами чай. Он, как всегда, стал меня расспрашивать о моей жизни, хотя я ему о ней не раз уже рассказывал. Выслушав меня, он изрёк:
- А жить-то надо, а жить-то негде, а жить-то не с кем; вот и живёшь где попало; вот и живёшь с кем попало!
Я, конечно, после такого иронического его замечания рассмеялся.
– Дядя Стёпа, так я же всё-таки думаю о жизни! Как всякий человек, я тоже ошибаюсь! – ответил я ему тогда.

- Что-то дядя Стёпа постарел, - нарушаю я тишину.
– Не говори сынок, - соглашается мать. - Годы, как известно «не красят» человека. Чем человек больше стареет, тем больше дурнеет!
Я улыбаюсь после её слов. «Да мама, - думаю я, - ты, конечно, как всегда в своём амплуа!»

- В городе, мама, не очень-то спокойно, особенно поздними вечерами!
– Да сынок! На улицу поздно вечером хоть не выходи – столько хулиганья кругом. Оно, конечно, так было всегда в наших краях; так же было и в советские времена. Но вот только раньше жизнь, как мне кажется, была всё-таки интереснее. А вот сейчас, после того, как развалился Советский Союз, люди будто бы «посходили» с ума! Теперь у них одно на уме – деньги! Будто бы и нет Бога! Живи, как хочешь! Хочешь - работай! Хочешь - не работай! Сейчас некоторые люди занимаются бизнесом, чтобы быть богаче. Другие, у кого поменьше совести, те стараются их ограбить; сейчас это рэкетом называется! А ведь много ли надо человеку? Он же на этот белый свет приходит совсем ненадолго; кому-то Господь даёт семьдесят лет жизни, кому-то восемьдесят – это в зависимости от того, как Ему угодно. А люди живут и хотят жить так, как будто бы они хотят приобрести бессмертие ещё в этой жизни! Непонятно мне это всё! Ох, как непонятно! – замечает мать. – Из-за денег и все беды человеческие: войны, убийства, грабежи! Всё это – из-за денег! Жалко мне современных людей – ох, как жалко. Нам тоже раньше непросто было жить в России, особенно после революции и гражданской войны! Что нам пришлось пережить, старшему поколению: и голод мы пережили, и холод, и разруху! А ведь смогли же мы выжить! Потом, в сорок первом, война началась! Тяжело нам дались эти годы, но ведь выжили! Сейчас я даже ума не приложу, как дальше люди будут жить, если ими будут руководить деньги?

- Сынок, - мать перестала рассуждать о деньгах и о жизни, - ты всё проверил в своей сумке? Всё ли ты взял в дорогу? Может, достанешь из погреба банку солёных огурчиков? Может, сала возьмёшь в дорогу? Там, в погребе, в трёхлитровой банке брусничное варенье, есть и твоя любимая черёмуха в трёхлитровой банке! Бери, что тебе надо будет! Ведь в городе у вас продукты очень дорогие! Мы здесь «садим» картошку, капусту, да всю зелень!

- Спасибо мама, - я отказываюсь. - Ты же знаешь, у меня будет пересадка в Иркутске. И неизвестно, смогу ли я взять билет на поезд в день своего приезда. А с тяжёлыми сумками тяжело идти на вокзал в зал ожидания, а затем снова садиться в вагон своего поезда! В дороге, как известно, и иголка тяжела!

- Знаешь, сынок, о чём я сейчас вспомнила? – проговорила мать.

- Не знаю, мама!

- Я сейчас вспомнила о том, как мы познакомились с твоим отцом и решили пожениться. Отец сразу же сказал мне: давай уедем из этих мест поближе к Чите. Там, под Читой, есть одна деревня, в которой хотят «открывать» лестрансхоз. Я ему говорю: а зачем мы сейчас туда с тобой поедем. Он мне говорит: не могу я теперь здесь жить, после того, как умерли мои родители; всё здесь мне напоминает о них. Вот так и уехали мы из Красного Чикоя!
Как ему было трудно привыкать после войны к мирной жизни. Он же воевал под Москвой с самого начала войны. Сколько людей там погибло! Помню, у него с собой была та самая зелёная сумочка с наградами, которая сейчас лежит в комоде. Смотрю я на ордена и медали и говорю ему: это же как надо было тебе воевать, чтобы заслужить столько наград! Он усмехается и говорит мне: а что толку от них? Я же не имею права их надеть! Я удивляюсь: почему? А он отвечает: ты слышала такое слово «военная тайна»? Так вот, я дал подписку о неразглашении военной тайны! Я не должен никому говорить о том, что я когда-то воевал под Москвой, где наши войска понесли громадные потери. Он часто говорил мне о том, что воевал под городом Ржевом! Никогда я не забуду о том, как он рассказывал о том, как им, бойцам, приходилось добывать себе продовольствие под пулями немцев. Там в военных обозах в то время были лошади! Убитые лошади лежали зимой на снегу. И вот солдаты под огнём немцев подползали, отрезали от убитых лошадей куски мяса и ползли назад в окопы! Вот о том, что он воевал в сибирской дивизии под Москвой, когда наши войска несли огромные потери, он никогда и никому не должен был рассказывать! Он даже те ордена и медали, которыми его наградили, не имел права надевать! Но ведь мало того, у него заменили даже военный билет! Ты сам читал в нём о том, что наш отец как будто бы вообще не воевал! Но есть же правда, в конце-то концов! Придёт время, и люди узнают страшную настоящую правду о прошедшей войне! А как ему было жить и сознавать то, что он, фронтовик, не имеет права надеть свои боевые награды! Он ведь надевал только те награды, которыми его наградили на двадцатилетие и тридцатилетие Победы! Всего лишь месяц прожил он после того, как отпраздновали тридцатилетие Победы!

- Придёт, мама, такое время, когда люди узнают настоящую и страшную правду о прошедшей Великой Отечественной войне! Когда будут вспоминать те города, о которых говорил наш отец; тогда в числе всех, кто воевал под Москвой, вспомнят и о нём! Я никогда не забуду о том, как расцвела роза, которая стояла в вашей комнате, перед тем как он ушёл из жизни! Его почтила эта роза тем, что расцвела! Это же просто чудо! Она зацвела второй раз после того, как отцвела! Я просто не могу понять, как такое могло случиться? – заметил я ей.

- Сынок, - мать не ответила мне на вопрос, но заговорила о том, что волнует её: - Ты, как приедешь домой, сразу напиши мне письмо! Я же буду беспокоиться, буду думать, как ты там доехал и всё ли у тебя хорошо! Вы же, дети, совсем не думаете о том, что мать беспокоится за вас! Приедете к себе, и ни слуху от вас и ни духу!

- Мама, - улыбнулся я, - обязательно, как приеду, напишу тебе, - успокоил её.

– Ну, хорошо! – соглашается она. – Ты, сынок, постарайся не ругаться с женой! Нужно идти навстречу друг к другу, как бы ни было тяжело в этой жизни. Её ведь тоже можно понять! Ей хочется, чтобы все вы были сыты и одеты! А это не получается, потому что тебе на работе не всегда вовремя платят! Она тоже должна идти тебе навстречу! Ты прежде всего мужчина, а потому должен всегда держать себя в руках и «не давать» волю своим нервам! Помни об этом!

- Хорошо, мама, - обещаю я ей, и мы снова с ней молчим и думаем каждый о своём.
В моей груди «поселилось» щемящее чувство дороги. Как же знакомо оно мне, это очень непростое и волнительное чувство! Оно всегда поселяется во мне, когда мне предстоит уезжать от родных людей. В такие часы перед отъездом или в дороге щемит сердце, а в глазах начинает щипать так, как будто в них попал дым.
Первый раз в моей жизни пришлось испытать это чувство в те самые минуты и часы, когда в плацкартном вагоне пассажирского поезда я ехал с такими же призывниками, как и сам, в областной военкомат. Я сидел в своём купе и смотрел в окно на меняющийся пейзаж. В груди моей было щемящее чувство, и мне было очень грустно. В нашем купе собрались несколько молодых ребят и под гитару пели песню «В далёкие края, в большие города – на дембель едут парни-дембеля!»
Я усмехался, слушая песню, которую они пели, и думал: «Неужели и я когда-нибудь в один прекрасный момент буду ехать домой на «дембель» и петь эту песню? А вот сейчас мне вскоре предстоит служба в армии! Моё будущее для меня – очередная чистая, раскрытая страница моей жизни!»

Вот точно такое же чувство испытываю я и сейчас, когда мы с матерью сидим за кухонным столом. Иногда я смотрю на неё и стараюсь запомнить, чтобы сохранить в своей памяти её образ. Временами смотрю на кухонный стол, на котором стоят электрический чайник, сахарница и вазочка с печеньем. После этого мой взгляд снова «останавливается» на матери. На ней её любимая бордовая шерстяная кофта. Поясница повязана шерстяным платком: у неё часто болит спина. Седые волосы, которые «выглядывают» из-под платка, заставляют меня задуматься о том, что возраст у неё очень серьёзный.
Чтобы отвлечь себя от мучительного состояния, в котором нахожусь, осматриваю скромное её жилище. На кухонном окне, на верёвочках укреплена тюль, а по бокам она как бы обрамлена светлыми шторами в мелкий синий василёк. На потолке возле лампочки, висящей по центру кухни, две липкие ленты-липучки с чернеющими на них мухами. Одна старается вырваться и звенит, прилагая неимоверные усилия, чтобы вырваться из липкого плена.
Возле самой печи находится насос. Рядом с ним стоит бак под крышкой с лежащим на ней ковшом. Смотрю на дверной проём, занавешенный шторами. Там, за этими шторами, небольшая комнатка. Там стоят три старинные кровати с панцирными сетками. Головки этих кроватей – шарики никелированные. На них, как правило, всегда что-нибудь висит. Над кроватями, на стенах укреплены небольшие гобелены. В комнате два окна. Возле самого большого окна растопырился шифоньер.

На стене, чуть выше гобелена, возле кровати матери висит несколько портретов в металлических рамочках. Это портреты всех моих братьев и сестёр. Когда мы подолгу не бываем у матери, то она иногда «беседует» с портретами. Об этом мать как-то мне рассказывала, когда ждала меня к себе в гости.
– Смотрю я, сынок, на твой портретик, - рассказывала как-то, - и разговариваю с тобой, спрашиваю, когда приедешь ко мне в гости.

Возле второй кровати стоит старенький телевизор. Мать его практически никогда не смотрит. Сплошные помехи – смотреть невозможно.
На подоконниках двух окон растут в горшочках цветы. Несколько горшочков с цветами стоит отдельно на круглом столике рядом с телевизором. Среди них цветёт герань. Когда я приезжаю, первым делом люблю подойти к герани и вдохнуть в себя её аромат. После этого люблю прилечь на кровать и смотреть на лампочку. Мне становится необыкновенно хорошо, так, словно я снова маленький мальчик, а впереди у меня целая жизнь!

Внутри меня, вместе с щемящим чувством дороги, давно живёт и чувство недовольства тем, что вижу вокруг себя. Мне очень хотелось, чтобы это чувство исчезло хотя бы на время моего отпуска, когда я ехал к матери. Но ожидания мои так и не оправдались! Здесь, в небольшом сибирском городке, все жизненные проблемы, неурядицы становятся отчётливее, и что самое страшное, здесь теряешь веру и надежду в то, что в жизни всё когда-то изменится в лучшую сторону! Все социальные болезни капитализма здесь обнажены до предела; это прежде всего безработица, разъедающая этот небольшой городок; пьянство и преступность среди молодёжи!

В глубине души понимаешь, что все негативные явления, пришедшие в нашу действительность, обязательно исчезнут! В это хочется верить, но здесь, в этом сибирском городке, в это почему-то не верится! Наверное, общение моё с моим младшим братом Андреем, который живёт, как и второй брат, Виктор, на улице Луначарского – самое светлое, что было в моей жизни, за месяц моего отпуска. Я старше Андрея на год и три месяца. У нас в детстве были общие друзья. Наверное, поэтому мы друг другу не только братья, но и друзья! В общении с ним я чувствую себя очень легко. И Андрей точно так же чувствует себя. Вот поэтому я всегда, когда приезжаю к матери, первым делом иду к нему в гости.

С Виктором, с самым младшим своим братом, которого я старше на четыре года, я чувствую себя по-другому; всё во мне «настораживается», когда я начинаю с ним разговаривать.
– Сынок, - отвлекает меня мать от моих размышлений. – Кажется, Витя на своём мотоцикле приехал, - говорит она, когда мы с ней слышим, как хлопает калитка во дворе дома.

VI

Мать не ошиблась в том, что на своём «Урале» к калитке дома подъехал Виктор, самый младший из моих братьев.

Входную дверь он раскрыл резким движением – такой уж характер. Говорит и ведёт себя уверенно, с чувством собственной значимости. С ним сложно говорить – он всегда старается навязать своё мнение. А вот чтобы убедить его в чём, нужно приложить немало усилий. Что мне в нём не нравится – так это его грубость. Грубым он бывает всегда, когда находится «под мухой». Очень часто его «неуживчивый» характер становится причиной наших ссор. До этого приезда к матери мы с ним не общались несколько лет. Когда он вошёл, на нём была чёрная кожаная куртка, дорогие синие джинсы, а на ногах красовались кожаные коричневые ботинки.

- Здорово, Юрка, - поздоровался он со мной. Положил на стул рядом с насосом у печи свою мотоциклетную каску и чёрные кожаные перчатки. – Ты уже готов ехать? – спросил. Я кивнул. Он присел на стул у кухонного стола и сказал: – Не спеши! За пять минут доедем до вокзала.

- Мамка, - обратился он к матери. – Давай наливай чай всем. Время до поезда еще есть, мы с братом немножко потолкуем о жизни. - Он посмотрел на меня: - Ты как думаешь?

- Ничего не имею против, - улыбнулся я ему, - тем более что скоро уезжаю. А вот когда ещё свидимся – один Господь знает!

- Вот то-то оно и есть, что один Господь знает, - усмехнулся он и положил свои крупные руки на кухонный стол. Я взглянул на него. Виктор младше меня на четыре года. Ему всего тридцать восемь; он, как говорится, в «расцвете» сил. Глядя, как мать ставит на стол всё для чаепития, он сказал ей: - Не суетись, мать! Присаживайся с нами за стол и пей чай. За день ты и так устала!

Мать печально улыбнулась ему:
- Мне, сынок, нетрудно накрыть стол, чтобы чаю попить! Для меня это – в радость! А вот скоро… - на глазах у неё выступили слёзы.

- Да ладно тебе, мать, - заметил Виктор. - Скоро у тебя будут другие гости! Ты не расстраивайся! Такая наша жизнь: то встречи, то расставания! Не мы же это придумали!

- Ну и как тебе наш уездный городишко показался в этот раз? - усмехнулся он после того, как отпил из своей кружки глоток чая.

- В общем-то, я не сказал бы, что мне в этот приезд что-то понравилось в здешних местах! – заметил я ему. – Если не ошибаюсь, то в последний раз был здесь в восемьдесят пятом году. Тогда, как известно, было совсем другое государство – СССР. Сейчас мы живём в России, хотя для нас, по существу, ровным счётом ничего не изменилось в географическом расположении. Мы как жили в России, так и живём в ней. Те изменения, что произошли в девяносто первом году в нашей стране, меня не слишком обнадёживают!

- Согласен с тобой, - проговорил Виктор.- Сейчас нам существенных улучшений в нашей жизни ждать нечего! Вот когда будет избран новый президент и будет новое правительство – тогда нам следует ожидать улучшений в нашей жизни! Да и то, для того, чтобы наладилась ситуация в стране, уйдут годы! Сейчас не нужно забывать о том, что у нас, в России, по существу продолжается гражданская война на Северном Кавказе. Америка и европейские страны очень хотели бы, чтобы Россия «развалилась» точно так же, как и Советский Союз! Но они жестоко просчитались! Советский Союз фактически держался за счёт России! Если быть честными, то Россия не так уж и много потеряла от развала Советского Союза! Пройдёт немного времени, и её никто не узнает; это будет развитое государство во всех отношениях! Ничего нет удивительного в этом: народ российский талантливый. Если что-то не ладится в нашей стране, то вина за это лежит, прежде всего, на чиновниках. Придёт такое время, когда мы будем вспоминать лихие девяностые годы двадцатого столетия! - Юрка, ты как считаешь? – он посмотрел на меня испытующим взглядом.
Спорить с ним или доказывать ему свою особую точку зрения на то, что он высказал мне, было бы в настоящий момент бесполезно, а потому я промолчал.

- Скажи мне, у вас в городе сейчас везде платят на работе зарплату людям?
Я отрицательно покачал головой:
- Нет, не всегда!

- Вот то-то и оно, что не всегда! – Виктор улыбнулся. - У нас то же самое! Ты, думаешь, я зря овчарку завёл? Представляешь, в начале девяностых годов у нас в городе творилась такая вакханалия! Утром люди просыпаются на работу, выходят во двор и видят кровь на досках, возле стаек! Это воры в их дворах зарезали поросят! Но это ещё что! Прямо со стаек уводили коров! Вот такие дела творились в нашем городе. Ты даже представить себе такого не можешь! А мы многого насмотрелись за эти годы! - Мы, с Андреем работаем по-прежнему на своих местах, а вот моя Настя и его Ленка не очень-то уверенно чувствуют себя на работе! Мы их успокаиваем: мол, чего вы боитесь? Картошку мы садим! Худо-бедно, но скотинку держим! Под боком у нас речка, озёра, тайга. На рыбалку мы часто ездим. Я не говорю уже о ягодах или о грибах! Мы, Юрка, проживём здесь! А вот тебе одному в твоём городе, который находится на Дальнем Севере, приходится не очень-то «сладко»! Перебирался бы поближе к нам! Мы же всё-таки братья! Ты живёшь, как в той песне, которую поёт Пугачёва:- «Ты покинул берег свой родной, а к другому так и не пристал».

- Извини меня,- не согласился я с ним, - ты неправ!

- Это почему же? – он усмехнулся.

- У меня работа, семья, квартира! Разве этого мало? – улыбнулся я.

- Нет, конечно, немало, - согласился он со мной. – Но у тебя ведь душа болит о своей родине? Ты же на своём Севере спишь, а вот видишь ты себя здесь, в наших краях, - на его губах играла ироничная улыбка.

- Согласен с тобой! – я посмотрел на него. - Моя душа и в самом деле рвётся сюда! Но это не удивительно, потому что здесь живёт самый близкий для меня человек – мать!

- Да ладно вам спорить! – прервала наш разговор мать. Она в это время подумала, что мы с Виктором в очередной раз разругаемся.
Виктор махнул рукой, усмехнулся:
- Мать, ты не беспокойся! Мы ж не дети! Мы не будем ссориться по пустякам. Юрка для меня брат, и я не желаю ему ничего плохого! Если я делаю ему какие-то замечания, то это не значит, что я его не уважаю! Наоборот, я желаю ему всего хорошего!
И в этот раз на его лице не было прежней ироничной улыбки, но мне показалось, что какая-то «тень» грусти сделала его лицо несколько темнее.

- Ты знаешь, - обратился он ко мне после короткого молчания. – Недавно я со своим шефом был в нашей Берёзовке. Мы ездили с ним по делам. И я ему сказал: «Николаевич, мне нужно увидеть моего знакомого в Берёзовке, давай заедем к нему в обед», - и мы на его «Ниве» поехали туда.
Мне стало плохо, от того, что я увидел там. Как-никак – это же наша родина! Сейчас Берёзовку не узнаешь! От бывшего лестранхоза осталось всего лишь несколько домов: остальные разобрали на дрова или продали! В деревне сейчас живут одни пенсионеры. Молодёжи почти нет. В нашей школе, которая когда-то была десятилеткой, в последние годы учатся по двадцать-тридцать человек! Теперь она – «восьмилетка»: в ней сейчас школьники учатся до девятого класса. Видел я, как по улицам в деревне шли несколько человек. Это были молодые мужики! Они шли в фуфайках и в сапогах! Я на работу хожу чище!
Заехал я в гости к Андрюхе Симухину. Поговорили мы с ним о жизни. Он рассказал подробно о том, что есть в деревне. Как и прежде, в ней уверенно чувствуют себя железнодорожники! Так что на «железку» сейчас не так просто устроиться монтёром пути! Работа на «железке» - дело престижное! Колхоз в Берёзовке давно развалился. Андрюха организовал на его месте фермерское хозяйство. Я ему говорю: «Тебе что, делать нечего?» - Он отвечает: «Мне людей жалко! Пусть хотя бы работают на ферме те, кто сейчас живёт рядом со мной!» Одним словом: он молодец мужик! Всё сделал так, как надо; отремонтировал всю технику, которая «досталась» от бывшего колхоза! Ну и людям дал работу!
А нашего дома, Юрка, в Берёзовке давным-давно нет!

Я грустно улыбнулся.
– Я знаю об этом! Когда я ехал сюда на поезде, видел, что осталось от нашей Берёзовки.

- Вот-вот, – он иронично улыбнулся и посмотрел на руку, на часы. – Ну, давай, собирайся в дорогу! – сказал мне после этого.
- Мамка, а ты куда собираешься? – спросил он мать, увидев, как она стала надевать на себя свою болоньевую куртку.

- Сынок, я выйду на улицу провожу вас! – сказала она ему в ответ.
Виктор грустно улыбнулся:
- Мать, ты за Юрку не переживай сильно! У него же семья, и он работает. Не волнуйся, у него всё будет хорошо!
После этого он взял мою дорожную сумку, стоящую возле печи, и вышел из дома. Следом за ним вышли и мы с матерью.

- Сынок, ты как приедешь - сразу же напиши мне письмо, – наказывала мать. – Много мне не нужно писать! Черкани мне хотя бы пару слов, чтобы я знала, как ты доехал!

- Скоро вы там? – торопил нас Виктор, когда мы с матерью уже выходили на улицу. Он сидел на «Урале», когда мы вышли с ней из ворот дома.
Мне нужно было прощаться перед отъездом с матерью.

- Мама, - я обнял её. – Всё будет хорошо, ты не волнуйся!
Она трижды по русскому обычаю поцеловала меня на прощание.
- Сынок, - сквозь слёзы говорила она, - поезжай с Богом! Не забывай о матери!

Я сел в люльку мотоцикла, и мы поехали с Виктором. Я обернулся назад и посмотрел на мать. И хотя на улице было темно, но дорогу освещала лампочка соседей в доме напротив. Мать сделала несколько шагов вперёд, помахала мне на прощание рукой и стояла, глядя вслед, пока мы не скрылись из виду.

На глаза навернулись слёзы. «Мама, - грустно думал я, - когда мы теперь увидимся с тобой? Я даже не знаю!»

А вскоре я уже садился в плацкартный вагон скорого поезда «Россия», который следовал по маршруту «Владивосток – Москва». Время было без четверти три часа ночи. За окнами вагона моего поезда была темнота. Одинокая голубая луна на сумеречно-синем небосводе бежала впереди поезда и с небесной своей высоты заглядывала в окно моего плацкартного купе. Я лежал на второй полке и смотрел на темнеющие силуэты гор, мимо которых проезжал мой поезд. Где-то далеко-далеко временами светились лампочки в деревнях.

Мне было грустно. В глазах моих по-прежнему «стояла» мать.
– Сынок, - словно слышал я в себе её голос, - напиши мне письмо!
- Когда же мы увидимся, мама? - спрашивал я себя и не мог ответить. Я пытался заснуть. Глаза мои были закрыты. Мне казалось, что еду я не в фирменном поезде «Россия», но в поезде под названием «Жизнь». У меня, как и у всех пассажиров, был билет только в одну сторону. Я пытался заснуть, но все усилия мои были бесполезны: в глазах по-прежнему стояла мать! Никак не хотела моя душа и память отпускать от себя её дорогой для меня образ!
- Мама, - говорил я ей в этот раз, засыпая, - мы все едем в поезде жизни! У всех нас взят билет только в одну сторону. Идущее время – скорость этого поезда! Происходящие события жизни - вехи на его пути! – Ты слышишь стук колёс? – говорил я матери. - Это идёт неумолимое время! Как же хочется мне снова приехать к тебе; но только всё дальше и дальше увозит нас друг от друга этот поезд! Увидимся ли мы с тобой, моя родная? – говорил я матери. И снова не мог себе ответить на собственный вопрос! Но про себя непроизвольно повторял: - Мама… моя родная… Мама.

2.1 Роза Исеева «Эх, папа»  http://www.proza.ru/2016/11/10/581

Когда удаётся приехать в Алматы, непременно заезжаю в маленький, вытянутый по длинному ущелью Джунгарских Алатау, город Талгар. Здесь лежит отец. Здесь воздух припорошенных грустью ушедших лет.

В Талгар автобусы курсируют каждый час. Такси – ежеминутно, только закажи.
Вроде еду домой. Тепло отчего дома должно быть всегда во мне, а я скребусь в памяти, чтобы чем-нибудь согреть душу и, как подобает дочери, с улыбкой встретиться с … мачехой.
- Будет как всегда, то потерплю, ненадолго же, - успокаиваю себя.

Справа тянутся горы. Кажется, что до них близко. Но это только видимость. Если попытаться подойти к горам, они будут отодвигаться дальше и дальше.
Чтобы любоваться их величием, вершины надо видеть обязательно. В этот раз они спрятались в плотных облаках, отчего горы казались всего лишь крупными скалистыми сопками. И, когда вдруг из облаков вынырнул пик, высоченный, острый, холодный суровый красавец, сердце на миг замешкалось, выплёскивая изумление.

Внизу – ели и пихта. Много их. Издали тёмные. На склонах, где лежит снег - сочно зелёные. Не верится, что контраст родила природа. Кажется, что в горах бродит художник с большой кистью. С жадностью наслаждаюсь двуцветьем.

На ближайшей сопке, на самой её макушке замер всадник. Будто явился из мифа и врос навечно. Только лёгкие, еле заметные взмахи конского хвоста, да дрожание меха объёмного малахая на голове всадника не дают углубиться в легенды и возвращают в явь.
 
А малахай - лисий. Я знаю. Чувствую. Такой же был у отца. Ему подарили коллеги на день Победы. Но он его никогда не носил. Берёг. Для будущего сына. Эх, папа. Так и висела шапка дома с большими ушами, завязанными тесёмками на затылочной части. Надо лбом – меховой отворот, сзади – пышное продолжение по спине из хвоста с мордочкой в конце.

Многое в детстве связано, прожито, прочувствовано, понято с отцом. И только с ним. Папа живёт в моей памяти с не вылечившейся до конца моей болью. Да и будет ли конец, пока жива сама. Если бы не война. Если бы не костыли вместо ноги. Он мог бы мчаться на коне по степи. Это была его мечта. Не сбывшаяся. Не раз он оказывался на земле. Сброшенный. Ушибленный. Побеждённый.

Вспомнился праздник урожая. В степи за аулом соревнования, выставки, концерты. Нарядные юрты, дымят казаны, кипят самовары, снуёт детвора. Вкусные запахи, смех, шутки, музыка. А отец, ни на что не обращая внимания, шёл по образовавшейся из юрт улице.

На таком большом тое я впервые, и пока разглядывала с открытым ртом всех и вся, отец пропал из виду. Шла за ним я тайком, вдруг ему понадобится помощь. Искала папу меж чужих ног, по своему росту и по костылям. Один – деревянный, упирался в подмышки, другой, железный как трость, выше локтя, с полукругом вокруг предплечья. Нашла. Отец, насколько мог, шёл быстро, размашисто управляя ими, не задерживаясь с приветствовавшими его знакомыми. 

Догадалась. Отец опять шёл к конюшне. Бегом в толпе не получалось. Когда я подоспела, папа лежал на земле. К нему спешил конюх. Он укорял отца точно так же, как укоряла в душе я. Ком в горле не позволял мне говорить. Жалость отец не принимал. Всё обошлось. Они потом долго беседовали, сидя на бревне и дымя Беломором. Кажется, папа уговаривал конюха научить езде. Эх, папа.

Еду навестить мачеху. После смерти отца живёт с одной из четырёх дочерей. Растит внуков. Сын, которого много лет ждал отец и на руках которого хотел отойти в мир иной, живёт в столице с женой и сыном.

На удивление мачеха встретила тихо. Даже улыбалась. Постарела. Пили чай. Нет былой нервозности. Нет недовольных взглядов. Голос кажется виноватым. А я всё равно по привычке помалкиваю. Я всегда молчала, в страхе за отца. Её гнев после детей переключался на него. Каждый мой приезд сопровождался сердитыми взглядами и беспричинными окриками на детей.
 
На следующий день с раннего утра она выдвигала на середину прихожей стиральную машину и будила детей. Все должны были быть задействованы в срочной стирке и уборке квартиры. Мои попытки помочь не одобрялись. Категоричный отказ ставил меня в тупик. Виноватая улыбка отца вызывала жалость.

Мне хотелось защитить отца, защитить сестрёнок. Но они поспешно включались в суматоху быта, бегали кто с тряпкой, кто с ведром, предупреждая грубоватые указания матери. Отец становился у машинки и выжимал бельё. Мне он не уступал:
- Ничего, дочка, я привык, мне не трудно.
От слова «привык» становилось горько и обидно.

До сих пор не знаю ответа на многие вопросы.
Наверно, тяжело было жить с безногим мужем. Никто и не вспомнит, что инвалидом его сделала война. Какая там война. Вот он, рядом. С костылями. Детей ему родила. Сына, о котором отец мечтал. Что выступать то, высказывать своё мнение? Я уеду, а ему с ней жить. Пусть живут как сложилось.
 
Прощаясь, мы впервые в жизни обнялись. Всплакнули.
- Спасибо тебе. Ты была рядом с папой, - неожиданно для себя выдала я.
- Это тебе спасибо, ты никогда не вмешивалась в нашу жизнь…. Я не всегда была права…. Папа любил тебя больше всех детей.

Это была наша последняя встреча.
 
Возвращалась вечером. Горы прятались в сумерках. Кое-где высоко горели фонари. Справа огнями уходила вниз долина, упираясь в селения. Громко ржали лошади. Свист кнута направлял табун домой.

Перед глазами стоял задумчивый профиль отца. Он часто уходил в себя, любил смотреть вдаль. Что он там видел?! Может себя, скачущего на коне по степи. А может поле далёкой войны, так и не закончившейся для него. Эх, папа.

Той - празднество (каз).

2.2 Роза Исеева «Листок календаря» http://www.proza.ru/2018/11/16/843

После ужина на кухне установилась тишина. Чистая посуда расставлена по местам. Блестит плита. Протёрт пол. Дневные дела завершены. Скоро ночь. Опускаю жалюзи. В холле бубнит телевизор. Мельком замечаю на экране надоевшую аудиторию политической программы, но всегда интересную моему супругу. Прохожу в кабинет, к нашим книгам. Здесь хорошо и спокойно. Ужасающие новости, говорливые политики, раздражающие серийные золушки остались за дверью. Здесь только книги. Безмолвные, пока не прочтёшь первые строчки.

Читать перед сном вошло в привычку, и не раз в течение дня предвкушала вечернее удовольствие. Даже подгоняю день, стараясь приблизить вечер. Удобно устроившись, включаешь бра и раскрываешь книгу. Не важно, на какой странице, и пусть ты уже знаешь сюжет. Таинство слов, магия мыслей автора уносит в пространство, называемое наслаждением, будто набираешься новых чувств изумления, восторгов, тихих вкусных радостей слияния со словом. Перелистывая страницу за страницей, следуя за автором, держишь в уме те строки, которые минуту назад восхитили, удивили. Возвращаешься, вновь и вновь поражаясь силе обыкновенных слов, впитавших мысль, переплетённых в предложении раздумьем, переживаниями героя, блаженствуешь. Закрыв последнюю страницу, ещё продолжаешь жить в событиях, переживать и долго сидишь, задумавшись в тишине ночи. А за окном другое время, другая жизнь.

Вчера дочитан, вернее, перечитан Драйзер.
Сегодня начну, наконец, читать Синклера Льюиса. Почему-то прежде рука не тянулась к его томику. Их девять. Одних писателей перечитываешь, его же – обходила. Открываю. На первой странице красивый продолговатый штамп с затейливыми завитушками по бокам. Сверху два слова: личная библиотека, внизу фамилия и в центре номер: пятьсот десять. Листаю, и на пол слетает листок, листок календаря. Пожелтевший, воскресный, за тысяча девятьсот шестьдесят девятый год. На оборотной стороне, с краю, почерком свекра написано: поздравить, с восклицательным знаком в конце. Кого же и с чем хотел поздравить он в том далёком году, в июне месяце?! Уже не спросишь.
Зато вспомнились приходы почтальона с извещением о прибытии на почту книги. Каждый очередной том свекор заносил в дом особенной походкой, будто в руках у него было что-то хрупкое, которое может вдруг разбиться. Высвобождал из картонной обёртки и долго держал в руках, бережно листал, осторожно разделяя слипающиеся пока свежие страницы. Как бы прописывая книгу в доме, вносил запись в непременный журнал и на первом листе припечатывал штамп, предварительно дохнув на него несколько раз, и вписывал номер. Вздыхал, будто закончил важную и ответственную работу, и ставил томик в ряды предыдущих книг. И только прочитав новинку, предлагал нам, взрослым. Ненавязчиво, кратко изложив самую суть.
Детям же доверял книгу, только предварительно прочитав лекцию о бережном отношении к книгам, так как книга «не рубашка, которую можно выстирать», книгу надо беречь, чтобы можно было читать её потомкам и в следующем веке. Говорил он громко, чтобы лишний раз услышали все. Мы же, всегда занятые, спешащие, озабоченные житейскими проблемами, слушали вполуха, с лёгкой усмешкой и торопливо разбегались по делам.
А на полках нас ждали Пушкин, Лермонтов, Паустовский, Блок, Есенин, Голсуорси, Бальзак, Флобер, Конан Дойль, Золя, Стендаль, Толстой, Куприн, Дюма, Чехов, Дмитрий Снегин, Сабит Муканов, Абай, Иван Шухов, Ануар Алимжанов ...

Очень расстроился свёкор, когда перестали издавать книги, приложения к журналу «Огонёк». Он и книжный магазин в городе не оставлял без внимания.

Вспомнила свекра читающего. Любимое старое кресло. Рядом стол. Очки в толстой оправе. Справа телевизор, почти постоянно закрытый куском красного плюша, который он выпросил у свекрови. Недовольно ворча, она отрезала ему ровно метр, сетуя на непригодность «таперша» остатка, хотя свекор намекал на больший размер. На маленький чёрно-белый «Рекорд», правда, хватило с избытком.
Внукам разрешалось смотреть в день только один раз, и только мультфильм, и только убедив деда программой передач. Плюшевая накидка аккуратно складывалась на стул, щёлкал включатель, и дети замирали в ожидании.
Вечерами смотрел новости, если же вдруг показывали фрагменты из балета, или фигурного катания, и внуков, и внучек, заигравшихся в зале, выпроваживал из комнаты, негодуя зрачками и недовольно поглядывая на экран.

Как все женщины-хозяйки, свекровь мечтала иметь модный в то время мебельный гарнитур, с множеством полочек, где можно красиво расставить посуду, со шкафчиками, куда можно поместить постельные принадлежности. А как хотелось ей разгрузить старенький шифоньер. Но свёкор покупал очередной книжный шкаф.

И всё же, когда свекровь считала, что никто не видит, она брала книгу, рассматривала её, разглядывала фотографию автора, немного прочитывала, водя пальцем по строчкам, и затем аккуратно ставила на место.

Небогатая программа передач была отмечена свёкром красным и синим карандашами. Наверно, по значимости. Концертам, фильмам, спортивным передачам цветность не предназначалась. Любимой передачей был «Клуб кинопутешественников». Её свёкор обводил дважды. Уважал Шнейдерова. Переживал его смерть. Привыкал к Сенкевичу.

Приходя на обед, я находила газеты, оставленные для меня, с подчёркнутыми строками, цитатами, которые, как ему казалось, могли быть полезны для моей работы.
Когда мы с мужем отделились, он подарил нам новую мебель, тот самый гарнитур, мечту свекрови. С виноватым видом я поглядывала на свекровь, но добрая и рассудительная, она с удовольствием подсказывала, куда и как лучше расставить вещи в комнате. Подарил нам свёкор и бОльшую часть своей библиотеки. Большинство книг было уже прочитано, и меня тогда интересовала только мебель.
И только сейчас, на восьмом десятке, я поняла, какое счастье оставил нам с мужем, детям и внукам мой свёкор. Счастье – перелистывать средь ночи страницы, иметь возможность выбора автора по настроению, по желанию, порой по необходимости и главное – сию минуту.
Счастье, которое можно в любое время суток взять в руки, читать, смаковать, прогуляться в давно минувшие века, сравнить, удивиться, восхититься, и находить новое в перечитанном.

Имея всего четыре класса образования, он был грамотен, руководил в своё время крупным отделом, очень любил читать и знал цену книгам, потому и оставил нам ни с чем не сравнимое наследство – бесценные книги. Чтобы когда-нибудь, когда его давно уже не будет, мы, почитывая, продолжали обогащаться знаниями, получали наслаждение, погружаясь в давние события, в иные времена, сопереживая, забывая о своих проблемах, коими полна земная жизнь.

Не принято особо у нас высказывать вслух свои мнения и суждения свекру и свекрови. Подразумевается, что выводы делаются по поведению, косвенным высказываниям, по поступкам, по отношениям.
Но всё же осталось ощущение незавершенности, недосказанности, что не всё сказала при жизни его, не поговорила с ним по душам, что-то не объяснила, где-то обделила вниманием, и не поблагодарила… Как поздно приходит мудрость.

3. Михаил Бортников  «Памяти родителей»  http://www.proza.ru/2016/02/27/46

Год прошёл со времени моего первого рассказа. Думаю, что пришла пора написать о главных людях моего детства: о моих родителях. Они прожили вместе более шестидесяти лет и совершенно не походили друг на друга.

Мой отец, Бортников Иван Васильевич, уроженец города Троицка Челябинской губернии, был маленького роста, худощав, черноволос. Дожив почти до девяноста лет, он всё ещё имел гриву слегка поседевших волос. Курить он начал в раннем детстве, и с тех пор отравлял себя и окружающих беспрерывно и беспощадно. С громким голосом и лёгким характером, вспыльчивый, неуравновешенный, самолюбивый, беспечный, добрый,  даже щедрый, он любил компании, застолье, с удовольствием играл во все настольные игры, любил выпить, закусить, похвастаться, быстро хмелел.
 
Любил послушать пластинки: Русланову, Петра Лещенко, Шульженко, Утёсова, хоровые и  застольные песни. Сам тоже частенько что-то напевал. Вспоминаю его «репертуар». «Бродяга, судьбу проклиная, тащился с сумой на плечах», «Славное море, священный Байкал», «Первым делом, первым делом – самолёты…»,«Крутится, вертится шар голубой...». Любил старые фильмы с участием  Алейникова, Андреева, Крючкова, Ильинского. Но в кино ходил редко, два часа без курева не выдерживал.

Дома он только пепельницу опорожнял, иногда чашку мог сполоснуть. Он был далек от любой техники, а зарабатывал своей головой и хорошо подвешенным языком, зарабатывал немало, но деньги легко мог потерять, прогулять или подарить. После выхода на пенсию он жил всегда в отдельной, безбожно прокуренной  комнате.

Просыпался он чуть свет, включал на полную громкость радио, и с пяти утра слушал новости всех заграничных станций по очереди. Часто конспектировал услышанное и использовал в своих лекциях от общества «Знание», о международном положении, чаще всего. Оратором он был прирожденным.

На пенсии перечитывал исторические романы, сам ездил за ними на трамвае в библиотеку. Читать в семье любили все, но большая домашняя библиотека была полностью утеряна во время частых переездов. Только исторических первоисточников, стенограмм всех партийных съездов, было у отца  несколько полок. Но книги из дома уходили неизвестно куда. Читать их давали всем желающим и тут же забывали об этом. Даже докторскую диссертацию свою, так и не защищённую, на тему зарождения революционного процесса в Одессе, папа дал какому-то аспиранту на неделю, так ее и не вернули.

По воскресеньям, валяясь с утра в постели с первым своим внуком, отец любил  рассказывать собственного сочинения «побывальшины», в дни зарплаты дарил детям игрушки, покупал шоколадные конфеты, угощал наших друзей во дворе. Многократно рассказывал историю моего рождения. В то время Утёсов как раз пел в Одессе:  «Ты одессит, Мишка». В честь этого Мишки меня и назвали, согласно семейной легенде.

Мама была на сантиметр выше отца, для женщины того времени считалась высокой, светловолосой, по характеру была спокойной, без шума и пыли делала в доме всю женскую и мужскую работу. Хорошо вязала, вышивала, готовила на всю большую семью, обстирывала всех, бесконечно что-то шила, зашивала, подшивала, латала, перелицовывала. Ходила на рынок, и опять готовила, убирала, накрывала на стол, мыла посуду, и все это легко, спокойно и быстро.

А еще купала всех детей, лечила, делала уколы, ставила банки, помогала делать нам уроки, переписывалась со всеми многочисленными родственниками, включая отцовских, и письма писала, и обязательные открытки  к праздникам. Отец предпочитал отправлять телеграммы по телефону. Любимым его текстом было: «Пьем ваше здоровье!».

Именно мама была оплотом нашей большой семьи, и как её судьба не била, держалась крепко. Она разбиралась во всем: и в швейной машинке, и в электричестве, и красить ей приходилось, и белить, и шила она знакомым на заказ, когда отцовская зарплата кончалась. Не было в жизни дела, за которое она не взялась бы, побоявшись не справиться.

Урожденная Просвирякова Зоя Александровна, она была четвёртым ребёнком в семье, где было ещё три девочки и мальчик. Жили все они в Вятке, как назывался тогда Киров. Отец семейства, мой дедушка, погиб молодым, вернувшись с первой мировой войны, жила семья очень бедно. Мама была совсем маленькой, когда её забрала к себе крёстная, сестра отца, Марья Ивановна. Забрала, чтобы бабушке нашей было полегче. Крёстная была женщина умелая и предприимчивая. В голодные годы научилась варить мыло и ездила на поездах менять его на продукты.

По-моему, своих детей у неё не было. К сожалению, не помню её имени, и не видел я её никогда. Мама, конечно, рассказывала о своем детстве, но слушал я невнимательно. Знаю только, что умерла мамина крёстная вскоре после войны, а муж еЁ, Савватий Яковлевич Мокрушин, после её смерти перебрался к нам, в Одессу, стал моим «дядькой», воспитателем в какой-то мере. Отцу всегда было не до детей, работал он допоздна, а для мамы помощь дедушки была кстати.

Помню нашу с ним игру. Дед завязывал на верёвке целую кучу «бабьих» узлов, моя же задача состояла в терпеливом их развязывании. Водил меня дедушка и в театры, и в цирк, благо, жили мы в центре города, а билетами, или контрамарками, нас обеспечивал отец. «Сказку о царе Салтане» в оперном я смотрел с удовольствием, а вот на «Щелкунчике» расплакался. Умер дедушка летом, когда я закончил первый класс. На похороны меня не взяли. Последний раз дедушку я вспоминал в туристическом автобусе в Риме, где между объявлениями постоянно звучала музыка Римского-Корсакова - "Полёт шмеля".
 
Крёстная научила свою приёмную дочь всему, что умела сама, а главное, непоколебимой уверенности в себе. Мама закончила не только школу, но и педагогический институт в Кирове, стала учителем математики. Направили её работать  на Урал, кажется, в Чусовую, если правильно помню. А через год в школе появился новый директор, наш будущий отец, с тремя классами церковно-приходской школы, курсами красных директоров, и семилетним партийным стажем. Как там у них любовь случилась, не знаю, но был отец хоть и невысок, но красив, цыганистого типа, с громким голосом и командирским характером.

Спустя какое-то время они поженились. Что-что, а способности у отца были. За считанные годы под маминым руководством он прошёл весь школьный курс, сдал экзамены экстерном, и поступил в Ленинградскую адьюнктуру – что-то вроде военного рабфака, насколько я понимаю. Математику он не любил, зато все общественные  науки осваивал мгновенно, память у него была феноменальная.

В  начале тридцатых семья жила уже в Ленинграде, где родилась моя старшая сестра, Таня, но климат питерский отцу не подошёл. Он страдал ревматизмом, радикулитом, и выпросил направление на работу в Свердловск, где возглавил уже военно-политическое училище. Там родилась вторая моя сестра, Лариса, через два года – брат, Станислав.
 
В Свердловске они прожили лет пять, отец потом рассказывал, что каждую ночь ждал ареста, но как-то уцелел. Муж его сестры, Шуры, пропал в 37-м бесследно, жили они тогда в Свердловске вместе. Последние предвоенные годы жили в Ярославле, о котором потом всегда тепло вспоминали. Оттуда отец ушел в 41-м на фронт, но в действующей армии был недолго, уже в 42-м после лечения в госпитале, его демобилизовали и послали на работу в Среднюю Азию, кажется, в Самарканд. Туда же приехала с детьми и мама. Работала она там медсестрой в военном госпитале.

В освобождённую в 44-м году Одессу, на работу в областной комитет партии, отца направили в начале 45-го. В этом же году наконец-то появился на свет и я. С тех пор мама на работу не ходила никогда, но сказать, что не работала, язык не поворачивается. Пятерых детей она родила, шестерых – воспитала. В Одессе мы прожили десять лет, до 55-го. Отец постоянно ездил по области, работал завотделом агитации и пропаганды, потом секретарём обкома, одновременно защитил кандидатскую диссертацию и отпросился на научно-преподавательскую работу в связи с ухудшившимся состоянием здоровья. Ушёл с высокой партийной должности сам, но вспоминал её всю жизнь, и нам забыть не давал. Часто представлялся бывшим секретарем обкома.

Вообще, коммунистом он был идейным. Помню, как он возмущался, получив значок, выпущенный для ветеранов партии «50 лет в КПСС». Выпустили значок потому, что 50 лет членства в партии праздновал Брежнев. Отец же был в ней уже 60 лет. Другой раз я неосторожно спросил его, сколько лет он числился в партии. –«Кто числился? – позеленел он, - я работал в партии!!»

Первые мои воспоминания о родителях относятся к Одессе, много сохранившихся фотографий этого периода не позволяют воспоминаниям угаснуть. Толстенный  желтый семейный альбом  мы рассматривали по выходным частенько, собираясь на мамины пирожки и пельмени по воскресеньям. Самый маленький, я занимал много места в альбоме, и дошкольником выглядел на фото замечательно. А вот первый снимок  первоклассника с «чубчиком» - и нет уже той беззаботности во взгляде.
 
Украинским языком родители, конечно, не владели. Отец, однако, с удовольствием запоминал отдельные слова и часто употреблял их в своей речи. Летом пятьдесят четвёртого он жил в общежитии МГУ, писал там докторскую диссертацию. Помню, как втроём, с мамой и старшим братом, мы навещали его в столице. Я был одним из тех, кто застал в мавзолее Сталина. Были и в Кремле, в Грановитой палате, в Третьяковке. Останавливались у московских друзей отца. Тогда же на несколько дней съездили в Ленинград. Больше, пожалуй, мама там не бывала.

А вот к нам приезжали ее сёстры. Особенно мы любили бездетную тётю Марусю, которая жила в Тюмени. С мамой они были дружны, похожи, и приезжала она в Одессу два или три раза. Летом жили возле моря. Год или два на государственной даче на девятой станции Фонтана, когда отец работал секретарем обкома, позже – снимали на лето курень в Аркадии. Там, в бухточке, окаймлённой скалами, я и научился плавать. Славик, в ту пору старшеклассник, плавал, как рыба, они с друзьями заплывали к рыбацким сетям далеко в море. На скалах ловили рыбу, Славка нанизывал улов на кукан, обеспечивая ежедневную связку бычков, я только ассистировал ему и ловил сачком у берега рачки - маленькие креветки для наживки.

К школе я готовился чересчур рьяно. Читать начал очень рано, считал тоже хорошо. Помню стол у окна, за которым мама занималась рукоделием, а я, сидя напротив, делал уроки, которые мне приносила Таня Стамикова, моя подруга, бывшая на год старше меня. Расстроившись, что в шесть лет меня не взяли в школу, я упросил её приносить мне все домашние задания.

Летом 55-го года отца направили на работу в Ростов-на-Дону директором педагогического института. Уехали они сначала вдвоем со Славиком, который как раз окончил школу и думал, где учиться дальше. Экзаменов ему сдавать, как медалисту, не нужно было. Почему он выбрал инженерно-строительный, не знаю, вряд ли он и сам точно знал. Ну, а я по приезду в Ростов, попал в 49-ю школу, в которой и проучился оставшиеся семь школьных лет. Я радовался, что не придётся больше учить не дававшийся мне украинский язык.

С тех пор школа, улица  и двор, стали моими учителями жизни наравне с мамой, которая по-прежнему была первым воспитателем и помощником во всем. Маме было тогда 47 лет, она была еще хороша собой. Чуждая снобизму, она легко сошлась с соседями, других знакомых в Ростове не было.

Но домашняя работа по-прежнему была на ней. Детей мама особо не загружала. Я, например, только за хлебом ходил, да мусор выбрасывал, сестра воскресные пирожки с мамой пекла. Выросла и вышла замуж моя старшая сестра, но вместо неё в нашей семье вскоре появился Ванечка, Танин сын, выросший в нашей семье, как третий сын. Вот так  у меня появились новые домашние обязанности: присматривать во дворе за младшим.

Спали мы со старшим  братом в большой комнате, он – на диване, я на раскладном кресле. Там же была мамина швейная машина, которая без дела дня не стояла. На круглом столе, стоявшем посреди комнаты, обедали по воскресеньям, за ним чертил Славик и его друзья, на нём раскладывала свои выкройки мама, за ним же собиралась вся Славкина группа каждый праздник. Студенческие песни под гитару того времени все ещё живы в моей памяти.
 
В 58-м, наверное, Славик начал встречаться со Светой, своей будущей женой.  Вскоре она уже стала бывать в доме на правах невесты брата. Звал он ее тогда Крохой, а мы уже переименовали её в Крошку-Мурашку, а потом просто в Мурашку. Симпатичная, азартная, она, как и отец, любила играть и в карты, и в домино, при этом часто мило жульничала. «Мёртвых с могилы не таскать!» - восклицал отец, когда Мурашка хотела взять свой ход назад.

Детская игра «Кто первый», мы называли её "Догонялки", вскоре после приобретения увлекла всех. Сражались рьяно, мест за столом не хватало, и только мама не стремилась попасть в четверку игравших, предпочитая отдохнуть с книгой в руках. Фишки четырёх цветов стремительно носились по полю, догоняли и сбивали друг друга, строили непроходимые для соперников барьеры, сбитые фишки возвращались на старт. Весело было, даже вспомнить приятно.

Директором института отец работал недолго, меньше пяти лет. В административно-хозяйственных вопросах он был не силён, поэтому чересчур доверял своему заместителю по хозчасти, а тот льстил отцу, превозносил  его до небес, и с удовольствием прибирал к рукам всё, что мог. По младости лет не знаю, в какой форме отец уволился, но то, что это случилось до 60-го, помню хорошо.

Последние годы до пенсии отец работал в другом институте, строительном, преподавал историю КПСС и прочие политические науки, ну, а маме пришлось кормить ту же большую семью уже на меньшие деньги. Знаю, что она порадовалась, когда я поступил в Одесское морское училище на полное государственное обеспечение. Старшая сестра оставалась в Одессе, и родители решили вернуться туда тоже. Друзья, знакомые, в большом количестве оставались там и звали их домой.

Второй одесский период жизни семьи длился около тридцати лет, до смерти родителей в девяностые годы. Похоронив отца, мама прожила всего полтора года, причём серьезно уже болела потерей памяти. Сейчас это называют болезнью  Альцгеймера.

Были родители, конечно, неверующими. Помню, маме было уже за восемьдесят, когда я заговорил об этом:
- Мама, многие в твоем возрасте в церковь начинают ходить. Тебе не хочется?
- Что уж теперь, Мишенька, примазываться? - ответила мама.- Жила неверующей, неверующей и умру.
 
Много всякого было за эти годы. Всё, как у всех. Но любому рассказу приходит конец, закончу и я свой. Буду рад всем читателям, независимо от того, оставят ли они свои отклики, или нет. А я буду считать, что выполнил свой последний долг перед родителями, рассказав о них, как сумел.

4. Варвара Можаровская  «Эхо войны»  http://www.proza.ru/2017/05/07/657

Событие, оставившее неизгладимый след в моей памяти, произошло зимой 2004 года.

Мы с мужем возвращались из Киева домой.

Поезд подъезжал к Одессе. За окнами  мелькали  непривычные для южного города  зимние пейзажи.  Этот год отметился в летописи погодных условий холодным и снежным.  На улице стоял январь, известный своими крещенскими морозами.
               
Люди  в  вагоне потихоньку собирались, готовясь к выходу.  Замедляя ход, состав приближался к перрону, а навстречу ему бежали встречающие,  заглядывая во все окна вагонов,  ища глазами своих родных и  знакомых. Таксисты и грузчики наперебой выкрикивали и зазывали пассажиров,  предлагая  доставить их в любой уголок  Одессы, или поднести груз.

Нас никто не встречал.  Утомленные ночной дорогой и горем, постигшим нас, мы спешили на пригородный автобус. Нам хотелось поскорее добраться до нашего загородного дома, скинуть с себя груз горестных забот, связанных с похоронами  свекрови, заслуженного участника войны, самоотверженной труженицы, которая, как могла тоже приближала победу, работая в резервном батальоне.  Всю войну она, как и многие женщины отстирывала солдатское белье от ран и копоти войны, вшей и отчаяния. Она стирала это белье своими маленькими руками, тогда стиральных машин и в помине не было, а только корыта, тазы, специальные стиральные ребристые доски и... стертые в кровь пальцы и руки, разъеденная щелоком кожа.

И знойным летом  и в лютый мороз холодная вода, из года в год, безжалостно превращала нежные женские ручки в огрубевшие, постоянно красные, с опухшими суставами руки, но тогда было не до красоты рук, лица, нужно было помогать армии.  И эта маленькая женщина, с сильным духом, неисчерпаемой энергией и желанием ускорить победу над немецкими захватчиками, сама того не подозревая, прошла  героический путь войны, к тому же, воспитывая пятилетнюю дочку, а муж в это время был на фронте. И вот теперь умерла моя свекровь на 90-м году жизни, так и оставшись великой труженицей и удивительным человеком в моей памяти.
      
Пока находились в столице,  дома на хозяйстве оставались мой отец и брат.       Мы подходили к автобусной остановке, когда зазвонил телефон (у нас была договоренность звонить только в случае крайней необходимости)  и  сразу мелькнула тревожная мысль: «Что-то случилось!»  В телефоне бессвязно звучали вопли  брата:
               
«Що нам робити?!!!  В хаті стався вибух!!! Я почув, коли годував курей, забіг у дім – повно диму, батько в крові і плиту рознесло!!!» (Что нам делать? В доме что-то взорвалось. Я услышал, когда кормил кур, забежал - а там дыма полно, отец в крови, печку разнесло!!!
От неожиданности у меня выскользнул из рук телефон, прыгая по ледяным кочкам тротуара, сердце оборвалось, я ничего не понимала: «Отец!.. Почему в крови?!!! Что с ним?!!! Какой взрыв?!!!»
 
Не успели  прийти в себя после похорон, как нас будто обухом по голове этот звонок. Ничего не понимая, мы стояли и смотрели друг на друга. Пришла беда - отворяй ворота.
               
А в Одессе в тот злополучный день стоял двадцатиградусный мороз. Но у нас спасительная печка разрушена, в доме дым, поэтому открыты двери и в доме холодно.  Немного успокоившись, мы позвонили и, узнав, что с отцом, слава богу,  все в порядке, стали соображать, что делать дальше. 
Первым делом надо купить колосники и плиту, потом найти мастера по кладке печей, а дальше уже по ситуации, когда приедем и на месте во всем разберемся. А пока было хорошо, что мы еще не успели уехать из города, и могли пойти на Привоз, чтобы купить все необходимое для печи, что мы и сделали.
               
Одно дело – слышать и представлять, и совсем другое – увидеть. А было вот что: двери распахнуты настежь, в доме невыносимо пахнет гарью, весь пол залит водой, плотная  занавеска, отделяющая кровать,  вся посечена осколками и … стужа, пахнущая бедой… Мы, конечно, были в ужасе от всего случившегося, но рук не опустили, а сразу расспросили, кто в поселке умеет класть печи. И такой умелец  древнего  ремесла нашелся-таки. Звали его дядя Ваня, и мы всегда будем благодарны за то, что, отложив все свои дела, он тут же пришел и сложил печку. Пришлось померзнуть, пока она хоть немного просохла и уже под вечер мы снова были в тепле.

Самое интересное в этой истории то, что никто не мог объяснить, почему прогремел взрыв? Тот факт, что рвануло в печке – сомнений не вызывает.  Да и выбоины на потолке как раз напротив печи говорили о том, что волна взрыва направила всю свою силу в потолок.  Уже потом мы сообразили, что часть этой мощной силы оттянула, приняла на себя толстая чугунная плита, и, может быть, благодаря ей Павла Леонтьевича (так звали моего папу) только царапнуло осколком.

Отец рассказывал тогда, что заложив и поджег дрова в печи, поставил, как обычно, бидон и чугунок с водой  на плиту  и, повернувшись к ней, грел руки, когда прогремел взрыв.  Фейерверк из огня и кусочков разорвавшейся чугунной плиты изрешетил все вокруг. Комната мгновенно заполнилась дымом, бидон  с чугунком перевернулись, залив огонь водой. Отец стоял, онемев от неожиданности, не понимая, что произошло, но чувствуя, что по лицу заструилась кровь…  Все-таки его зацепило осколком  возле брови и он с возгласом: «Оце-то да!» так и остался стоять у разрушенной  печки.  Брат,  услышав со двора, как содрогнулся от взрыва сам воздух, прибежал в дом и в шоке от увиденного стал звонить нам…

Уже потом, разбираясь, от чего все произошло, мы пришли к выводу, что в печь каким-то невероятным образом попал противотанковый снаряд, они иногда попадались  на нашем участке. С лихих времен Великой Отечественной войны они остались, беспорядочно разбросанные и присыпанные землей. На том месте выросли высокие, толстые акации, которые пришлось спилить, когда строили сарай. Вот  тогда-то рабочие и  нашли обвитые корнями штук семь таких снарядов. Деревья распилили на дрова, снаряды куда-то ребята забрали. Другой Версии не было. Пришлось остановиться на этой.

Но все-таки мысль не давала покоя: как снаряд попал в печку?!
               
Сталкиваясь с непонятным, мы невольно ищем ему объяснения и постоянно возвращаемся к одному и тому же вопросу. Ответ нашелся самым неожиданным
образом…
 
Однажды я вышла во двор за дровами.  Поднимая очередное полено, вдруг обратила внимание на характерную, продолговатую вмятину  в расколе…  И тут меня   осенило: – это  ведь  половинка того полена, которое ушло в печку со снарядом!!!  Просто невероятно! Сколько этапов обработки прошел этот кусок дерева со смертоносным зарядом внутри! И ВЕДЬ НИ РАЗУ НЕ ПОПАЛСЯ ПОД ЗУБЬЯ ПИЛЫ И ОСТРИЕ ТОПОРА!!!  А расколотая половинка, нафаршированная боевым зарядом, выглядела как кусок корня темно-коричневого цвета и заржавевший снаряд казался в ней просто темноватым , продолговатым сучком…
 
До сих пор поражаюсь, какой же у отца был сильный Ангел-хранитель, чтобы в эпицентре взрыва  сохранить жизнь человеку, пережившему войну, немецкий лагерь и ссылку в шахты…               
           30 04 2017 г.

5. Евгения Серенко «Судьба»  http://proza.ru/2011/05/09/204

 1. Предсказание
               
   Они с другом сдали весеннюю сессию в Ленинградском институте киноинженеров и приехали на каникулы домой, в небольшой подмосковный город. У друга был брат – кадровый офицер, служивший где-то на границе. В ту весну у него были дела в Москве, и он тоже приехал на пару дней повидать родителей. Приехал на газике – и не один, а с водителем, и пригласил брата с другом покататься по окрестностям.
Они ехали по проселочной дороге, в поле уже зеленели всходы, светило солнце и пели птицы.
 
   Неожиданно машина заглохла. Опустился туман. Все стихло. На дороге прямо перед ними возникла высокая фигура женщины в белом, держащей в руках сноп спелых колосьев. Почему-то эти колосья поразили его больше всего: откуда они в середине июня? Голос женщины звучал отчетливо и негромко. «Этот год, - сказала она, - будет богат хлебом и кровью». И исчезла. Опять засветило солнце, запели птицы, легко завелась машина.
 
 - Об этом – никому ни слова, - чужим голосом приказал им офицер. И добавил: – Если хотите жить.

   Сорок первый год был очень богат хлебом и кровью.

2. Молитва

   «Неожиданно случилась оттепель, даже снег  кое-где растаял. Стоим сейчас в лесу, на нашем фронте временное затишье, так что за меня не беспокойтесь. – Молодой лейтенант, командир зенитной батареи, сидел в своем блиндаже и писал письмо домой. – Нам недавно привезли замечательный фильм – «Два бойца». Там такие хорошие песни! Я их выучил и теперь пою под свою мандолину. Всем  нравится. Говорят, не хуже Бернеса. Вчера меня вызывали в штаб полка. А больше писать не о чем. Берегите себя».

   Он отложил письмо и закрыл глаза.
 
   Почему же он не стрелял? 
                ***   
   Они  возвращались из штаба. Моросил не то дождь, не то снег. Промозглая дорога бежала  между  бывшими полями; до леса, где расположилась зенитная батарея, оставалось не больше десяти километров. Шофер рассказывал, какие огромные судаки  ловятся у них на Ахтубе, а уж сомы – втроем не поднять! Неожиданно откуда-то из серого неба выскочил мессершмитт.

 - Гони! - приказал лейтенант.

   Мессер зашел им в лоб; землю чуть левее прошила пулеметная очередь.
 
   Самолет пошел на второй круг.
 
 - Ты знаешь какую-нибудь молитву? - спросил лейтенант.

 - Нет, - ответил шофер.
 
   Следующая очередь прошла чуть правее.

 - Господи, - прошептал лейтенант. – Помоги нам.
 
   И от отчаяния, от мгновенного понимания того, что больше не будет ничего: ни Победы, ни дома, ни любви, ни жизни – он неожиданно для себя запел. 

 - Ша-лан-ды пол-ны-е ке-фа-ли...- Сначала медленно, тихо, потом все громче и громче.
 
 - Я! Вам! Не скажу! За всю! Одессу!

   Мессер снова зашел им в лоб.
 
   Газик несся по скользкой дороге, впереди  чернел спасительный лес.
   Лейтенант не то пел, не то кричал, торжествующе глядя перед собой.
 
   Это его обожали Пересыпь и Молдаванка! Это для него покрылся черемухой Большой Фонтан! Это ему улыбалась рыбачка Соня, и это на его свадьбе скрипели ненадеванными башмаками Одесские биндюжники.

   Неожиданно самолет взмыл вверх и исчез в свинцовом неприветливом небе.
                ***

    Почему же он не стрелял?
 
    Закончились патроны? Может быть. Получил приказ куда-то срочно лететь? Пожалел их? Все может быть.
 
    Пути Господни неисповедимы.

   Но, может быть, не только он видел эти цветущиe каштаны и усыпанную черемуховым цветом стылую, всю в черных проплешинах землю?

3. А годы летят

  "А годы летят, наши годы, как птицы, летят, и некогда нам оглянуться назад"...

   Ну, кому-то, может, и некогда, да только не ему. И какой идиот придумал скрывать от больного его диагноз? Или боятся, что человек найдет другое лечение? Он так давно понял, что – или кто? - убивает его легкие.

   Он сидел в своей комнате, служившей когда-то кабинетом, и слушал негромкую – чтобы не разбудить жену – музыку. Как-то он переписал на отдельную кассету  самые дорогие для него песни. Из огромной фонотеки выбрал несколько – «А годы летят», «Журавли», Шубертовскую «Аве Мария» и, конечно, «Шаланды» - песню, когда-то спасшую ему жизнь.
 
   Еще только начало шестого. Жена спит – или делает вид, что спит, а сама прислушивается: все ли нормально? cлушает ли он свою музыку? не бьет ли его кашель? Сколько лет они вместе? Много. А сколько осталось? Кто знает. Пятое он пережил, теперь пережить бы шестнадцатое. Удивительно! Всю жизнь поклоняться логике и здравому смыслу – чтобы теперь, умирая, понять, как  мало он понял в этой жизни. Он улыбнулся, вспомнив, как много лет назад шли они с Милой из школы.

 - Представляешь? – рассказывал он ей. – Ему прислали записку: «Почему вы все время поддергиваете штаны?», а он отвечает: «А вы что, хотите, чтоб они упали?»

 - Опять ты со своим Маяковским! – отмахнулась Мила. – Вот я тебе что расскажу! Вчера к нам привязалась цыганка: «Давайте, я вам погадаю!» Я, конечно, обрадовалась, а Нинка: «Мы торопимся, мы торопимся...» - и тащит меня за собой. Цыганка засмеялась и говорит: «Да успеете вы на свою электричку! Давайте, погадаю». А Нинка: «Нет, спасибо. Мы в это не верим». «Ну, как хотите, – говорит цыганка. – Но  кое-что я вам все-таки скажу. Вот у тебя – это она мне – по жизни будут два особых числа: пять и шестнадцать. А тебе – это  Нинке – не мешало бы спуститься с небес на землю». Представляешь? Пять и шестнадцать!
 
 - Ерунда какая! – заявил он.
 
 - Тебе все ерунда! Ты – как Нинка!

 - Ладно, ладно, - примирительно сказал он. – Конечно, по теории вероятности...

 - Да не нужно никакой теории! Сказано же – пять и шестнадцать! Вот увидишь!

 - Ладно, ладно. Поживем – увидим.

   Пожили. Увидели. Его день рождения – пятого, Милы – шестнадцатого. Их дочерей – шестнадцатого и пятого. Поженились они тоже пятого. Кто его знает! Может, и вправду знала что-то эта цыганка?

   Он с трудом поднялся – совсем нет сил! – и налил из термоса кофе. Мила с вечера готовит ему кофе: крепкий, без молока и сахара. Она обо всем позаботилась, даже шкатулка с наградами стоит на столе, чтобы ему было нетрудно  достать. Он отпил немного кофе и открыл шкатулку. В ней - его награды. Память о войне и мирной службе. И карандаш. Когда это было? Давно. Ему было лет пять.

   Мать была редактором многотиражной газеты и часто брала его с собой в командировки. Вот и тогда он поехал с ней в Калугу – брать интервью у какого-то учителя. Учитель оказался глухим стариком, который сразу попросил говорить с ним погромче и все равно переспрашивал. А в руках он вертел карандаш. Ах, что это был за карандаш! Остро заточенный, шестигранный, с одного конца – красный, с другого – синий. Чудо, а не карандаш! От него было невозможно оторвать взгляд! Наконец, все вопросы были заданы, ответы записаны, учитель внимательно прочитал их и поставил свою подпись – синим концом, - а когда они уже попрощались и направились к двери, учитель неожиданно окликнул их:

 - Подождите! А мальчик  ничего не хочет сказать?

 - Ну, что вы, - засмеялась мать, - он еще маленький. Я не все понимаю в ваших рассуждениях, а уж он...

 - Возьми, – вдруг сказал учитель и протянул ему свой замечательный карандаш. – Это тебе на память.

   Так и хранится в старой шкатулке вместе с боевыми наградами и полученным уже в мирное время орденом Красной Звезды - «За участие в создании зенитно –ракетного комплекса» – этот замечательный карандаш, подаренный  когда-то Константином Эдуардовичем Циолковским.

  «А сердце, как прежде, горит от того, что дружба превыше всего...»

   Дружба. У него было немного друзей. Самый верный - конечно, Серёга. Это с ними  произошел тот удивительный случай, когда за две недели до войны они увидели высокую женщину со снопом спелых колосьев. Потом они с Серёгой сели друг от друга подальше и описали свои впечатления. Сверили. Поразились, что видели одно и то же – то есть это им не привиделось. Договорились забыть. Трудно сказать, забыл ли Серега, а он не смог. Нет–нет, да возвращалась память к той удивительной встрече на проселочной подмосковной дороге. А Серега погиб уже после войны. На полигоне, при испытаниях нового оружия.

   Еще нет шести.
   Война каждого держит по-своему. Его – тем, что каждое утро он просыпается ровно в пять от нарастающего воя мессершмиттов. Как в то весеннее утро, когда он, только что окончивший Чкаловское Училище Зенитной Артиллерии лейтенант, принял свой первый бой.

  «Летит, летит по небу клин усталый –
   Летит в тумане на исходе дня,
   И в том строю есть промежуток малый –
   Быть может, это место для меня!»

   Да, уготовано ему где-то место. Может, рядом с Серегой. Или Тимофеичем – сержантом, который опекал молодого комбата, как своего сына.
 
   Совсем нет сил. Даже на любимую математику. Сколько лет, просыпаясь ни свет, ни заря, он тихонько шел на кухню, а потом и в свой кабинет, и решал уравнения или брал интегралы, а теперь только и осталось сил, чтобы вспоминать и заново проживать свою жизнь.

   После войны была Академия, потом – служба. Сначала в военных городках, на подземных заводах, потом в Сибири и на Украине. Наверное, это правда, что нет ничего случайного.

   В тот год солдаты поймали в лесу белку и смастерили для нее колесо. Бегала она там, бегала, и добегалась: изменила  жизнь его семьи. Приехал с инспекцией маршал Неделин и пришел - со свитой, конечно, - к ним домой: посмотреть, как живут офицеры. Увидел белку в колесе и смотрел минут десять, улыбался, а потом  говорит:

 - Как у вас здесь хорошо! Воздух чистый,  тишина. Не то, что в Москве: трамваи грохочут прямо под окном.

 - А мои девчонки, товарищ маршал, - сказал он, - трамвая еще и не видели.
 
   Через пару месяцев пришел приказ: перевод в крупный Сибирский город. И только через несколько лет  бывший сослуживец открыл ему тайну: это Неделин распорядился перевести его туда, где "грохочут трамваи". Погиб Неделин... глупо погиб. Как Серега. Потому, что кто-то подписал Акт приемки заведомо бракованного прибора или детали.

   Он допил свой кофе и закрыл глаза. Опять подступает боль. Скоро придет медсестра – сделает укол.
 
   До сих пор тяжело вспоминать, как объявили ему политическое недоверие. Это было в Сибири, когда он, старший военпред, отказался подписывать Акт. Его пригласили к директору завода, просили подписать – а то рабочие не получат квартальную премию, - обещали, что потом все исправят. Вот так, наверное, уговаривали кого-то и перед тем, как погибнуть Сереге.
   
   Он отказался, и ему, к тому же не члену Партии, дирекция и партком выразили политическое недоверие. Из Москвы разбираться в таком ЧП прилетела комиссия. Разобрались. Сняли директора, объявили выговор парторгу – а его с повышением перевели на Украину.
 
   Ну вот, уже и Мила встала. Сейчас принесет завтрак, спросит, чем ему помочь. Повезло ему с женой! Да и девчонки у них хорошие. Звонят каждый день, а младшая каждые две недели приезжает, и ведь живет  не близко, в Белоруссии. Вот и вчера, девятого мая, приезжала с днем Победы поздравить. Не смог он ее проводить. Так и сказал:

 - Когда бы ты, дочка, ни уезжала или возвращалась, я всегда стоял на перроне. А теперь не могу.
 
   Как она тогда с задачей ему помогла! Она готовилась к зачету по теоретической механике – и зачем ей нужна была эта механика? – он привычно спросил: «Нужна квалифицированная помощь?» и удивился, когда она ответила «Да».

   Оказывается, преподаватель задал им задачу и обещал решившим поставить «автомат». Он взял условие, проверил то, что решила дочь, и обещал посмотреть утром: может, найдет более легкий вариант. Нашел. Объяснил его дочери, а та на зачете показала решение преподавателю.

 - Можете объяснить? – спросил преподаватель, и пока она объясняла ему свой вариант решения, он увидел, что ниже написан второй.

 - И второй вариант – ваш? - удивился он.

 - Нет, - честно ответила она. – Но я могу объяснить.

 - А кто же его решил?

 - Мой отец.

   Так они с этим преподавателем, тоже любителем математики, и познакомились, а когда пришло время уходить в отставку, тот помог ему устроиться преподавателем математики – правда, в другом институте.

   Когда же придет медсестра?.
 
   Два хобби у него было в жизни: математика и марки. Лет в десять он начал их собирать. Он улыбнулся, вспомнив, как решил научить дочь пользоваться каталогами.

 - Папа! – взмолилась та, – ты же знаешь, мне никогда не были интересны твои надпечатки и зубцовки!

 - Сиди! Эти зубцовки – твоя машина.

    Когда же придет медсестра?

    Господи, помоги мне...

                ***

   Я уехала девятого мая, чтобы шестнадцатого вернуться на похороны.

   Я не смогла подойти к его гробу. Я не видела своего отца мертвым.

   Я помню его живым.

4. Счастливая

   Уже половина второго. Я сижу, укутавшись клетчатым пледом, и жду телефонного звонка. У  дочки раннее утро. Сейчас она проснется, и я услышу такое родное: «Мамочка, здравствуй! Как дела?»

   А как у меня дела? У меня все хорошо. С утра приходила Ирина Ивановна, попили с ней чаю, посмотрели телевизор, поговорили об овощном магазине, что недавно открылся напротив нашего дома. Наш дом – особенный. Когда-то  его построили для магаданцев - тех, кто приехал в наш город с деньгами. Конечно, за тридцать пять лет народ поменялся. Но многие еще живы. Дружный народ, который ничем не испугать – ни высокими ценами, ни болезнями, ничем... кроме одиночества. Вот и Ирина Ивановна – жалуется, что сын редко звонит, а уж когда приезжал, она и не помнит, а ведь  Днепропетровск не так и далеко. И Нина Алексеевна, что приходит каждый  вечер, тоже жалуется. Сын с невесткой то сходятся, то расходятся, а про нее совсем забыли. А я не жалуюсь. У меня замечательные дочки. До одной вообще рукой подать – четыре часа на поезде, а до младшей подальше - одиннадцать часов на самолете. Но кажется, что она и не улетала. Каждый ее день начинается со звонка ко мне.
 
   Улетела моя золотая. Не хотела она улетать, боялась меня оставить. А чего  бояться? Да и разве она меня оставила? Вон – звонит каждый день. А через годик и забрать к себе сможет. Там, в Канаде, свои законы. Нужно подождать.

   «Мамочка, ты только держись! А как к нам прилетишь – мы тебя подлечим! Здесь такая хорошая медицина! Поедем к китайскому доктору – он вообще чудеса творит! Мамочка, милая, ты только держись!»

   Я и держусь.
 
   Вокруг меня такие хорошие люди! Я вот подумала: и почему это ко мне приходят соседки свои обиды на детей выплакивать? А потом поняла – это потому, что я на своих не обижаюсь. Не на что мне обижаться. Вырастили мы их с отцом – и летите! Живите своей жизнью! Сможем - поможем. Но вмешиваться не будем. Может, потому они нас и любят, что не требовали мы этой любви. Не упрекали ни в чем.

   А у меня все хорошо.

   По даче вот только скучаю. Дочка эти грядки терпеть не могла. «Ну, не хочу я из-за трех килограмм морковки все лето по земле ползать!»

   А мне нравилось. Выйду на рассвете, когда все еще спят, вокруг тихо, прохладно. А грядки меня словно ждут. Как живые. Я их и прополю, и полью, и поговорю с ними. Никогда я раньше в деревне не жила, не знала, какая тихая это радость. Ты всех знаешь, и тебя все знают. Воздух прозрачный, а тишина такая, что слышно, как комары звенят. Это не город с грохочущими трамваями. А грозы какие! Молнии – в полнеба! В доме даже стекла дребезжали. Дочка, правда, очень грозу боялась.  «Похоже, - говорит, - меня в прошлой жизни молнией убило».
 
   Ой, плед упал. Последний Сашин подарок. Помню, приехала дочка в гости, пошли мы с ней в магазин, а там – эти пледы, шотландские, чистая шерсть. Но дорогие.  А когда вернулись и отцу сказали, он даже возмутился: «И вы не купили?» А на следующий день сам в магазин пошел и купил два пледа. Дочка в Торонто только два чемодана взяла, но плед этот – память об отце – тоже взяла. Так и укрываемся с ней одинаковыми пледами.
 
 - Мамочка, -  дочка говорит, -  здесь никто юбки не носит, только брюки. Придется тебе переквалифицироваться.

   Да где уж мне! Всю жизнь я дочек обшивала, а теперь и нитку-то в иголку не вдену. Стоит моя Веритас, ждет неизвестно кого. Надо бы у Ирины Ивановны журналы взять, посмотреть, как брюки кроить.

   На днях соседка с третьего этажа  заходила. Ее внуку еще только тридцать, а он уже со второй женой разводится. Только сейчас, мол, настоящую любовь встретил. Он всегда был, как свечка, говорит соседка: то вспыхнет, то погаснет. А моя свечка как зажглась много лет назад, так и горит до сих пор. Наверное, в один день мы с ней и погаснем. Хорошо мы с Сашей прожили! Только как же он рано ушел! Я–то скрипела всю жизнь, скрипела, а ушел первым он. И ведь не болел никогда... до этой страшной болезни.

   Скоро тесто подойдет. Напеку сегодня пирожков, какие  моя третья дочка любит. Она завтра с группой паломников по Святым местам едет. Странно... я свое детство плохо помню, а вот день, когда маму отпевали, помню до мелочей. А ведь мне всего четыре года было. С тех пор не могу я в Церковь заходить: слезы подступают, и день тот вспоминается. Стоит у меня старая венчальная икона моих родителей - Николай Чудотворец и Святая Зинаида. Так моих родителей звали – Николай и Зинаида. Сколько же этой иконе лет? Много! Больше ста, наверное. А с  Николаем Чудотворцем я теперь разговариваю. Спрошу что-нибудь – и словно ответ слышу. Сколько раз я спрашивала, успеет ли меня дочка забрать? Нет, слышу, не успеет. Ей я об этом не говорю... она так об этом мечтает! И в снах встречу с ней не вижу. А ведь всю жизнь мои сны сбывались.

    Уже без пяти два.

   Сейчас позвонит. Поговорим,  и нужно капусту для начинки порубить – моя третья дочка больше всего пирожки с капустой любит. До сих пор мы с ней друг друга по имени-отчеству называем, а я ее своей третьей дочкой считаю. Как улетели мои, так она их мне и заменила. И в магазин, и к врачу, и на кладбище, и просто поговорить.
 
   Разве могу я  на жизнь обижаться?
   
   Уже почти два.
 
   Ну, вот и звонок!   

 - Мамочка, здравствуй! Как дела?

   Какая же я счастливая!

Отзывы на отдельные главки «Судьбы».

«Молитва» – http://www.proza.ru/comments.html?2011/05/24/716
«А годы летят...» – http://proza.ru/comments.html?2011/06/15/159
«Счастливая» – http://proza.ru/comments.html?2011/07/06/14

6.1 Рефат Шакир-Алиев «Несъедобный подарок» http://proza.ru/2018/11/05/156

Внучка с дедушкой гуляли возле дома на зелёной лужайке, украшенной золотисто-багряным осенним узором. Мадиночка собирала опавшие листья в букетики и преподносила дедушке, повторяя: «Деда, это для тебя!»

Вскоре обе руки дедушки были заняты внучкиными преподношениями. Он пытался незаметно выбросить их на траву, но девочка заметила это, подобрала все до единого листочка и снова вручила дедушке, предупредив его: «Деда, не роняй больше, это же для тебя!»

Она сказала это с таким укором, что дедушка не решился ей перечить. Он послушно стал пихать листья в свои карманы. Но и карманы оказались небезразмерными. А внучка продолжала подносить любимому дедушке новые и новые листочки.

Наконец деда взмолился:

–  Мадиночка, внученька, куда же мне деть твои листья? Давай сложим их здесь на травке.

–  Нет, нет, – категорически запротестовала девочка. – Мы возьмём их домой в твою комнату.

–  Как домой?! – деда ужаснулся, представив свою спальню, заваленную осенними листьями. – Что же я с ними буду делать дома? Кушать, что ли? – и он сделал вид, что кусает листья.

–  Нет, нет, деда! – теперь уже испугалась внучка, – не надо их кушать. Это мой подарок для тебя в день рождения! – сказала Мадина и, подняв вверх указательный пальчик, назидательно добавила: – Подарки не кушают!

6.2 Рефат Шакир-Алиев  «Яйцо динозавра» http://proza.ru/2009/08/27/841

Прошедшей весной я гостил в Америке в семье дочери и исправно исполнял приятные обязанности бебиситтера, – так здесь называются няни, – для своих прелестных внуков: пятилетней Лолочки и Тима, которому ещё не было двух лет.

Однажды мы с Тимом гуляли по лесочку и увидели камень, очень похожий на большое яйцо. Я очистил его от налипшей глины, обмыл в ручье, притащил под балкон нашего дома и поместил в бетонную урну для мусора, предварительно выложив дно сухими ветками. Урна стала выглядеть как настоящее гнездо с яйцом.

Потом мы с Тимом позвали Лолочку, которая играла с друзьями поодаль. Показав ей гнездо, я сказал, что здесь побывал динозавр и снёс яйцо. Любопытная Лолочка хотела было дотронуться до яйца, но я вскрикнул, чтобы она была осторожной, и объяснил, почему этого делать нельзя.

Лолочка позвала своих друзей. Они столпились вокруг урны, и то один, то другой порывался взять яйцо в руки. Но Лолочка пресекала их поползновения, объясняя, что этого делать нельзя, так как динозаврёнок может вылупиться в любой момент и укусить своего акушера за палец.

Кто-то из детей сбегал домой и позвал родителей. Пришли две мамаши. Они долго и внимательно рассматривали яйцо, а одна из них даже подняла и покрутила его в руке. Лолочка с тревогой взглянула на меня, ожидая, что я вмешаюсь, но я промолчал.

Наконец мамаши авторитетно заявили, что это никакое не яйцо, а обыкновенный булыжник. Дети как-то разом потеряли интерес к яйцу и стали тыкать пальцами на меня, говоря, что этот странный дядя ввёл их в заблуждение.

Женщины осмотрели меня, лучезарно улыбающегося, с головы до ног тем же серьёзным изучающим взглядом, что и яйцо динозавра, а затем многозначительно переглянулись. Я ожидал, что они покрутят пальцем около виска, но всё обошлось. Цивилизованные американские мамаши не стали прилюдно позорить «рашен грендпа».

Если бы они вступили со мной в научную дискуссию по проблемам палеонтологии, я бы попытался доказать моим оппонентам, что их заключение по поводу несостоятельности блестящей гипотезы о яйце динозавра слишком поспешно. Но мамаши торопливо взяли за руки своих чад и молча удалились, посматривая в мою сторону не без опаски. Хотя возможно, мне это показалось. Во всяком случае, настороженность в их взглядах была.

Всё бы – ничего, если бы не внучка. Она укоризненно и даже с обидой в голосе сказала: «Деда, ты разве не видишь? Это же камень». Мне стало стыдно, что у Лолочки такой глупый деда, который не способен отличить камень от яйца. Однако я до сих пор не исключаю вероятности, что это было яйцо динозавра. Почему бы не предположить, что просто оно окаменело за древностью лет?

Вы можете проверить эту научную гипотезу сами, если поедете в Америку по адресу: Northumberland Way, Monmouth Junction 08852 NY USA. Там за 4-этажным домом под номером 1502 есть овраг, на дне которого вы увидите канаву, а, точнее, болотце с застоявшейся водой. Если вы тщательно пошарите в вонючей жиже, то можете найти яйцо динозавра. Если вам повезёт, конечно. А везёт тому, кто верит.

Яйцо величиной с небольшую дыньку с шершавой скорлупой кремового цвета. Оно определённо должно там быть. Его Тим туда забросил, я тому свидетель. Вы обязательно найдёте это яйцо, но только при одном условии: если вы не боитесь дождевых червей. Они там кишмя кишат. Мой внук Тимур их не боится. Но это уже другая история.

6.3 Рефат Шакир-Алиев  «Гусь и мама»   http://proza.ru/2016/05/01/1427

Деда с внуком гуляли по австралийскому лесопарку, который здесь называется ветланд (Wetland), что дословно переводится как влажная земля, говоря же по-русски, заболоченный лес. Его Величество Тимур восседал в комфортной коляске, а деда с удовольствием исполнял почётную роль рикши своего повелителя.

Сначала они с ветерком катили по дорожке, проложенной по периметру парка и предназначенной для тех любителей природы, которые предпочитают любоваться ею из безопасного места. Но много ли увидишь с гладкого тротуара или из беседки на берегу пруда с бетонированными берегами? Вот и решил деда приобщить внука, растущего в пресных цивилизованных условиях, к настоящей живой природе.

Они свернули с наезженной дороги и углубились в дебри австралийского буша. Узкая тропинка была протоптана среди высокой травы, пестреющей множеством диких цветов. Особенно выделялись ярко-жёлтые шарики мимозы, розовые лилии, роскошные белые каллы и тёмно-красные узоры цветов, называемых за их своеобразную форму лапами кенгуру (Kangaroo Paw). Над головами путников всё теснее смыкались бурозелёные эвкалипты с заскорузлыми шелушащимися стволами и пушистыми гроздьями белых, жёлтых и пурпурных цветов.

Там и сям из пёстрого кустарника высовались чёрные, словно обугленные, столбики деревьев, увенчанных густой копной длинных узких листьев. На многих из них высоко вверх торчали стрелки, усыпанным мелкими бледнозелеными цветочками. Издалека эти деревца смотрятся как вооруженные копьями лохматые человечки и, хотя они имеют официальное название травяного дерева (Grass-tree), белые австралийцы между собой называют их чёрными мальчиками (Black Boy), подразумевая притаившихся в буше  аборигенских юнцов.

Потом тропинка потянулась вдоль ручья с застоявшейся бурой водой, покрытой местами яркозелёным одеялом ряски. По прибрежной тине голенасто вышагивали тёмносиние птицы с красными клювами и белыми гузками, а в водяных зарослях суетились мелкие серые чирки. В отдалении на заболоченной лужайке паслась, бдительно поглядывая по сторонам, стая осторожных ибисов.

Лесная тишина иногда взрывалась хохотом невидимой кукабары. В высоте с дерева на дерево перелетали хохлатые белые какаду, тоже оглашая буш резким карканьем. Но надо было смотреть и под ноги, чтобы не наступить на застывших в густой траве исполинских, с локоть длиной, короткохвостых ящериц. У них устрашающий вид, особенно когда, потревоженные, они широко разевают рот с синим языком, но на самом деле это довольно спокойные, скорее даже флегматичные, твари. А если повезёт – на что деда надеялся – то можно увидеть и торчащую из зарослей ушастую головку кенгуру с большими пугливо-любопытными глазами. На этот раз не повезло.

Путешественники забрели довольно далеко, и деда порядком подустал, так как толкать коляску по лесным тропинкам работа не из лёгких. То и дело колёса увязали в белом песке невысоких дюн или липкой смолистой тине не до конца пересохших после недавнего ливня луж.

Наконец впереди засверкала синяя водная гладь. Это озеро, спрятанное в лесной глуши, было излюбленным местом отдыха деды, куда он частенько приходил и раньше. Оно всегда было заполнено уточками разнообразных мастей и прочими водоплавающими птицами, названия которых деда не знал. Бывало, что сюда залетали элегантные чёрные лебеди и чопорные пеликаны, но почему-то они надолго не задерживались.

Постоянным же обитателем был крупный породистый гусь. Судя по его степенным и уверенным манерам, он и являлся полновластным хозяином озера. Облачённый в чёрный фрак с бабочкой и белую манишку, гусь выглядел бы этаким великосветским денди, неизвестно какими судьбами закинутым в австралийскую глухомань, если бы не ярко-красный тюрбан, торчащий у него на голове на восточный манер.

С этим гусём дедушка Тимура давно поддерживал дружбу, подкармливая его кусочками хлеба. Обычно гусь, завидев своего друга, вылазил на берег и в окружении уточек неторопливой вальяжной походкой направлялся к нему, чтобы принять очередную дань. И в этот раз деда пришёл не с пустыми руками, а припас краюху хлеба, чтобы и внук мог подружиться с гусём. Предвкушая приятную встречу и передышку от долгой и утомительной дороги, деда с энтузиазмом в голосе сказал:

–  Сейчас, Тимурчик, мы будем кормить гуся. Ты только посмотри, какой красивый гусь!

Тимур, до того невозмутимо взиравший на великолепие дикой австралийской природы и хранивший, как и полагается персоне его ранга, величественное молчание, повернулся к своему покорному слуге, вытянул руку с растопыренной пятернёй – это у него означает жест запрета – и повелительным тоном произнёс:

–  Ноу гусь! Хочу домой, мама там!

7. Нина Павлюк «Моя свекровь»  http://www.proza.ru/2016/02/23/225

Хочу я вам рассказать, какая у меня была свекровь. Женщина самая обыкновенная,
муж, двое детей, работала, воспитывала детей, подвигов никаких не совершала. А
сыночек 22-ух лет привез себе из армии жену 21ого года то есть меня, да кстати,уже с приплодом. Как вы думаете, мать была рада? А нам было все равно, мы были вместе и счастливы. У нас любовь и точка, а через девять месяцев  родится сын или дочка, как в песне. Мы только пили , ели, целовались. Назвать родителей мама и папа у меня, совсем, не получалось. Вот язык как-то не поворачивался, но они, как-будто, и не замечали. Все больше я сидела в нашей комнате и читала, благо книг было много, а это была моя страсть. Мой муж устроился на работу только благодаря своему отцу. Туда, куда он хотел, брали только с идеальной характеристикой, а у него был прокол. В армии из-за самовольной женитьбы (во-о, приспичило)  его разжаловали из сержантов в рядовые. Да, охота пуще неволи, а выбирать тогда надо было бы уж генерала а не сержанта, как я. Это я к слову для связки и для шутки.
И смех и грех. Представляете, военный патруль забрал  моего мужа в первую брачную ночь из постели. Мы-то тогда посмеялись, а в жизни , оказывается, за все надо платить. Это мать, не поверив телеграмме, что сын женился и решила проверить у
командира части,  а так бы никто и не знал.
Шуму было много и всяких проверок,но моего мужа на работу  взяли. А отец всю жизнь проработал водителем у крупных партийных лиц и государственных деятелей , возил даже Василия Сталина. Не зря нас , молодежь всегда учат уму-разуму. В жизни мы еще мало что знаем. У нас на первом месте любовь, а потом уже все остальное. Вот я сама уезжала с Сахалина, мне говорили , чтобы я не увольнялась сразу, а взяла бы отпуск, но я же самая умная, взяла и уволилась, и улетел мой стаж, а главное пролетели мои декретные. И, даже, в этом случае, свекровь меня ни разу не попрекнула.
Не смотря на то, что я была нежеланная невестка, свекровь всегда была на моей стороне и сыну говорила:
-Привез жену, женился по любви, так будь добр- люби ее и уважай.
Свекровь, конечно, сына ко мне ревновала, но она была умная и справедливая женщина. Она понимала, что я для него сейчас ближе всего на свете. Один случай сразу поднял меня в глазах родителей: они задумали сделать пристройку, а для этого надо было заказать проект. А я же без пяти минут инженер, так я за два дня сделала качественный и профессиональный проект, чему все были рады.  Свекровь научила меня готовить, шить. Она сама была портниха и старалась меня всегда приодеть. Господи, ведь они сами были еще молодые, а на их головы свалились мы.
Когда к ним приходили в гости их друзья, мы вместе играли в лото, в карты и, проиграв, лезли под стол и кричали ку-ка- ре-ку.
А когда меня провожали из дома на скорой помощи рожать, они стояли, держась за руки со свекром, со слезами на глазах, почему - не знаю, может от радости, а может из-за боязни за нас.
С рождением ребенка свекровь, конечно мне помогала во всем, и даже старалась выкроить время, чтобы дать мне лишний час поспать. Даже, был такой случай, что мы с мужем уезжали в Краснодар на соревнования.  Она меня не хотела отпускать,
так как сыну было всего пять месяцев, но за мной, специально, приехали из спорт комитета, и я не смогла отказаться. Так ей пришлось сидеть с малышом трое суток, а я в Краснодаре сцеживала молоко. Не отпускала она меня правильно, через месяц молоко пропало, взрослых надо слушать.
В это же время заболела и она, и, проведя, в больнице три месяца, скоропостижно умерла. Это были тяжелые времена. Весь дом был на мне, я каждый день ездила к ней и кормила ее с ложечки, потом заново учила ее ходить. В это время я уже называла ее мама и видела,что это ей, даже, нравится. Продержав три месяца в больнице, ее выписали домой. На другой день должен был с сессии вернуться сын, которого она очень ждала. Проезжая по городу, она попросила мужа ехать медленнее, так как
давно не видела город. Мы все были рады, что она поправилась, особенно свекор,
который называл ее всегда мамулей.
 Мы их считали стариками, а они даже не скрывали радости от встречи друг с другом. Видно было,как они любили друг друга.
Ночью приехал мой муж, а утром, чтобы нас не будить, она взяла внука к себе в комнату, и там он как-то соскользнул с кровати. Страшного ничего не случилось, только она от испуга резко его подняла и ей стало плохо. Приехавшая скорая спасти ее не смогла. Это был такой удар, словами не передать.
Я часто вспоминаю свою родную маму и вместе с ней я вспоминаю и вторую маму - мою свекровь, с которой мне довелось жить, жаль, что очень мало.

8. Светлая Ночка  «Мамин вальс»  http://www.proza.ru/2010/03/18/1230

Замечали ли вы,  как волнует вальс из окна дома,  куда вас не пригласили?
Вот этот вот  чарующий ритм — "и… раз-два-три…"?

«Ах, как помнятся прежние оркестры…» *
Родители мои частенько бегали на танцы,  прихватив и нас с сестрой.  Что это было за время!  С ранней весны до поздней осени танцы проходили на открытых танцплощадках.

«В городском саду играет духовой оркестр,
На скамейке,  где сидишь ты,  нет свободных мест…» **

И в нашем парке возле танцплощадки стояли скамейки,  утопающие в зарослях акации,  липы и клёна.  Деревья были высокими (или это мы были маленькими?) и,  как бы держась за руки,  смыкались верхушками своими,  оставляя лишь небольшой пятачок неба.  По вечерам загорались фонари,  спрятанные меж деревьев,  и танцплощадка была окутана их таинственным светом.

Мы сидели и любовались на маму с папой.  Если кто хоть раз в жизни видел танцующих родителей,  тот поймет,  какими чувствами полнились наши детские сердечки.
Они были не просто красивой парой.  Они были созданы друг для друга,  и их танец мало кого мог оставить равнодушным. 

Мама носила платья светлых,  пастельных тонов,  что создавало вокруг нее особую ауру,  свечение.  А может,  это светилась её любящая,  восторженная душа?  Папа был прекрасный танцор,  самый лучший партнер,  он великолепно,  уверенно вел в танце,  и было видно,  что мама чувствовала себя королевой.  Они двигались легко,  воздушно,  красиво,  волнующе и всякий раз по-новому,  будто заново открывали очарование и удовольствие от танца вдвоем.  Это был не просто танец,  а песня их любви!

«Расплескалася в улочках окрестных
Та мелодия, а поющих нет…» *

Их обоих уже нет в живых.  Сначала ушел папа, а через некоторое время  —  мама.  Спустя месяца два после того,  как не стало мамы,  мне приснился сон.  Будто папа,  облаченный во фрак,  стоит у двери и дожидается,  когда мама приведет себя в порядок. И я знаю,  что они собираются на танцы.  И очень радуюсь за них там,  во сне,  что они снова вместе,  и замечаю приключившуюся с папой метаморфозу.  При жизни,  ну так уж сложилось,  мама всегда дожидалась папу,  который вечно опаздывал,  находя перед самым выходом какие-то неотложные дела.
А   т а м   —  все поменялось.  Теперь папа терпеливо дожидается маму.  И танец их любви продолжается...

_________
*  - слова из песни Б.Окуджавы "После дождичка..."
**  - слова из песни М.Блантера на стихи А. Фатьянова "В городском саду..."

9.1 Анна Шустерман «О, Одесса, ты изменила мою жизнь!» http://www.proza.ru/2016/01/24/1626

Мой папа в больнице, прооперировали геморрой, потерял много крови, сделали переливание.
Oпс! Врач извинился, не тa группа крови, ничего не могу для вас сделать...

Умирая, oтец сказал моей маме:
- Анечку oтдай своей сестре, тебе будет легче, a ей будет хорошо в Одессе, там море, тепло, фрукты...

Невидимая рука Б-га!

16 Mартa/ 22 Адара / 1955 Бог послал Ангела Смерти к моему отцу.

Так я оказалась в Одессе. В Одессе мне влили одесскую "кровь".

Я стала отчуждаться от моих сестёр, брата и мамы, которые остались в холодном Брянске.

Тётя, у которой не было своих детей, привезла c собой в Одессу "совсем хиленькую" меня.

Co мной было стыдно показаться на людях.
Тётя потащила меня по врачам-професcорам. Какие-то горькие порошки были всыпаны в меня насильно. Усадили на горшок. O ужас, в горшке кишмя кишели глисты!

После очистки от паразитов занялись моим ртом: манной кашeй с тремя ложками сахара и кубиком сливочного масла начинался мой день!

Фаршированные голубцы, жаркое с картофельным пюре, борщ со сметаной, да разве упомнишь всех кулинарных изобретений, которыми моя тётя меня закормила.

Наконец-то я стала по-одесски упитанным ребёнком!

C упитанным ребёнком было не стыдно пройтись по Одесским улицам, паркам и бульварам!

Мои глаза стали предметом удивления!
- Девочка, ты свои глаза никогда не моешь? Почему они черные, как уголь?

Но одесская кровь уже омывала оба полушария моего мозга, и я понимала: это комплимент, a не обвинение в неряшливости.

Мои пухлые щёчки так и просились, чтобы их ущипнули!
Hо уголь в моих глазах накалялся, и огненные искры могли нанести ожог третьей степени тому, кто собирался это сделать!
Всё вроде бы красиво: упитанная пятилетняя девочка с огромными черными (еврейскими) глазами, в новом в цветочках платье с оборочками, белых носочках, кожаных сандаликах с дырочками...

Но черная туча уже покрывала ту часть неба, под которой я ходила.

У меня нашли гниды. Mоя вторая мама провела дезинфекцию моей головы керосином, и гниды вычесывались острым гребешком.
Mои истерические крики будоражили соседей по коммуналке.
Kонсилиум соcедей был созван на кухне, и меня подстригли под мальчика, оставив только чубчик.

Летом с детским садом я выехала на дачу “оздоровиться”. Фотография симпатичного остриженного наголо мальчика с чубчиком под панамкой, с замазанными зелёнкой коленками, на трехколесном велосипеде нe нуждается в объяснении...

Kеросин повлиял на мои мозги — зеркало отражaлo мальчика!!!

Маршак писал "из чего же сделаны девчонки?" Девочки сделаны "из конфет и пирожных и сластей всевозможных"
Это относилось только к моему обмену веществ!
Xарактер у меня был не сладким, как у других девочек!
Я не была хoрошей девочкой. Я не любила гостей, которые приезжали в Одессу и были рады иметь такую гостеприимную родственницу, как моя тётя.

Они верили ей, когда она говорила, что места на всех хватит!
(Это была комната с двумя огромными окнами, уставленная громоздкой мебелью.)
Hо сколько бы гостей ни приезжало, каким-то чудом всем хватало места, кроме меня.
Я уступала гостям мой диван, cпала на полу возле окна.

Я уже тогда считала, что иметь личное пространство очень важно. Из-за этого убеждения я часто попадала в разные неприятные ситуации и приговор был вынесен: оказывается, я была эгоисткой.
Я же отождествляла себя с Золушкой, которую гости эксплуатируют как домработницу.
Туфельку (конечно, не хрустальную) моей двоюродной сестрички, которая приехала погостить, я спрятала в ящик с грязным бельём, когда узнала, что моя тётя подарила ей мою любимую сумочку!
Mоя тётя, которую я уже называла мамой, сказала:
- Эта девочка такая же племянница, как и ты, и я люблю вас одинаково!!!
Моему возмущению не было предела, я закрылась в туалете, сидела, плакала и очень себя жалела.

1957 год, переходный возраст от детского сада к школьному...
Mне семь лет, моё душевное состояние нестабильно. Школа отвратительная, я должна делать всё, как велят учителя!
В детском саду я имела много друзей, трехколёсный велосипед, меня любили нянечки и воспитательницы...

Я уже могла читать и знала много стихов.
Hо самое главное: я любила детсадовскую еду, за что меня ставили всем в пример и показывали всем мою пустую тарелку!

Уже на второй день в первом классе душевное состояние выпрямляется, школа не так уж отвратительна.
Mеня посадили с мальчиком, Андрей зовут, мальчик спокойный, услужливый, блондинчик, только очень хрупкий на вид. Я его спросила: а ты еврей?
Oн даже не обиделся, хороший не еврейский мальчик! Будем дружить, замуж за нeго не пойду!
Pазлила чернила на форму, будут наказывать, такова жизнь!
На уроках, прикрыв глаза, прощалась с детством...

О, мне было что вспомнить!!!

Я смеялась, вспоминая, как однажды меня забыли взять из детсада в пять вечера.
Тётя вернулась домой с работы в десять часов, а меня нет дома. Я спала на руках у нянечки в группе, где были дети матерей-одиночек...
На улице был гололёд. Меня, сонную, тётя погрузила на ставшего на четвереньки мужа, он был, как всегда, пьян.
Я упала в снег и проснулась, а прохожие хохотали, вот была потеха, слёзы уже наворачиваются на мои глаза...
Вспоминаю, как мне хотелось прижаться к моей родной маме, намазать чёрный хлеб ароматным подсолнечным маслом и посыпать крупной солью – деликатес, которым моя бедная мамочка кормила её голодных детей!

Oх, как мне хотелось рыбьего жира из любящих рук моего покойного папы!
Тоска по отцу, такая же нерастворимая, как рыбий жир в воде,
всплывает ржавыми пятнами, не смывается с моей души.
K психологам тогда не ходили.
Учителя посоветовали моей тёте занять меня спортом!
Cпортом лечили от всего и всех!
Всюду были развешаны плакаты: "В здоровом теле здоровый дух!"
Меня записали в бассейн «Динамо» по большому блату.
Я уже понимала, что блат – это всё равно что иметь золотую рыбку... Без блата ничего нельзя было достать!

В этом бассейне я чуть не утонула. Hачала очень резво плыть в “лягушатнике”, но когда я нырнула в отверстие, которое выходило в большой бассейн, мои упитанные бедра застряли в “лягушатнике”, я тонула, но не сдавалась!

B моей тонущей голове крутилась моя любимая песня Марка Бернеса, песенка фронтового шофёра: "А помирать нам рановато, есть у нас еще дома дела" ... И вдруг откуда ни возьмись, нырнул и приблизился ко мне старичок. Я судорожно схватилась за его плавки, и плЮ-мб: я спасена!

Старичок, ещё не натянув свои плавки, кричал и проклинал меня. Oпять я повела себя, как эгоистка, лучше бы я осталась на дне этого бассейна (по его мнению). В бассейн больше меня не пустили.

Дальнейшие попытки заняться каким-нибудь спортом, чтобы похудеть – художественной гимнастикой, волейболом, теннисом или просто прыгать через скакалку, заканчивались полным провалом!
Каждый раз, когда я прыгала, я падала.
Земное притяжения почему-то было сильнее в том месте, где я находилась!
Я падала, падала... Разбивала коленки, царапала ладони, покрывалась синяками по всему телу. Если била посуду, бывала наказана.

Я уже понимала, что ни блат, ни золотая рыбка ничего не смогут сделать против земного притяжения!

Мудрый старик, сосед по коммунальной квартире, который когда-то служил поваром на грузовом судне, успокаивал меня и говорил, что сам часто падал на палубу, особенно в шторм!
Он дал мне ценный совет: «Когда несёшь то, что может разбиться или разлиться, то сначала поставь это на пол, а потом падай»?!
Он подарил мне улыбку, которая растянулась на всю мою жизнь! (Кому под стать прежде чем упасть, опасность убрать?)

Kогда он умер, его положили в открытом гробу на столе в крохотной комнате, где он жил со своей младшей дочерью.
Прислушиваясь к его бездыханному телу, я мечтала о старике Хоттабыче, его колдовстве, которое могло бы оживить моего соседа – дедулю, моряка, повара и хохмача!
Он приучил меня читать, и моей любимой книгой была «Старик Хоттабыч», где могущественный добрый старичок джинн всячески благодарит юного пионера и его друзей, которые вызволили его из кувшина.
Большие изменения произошли в нашей коммунальной квартире после смерти моего любимого соседа-дедули.

Старшая дочь моего соседа с мужем офицером и двумя детьми въехала в его крохотную комнату.
Как они там уместились, да еще с пианино, остается тайной, которую мне не удастся никогда разгадать, хотя к тому времени Шерлок Холмс стал моим любимым героем.

После смерти соседа старика я больше не верила в могущество старика Хоттабыча. Я уже знала, что быть евреем и хорошо и плохо. Имеет значение, где и с кем ты находишься...

Новые соседи не любили евреев и совсем этого не скрывали!
Они говорили шёпотом между собой, никого к себе не приглашали.
Bарили свою еду в маленьких кaстрюльках (они говорили "каструлька"). Не разрешали детям играть со мной и внучками соседки-еврейки.
Моё сердце наполнялось завистью к соседской девочке. Когда я слышала её бренчание на пианино, часами повторяющиеся гаммы, и зарождение настоящей музыки, как я мечтала научиться играть на пианино, хотя бы «чижик-пыжик»...

В нашем дворе жил мамин брат. В коммуналке, на четвертом этаже, куда вела серпантинная лестница. Я задыхалась, нo поднимаясь по этой крутой лестнице.
Я бы вообще туда не ходила, но там, в малюсенькой комнате, кроме жены, дочки и тещи моего дяди, стояло пианино!
Даже моя вторая мама, с её блатом, не могла удовлетворить мою просьбу, но стала на очередь на пианино – на всякий случай, а вдруг я смогу выклянчить денег у дедушки, который приезжал к нам в гости.
Моя вторая мама насыпала соль на мою израненную "безпианиновую" душу, сказав, что дедушка дал деньги на пианино моей двоюродной сестричке!
Но моя родная мама категорически запретила мне просить у дедушки что-либо!

Позже я узнаю, какую обиду моя родная мама несла в своем сердце на моего дедушку, от помощи которого она категорически отказывалась!
Я аккуратно следила за продвижением очереди на пианино. Но черная туча уже покрывала ту часть неба, под которой я ходила, как и тогда, когда у меня нашли гниды.
Преподаватель музыки не нашёл у меня ни музыкального слуха, ни музыкальный памяти. Он сказал, что я поздно пришла учиться, надо было начинать в шесть лет. А мне уже, кажется, было десять-одиннадцать, когда приговор был вынесен.
Так и не освоив игру на пианино, моя дальнейшая жизнь будет настроена на то, чтобы опровергнуть приговор "уже поздно учиться!"

С детства я любила стариков. Mне казалось, oни нуждались в моей помощи, я любила переводить их через дорогу, бегать для них за хлебом или молоком в магазин, как настоящая пионерка! Я дожидалась старичка или старушку на перекрёстке, хватала за руку и тащила по переходу, часто спотыкалась и падала вместе с ними, за что опять была наказана.
Я очень боялась одесских проклятий... Одно из них “что бы ты жил на одну зарплату”. Я понимала, что кто-то проклял нас, но я не сдавалась! Как всегда, я искала выход, как все одесситы.
Часто я оставалась дома одна и начинала рыскать под диваном, холодильником и кроватью, и всегда находила мелочь. В серванте или шкафу находила конфеты "Мишка на севере" или "Красный мак" – они пахли нафталином, но это же был шоколад!
Когда я их ела, не чувствовала за собой никакой вины Их прятали от меня на случай «а вдруг кто-то придёт, а нечего подать к чаю»...!
А пустые бутылки! Это же был настоящий гешефт!!!
Вообще, я всегда находила выход, крутилась как могла. Моя тётя, которую я уже звала мамой, была женщиной противоречий и секретов. Коммунистка на работе, на улице, она дома не верила в приход коммунизма – o, если бы они только знали!

Она учила меня никогда не обманывать: oбман выйдет наружу и тогда... Hо сама жила по другим правилам. Как я её осуждала!
Она верила всем, кроме меня. Она не поверила мне, когда я сказала, что моя учительница украла у меня любимую шапочку! Она не верила мне, что учительница украинского языка ненавидит евреев и меня!

Но она была права, что обман выйдет наружу и тогда...
Учительницу, которая украла у меня, поймали на месте преступления.
Она крала бутерброды с икрой и сёмгой, которые приносила в школу дочка капитана дальнего плавания.
Учительницу английского уволили, после того как она не смогла перевести на русский какой-то нужный директору документ.

Но все обиды я прощала моей новой маме, когда она пекла пироги с маком, орехами, вареньем.

Она пекла их в специальной алюминиевой посудине, которая называлась "чудо". Пироги получались круглой формы с дыркой посредине, их было удобно нарезать и урезать. Да, я тайком урезала для себя ещё не остывший ароматный кусочек пирога. А какие закрутки она делала на зиму и к радостному для неё событию – наезду родственников!

Всевозможные салаты, компоты, засолки набивали в огромный шкаф, в котором для меня было большим удовольствием покопаться.
Однажды от нечего делать я осторожно открыла, а потом закрутила пятилитровую банку с маринованными грушами.
Я только взяла одну грушу из банки, одну грушу! Hо какой был переполох, когда пятилитровая банка взорвалась посреди ночи и испуганная тётя и соседи кричали: "Война, война!"

У тётиного мужа были секреты, которые я, конечно, не выдавала своей тёте. Я сидела вместо него под биллиардным столом! Когда он проигрывал партию, я уплетала пирожное безе и запивала их лимонадом под столом. Но когда он выигрывал, мы шли в какой-то подвал, где он доставал для меня дефицитные книги зарубежных писателей! За это я благодарна ему по сей день!
Kогда мне в руки попадала интересная книга, я забывала делать уроки, убирать комнату, даже рыскать в поисках чего-нибудь вкусненького.
"Отверженные" Виктора Гюго я прочитывала много раз, с возрастом понимая всё больше и больше трагедию, несправедливость, с которой Жан Вальжан столкнулся. Жалела и завидовала маленькой Козетте, ради счастья которой Жан Вальжан был готов на всё!
"Отверженным" был племянник тётиного мужа. Он был старше меня на два года, косоглазый, с дислексией, в то время никто не знал, почему ему трудно читать и запоминать материал в школе.
Eго отец наказывал его ремнем "за то, что он ленился".
Он часто убегал из дому, связался с нехорошей компанией. Я боялась, что его посадят и отправят на каторгу, как Жана Вaльжана.
Бандиты считали меня его сестрой, и меня никто не трогал, я чувствовала себя защищённой от нападения мальчишек в моем районе.

Ну, вот моя первая любовь пришла!
Когда мне было плохо, когда я задыхалась от обиды, я бежала к морю. Когда Чёрное море обнимало моё тело, я чувствовала, что я любима. Чёрное море никогда не отвергало и не уставало от меня! Я плавала и ныряла, как рыбка. Когда я уставала, я ложилась на тёплый песок и засыпала под колыбельную прибоя, пока ревнивое солнце не жгло моё тело. Я не хотела жить с вечно занятой тётей, вечно пьяным дядей. Я не хотела ходить в школу, где меня звали «жирная жидовка», не хотела падать на ровном месте... Я хотела быть рыбкой, чтобы я могла плавать и остаться в море навсегда.

Я выглядела намного старше своих лет, мне тринадцать, переходный возраст. Я стала дерзкой и непослушной. Много времени проводила перед зеркалом и пристально изучала изменения, которым подверглось моё тело, оставалась не довольна своим внешним видом.
"Кушать надо меньше и больше двигаться", - слышала я тётины наставления, от которых только портилось моё настроение. И вот тот день настал, когда я решила вернуться навсегда к моей родной маме в холодный и голодный дом.

Моя первая и вторая мама решили, что я окончательно рехнулась, если решила променять город Одессу на Брянск!

1963 год. Я не хочу никого обвинять в случившемся, но весь мир от меня отвернулся! Весь мир интересовался другими трагедиями. Был убит Джон Кеннеди, перестали дружить, как прежде, СССР и Китай, Дядя Хрущёв, который оплевал дедушку Сталина, сам ходил оплёванный. Красная, как у поросёнка рожица Хрущева не сходила с экранов телевизора и кинотеатров, и весь народ сидел и слушал его болтовню, а потом стоял в очередях за ВСЕМ!!!
Так, обойденная мировым вниманием, но все-таки под влиянием изменений на всей планете в моем сердце росла моя "Брянская стена", которая отделила меня от моей второй мамы и её мужа. Я не могла больше жить с алкоголиком. Я перестала называть его папой. Все восемь лет он обещал мне бросить пить...
Mоя вторая мама не хотела бороться за мою мечту.
Я мечтала, что она разведётся с мужем, чтобы жить отдельно.
Но квартира была студией и размену не подлежала, а также ей было жалко "этого несчастного пьяницу".
Первый в мире полёт женщины-космонавта на космическом корабле запустил меня в МОЙ космос – я окончательно разорвала земное притяжение города Одессы и приземлилась в Брянске.
Мама с моим братом и сёстрами жили в доме-срубе, с огородом, в котором сажали картошку и зелень. Кусты смородины и клубники отделяли лужайку от огорода. Дикая груша и кусты сирени росли за домом, окружённым деревянным забором. Bишня с кислыми ягодами росла перед домом. Туалет был во дворе, вода – в колонке, в конце улицы.
Я уже не была гостем, который приезжал повидаться. Я приехала на постоянное место жительства в Брянск.

Mой брат, который был старше меня на три года, решил научить меня, как копать огород, и пропалывать сорняки.
Мне кажется, он причислял и меня к одному из видов сорняков и боролся со мной как мог. Его почему-то возмущало, что я не хочу копаться в земле, потому что имею болеё важные дела.
Его вопрос: а кушать ты хочешь? - возмущал меня. Пока я рылась в своих, по-одесски закрученных мозгах, что же ему на это ответить, я почувствовала, что первый раз в моей жизни не нахожу нужного ответа.
Когда я летела кувырком по лестнице, я ещё не знала, что моё падение не связано с моей косолапостью, а произошло преднамеренно! Так началось моё знакомство с тяжелым характером моего братца.
Моим родным братом был нанесеё удар кулаком в мой нос, из которого выливалась одесская кровь, такая солёная, насыщенная, ароматом Чёрного моря...
Получивший нокаут признается проигравшим бой!
Я частично потеряла ориентацию в результате удара, но вдруг вспомнила, как в одесском “лягушатнике” я тонула, но не сдавалась! “А помирать нам рановато, есть у нас еще дома дела" - звенела у меня в ушах старая песня.
Рефери была мама, которая объявила, что бой был без правил, незаконным, а закон она знала и придерживалась!

Привыкшая рыскать по шкафам в надежде найти что-нибудь пожевать, я нашла пустые бланки, справки, печать, спрятанные в шифоньере.
Я знала: мама не была коммунистом, значит, не будет просить меня писать за неё партийные доклады, как делала моя тётя (давать письменные обещание, что в указанные сроки добьёмся чего-то такого – ого-го!! )

Так зачем ей вся эта канцелярия, подозрительно думала я.
Она была уличкомом, справедливая принципиальная, неподкупная, уважаемая всеми уличком.
Bсе прохожие с ней здоровались, называя её Владимировна.
Мои шуточки: «а что она с этого имеет?», намёки на блат, по которому в Одессе моей тёте доставалось всё дефицитное, и открывались все двери, - встречались резким, холодящим кровь ответом: «Это тебе не Одесса!»
Вдруг я поняла: моя мама ненавидела Одессу и всё одесское! Одесса отняла у неё дочь, отравила чуждой культурой, или, по маминому понятию, научила бескультурью.
Отравила Анечке мозги “вливанием одесской крови”, как когда-то врачи убили её мужа, влив не ту группу крови!
Она была очень строга с детьми. Мой брат и три сестры дрожали от её пронизывающего взгляда, но для меня он нёс положительную, энергию, проникающую глубоко в мою сущность.
B Одессе я научилась читать между строк, отличать притворство от искренности, и это помогло мне увидеть в её взгляде тоску по мне и любовь!
Mне предстояло учиться любить своих близких, а это было совсем непросто! Ведь для них я была избалованной эгоисткой, насмешницей, «одесситкой» и лишним ртом, который хотел всё время чего-нибудь пожевать, взбесившейся от жиру в прямом и переносном смысле!
Это были голодные хрущёвские годы картофельной похлёбки и ливерной колбасы, годы горохового хлеба...
Придя после работы на обувной фабрике, мама, устало валилась в кровать. Я слышала, как она плачет... Чувствовала, что она страдает, потому что не в состоянии защитить, накормить, одеть, согреть своих голодных детей. Но гордая, полная горечи, отказывалась от помощи своего отца, который часто навещал нашу бабушку в Бежице, и помогал ей. Но, увы, он имел другую семью в Почепе, а предательства мама не прощала!

Даже груши на мамином дереве были горькие, они падали, как мамины слёзы.
Мы собирали груши, прятали на чердаке, со временем груши становились сладкими. Сладость этих груш я никогда не забуду!

Я мечтала, чтобы слёзы моей матери стали такими же сладкими со временем, чтобы она научилась быть ласковой и нежной, а не строгой и недоступной.
Maмa схватила меня за волосы, когда я влезла в окно, придя домой после десяти вечера – загулялась с подружками.
Соседи собрались на её крик: «Воры, воры залезли в окно!!!»

Я никогда не обижалась на неё, я была счастлива. Она готова бороться за меня до победного конца!
Новые чувства рождались в моей душе и согревали мне сердце!
Я быстро подружилась с девочками на моей улице, а ведь они были не еврейки, но их не трогала моя национальность. Меня удивляли их непосредственность и добродушие.
У моих подруг были мозолистые руки, они с удовольствием капались в огороде, таскали вёдра с водой от колонки, катали меня на санках, купались со мной в Десне, благодаря им я стала понимать моих сестёр и брата. Я не жалела, что вернулась в мамин дом. B этом холодном и голодном доме я искала и нашла душевный покой!

Только однажды моё сердце остановилось, когда я увидела мираж над горячим асфальтом... Чёрное море открыло мне свои объятья, прибой был сильным, нежным, звал меня с ним поиграть!
Ой, я босиком, и горячий асфальт обжег мне ступни, вернул меня на землю, тем летом были жаркие дни в Брянске...

Ho Одесса через три года найдёт приманку для такого голодного глосика, как я. Приманка была лакомая – Одесcкoe медучилище, в которое я поступила.

1967-1973 годы. Я успела поступить и окончить медучилище, поработать медсестрой в больнице, выйти замуж в 1972 году,подать документы в Овир и сидеть на чемоданах.

 Получив разрешение  на выезд в Израиль, приехала попрощаться с родными, как я думала, навсегда...http://www.proza.ru/2015/11/16/1372

Как я думала, они видели во мне сумасбродку. Мама вынесла мне подарок, папин талес (у верующих евреев молитвенное покрывало).
Но я отказалась, ведь папу должны были похоронить в нём! Mама хранила талес в память о нашем отце, смерть которого была так преждевременна!
Папе было 38 лет, когда он умер, и я боялась передать мужу его талес, чтобы не повторить судьбу моего папы и уйти из этой жизни преждевременно. Не помогло! Моему мужу было всего 52 года, когда он умер в 1999 году.

15 августа 1995 года маме исполнилось 80 лет! Г-сподни пути неисповедимы.
Моя младшая сестра с мужем и дочкой приехали c мамой, и живут на моей улице в Бруклине с января 1995 года. Я вожусь на кухне, окно которой открыто нa улицу.
«Xрыхсть, xрыхсть» - это мамин вокер-ходунок царапает асфальт, но для меня он исполняет песню "Еврейская мама"! (Нет ничего лучше в мире, чем Еврейская мать! О, горе, как горько, когда её нет! Как красиво и светло в доме, когда мать здесь!)

Моя мама стала снова ходить. Привезли её в инвалидной коляске.
Но я ей заявила: «Мама, ты приехала ко мне после 22 лет разлуки... Неужели ты не сможешь пройти, ещё несколько минут, несколько метров до меня?»

Oна стала выходить из дома и потихоньку, толкая ходунок, преодолевать разлуку в 22года за 10 минут!

Мой муж и два моих сына помогали ей сесть в машину, и мы ехали на Манхэттен-бич "убивать наповал стариков".
Она садилась на сидение, встроенное в ходунок, и мои мальчики под ободряющие крики старичков поднимали маму, сидящую на ходунке, и несли в океан на глубину, достаточную, чтобы погрузить ноги по колено.
В зелёном купальнике в чёрный горошек и салатовой панамке она старалась выпрямить свою сгорбленную кифозом спину, позировала, мой муж делал фотографии, которые будут вызывать улыбки и зависть.

2015 год, мне 65 лет, я на пенсии. Воспоминаний уголёк уже не обжигает, прохладен на ладонях шелковистый пепел, а я руками пепел выгребаю, выгребаю, не замечаю ссадин на ладонях иль не хочу замечать, не больно мне, мне не хорошо, но и не плохо, сижу, расставив ноги, рядом с печкой и как потерянный ребёнок повторяю: «Не заплачу, не заплачу», а слезы обожгли уже мне щёки...

Воспоминания о моём детстве, как черви, выползают из моей памяти, ползут по мозгу, раздражая и заставляя моё сердце трепетать! Меня до сих пор волнуют эти воспоминания, полные любви и ненависти, безнадежности и надежды, суровой реальности и волшебного миража... Hе у печки, а за компьютером сижу и выгребаю, выгребаю из моей памяти мои воспоминания.

B этом году мамочке исполнилось бы 100 лет. Мама Ривка Этер (of Blessed memory).
29 марта /25 Адара / 2003 год / Б–г послал Ангела Смерти моей маме,ей было 88 лет/
Благословенна память нашей мамочки Ривка Эстер бат Велвел Зеев!

Елена Куприянва, моя старшая сестра написала этот замечательный стих, который я перевела на английский.

«Мама была красивой...» Eлена Куприянова 3, 2011               
http://www.stihi.ru/2011/04/04/3534

Светлой памяти родителей
Отец умер в 38 лет,(Мама умерла в 88 лет в Америке) оставив сиротами 5 детей.
Он очень любил мать и всех нас.

Мама была красивой,
Мама была спокойной,
Горе  в себе  носила
Молча, без слез, достойно.

Волю слезам давала
Только  глухими ночами.
Тихо в подушку рыдала,
Папу звала отчаянно.

- Сенечка, что ты наделал,
Зачем оставил одну?
Что мне с «пятеркой» делать,
Разве ж я их подниму?

Вот   полвека минуло,
Мы уж   седые теперь.
Мама тихо уснула,
Закрыла земную дверь.

Я представляю  встречу,
Насколько  хватает сил:
Он руки кладет ей на  плечи,
Как прежде всегда  любил.

Мама  к отцу прильнула,
Гладит и гладит рукой.
Еле слышно  шепнула:
- Сеня, я  снова с тобой.
 
Мамин рассказ был кратким,
Но сколько же в нем тепла:
-  С  детками все в  порядке,
Я справилась, я смогла.

Translated by Anna Shusterman March 30 2016

9.2 Анна Шустерман  «Маленькая одесситка. Aссорти миниатюр»  http://www.proza.ru/2017/11/21/595

Хоть плавать я могу вполне,
Меня найдёте вы на дне...
Я впала в детство, утонула.
Закрыв глаза, враз сигaнула
В воспоминания пучину...
И вот мне только пять,
И я иду себя искать ...

валенки
*******
Папа умер в 1955 году, в марте.
Март в Брянске ещё не весна, но уже и не зима...
На моих пятилетних ножках великоватые мне валенки с галошами делают так: хлюп, хлюп, хлюп...
Я так же хлюпаю носом и высмаркиваюсь в подол маминой юбки.
Мамина сестра, которая приехала на похороны, недовольна моим поведением.
Ну что же, я её поведением тоже не очень-то довольна.
Она шушукается с моей мамой обо мне.
Подслушиваю, подглядываю за ними, как кот Васька, но не мурлыкаю, а тихонько плачу.
Я должна ехать с моей тётей в Одессу, где уже вовсю "шпрыцает" весна, где есть море – Черное море называется.
Мне очень грустно, спросите кота Ваську, он очень наблюдательный.
Я его спрашиваю: «Вась, а Вась, как мне быть, как жить дальше?
Ехать или не ехать в Одессу?»
Мне кажется, ему хочется туда где шпрыцает вовсю весна.
- О, мяу... О, Одесcа... О, весна!
- Где ты, Анечка,- слышу тётин голос.- Вот упрямая девчонка, вся в маму...
Я притаились за печкой, сижу в обнимку с кочергой и стараюсь не хлюпать носом.
Моя любимая игра в прятки, но сейчас я не играю...
Не поеду, и всё тут, пусть все меня уговаривают: мама, сёстры, кот Васька...
Билеты уже куплены на поезд «Москва-Одесса».
Чемоданы собраны, они лёгкие, даже я могу их поднять.
Мамина сестра навезла из Одессы всякой всячины в набитых битком чемоданах, так что будем ехать в Одессу налегке.
Тетин муж берёт меня на руки, чмокает в щёку.
Не хочу, не хочу...
Хочу, чтобы папа чмокнул меня и на карачках пополз со мной по дому...
Но он больше не будет этого делать, он умер.
В доме переполох, все ищут мои валенки.
Да-да, я их спрятала в поддувало, пусть ищут теперь!
Тётя не верит мне, когда я говорю, что не видела валенки.
- Врушка, маленькая врушка!- шепотом, чтобы мама не услышала, укоряет меня тётя.
- Ничего страшного,- наконец говорит тётин муж,- я понесу Анечку на руках, а в Одессе мы купим ей ботиночки.

ботиночки
*********
Ботиночки были тёмно-коричневые.
Маленькие дырочки с трудом впускали в себя плоский коричневый шнурок.
Прохаживаясь по комнате, в которой жили тётя с мужем, я чувствовала, как будто мои пятилетние ножки всунули в консервные банки – такими неудобными были мои первые ботиночки.
- Не вздумай спрятать или выбросить ботиночки,- предупредила меня тётя.
Я вижу недовольство на её сомкнутых губах и на её серьезном лице...
Мне страшно!
Мамина сестра слышит то, о чём я думаю?!
- Хочу валенки, - хнычу я,- хочу!
- Итак, девочка моя, в Одессе в валенках весной не ходят, скоро ты будешь носить сандалики, а на зиму, если будешь себя хорошо вести, я куплю тебе валенки с галошами,- разъясняет мне тётя.
Я выхожу в коридор.
Коридор, длиннющий-предлинющий, ведёт в кухню, где стоят три стола.
- Вот это наш стол и примус, не трогай ничего на столе у соседей, а то накажу,- предупредила тётя.
Конечно же, я трогаю соседский примус и даже тяну на себя...
"Накажу, на печку посажу",- так пугали меня дома сестрички и братик.
Но в одесской коммуналке нет печки, куда меня загоняли старшенькие.
Ho есть груба.
Печка – "груба" – приклеена к стене до потолка...
Я не слишком расстроилась, когда тётя поставила меня стоять лицом к грубе, пока я не прекращу реветь и сопротивляться надеть ботиночки – консервные баночки.
Я касаюсь щекой плиточек из белого кафеля, глажу их и лижу языком...
Мне снится, что груба сложена из кубиков рафинированного сахара, который был такой вкуснятиной в мамином доме...

Сандалики
********
Cандалики были куплены для меня к великому празднику – к Первому Мая.
Почему он великий, я не могу понять, но мне очень нравится красный цвет.
Красный бант – это так красиво!
Красные шарики, красные флаги, красные галстуки, красный леденец-петушок на палочке!!!
Красные плакаты несут дяди и тёти!
Я смотрю под ноги, чтобы никто не наступил на мои новые, почти красные сандалики.
На сандаликах маленькие дырочки и застежка железная, которая мне давит и натирает ножку.
Но я не жалуюсь, я уже большая, мне скоро пять!
На параде мне нужно держаться крепко-крепко за тётину руку, чтобы не потеряться.
Но вот кто-то наступил мне на ногу, и я заревела, как маленькая.
Вдруг какой-то дядя поднимает меня и сажает себе на шею, в этот момент сандалик падает с правой ноги и исчезает под ногами демонстрантов.
Я барабаню по голове дядьки, который несёт меня на своих плечах, и показываю ножку без сандалика.
Он снимает меня, кидает тёте и, расталкивая толпу, находит мой сандалик.
Домой я возвращаюсь довольная и весёлая, с красными воздушными шариками, конфетами, бегу к тётиному мужу...
Tётин муж ругает её некрасивыми словами, потом запустил в неё cапог.
A я ведь только рассказала, как хороший дядя спас мой сандалик и купил мне конфеты и красные надувные шарики...
Может быть, ему завидно, что тётя не взяла его на парад?
Тётя кричит мужу, что я врушка, и никакого дяди с нами не было...
Tётя запустилa сапог назад в мужa... и попала ему в голову.
У тётиного мужа со лба потекла кровь.
Я испугалась, спряталась за диван, но потом передумала, побежала за ваткой и зелёнкой.
Когда я падаю и разбиваю коленки до крови, мне мажут зелёнкой ранки и дуют так: фу, фу, фу...

попрошайка
***
Мне уже пять лет, и я много чего понимаю.
Только не могу понять, как в парке может быть море?
И почему сине-зелёное море называют Чёрным?
 Hе понимаю ,почему из бадежки* ,что на углу Канатной и Греческой, дяди
ползут на карачках?
Я не понимаю, почему тётя не пускает меня одну в парк?
Почему она пугает меня цыганами, которые забирают к себе всех непослушных девочек и учат их попрошайничать?
Когда тётя ругается с мужем и называет его пьяницей, я хочу убежать в заколдованный парк, и пусть меня заберут к себе цыгане и научат попрошайничать.
Тётя сказала мне, что я не должна ничего у неё просить, она купит мне всё, что нужно.
Но я часто об этом забываю, и попрошайничаю у неё копеечку.
Если перейти через дорогу и свернуть налево, а потом направо, а потом ещё раз пeрейти дорогу, можно попасть в парк, называется «Парк Шевченко».
Во дворе мне никто не верит, что этот парк заколдован.
Дворовые детки здесь родились, в этом одесском дворике, а я приехала сюда с тётей после смерти моего папы.
Возле ворот парка сидят бабки с мешками.
В мешках семечки белые и черные, и стаканчики маленький и большой.
Если дать бабке копеечку, она насыпает семечки в кулечек из старой газеты.
Мне ещё ни разу не покупали семечки из большого стакана, а из маленького быстро кончаются.
Когда меня украдут цыгане, я научусь попрошайничать и куплю себе семечки из большого стакана!
****

Я гостей не люблю.
****************
Я не понимаю, почему тетя так рада, когда  приходят гости?
Когда приходят гости,тетя совсем не садится за стол!
Она ходит вокруг стола и подкладывает гостям на тарелку "еще немножко вкусненького".
Тетин муж  подлевает гостям белой водички и они морщаться когда ее пьют.
Гости хвалят, то что им положили на тарелку, и налили в стаканы.
Мне не дают белую водичку ,мне наливают лимонад Душес.
Тетя очень любит гостей и просит их почаще приходить.
Но я же вижу, как ей тяжело таскать авоськи с привоза.
Я знаю ,она не спит всю ночь,когда готовит,готовит на примусе еду для гостей.
Я гостей не люблю.
Они оставляют после себя грязные тарелки.
И опять тетя не спит и моет,моет в тазике посуду после гостей.
А я засыпаю под звон посуды, и храп тетиного мужа,который напился белой водички.
конфеты в нафталине
***
Я подсмотрела: тётя прячет от меня конфеты в шкаф, между постельным бельём.
Я съела все конфеты, они воняют, как белые шарики, разбросанные в шкафу.
Тётя ещё не знает, что я съела конфеты, которые она прячет для гостей.
Но никто к нам в гости не приходит.
Может быть, гости боятся тётиного мужа, который лежит на полу?
Я пыталась его поднять, но только одна голова поднимается и бабахается опять на пол.
Возле него пустая бутылка от вина.
Я нюхаю пустую бутылку.
Она пахнет вкусненько и даже на дне есть немножко красной жидкости,
я облизываюсь, очень даже вкусно!
В животе начинает бурчать и болеть.
Мы пришли домой от доктора.
Тётя жаловалась ему, что у меня плохой аппетит и я очень хиленькая.
Доктор, такой старенький дядька, приставил деревянную трубочку к моей спине и моему животику.
Сказал, чтобы я открыла рот, я, конечно же, открыла, но очень обиделась, когда он прижал мой язык деревянной палочкой, а потом ещё ткнул другой прямо в горло.
Я заплакала, и он дал мне конфетку.
Сижу на горшке и подсматриваю через дырочку между животом и горшком.
Тётя ждет, пока подействует порошок, которым она меня накормила.
В горшке что-то движется, движется...
Их много, много, они зовутся глистами.
Хорошо, что в горшке нет конфет, которые я съела, а то тётя меня опять накажет...

Врушка
*******
Сегодня у меня день рождения, мне исполняется пять лет.
Тётя пригласила гостей.
Сестра тётиного мужа придет с сыном и мужем.
Правда, её муж может не прийти, если будет спать, как убитый, после попойки.
Попойка – это когда дяди заходят ногами в бадежку на углу нашей улицы, а выходят на четвереньках...
Родной брат моей тёти, он для меня тоже дядя, у него есть маленькая дочка, они
придут, если жена моего дяди их отпустит, на мой день рождения...
Моя тётя и дядина жена не дружат, и в гости друг к другу не ходят.
Тётя очень нервничает, она вынула все простыни из шкафа, но так и не
нашла то, что искала...
Я спряталась за диван.
Только мои глисты знают, где конфеты, которые тётя припрятала для гостей.
- Врушка, врушка!- кричит тётя.
- Не знаю, не знаю, не брала, не брала!- кричу я.
Тётя никогда мне и своему мужу не верит.
Он тоже говорит, что конфет не брал и не ел.
А я ему верю.
Пока не придут гости, я посижу за диваном, там она врушку достать не сможет.

живая игрушкa
***********
Мне вручили много подарков на день рождения.
Но лучше всех подарков – это маленькая внучка соседей по коммуналке!
Аллочка – настоящая живая кукла!
У моей живой куклы глаза шоколадные, щёки – сдобные булочки.
Ручки пухлые, как пастила. Кудряшки шёлковые. Платьице пышное, с оборочками.
Тётя сказала, если я буду хорошо кушать, я также стану сладенькой и пухленькой, как Аллочка.
Я могу делать с Аллочкой что захочу.
Она не плачет, когда мы играем в дочки-матери.
Я всегда "матерь", а она всегда "дочка".
Я приказываю, наказываю, бью её по попе, ставлю в угол, ругаю её, ведь она "неряха" и "врушка"!
Аллочкe три года, а мне уже пять.
Мне подарили детскую посудку, она железная, и если её бросить на пол, она не разбивается.
Я кормлю Аллочку прямо из игрушечной кастрюльки, в которую набросала много бумажек и фантиков от конфет.
- Хочешь добавки "борща"?- спрашиваю я "дочку" строгим голосом.
"Дочка" всегда хочет то, что хочет "матeрь"!
Соседка пришла за внучкой, как раз когда я кормила её "борщом"...
Она вынула фантики из Аллочкиного рта, посмотрела на меня сердито.
Я держу Аллочку за руку и кричу:
- Не пущу, не пущу, она моя дочка, а я её матерь!
Но соседка вырывает Аллочкину ручку из моей и поучительно говорит:
- Моя внучка не игрушкa! - И добавляет: - А материться некрасиво...

почему Черное море, такое теплое...
******************************
 Пока тетя раскладывает на подстилке еду,которую ее муж обливаясь потом притащил в огромных авоськах, я бегу к морю...
Черное море, такое же непослушное, как и я!
Такое же ласковое, как кот Васька, который остался в Брянске...
В нем  много, много , много движущейся, густой пенистой соленой воды, не то что в тазике!
Море выплескивается на песок, и пенная волна разрушает дворец с подземными переходами, который племянник тетиного мужа построил.
Племянник тетиного мужа, мне не брат,но он всем во дворе хвастется, что я его маленькая сестричка.
Фимке семь лет, а мне пять.
Он пойдет в первый класс, а читать и писать, он еще не научился!
Один глаз у него бегает туда- сюда, и вот-вот залетит в нос, я боюсь он там останется.
Мне жалко косоглазого Фимку, хоть  он и хвастун.
Пока я ходила по берегу и собирала ракушки для "ухи" ,которой я буду кормить свою "дочку" Аллочку,когда мы будем играть в дочки-матери,я захотела  в туалет по маленькому, и побежала к тети.
Тетя  завeла меня  по пояс в море, и... прикaзала:- Писaй!
По ногам течет теплая водичка.

В море, у берега,много, много по пояс купающихся детoк.
Теперь я знаю, почему море, такое теплое...

я не "мэйдалэ", я большая,
**************************
- Мой тазик не бери! - кричит на меня соседка, Аллочкина бабушка. - Свои писульки стирай в свой комнате, чтобы кухня не воняла.
А вообще-то, Сигизмунда Александровна хорошая!
Она угощает меня вкусняшками, которые печёт в чуде.
Чудо – это такая кастрюлька, посредине у которой есть большая дырочка, а крышка имеет маленькие дырочки...
Надо обязательно поколдовать над кастрюлькой, и оттуда выйдет горячий пирог с дыркой посредине!
Сигизмунда Александровна часто ругается с моей тётей, особенно когда та заставляет меня стирать мои носочки и трусы на кухне.
А я люблю стирать и делать много пены в тазике, а потом сдувать её на пол!
У Сигизмунды Александровны есть муж - Срулик Борисович.
Я всегда хихикаю, когда через стенку сылшу, как они ругаются.
- Срулик, ты засранец, опять бросил свои носки где попало! - кричит она сердито.
Дядя Срулик никогда не кричит на жену и с ней не спорит.
Он любит читать газеты и бормотать что-то на непонятном мне языке.
Меня он называет "мейдалэ" - это девочка на идиш.
Я ему говорю: я не "мэйдалэ", я большая, мне уже пять!

 Доченька
************
Мне пять лет, меня зовут сладкоежка ,но это не правильно, ведь я очень люблю соленую рыбку
Особенно, я люблю хамсичку, малюсенькую рыбку, которую мне давал папа в Брянске, когда еще не умер.
Живой папа, ставил  всех деток  в ряд, и открывал бутылку рыбьего жира.
Сестрички и братик защепляли носы, из-за запаха.
После ложки рыбьего жира, папа давал всем по одной соленой присоленной, хамсичке.
Я была папина любимица, и он давал мне аж две рыбки!
В Одессе детки не пьют рыбий жир.
В Одессе много свежей ,копченой и соленой рыбки.
Kогда тети не было дома, ее муж взял меня в пивнушку.
Там пахло рыбим жиром,но никто не защиплял носы...
Mне  разрешили  сдувать пенку с пива.
Пенка от пива немножко горькая, но вкусная.
Тетин муж дал мне в руку сухую рыбку- тараньку, и показал , как бить таранькoй по столу.
Мне стало жалко тараньку ,когда дядьки стали рвать ее на части.

Я заплакала и закричала:-  "Папа"!
Тетин муж схватил меня на руки, и расцеловал, как когда-то делал мой  папа.
- Доченька,- прошетал он мне на ухо ,- и тоже почему-то заплакал...


Oни воевали с фашистами...
****
Тетин муж,  папа  Фимки и  папа Розочки ,во время войны, воевали с фашистами...
Во дворе мальчишки- "партизаны" тоже воюют с "фашистами".
Девчонок в эту игру не принимают.
Я сказала  Фимке,- пусть будут раненые и мы с Розочкой будем их перевязывать.
Мы хватаем "партизана", валим его на пол и перевязываем,перевязываем,пока не кончится бинт.
Cосед Фимки, папа моей подружки Розочки.
Она стесняется своего папу, который падает, когда напивается в бадежке на углу нашей улицы.
Все папы там напиваются...
Мы детки помогаем затащить их домой.
Легче всего тащить Розочкиного папу, он легче всех.
Фимкиного папу тащить тяжело, так как у него две ноги.
У меня нет папы.Мне стыдно за тетиного мужа, Фимкиного дяди.
Когда кончится лето, я пойду в детский садик,а Фимка в школу,в первый класс.
У меня есть сосед - бывший моряк,он учит меня считать ,писать и читать.
Фимка мне завидует.
Сосед,бывший моряк, тоже воевал с фашистами, но в бадежку не ходит и мне за него не стыдно!

мальчик я или нет?
*****************
В детский садик меня не приняли...
Тетя отлила немного керосина из примуса и намазала мне волосы.
Посадила меня возле окна, и всадила острый гребешок мне в голову.
На мои истерические крики собрались соседи.
Тетя стала показывать им газету, на которую она собирала малюсенькие серенькие шарики.
Соседка испугалась и убежала.
Только сосед моряк не испугался и сказал тети:
-Hадо под машинку!
Он вернулся c машинкой.Я даже не плакала...
Тетя выбросила мои кудряшки, вместе с газетой, в мусор во дворе.
Мальчик в зеркалe... Hа меня смотрел лысый мальчик с чубчиком!
Я теперь мальчик? - спросила я у тети.
-Дура ты, или придуриваешься ?- разозлилась тетя на меня.
Потом она принесла в комнату тазик и поливала на меня теплую воду.
Я люблю когда пахнет керосином, а моя тетя нет.
У моей тети есть духи называються "Красная Москва".
Она всегда опрокидывает пузырек себе на пальчик, а потом мажет за ушами.
Сегодня я пахну керосином и духами "Красная Москва"!
И все время думаю-мальчик я или нет?

каляки-маляки
**************
У Розочки очень красивые волосы.
У меня тоже раньше были красивые, но тёмные...
Розочка любит гладить меня по голове в обратную сторону.
Она говорит, что у меня колючки на голове, и смеется.
Если я снимаю панамку, все думают, что я мальчик.
А я девочка, обстриженная наголо девочка.
Мне не надо расчесывать волосы и заплетать косички, и мне это уже нравится.
Я люблю расчесывать волосы Розочки, когда мы играем у неё дома.
Розочка живёт со мной в одном дворе, и мы ходим с ней в детский садик.
Розочка будет художницей, когда вырастет, а я не знаю кем.
Я тоже люблю рисовать, как Розочка, но взрослые хвалят только её рисунки.
Иногда я рисую с высунутым языком, так мне легче нарисовать море.
Тётя говорит, что это не море, а каляки-маляки, а я говорю Море!!!
Розочка помогает мне нарисовать птичку, а солнышко и море я сама умею.
Я нарисовала человечка, который стоит в море, это - я.
Это моё письмо маме в Брянск.
Я уже не плачу, когда тётя читает мне мамино письмо.
Mамочка прилетелa бы ко мне, если бы у неё были крылья, как у птички...
Я попросила Розочку нарисовать птичку рядом с человечком, который стоит в море, но она сказала, что птички летают, а не плавают.
Розочка очень умная.
Тётя всегда ставит её мне в пример, но я не обижаюсь.
Я люблю Розочку!

ангинa
*************
Детский садик, я очень люблю!
У меня есть своя вешалка с арбузом на картинке, и большой буквой А.
У меня есть подруга Розочка, она живет в моем дворе, хотя вход в ее дом с улицы.
Нянечку Машеньку, я тоже очень люблю!
Я уже не хиленькая, у меня хороший аппетит.
Я люблю все, что повариха тетя Марфа варит, особенно я люблю огромную котлету с подливой и картофельным пюре, и рассольник.
Я могу облизывать ложку и причмокивать губами, и меня икто не ругает.
Tетя Марфа, даже подливает мне еще в тарелку немножко добавки!
Когда я заболела ангиной, я не могла ничего глотать, выло очень, очень больно.
Тетя дала мне молоко с медом и содой фу фу,противно, нo я уснула.
Мне приснилась большая котлета, которая, как кораблик плывет в рассольнике, а я сижу на котлете и кричу "спасити!", "спасите!".
MамаРозочки принесла мне  передачку с детского сада, мой любимый обед,
и привет от поварихи и нянечки.,
Я забыла, что мне больно глотать и съела сначала котлету, а потом суп.
Тетя сказала, что чавкать и пить с тарелки остаток супа, "невоспитано" , и я надулась.
Хочу в садик!!!

клубникa с сахаром и сметаной
*****************************
Тетя приехала навестить меня,на даче.
-Я же просила клубнику без сметаны, и сахара!- хнучу я.
Клубничку без сахара, я ела давно,давно еще в Брянске.
Подходишь к кустику и срываешь ягодку!
Иногда клубничка кислая, кислая, а иногда, даже зеленая сладкая.
В Одессе все сладкое, сладкое!
Манная каша сладкая потому, что я не люблю сливочное масло ,которое плавает на каше.
Молоко сладкое потому, что я не люблю молоко.
Творог сладкий я люблю,особенно покрытый шоколадом.
Сначала нужно осторожно обкусать шоколад,а потом можно скушать или,чтобы тетя не увидела тихонько выбросить творог в мусор.
На даче нас очень хорошо кормят!
У меня животик выпячивается из трусов.
Мишка, сам жирный,а дразнит меня толстожопая, и щиплет меня очень больно.
Я не ябеда, я как дам ему!- пусть хнычет.
Он боится моря, а я ничего не боюсь!
Я люблю толкать его в воду и убегать.
Воспитальница и нянечка  не пускают деток в море поплавать, только разрешают плескаться возле берега, и строить из песка башенки.
Мишка помогает мне строить дворец.
Он приносит мокрый песок в ведерке , а я накладываю его горочкой и прибиваю лопаточкой.
Мишка копает совком с его стороны,  а я со своей, и у нас получается Дворец с подземным входом!
Потом я приказываю ему принести воды для канала.
Мишка послушный и бегает с ведерком туда -сюда,туда -сюда...

Мишка любит клубнику с сахаром и сметаной,я для него оставила пол банки.

****
Тетя прогнaлa меня из кухни ,чтобы я не вертелась под ногами, и не перевeрнула козанок с  голубцами.
В комнате, тетин муж открыл чемоданчик, называется патефон.
Крутить ручку мясорубки и патефона мои любимые занятия!
В комоде,на котором стоит патефон, много ящиков закрытыx на ключ.
Тетин муж вынемает из ящичка пластинку в бумажном конверте,потом осторожно вынемает ее из конверта, и держа двумя пальцами за бока пластинки, ложит ее на бархатную подстaвку- тарелочку.
Мне не разрешают трогать черные блестящие пластинки,чтобы я не запачкала их своими руками.
Мне не разрешают устанавливать иголку на пластину,чтобы я не укололась.
Но зато я могу сама вставить ручку от пaтефона в дырочку и крутить ee.
Тетин муж  подпевает дядe в патeфонe -

"Эх, путь-дорожка фронтовая не страшна нам бомбёжка любая,
 А помирать нам рановато есть у нас еще дома дела."
 
Пока ящики комода открыты, я могу в них покопаться...
В cамом маленьком ящике лежат медали ,которые тетин муж получил во время войны.
Еще там есть мешочек с монетами,которые он привез из Берлина, и маленький конвертик с иголками для патефона.
В самом низу комода лежат елочные игрушки завернутые в вату.
Тетя не разрешает их трогать,но сейчас она не видит что я делаю...
Когда голубцы будут готовы,мы будем наряжать елочку ,которую тетин муж
поставил в угол комнаты.
Мне  хочется украсить елку настоящими медалями!
Hо тетин муж сказал,что его медали не елочные игрушки..

****

"Мандаринка от Деда Мороза"
*****
Дед Мороз очень толстый.
Я знаю когда очень жарко , взрослые потеют.
Деду Морозу  очень жарко в красном "пальте".
Я боюсь он вот-вот растает, и я не получу подарок-коробочку с  ручками.
Мне так хочется посмотреть ,что же в этой коробочке!
Я люблю ходить на утренники и искать Снегурочку.
Снегурочка, внучка Деда Мороза, всегда где-то теряется..
Когда я непослушная девочка, я тоже "теряюсь"...
Мне нравится теряться, там где много людей.
Тетя бегает и кричит: - Анечка, доченька, где ты?-а я подглядываю и хихикаю.
У нее лицо радостное,и немножко злое, когда она меня "находит".
Все детки очень громко кричат:- "Где ты Снегурочка?"
Я знаю она потерялась специально, чтобы детки ее искали.
У меня лицо радостное ,когда в коробочке- подарочке ,от Деда Мороза,
кроме печенья и конфет есть мандаринка!
В Брянске на Новый Год мандаринок не давали.
В Брянске на Hовый год идет снег, не как в Одессе.
Когда я жила в Брянске, папа был живой, и катал нас на санках, а братик кидал в меня твердые снежки.
Один раз он попал мне в глаза и я заплакала,а папа ругал братика.

Если бы папа не умер ,я бы отдала ему свою мандаринку...

*
"макароны по-флотски"
*************
Только дед-сосед, в нашей коммуналке, не ругает меня, и не жалуется тетe на меня.
Я упала и разбила две тарелки...
Сижу и плачу в коридоре,тетя будет сердится и называть меня "косолапая"
-В следущий раз поставь тарелки на пол, а потом падай!- учит меня дедуля.
У дедули смешные усы, которыми он щекочет мой нос,
В его маленькой комнатке, я могу трогать все, что мне вздумается!
Я не боюсь, что меня накажут!
Очень мне нравится крутить  огромный глобус...
Дедуля был поваром на корабле.
Он кормит меня макаронами по-флотски, когда тёти нет дома.
А пока я кушаю, он рассказывает мне разные истории.
Особенно я люблю рассказ о маленькой пятилетний девочке, у которой умер папа, а мама осталась с пятью голодными детками...
И как мамина сестра забрала её в солнечную Одессу...
A там онa встретилa старика-моряка, который рассказывал ей о море, о разных странах, где он побывал.
Он научил её читать, и писать, и готовить вкусные макароны по-флотски...
А когда он умер, она не плакала, потому что по морякам не плачут!
А потом она выросла и стала морячкой и посетила много-много стран, но всегда возвращалась в Одессу...
***продолжение:

"K психологам тогда не ходили..." http://www.proza.ru/2018/04/16/1698

Фото из Интернета
*
"О, Одесса, ты изменила мою жизнь!"  http://www.proza.ru/2016/01/24/1626

10. Владимир Мальцевъ «День рождения»  http://www.proza.ru/2017/11/03/1411

У меня сегодня сложный
День забот и день хлопот,
Раздобыть я где-то должен
Из суфле клубничный торт.

День рождения любимой,
Завтра праздничный обед,
Фрукты, чай, пирог с повидлом,
Ведь любимой-то пять лет!

Что придумать, как поздравить
Стрекозу и егозу?
Мишку, куклу иль котёнка
Я в подарок принесу?

И уже с утра пораньше
Именница в слезах,
Очень трудно выбрать платье
И носочки на ногах,
 
А какого цвета ленту
Заплести в её косу?
Юбилейный день варенья
У принцессы на носу.

11.1 Олег Михайлишин «Подружки в Польше» http://proza.ru/2018/12/19/1806

Моя четырехлетняя дочка говорит маме:
– Мама, давай поедем в Польшу.
– Почему именно в Польшу?
– У меня там есть подружки.
– А как зовут твоих подружек?
– Еще не знаю, поеду и подружусь.

11.2 Олег Михайлишин  «Рыбка» http://proza.ru/2018/12/15/950

Моей дочке было три года, неожиданно умерла рыбка, подаренная ей на день рождения. Глядя на пустой аквариум она сказала: "Когда я вырасту, у меня будет рыбка. Я буду играть, а рыбка будет тихо, я буду гулять – рыбка будет тихо, я буду спать и рыбка тоже будет тихо. Чтоб она не скучала – подарю ей друга. Она будет разноцветная, а он – черно-белый".

12.1 Лора Шол  «Папа и стрекоза Валиска» http://www.proza.ru/2017/09/03/1786
 
   Начало http://www.proza.ru/2018/02/17/1313

   Память - это такая книжечка, однажды ты возвращаешься на определенную строку своей жизни, а иногда на целую главу.

   Валиске всегда казалось, что в её книжке кто-то вырвал странички с памятью о маме. Она никак не могла вспомнить этого чудного запаха материнского молока, этих нежный объятий мамы, о которых слышала не раз в разговорах взрослых. На каждой страничке её памяти был отец. Вот папины сильные руки несут Валиску на Первомай, вот вместе с санками поднимают девочку на снежную горку, Валиске тяжело тащить санки в валенках и шубке самой. Вот отец аккуратно затачивает цветные карандаши, делая каждому идеально ровную юбочку, вот сажает её на колени и его большие руки словно ремнями безопасности прижимают Валиску к груди и она засыпает...

   Страничка перевернулась и замерла на вопросе:

   - Па! А где моя мама?

   Этот вопрос должен был прозвучать, отец ждал его.

   - Она учится, - ровным голосом ответил он, - вот сдаст сессию и приедет.
   "Учится" и "сессия" стали для Валиски самыми главными словами. Не зная их смысла она чувствовала всю важность этих слов и верила отцу.

    - Иди ко мне, моя стрекоза! - Отец подхватил Валиску и усадил на подоконник. Пока ты будешь смотреть в окошко, я разукрашу твои коленки.
 
   Валиска шмыгнула носом и приготовилась реветь, сбитые коленки не успевали заживать и зелёнка была её злейшим врагом.

   - Будет щипать, захныкала девочка.
   - Я подую, стрекоза! А ты держись за подоконник, а то улетишь.
Отец умел рассмешить Валиску в тот момент, когда кулачки уже растирали бежавшие слёзы.

   Страничка закрылась, спряталась, словно перегородочка веера. Того самого, с японскими сюжетами, который отец разрешал подержать Валиске в руках, говоря, что он мамин... Ах, как хотелось остаться там папиной стрекозой, засыпающей на его больших руках.

   Утром, в приоткрытое окно влетел ветерок и раскидав странички книги, улегся почитать. Он очень удивился, что девочка называет его ба... Впрочем по-порядку.

   Маленькая Валиска, как и все дети любила играть в прятки, она с восторгом
забиралась на полки шкафа, пряталась под кровать, но особенно нравилось ей притаиться за плотной портьерной, стоя на широком подоконнике. Отец усердно искал дочь, то и дело приговаривая,

  - Да куда же подевалась эта стрекоза?

  И Валиска, готовая сдаться, начинала шевелить шторкой.

  - Так вот ты где!- с неподдельной радостью кричал отец и подхватывал
летящую с подоконника девчушку.

  - Па, а ты думал, кто за шторкой живёт?

  - Бабайка! - смеялся в ответ отец.

  Ах, если бы он знал тогда, что этот "бабайка" в ту же секунду поселился
в Валискином воображении.
  Воскресное утро скворчало яичницей-глазуньей на кухне , шипело кипящим чайником
и шелестело газетой. Валиска привыкла к этим звукам и сонная топала в ванную умываться.
  Вдруг навстречу ей качнулась штора. Сон тут же в страхе убежал, оставив девочку с бешено стучащим сердцем.
  Любимая штора, прятавшая не раз Валиску, волнами перебирала воздух в комнате.
Глазёнки распахнулись так, что реснички уперлись в бровки и с воплем "бабайка" малышка влетела на кухню и проскочив между ног отца прямо под стол, спряталась там, всхлипывая и дрожа,
 
  - Он там...

   Отец не сразу понял, что так напугало малышку. Обычный сквозняк, от которого шевелилась штора, да и только. Но Валиска упрямо мотала головой, если она могла прятаться за этой шторой, то и бабайка мог спрятаться там. Так пришел первый страх. 

  Ветерок, дочитав страничку, вздохнул... Он совсем не хотел быть для Валиски "бабайкой".

   Страничка вкрадчиво зашелестела и позвала за собой.

   - Ва-лис-ка , будем рисовать?

   И Валиска тут же подставляя стульчик, забиралась на любимый подоконник. Окно было самым любимым мольбертом в те минуты, когда отец разбирал шахматные партии.  Девочка любила наблюдать за передвижением фигур, но иногда они так долго стояли на месте, что Валиска отворачивалась и смотрела в окно. Там всё было в движении,
автобусы фыркали и мчались, деревья размахивали ветками, а люди, похожие на
пластмассовых солдатиков шагали кто-куда. Валиска, прилипнув носом к стеклу, указательным пальцем обводила контур деревьев, дорисовывала убегающий автобус и разукрашивала облака на небе. Достаточно было подышать на стекло, растереть все ладошкой, и мольберт на пятом этаже наполнялся новыми художествами. Рисовать дождь Валиска любила больше всего. Он не сопротивлялся и послушными каплями сбегал вслед за пальчиками девочки по обратной стороне стекла. Отец, найдя дочь за этим занятием, подхватывал ее на руки и говорил,

  - Ну вот, нос, как льдышка. Ты что, рисовала носиком? Беги собирать шахматы!

  Валиска обожала складывать шахматные фигурки в коробку. Кони, Короли и Королевы, Тура и Пешки укладывались то на один бочок, то на другой, разыгрывать защиту с Валиской было бесполезно, она побеждала в этой партии всегда.

   Дождь, барабаня по карнизу, напомнил те дни... Книжечка памяти, шелестя
страничками, замерла у холодного стекла.
   
Продолжение - http://www.proza.ru/2017/09/17/1507
   

12.2 Лора Шол  «Солёная колыбельная для Аннушки» http://www.proza.ru/2018/01/07/2110
 
Я снимаю очень нежно
соль с ресниц её мятежных.
Капли, как роса с цветка.
Жаль, солёные слегка.
Промокну платочком носик,
хлюпает родной курносик.
А сбежавшие слезинки,
полонившие грустинки,
я губами догоню
и с мордашки уведу...
Кто обидел мою Сказку?
Обнимаю внучку с лаской.
 
Баю-баюшки-баю...
Ане песенку спою...
Всхлипы тише, тише, тише...
А ладошки к сердцу ближе...
Баю-баюшки-баю...
Все слезинки заберу...

13. Виктор Прутский  «Рубашка» http://www.proza.ru/2018/12/31/92

На сайте я нахожусь  с декабря 2014 года, то есть уже четыре года, и некоторые читатели, заинтересовавшись каким-то произведением, иногда интересуются:  кто такой, где живёт, давно ли пишет? Я, естественно, коротко отвечал, раз человек спрашивает,  но на странице ничего не писал, считая это как бы излишним. Суть самого писателя она же вроде в его произведениях, а кто он такой – какая разница?

Но время шло, читатели заходили ко мне, я к ним, у многих, как и у меня, над фамилией было чистое пространство, а мне тоже иногда хотелось знать об авторе чуть больше, чем  просто его имя.

Но что ж туда написать? Попробовал – и ничего не получилось. Где родился, где учился… Читатель от меня не этого ждёт. Он, наверное, хочет знать, почему я пишу и вообще что я за человек. Но он же воспитанный товарищ и не может задавать вопрос вот так в лоб. И я понял, что если отвечать, то  надо говорить серьёзно. Желательно с самого начала.

Знать бы ещё, где это начало…

Есть в Донецкой области посёлок Гольма, расположенный в восьми километрах от узловой железнодорожной станции Никитовка. А  в полутора километрах от Гольмы (в сторону Никитовки) располагался крохотный хутор Сухой яр, дворов на десять. Через хутор шла шоссейная дорога из Никитовки на Гольму, потому что на ней в окружении доломитных шахт стоял огромный, как нам, пацанам, казалось, доломитный завод. Он выпускал огнеупорный кирпич для мартеновских печей, и таких заводов, говорили, в стране всего два. Потому и шоссейку провели аж из Никитовки, вот какой это важный завод!

 Дорожники оставили после себя несколько землянок. В одной из них ютились мои родители с детьми, здесь же прошли  и мои детские годы.

Но я родился в 1937 – м, это было уже более благополучное время, если, конечно, ты не был «врагом народа». И родился , мне сказали, в рубашке, что означает длинную счастливую жизнь.

На хуторе жили украинцы. Поэтому дома я разговаривал по-русски, а на улице – по-украински. Вместе с ровесниками пошел и в украинскую школу, хотя в поселке их  было две: русская № 50 и украинская № 25.

В 1944 году, когда мы пошли в первый класс, то по каким только сараюшкам ни учились в разрушенном войной посёлке! Сегодня здесь, завтра там. Первой учительницей была , помню, Евдокия Александровна; в той же четверти её сменила Евдокия Ильинична, а поскольку никаких других учительниц я в своей жизни не встречал, то и подумал, что все они непременно должны быть Евдокиями. Но при появлении третьей понял , что это вовсе не обязательно, да  и моя родная мать  учительницей не была, хотя  -  Евдокия Дмитриевна.

Читать и писать  научился только в школе. Родители неграмотные, книг в доме не было. Но учёба мне давалась легко ; это, наверное, начинала работать Рубашка…

А вскоре увидел и её саму. Идя со школы в своём ветхом пальтишке, я обнаружил в одежде какое-то неудобство и стал смотреть. На мою ладошку вывалился из дырявой подкладки светлый комочек с неровными краями размером с кусочек пиленого сахара, только бесформенный. Я не знал, что это такое, но выбрасывать не стал, принёс домой. Это и была Рубашка, которую мне мать зашила в пальтишко как оберег.

Моему горю и возмущению  не было предела. Захлёбываясь безудержными рыданиями и подогреваемый собственными детскими фантазиями,  я спрашивал сквозь слёзы: «А если бы ребята увидели? Это же позор на всю школу!»  Родители растерянно молчали, видя мои неподдельные страдания и не ожидая от своего ребёнка такой  реакции.

Больше свою рубашку я никогда не видел.

Где-то в классе третьем или четвертом в поселок приехала французская семья. Они были этническими украинцами (или русскими), в годы гражданской войны покинули родину, а на волне разгрома фашизма пожелали вернуться. Встретили их  хорошо: выделили квартиру, помогли обустроиться. Семья большая: кроме родителей, парни Иван, Андре, Мишель; девчонки Дора, Аня, ещё, кажется, кто-то.

Все десять лет школы мы проучились с Алексеем Смалем. Рядом жили , вместе ходили в школу, со школы, короче – дружили. И сейчас слышу, как учительница кричит на него на уроке:  «Смаль, не крутись!» Куда там! А я был очень спокойный, да ещё и отличник, за что и приходилось горько расплачиваться: то в пионерскую дружину куда-то вопхнут, то , затем, в руководящие органы школьного комсомола, что очень меня напрягало и расстраивало: ну не было у меня никакой склонности к организаторской работе, и умения такого не было, и желания не было.

Но вернёмся к французской семье.  Иван учился в нашем классе. Чтоб освоиться с языком, он  вынужден  был пойти у нас в третий класс вместо пятого, поэтому был, конечно, гораздо взрослее . В детстве два года – огромная разница. Наш с Лёхой путь в школу лежал мимо его дома, и учительница нас попросила: «Вы, ребята, заходите к Ивану и идите в школу вместе, разговаривайте, для  Ивана это  практика. И домой так же».

Зашли мы к нему первый раз и остолбенели. Я никогда не видел такого великолепия! Всё будто сверкало, переливалось. Наверное, мебель они тоже перевезли оттуда, но меня поразила не мебель – ну что мебель, блестит и блестит – меня поразила одежда девчонок. Не знаю, насколько это будет верно, но они одеты были так, как мы одеваем своих детей и внуков сегодня. Как же было больно смотреть после этого на одежду наших одноклассниц!

Полюбовались мы и блестящим взрослым  велосипедом, который  своей детской ладошкой легко отрывали от пола.
- Из дюрали, - махнул рукой Иван, объяснив причину легкости.

Оглядевшись, семья хотела возвратиться во Францию, но их, конечно, не пустили. И по пути в школу мы продолжали заходить за Иваном, а он по дороге  пересказывал нам «Три мушкетёра», прочитанные ещё дома. Мы об этой книге  ничего, естественно, не слышали. Несмотря на акцент, рассказчиком Иван был великолепным , и мы не торопили шаг, а иногда и на урок опаздывали.  Нам только  было очень непривычным и трудным слова Дартаньян. И Иван пошёл нам навстречу:
- Ладно, я буду говорить Дарданел.

Молодец Иван! Сам Дюма бы не додумался так упростить нам слушание.

Меня, как отличника,  посадили с ним вместе. Он провел пальцем по пологой самодельной парте и сказал, указывая на мою половину  - «Русский язык», и на свою – «Математика». Здесь так и подмывает  продолжить: «И я списывал у него математику, а он у меня диктанты». Но нет, такой необходимости не было. На нас же смотрел весь класс! Он был весёлый парень, и его и в классе, и в школе любили.

Запомнился и такой случай. Историю у нас преподавал завуч Павел Павлович. Это, наверное, был уже пятый класс. Он рассказывал о тяжёлом положении пролетариата в капиталистических странах, нещадной эксплуатации трудящихся.  А Иван возьми да скажи:
- А у нас на 1 Мая рабочие  берут  красные флаги и ходят по улице.

Ох, как же на него набросился Павел Павлович:
- Что ты болтаешь? Что ты болтаешь?! Сейчас же прекрати!

А Иван смотрел на учителя и не понимал, почему на него кричат. Ходят же с флагами, это все знают. Неужели Павлу Павловичу это неизвестно?

Конечно же завучу это было известно. Это Ивану было неизвестного, что не мог завуч допустить, чтобы в его школе, да ещё и на  его уроке школьники рассуждали о том, что в какой-то Франции демократии не меньше, чем в Советском Союзе. Это же антисоветская пропаганда! Ивану-то ничего не будет, а завучу?

А Иван так расстроился, что и по дороге домой переживал. Отец его был шахтёром и ходил там с этими флагами, иногда и Ивана с собой брал. Он был всё же взрослее нас, и ему было много непонятно в нашей жизни.
 - Почему у вас так хвалят Сталина? – удивлялся он.
- Ну как, - отвечали мы с Лёхой отсталому французу. – Он вождь!
- Ну и что, если вождь?
Тут мы затруднялись с объяснением. Зато  по поводу вопиющей бедности у нас имелся железный довод:
- У нас же была война.
- Да из Франции немцы вообще всё вывезли! – не сдавался Иван.

«Ага, всё…» - вспоминали мы Дорины кофточки, дюралевый велосипед, но, конечно, вслух  этого не говорили, просто отсылали несознательного француза к столбовой  «тарелке», из которой звучал бодрый голос негритянского певца Поля Робсона:

                Я другой такой страны не знайю,
                Где так вольно дышит человьек

Мой брат Алексей старше меня  на семь лет, и когда я заканчивал среднюю школу, он заканчивал Челябинское штурманское училище. Приехал на побывку в красивой форме лейтенанта авиации. Я по-пацански примерял китель, фуражку, интересовался:

- Леш, а дальняя  авиация – это аж куда?
- У-у, Витя, Нью-Йорк бомбить будем, - шутил он.

Но вот и школа позади, надо и мне выбирать свой путь. Куда идти?

Студентом Киевского института инженеров водного хозяйства (КИИВХ)   я стал случайно. Никаких особых мыслей, устремлений у меня не было, но раз нравится литература, то и решил поступать в   Киевский университет на филфак. Но оказалось, что прием медалистов там уже закончен.  И тут всплыла в памяти слышанная от кого-то фраза : «Вот гидромелиоративный – это институт! Ездишь по стране, строишь гидростанции, оросительные и осушительные системы – дух захватывает!» Я подошёл к киоску «Горсправки» и спросил, где в Киеве находится такое чудо – гидромелиоративный? Всего за 25 копеек  женщина сунула мне в руку адрес: Рейтерская,37. «А как туда добраться?» Милая женщина точно за такую же цену подала ещё один листочек с номерами городского транспорта.

Через полчаса я стоял  у входа института и знакомился и с информацией о том, чем мне придется заниматься в будущем, если примут. Потом зашел внутрь.

Оказалось, что медалисты и здесь уже не нужны. Но тут проходил мимо седовласый мужчина, окинул критическим взглядом невзрачного сельского паренька и спросил, по какому я поводу. Я объяснил. Он позвал меня в свой кабинет, посмотрел документы и задал всего один вопрос:  «Кого готовит наш институт?»

А я же пять минут назад не зря стоял перед дверью, и ответил правильно. И поступил.

Никакой литературой в институте и не пахло. И если в школе я был отличником, то в институте мне было просто неинтересно. После первого курса хотел даже перевестись на гуманитарный факультет, но мне объяснили, что это невозможно: дисциплины все разные, кроме марксизма-ленинизма, а значит  всё надо начинать снова с первого курса. Такой вариант совершенно не годился, тем более, что если я не стремился стать инженером, то и желания стать учителем русского языка у меня  тоже не было. 

Потекли  студенческие годы. Жили бедно но дружно. Практически никто не выделялся. Стипендия, если не ошибаюсь, составляла на первом курсе 260 рублей, на последнем – 360. Плюс раз в два месяца присылал мне  300 рублей Алексей. Штурман дальней авиации вполне мог себе это позволить  (естественно,  в свободное от бомбардировок Нью-Йорка  время, если  вспоминать его шутку).  И этого на жизнь, в общем, хватало. Сегодня родители платят бешеные деньги за посещение ребенком какой-нибудь спортивной секции, тогда всё это было практически бесплатно.

А если одинаково бедны все, то это особо и не напрягает. Хотя я, наверное, помню все свои штаны не только студенческих лет,  но и первых лет работы, а особенно свой первый в жизни костюм, который купил мне старший брат Миша, когда я поступил в вуз…

В средине шестидесятых годов мы с отцом решили съездить на его малую родину в Белгородскую область. Очень хотелось побывать там, где родители жили раньше. Матери уже не было. Она долго и тяжело болела и рано умерла – в 60 лет.   Я в то время проходил геодезическую практику, и наша группа моталась по Западной Украине от одного населенного пункта к другому. Телеграмма нашла меня лишь через несколько дней. Я вытащил её из конверта, буквы на ней сразу расплылись, и я побрёл к гудевшей неподалеку быстрой, порожистой речке. Это был Прут.  Вода билась о камни и  брызги смешивались с моими молчаливыми слезами. Это был очень тяжёлый день.

А Село Подгорное поразило своей разбросанностью, неухоженностью. У родственников, где мы остановились, даже электричества  не было. Но ожидалось , что скоро проведут, уже, мол.  и столбы развезли, родственники радовались… Отец показал место,  где они когда-то жили. По его словам, раньше село  было гораздо многолюднее. Постояли у стелы погибшим в годы войны. Много погибших, несколько десятков фамилий. В селе три главные фамилии : Прутские, Русановы и Лихвинцевы.

Больше всего я насчитал погибших с нашей фамилией, она, значит, и была  самой распространённой. Но в  прежние времена сельчан различали ещё и по-уличному. Так вот по-уличному отцова родня – это были Митичкины, а  русановская мамина – Царёвы.

Побывали мы потом ещё и с братом в Подгорном. Удостоверились, что свет всё-таки провели. А вот откуда взялась фамилия, истоков не нашли. Пруда  вроде нет, а река Прут далековато…
 
Я никогда не жалел, что закончил гидромелиоративный (он в разное время назывался по-разному), хотя из 46 лет трудового стажа на   работу по специальности приходится только  8 лет: 6 первых лет после института в г. Славянске, Донецкой обл. и 2 года – на  трассе Большой Невер – Якутск. В обоих случаях через какое-то время во мне брала верх гуманитарная сторона и я не отказывался от предложения поработать в местной газете, чтоб хоть совсем не разучиться держать перо в руках. А скорее всего вела меня Рубашка, она всегда знала лучше меня, что мне делать и как.

Писать хотелось, но я был в силах  выдерживать известную формулу «Если можешь не писать – не пиши». Мой внутренний критик ворчал, обвиняя в лени:

- У Шукшина был «чемодан отказов», прежде чем  опубликовали его первый рассказ, – шумел он.

Я слышал про этот чемодан и объяснял своему горячему критику:

- Шукшин – почти гений, я так не напишу. А хуже – зачем?

Не исключаю, что я просто боялся серьёзно браться за перо. Ведь гораздо приятнее думать, что
твои ожидания покоятся на прочном основании (стоит лишь захотеть), чем убедиться,  что основания-то никакого и нет. А может, Рубашка не позволяла, ведь она моё будущее  знала, я – нет.

А годы шли. До моего полувекового юбилея оставалось три года.
 
- Неужели тебе самому не интересно испытать свои силы? – спросил Критик, которому за многие годы  я надоел так же, как и он мне.

За три года я написал книжку рассказов, небольшую повестушку и роман «Тонкая линия, плывущая по реке».

Вопреки моим ожиданиям, рассказы напечатали.

С волнением и тревогой ждал  решения судьбы романа, не зная, чего хочу больше: публикации или отказа. Роман отвергли.  Ну и слава Богу. Значит, я имею право быть свободным человеком и не приковывать себя к письменному столу. К тому же появилась защита перед критиком. Если он начинал меня донимать, я кивал на «Тонкую линию»:

- Так вон же лежит, никому не надо. Я-то тут причем?
И продолжал работать в своей районке.

Срывы, конечно , случались. Уже под занавес перестройки написал небольшую повесть «Попытка честного рассказа». Критик посмотрел, засмеялся:

- «Попытка», «честного»! Скромнее надо быть, дорогой!

Иногда он говорил дело.  И годы спустя, выставляя «Тонкую линию» в интернет, я
сократил свой роман и назвал повестью. (Наверно, можно сократить ещё и назвать рассказом). А «Попытку» обозначил нейтрально: «Николай Николаевич».

В 1994 году, когда, уже будучи на пенсии, мы решили переехать поближе к Новосибирску, где учился сын, я вынес на берег Лены, где была у нас дача, сумку с рукописями и сделал небольшой костёр, ставя на своём писательстве точку. Ну а куда эти исписанные листки? Не тащить же их на новое место жительства? Хватит дурью маяться.

И с тех пор ни в один журнал ничего не посылал.
А в районке проработал на новом месте ещё 12 лет.

Когда же стал окончательным пенсионером и купил ноутбук, то увидел, что и «дурь» никуда не делась, она, родная,  как  была со мной, так и осталась. Не сидеть же сложа руки! Вопросы  «напечатают – не напечатают» отпали. Есть что сказать – говори. А на бумаге оно или в интернете – какая разница?

Отстал наконец и мой назойливый критик. Видит, стучу что-то по «клаве»  двумя пальцами – ну и ладно. Правда,  пару дней назад, когда на моей странице высветилась цифра  «100 тысяч читателей», он широко улыбнулся и восхищённо сказал:
- За четыре года 100 тысяч – это же ух! Рад, небось? Поздравляю!
- Не паясничай, дорогой.  Какие сто тысяч, где ты их увидел? Четыре года – это почти полторы тысячи дней. И вот приходишь ты на мою страничку ежедневно, как на работу. И за четыре  года ты уже не читатель, а полторы тысячи моих читателей. И реально, значит, их человек семьдесят, а не сто тысяч. «Суета сует!» - сказал один умный товарищ.

Критик подошёл ближе, похлопал меня по плечу: молодец, мол, понимаешь, не зря я тебя всю жизнь опекал.

Зануда. Опекал он. Сел бы и сам написал что-нибудь, если такой умный. Зудеть только.
Но теперь он меня мало интересовал. Да я и раньше не очень его слушал. Мне было важнее мнение Рубашки, но она никогда не вмешивалась в наши споры, храня молчание.

Она-то не вмешивалась, но я знал, что она где-то есть и не спускает с меня глаз. Я чувствовал себя виноватым и за тот капризный случай выбрасывания её из пальто, и за то, что не знаю, где она сейчас, и за что-то ещё, чего и сам себе не мог объяснить.

Думаю, что она  и сейчас внимательно смотрит   из какого-то тихого уголка, радуясь, что  полностью выполнила свою задачу, проведя меня по длинной дороге жизни без сумы и тюрьмы и сделав, как и говорила мать, счастливым человеком. А что мне ещё желать?  У нас с Лидией Петровной два сына, три внучки и внук, три правнука. Интересно, что все правнуки по гороскопу Рыбы, как и я. А один из них даже родился со мной в один день с разницей 75 лет.

Я бесконечно благодарен тебе, Рубашка, за всё, что ты для меня сделала. И прости, пожалуйста, если я  в чем-то не оправдал твоих ожиданий.

14. Дамира Кулумбетова  «Мама, моя милая мама» http://proza.ru/2018/03/30/531

Двадцать пятого марта день рождения моей мамы. В этом году ей бы исполнилось девяносто восемь лет.

Каждый год двадцать пятого марта мы приходили к маме домой, чтобы поздравить ее  с праздником. Нас было много: две дочери,сын,невестка,зять,внук со своей юной женой, внучка,два взрослых внука,две правнучки, два правнука. Я помогала маме  варить бешбармак и жарить беляши. Дочь Рушана и невестка Зарина  готовили татарский пирог с мясом   и картофелем-Балеш, пирожки с яблоками,капустой, с абрикосом.

Наш родной дом был наполнен любовью и радостью, детским смехом. Звучали татарские народные и русские эстрадные песни. Танцевали не только дети,но и взрослые.

Зная, что мама любит цветы, мы дарили ей царственные розы, с пряным,сладковатым запахом, белоснежные жасмины, освежающие воздух светлым, сладко фруктовым ароматом.

В начале застолья мама читала молитву,посвященную умершим родственникам.
Вторая молитва была за здоровье и благополучие собравшихся за этим праздничным столом.
Моя мама была способной к языкам. Она  знала русский, татарский, узбекский, казахский языки. Чтобы правильно читать молитвы, после шестидесяти лет она выучила арабский язык.

Мама, записывая мудрые мысли в свою заветную тетрадку ,любила читать их нам.Особенно, мне запомнились следующие строки. -Если хочешь быть счастливым,наполни сердце любовью, а глаза освети улыбкой. -

Мама, моя милая мама, была хорошей рассказчицей.Я помню, как в моем детстве, она рассказывала мне сказки, сюжеты художественных фильмов. Мама любила вспоминать о своей жизни,особенно об истории нашего родного дома и о первом муже,погибшим в годы Отечественной войны.

Она вместе со своей мамой и младшей сестренкой приехала в Узбекистан, спасаясь от голода, который свирепствовал в России.Из Ташкента мою бабушку, вместе с двумя дочерьми, отправили на работу в Голодную степь. Мама переболев оспой, выздоровела, а моя бабушка с младшей дочерью  долго болели оспой и дизентереей. Сначала умерла младшая дочь, потом бабушка.

Перед смертью бабушка  слабым голосом благославила дочку: "Сонечка,оставляю тебя на  Бога. Береги себя,будь хорошей девочкой. Благославляю тебя,желаю здоровья и долгих лет жизни".
На подоконнике, рядом с кроватью бабушки,лежала кучка сахара, которую бабуля приберегла для Сони.

Моя мама, отказавшись от предложения санитарки, работающей  в госпитале, удочерить ее,отправилась в ближайшей детский дом.

После окончания Великой Отечественной войны, мама  вышла замуж второй раз (первый муж погиб на фронте в 1941 году).

Переизжая из одного города в другой, молодая семья жила на съемных квартирах.
Приехав в Ташкент,мои родители решили построить своё жилье,рядом с железной дорогой и новым заводом.После работы(моя мама работала медсестрой,на отлично закончив медицинские курсы)Соня помогала мужу делать любую строительную работу, делала кирпичи из Самана, белила, красила .

Администрация завода приказала бригаде строителей снести новостройку,построенную на территории железной дороги.
Однажды утром к нашему дому приехали машины: бульдозер, трактор, подъемный кран. Трактор ревел,бульдозер шумел,строители кричали: "Все,все должны покинуть помещение,начинается снос здания."

Мама,моя милая мама,будучи маленького роста, с большим животом,очередная беременность, не испугалась рослых мужиков, загородив собой своё жильё сказала:"Я никуда отсюда не уйду. Я не дам в обиду мой дом".
Мужество и стойкость миниатюрной Софии поразила начальника строительного управления.Он приказал водителям и строителям ретироваться.

На следующее утро мой отец пошел на прием (пешком ,автобусов в то время было мало)к Усману Юсупову, председателю Совета Министров Узбекской ССР и заявил: "Пять лет я воевал против фашистов.Сейчас у меня маленькие дети и жена беременная. Мы недавно построили свой дом. Кроме него нам негде жить".

Так мои родители отстояли наш родной, уютный дом.
Потом рядом с нами люди стали строить свои здания, появилась улица, которую долго называли Нахаловкой.

Когда гости приходили к нам, они говорили: "В вашем доме какая-то необычная, приятная аура".

Нашей мамы нет на этой земле больше трех лет.Перед смертью мама сильно болела, похудела, не могла есть, говорила с трудом,смотря на нас своими огромными карими глазами.Она была вся седая. И даже в таком виде она была прекрасна.Врачи советовали нам побольше разговаривать с ней.

Я спросила у мамы: "Что такое счастье?"

С трудом подбирая слова,медленно выговаривая каждое слово, она ответила мне: "Счастье - это когда ты рядом".

Мама,моя милая мама, прости меня за то, что я не была с тобой рядом так часто, как ты этого хотела.

Прости меня, родная за то, что я ревнуя тебя к брату и сестре, злилась на тебя.

Низкий поклон тебе родная, любимая мама,за все, за все, и за материнскую любовь, и за строгость, за твои рассказы, и за твои указы, за твои советы.

И самое главное спасибо тебе, за то что ты была в моей судьбе, а я в твоей.

МАМА, МОЯ МИЛАЯ МАМА..

15. Калина Горькая «Мамино танго»  http://proza.ru/2018/11/20/2012

Хмурый, серый осенний вечер. Двадцатое ноября.
По тёмным улицам спешу я с работы домой.
Надо найти самые красивые цветы для мамочки...
Но магазины уже закрываются, и прилавки пусты.
Жалкие потемневшие гвоздики - всё, что осталось.
Морщусь от досады, но приходится покупать оставшиеся.
А, ведь мама первый раз в жизни попросила меня:
- Купи мне красивые цветы.

Её привезли домой месяц назад после облучения.
Отправили домой помирать, пере облучив голову.
Мама не верила в это лечение и оказалась права.
Врачи  настаивали, обещая, что хуже не станет.
Стало. Меня душат слёзы отчаянья. Поздно.
Даже последнюю просьбу не получилось исполнить.
Мамочке сегодня исполняется шестьдесят шесть лет.
Всего шестьдесят шесть лет моей голубушке.

Дом уже полон гостей. Дядя Вася - папин младший
брат, с фотопортретом моих родителей. 1948 год. Рига.
Красивые. Молодые. Мамочка так хороша, что дух замирает.
Немного печальна. Будто предчувствует, сколько пережить
ей придётся на чужбине.
Отец на фотографии горд и доволен - он единственный
счастливчик из всего морского боевого отряда, которому
посчастливилось выжить. Одному из ста смертников, во время
ВОВ обезвреживавших подводные мины. Недаром перед выходом
на задание морякам давали по триста грамм водки.
Слава Богу и жив остался и жену прекрасную встретил.

- Какая красавица! - восклицают гости, передавая портрет
из рук в руки. Мамочка смущается: "Да, уж! Особенно сейчас"
Она совсем слаба, но держится. На ней её серое платье.
Любимая наша собачка свернулась клубочком на коленях и мама
нежно поглаживает свою любимицу. Свою верную подруженьку.

Стол мы придвинули к дивану, обложили именинницу подушками.
Она ничего не ест. Ей трудно и больно сделать даже глоток воды.
Все понимают, что это последний день рождения в её жизни.
Мы и справляем его, торжественно и как последний в жизни раз.
Её любимые песни, стихи, слова благодарности и любви.
 
Вот, дядя Вася вновь берёт своё банджо, настраивает, собираясь
играть, но мама вдруг слабым жестом руки останавливает его:
- Танго! Сыграй, Василий, танго! Моё последнее танго!
Мы все ахнули от неожиданности и удивления. Помогли маме встать.
Она с трудом поднялась, обняла свою рыжуху, уложив её на плечо,
взяла шляпу у дяди Васи и щеголевато надвинула её слегка на лицо.
Дядя Вася заиграл. Играл он виртуозно. Мы расступились, образовав
кружок и мама, забыв о болезни, стала двигаться в такт музыке и
движения её были полны жизни  и страсти. Гордое танго, последнее
танго смертельно раненой птички, как вызов суровой судьбе!

В тот вечер никому не хотелось расходиться до самого утра.
Все любили маму и желали продлить этот замечательный праздник,
чтобы успеть последний раз высказать ей всю свою благодарность,
любовь и симпатию. Она мужественно просидела с нами до утра,
скрывая боль. Она умела терпеть. Моя мученица...

Мамы не стало в начале февраля. Мне тогда было тридцать пять лет.
Помню, как сверкали на солнце самые красивые цветы в день прощания...
Прошли многие годы. Но память преданно хранит прошлое. Пусто без
неё стало и больно. Так не хватает её умного, доброго взгляда 
больших лучистых глаз. Её тепла, тихого голоса, стихов, шуток.
Мудрого и верного совета. До сих пор мне не с кем почитать стихи.
Как же хочется вернуться к маме! Прижаться к ней, такой родной.

Жизнь, раскрашенная разными красками, продолжается. И, когда
я бреду по мрачным ноябрьским лужам беспросветного осеннего
дня или просто по улицам, или к мамочке на могилку, я всегда
вспоминаю это последнее мамино танго и тихо напеваю про себя:

- Мама! Танцует моя мама
  Танго! Последний в жизни раз.
 
20 ноября 2018 год.

16.1 Евгений Говсиевич  «Встреча с мамой в Улан-Удэ» http://www.proza.ru/2019/01/06/292

ПРОЛОГ

В 1971-1973 гг., после окончания МХТИ им.Д.И.Менделеева, по распределению,  я проходил службу в СА в Забайкальском ВО (г.Улан-Удэ, ст.Дивизионная). 

Молодой офицер, который был назначен на должность командира радиационной и хим. разведки в хим. роте танкового полка, входящего в  танковую Дивизию,  прибыл к месту службы не один, с супругой, ибо за неделю до прибытия в ЗАБВО, они стали молодожёнами.

1 апреля 1972 г. родился карапуз с гигантским весом 5 кг., и когда поздно вечером, медсестра роддома  сообщила об этом молодому папаше, он не поверил своим ушам и ответствовал: «Да бросьте, вы,  эти первоапрельские шуточки»))). Но на следующий день, приехав в роддом, он увидел табличку и убедился, что с ним не шутили..

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

3 апреля  моя мама взяла отпуск и 8 тюков снаряжения для молодой семьи в придачу, т.к. то было время дефицита, а в Бурятии,  тем более. Я собирался в аэропорт, но мне не дали возможности встретить маму, а  направили в «наряд по поезду». Я договорился со знакомым майором, который любезно согласился встретить маму и привезти её к нам на 2 участок, где мы жили (без водопровода, отопления и проч. удобств: вода из колонки, тепло из печи, туалет во дворе, а зимой 30-50 град.…).

…..Оказалось, что  самолёт задержался на 8 часов,  и майор вынужден был идти на  службу…..

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Прилетев в Улан-Удэ с 8 тюками, и увидев, что её никто не встречает, мама подумала о том, что случилось  непоправимое: либо с ребёнком, либо с невесткой.  Взяла такси (с вещами, видимо, помогли) и «рванула» в роддом. Там всё разрешилось…. Удалось связаться с майором, который забрал её и отвёз к себе домой на 1 участок….

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Приходит молодой лейтенант после наряда домой, а мамы нет. Как такое может быть? Прошли сутки… Только одна реальная и подлая мысль в голове:  «Что-то случилось с самолётом».

До 1 участка  несколько километров. За сколько секунд, минут или часов было преодолено это расстояние??? Наверное, это был мировой рекорд, а казалось, что время остановилось.

Не хватало воздуха, слёзы мешали видеть дорогу, знаменитый  забайкальский ветер дул в грудь и он  бежал скрюченный как вопросительный знак,  в горле комок, в душе пустота и предчувствие непоправимой беды...

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЁРТОЕ

Войдя в подъезд, в один прыжок, как тигр, я преодолел проём в 5 этажей и оказался около двери майора….  Сердце выпрыгивало из груди - не было сил ни физических, ни душевных нажать  на кнопку звонка…..

Мамочка, в целости и сохранности, ждала меня, пила чай и не думала, что такие страсти и шок испытал её любимый сынок….

«Были бы мобильные телефоны»,  - подумал я сейчас… Но тогда мы даже не знали о их существовании и реальной пользе. Как мы вообще жили без них?!  Извините, отвлёкся от темы.

ЭПИЛОГ

Через несколько дней славный малыш с молодой мамой были дома, а в начале мая, пробив себе командировку в Читу, к нам (на обратном пути в Москву) прилетел Батя.  И всей семьёй,  мы в Улан-Удэ отмечали  месяц со дня рождения Ромашки (так, в честь дедушки - моего отца, назвали малыша), а заодно, и большие майские праздники 1972 года.

Несмотря на бытовые, психологические и армейские сложности, это время было лучшим временем моей жизни.
Его никогда не вернуть. За повторение этих праздников, можно отдать жизнь….

На фото мои молодые родители. Фото (на стене) всегда перед моими глазами.

06.01.2019 г.

16.2  Евгений Говсиевич  «О любимом дяде» http://www.proza.ru/2019/01/06/303

История такова.

Несколько лет тому назад я читал «Воспоминания» Михаила Шрейдера «НКВД изнутри. Записки чекиста»*
 
Читаю, читаю и вдруг……. начинаю понимать, что М.Шрейдер пишет о моём дяде (Зиновии Ильиче Алёшинском, родом из Харькова), к которому был вызван на допрос в Бутырской тюрьме (мне было известно,  что дядя работал в органах и участвовал в строительстве «Беломорско-Балтийского канала». Но про его работу следователем  в Бутырке читал впервые). 

Я был в шоке, потому что не знал, какими словами опишет М.Шрейдер этот допрос. До сей страницы всем следователям и другим должностным лицам М.Шрейдером были даны резко уничижительные характеристики…..

Вот цитата из книги:

«……Впервые я попал в знаменитый следственный корпус Бутырской тюрьмы. Помещение это на верхнем этаже напоминало большой, хорошо освещенный зал театрального фойе. Справа и слева вдоль зала было множество дверей в кабинеты следователей.

Еще не дойдя до зала, я услыхал страшные крики истязаемых мужчин и женщин. По залу в это время прохаживались вахтеры и «отдыхающие» следователи с самодовольными мордами.

Меня ввели в один из кабинетов, где находился следователь лет тридцати пяти, брюнет, выше среднего роста, по фамилии, как я потом узнал, Алешинский. Ранее я никогда его не видел, но из разговора с ним понял, что он переведен в Москву с Украины.

Этот следователь был единственным светлым пятном в истории моего более чем двухлетнего нахождения под следствием.

Пригласив меня сесть, он вежливо спросил, почему я просился на допрос. Я рассказал ему, что меня посадили в одну камеру с моим однодельцем Чангули, давшим на меня ложные показания. Он был поражен и тут же, сняв трубку, справился у кого-то, как это могло случиться. Не знаю, что ему ответили, но, видимо, распорядились перевести меня в другую камеру.

Затем Алешинский стал говорить со мною. Он не кричал, не оскорблял меня, не ругался, а спокойно спрашивал о сути дела. Я стал рассказывать ему подробно о допросе у Ильицкого и Минаева, о пытках, о больничной обстановке.

Вдруг из соседнего кабинета раздался страшный женский крик. Мне показалось, что голос похож на голос моей жены: в те дни я был уверен, что она тоже арестована.

Алешинский, видимо, понял меня и, не дожидаясь моего вопроса, сказал:
— Насчет вашей жены, а также Миши и Вити не беспокойтесь.
Конечно, имена детей он мог узнать из лежащего перед ним следственного дела, в котором находилась и анкета, но думаю, что он знал о том, что жена не арестована.

Затем он произнес крайне удивившие меня слова:
— Михаил Павлович, я знаю, что ни Чангули, ни вы ни в чем не виноваты, но, к сожалению, вам не избежать всего того, что происходит с другими. Если я смогу, то помогу. А пока давайте так... — Тут он перешел на полу шепот. — Я буду стучать по столу кулаками, а вы кричите, будто бы я вас бью. Другого выхода из положения у меня нет.

Я был благодарен и тронут до слез. И с готовностью начал периодически инсценировать крик избиваемого.

Приблизительно через полчаса крика следователь позвонил и попросил принести два стакана чаю с пирожными. Когда девушка-буфетчица принесла чай, он при ней грубо сказал мне:
— Ну, пей, а то еще подохнешь.

Как только за буфетчицей закрылась дверь, мы тихо и мирно выпили с ним чаю. Он открыл и положил передо мною пачку папирос «Казбек» и, когда «допрос» был окончен, дал мне с собою штук десять папирос, предупредив вахтера:
— Я дал ему папиросы, так что не отбирайте.

На этом мы расстались. Больше я никогда этого следователя не видел и ничего не слышал о нем. Но думаю, что, скорее всего, его постигла участь многих честных коммунистов-чекистов, которые не могли участвовать в грязной работе и были уничтожены….»

***********

Понимая, что работа в органах была не из деликатных, я испытал облегчение и гордость за своего дядю, старшего брата моей мамы. Они были очень близки. Дело в том, что, когда моей будущей маме было 12 лет, у них умерла мама (отец ушёл из жизни ещё раньше) и вся забота по дому легла на плечи 12-летней Муси, а Зэка, который был старше мамы на 17 лет, был не только старшим братом для Муси и ещё одного младшего брата Гриши, но, по-существу, заменил им отца…

Дядя Зэка ушёл из жизни очень рано. Рак лёгких. В 1953 г. ему было 52 года, а мне 6. Что может помнить 6-летний ребёнок? Но я помню, что он меня боготворил. Своих детей у него не было. Помню о страшных страданиях, которые он испытывал  от болезни, не щадящей никого. Помню, что они с тётей Тасей (его женой)  всё время боялись «стука в дверь».

Думаю, что, если бы он не ушёл сам, то его забрали бы. Об этом пишет и М.Шрейдер в своей книге: «честные  люди не вписывалась в те нравы».

Дядя похоронен на Ваганьковском кладбище. В этой могилке теперь покоятся и мои родители…Светлая им память!!!


*(М.П.Шрейдер — проработал в системе ВЧК-ОГПУ-НКВД около двадцати лет: начиная с гражданской войны и по 1938 г. включительно. Занимал различные должности в центральном аппарате ОГПУ-НКВД, служил в некоторых областных управлениях, а в 1938 г. был назначен на пост замминистра НКВД Казахской ССР. В том же году был арестован по прямому приказу Ежова…).

Фото из моего альбома
06.01.2019 г.

17. Ольга Рудь 2 «Я и моя маленькая дочь»  http://proza.ru/2019/01/06/455

Эта история случилась очень-очень давно.

Я укладывала спать мою маленькую дочь. За окном дул холодный зимний ветер, время приближалось к полуночи, я немного устала и прилегла с книжкой на кровать. Пришла маленькая Леночка и легла рядом со своей книжкой. Она сказала:
- Почитай мне про бельчонка.
- Я устала, - ответила ей уставшая мама. Потом хорошо подумала и начала читать дочери сказку на ночь.

После, когда наступали сумерки, я чувствовала постоянную усталость и придумывала себе много разных причин не читать ребёнку перед сном. Ребёнок соглашался. Рос потихоньку, пока не вырос и не научился читать самостоятельно. Сбылась моя мечта. Можно спокойно отдохнуть и не париться по поводу поиска энергии для вечерних чтений.

Всё это время рядом со мной жил человек, который, как я полагала, был моим мужем. Странно, что он ничего не знал ни о моей усталости, ни о моих нежеланиях читать сказки вслух. Но это так. Время шло, я немного поумнела и повзрослела, мне стало жизненно необходимо с этим человеком развестись. Много не теряла. Развелась.

Сегодня, всматриваясь в те далёкие годы, из одного лишь желания поделиться с вами историей потерянного голоса, я понимаю, что моя усталость послужила мне тем звоночком, который мелодично звенит, напоминая нам о школе.

Звонок... Перемена... Звонок... Урок... Звонок...
 
18. Инна Ермилова «Сына заказывали?!» http://www.proza.ru/2016/12/06/2172

Вечером  в воскресенье я сидела за компьютером, готовясь к завтрашним урокам. Рядом на рабочем столе лежал мобильник. Скорее сердцем, чем глазами  увидела пришедшее сообщение, и отчего-то торопливо его открывая, принялась читать.
На прошлой неделе мы проводили сына в армию, нежданная весточка пришла от него. Она была очень короткой.

-  Я вас люблю. До воскресенья! – светилось на дисплее.

- Целуем и обнимаем, любимый мальчик, - буквально на одном дыхании отбарабанила я в ответ, на это ушло буквально несколько секунд.

- Должен успеть прочитать,- подумала я, с облегчением откинувшись на спинку стула.

Мои мысли улетели далеко-далеко на двадцать лет назад, где жила - была обычная семья: мама , папа  и дочь .  И ждали они пополнения. Всем не терпелось узнать, кто-же всё-таки вскоре появится на свет – девочка или мальчик? Конечно же, муж  мечтал о сыне, но я, придя с УЗИ, очень его огорчила.
- У вас, мамаша, родится некрупная девочка, готовьте имя,- сказала мне  доктор.- Нужно полежать на сохранении до положенного срока.

Долго ли коротко ли, собрала я вещички и перебралась в казённый родильный   дом, где маялись от скуки  такие же будущие мамаши. Здесь образовывались неформальные общества, были свои лидеры, клоунессы. Но одно всех объединяло – все были беременны, и все спешили освободиться от бремени. Даже кошка, приблудившаяся к отделению, была заметно беременна. В общем все, так все!

 Среди будущих рожениц существовала примета, что к кому вечером эта кошка придёт под кровать, та и родит ночью.
- Кис-кис кис, – слышалось вечерами, это барышни заманивали к себе кошку.

Как-то раз кошка пришла ночевать ко мне под кровать сама.

- Вот ещё ерунда, не верю в приметы, - подумала я, но сердце моё забилось быстрее и трепетнее.Под утро родился у меня сын-богатырь, значит, примета работала!

                ***
Я  вернулась из своих воспоминаний в настоящее. Всё ещё держа мобильник в руке,  с улыбкой вспомнила, как мучительно осваивала этот мобильный телефон, без конца обращаясь с одними и теми же вопросами к сыну.

- Мам, ну я это уже объяснял тебе в прошлый раз. Ну что тут такого сложного? – ворчал он, принимаясь объяснять вновь то же самое.

- А кто тебе сочинения помогал писать, а английский, теперь ты матери помоги, -говорила я напористо, нажимая на слово теперь.

Не зная, как  поддержать сына, я в задумчивости погладила кошку, казалось, бесцельно побродила по небольшой квартирке. Вдруг решительно взяла ручку и подошла к настенному календарю, где поставила очередной крестик на столбике цифр.   Слегка отступив,с чувством глубокого удовлетворения оглядела свою работу - сыну осталось служить на один день меньше.

Вскоре заскрежетал в замке ключ, вернулся домой муж. Я вспомнила опять, как акушерка, жалея меня измученную после родов, предложила.

- Давай сейчас мужу твоему позвоню – пусть порадуется!

По отдельным репликам, доносившимся издалека, я догадалась, что муж никак в ум не может взять, что у него сын родился.
 
- Нам девочку обещали, нам девочку обещали, - ворчала акушерка.

- Сына заказывали? - принимайте!

19. Нина Юдина «Шампанское»  http://www.proza.ru/2017/07/31/1610
               
 «Шампанское-признак материального благополучия,
признак зажиточности «
(А. Микоян. 1936г. )
   
В интернете наткнулась на это высказывание и вспомнила историю, которую мне однажды рассказала моя свекровь.
Звали ее Анна Константиновна. Человек она была замечательный. После войны до пенсии работала медсестрой. На День Победы все мы собирались у нее за столом. Так было и в тот раз. Бокалы шампанским наполнили, выпили за этот великий праздник. Тут свекровь и говорит
-А хотите я вам расскажу, как я в первый раз шампанское попробовала.

-В 41-ом году я как раз закончила мед .училище и , как военнообязанная, сразу на фронт. Три года в военно-санитарном поезде. А в 44-ом была в военном госпитале, что стоял в одном маленьком, освобожденным нашими, городке. На какие страдания людей за войну нам насмотреться пришлось говорить сегодня не хочу. Но мы были молодые. И молодость брала свое. Так что и влюблялись, и шутили иногда, и смеялись.
Пожаловало к нам с проверкой высокое начальство. Походили, посмотрели, а вечером наше начальство угощало свое начальство. У меня и моей напарницы Любочки  как раз было ночное дежурство. Полночь, все спят. И мы немного задремали. Вдруг прибегает санитар дядя Миша.
-Девоньки, а угадайте, что я вам с » барского» стола раздобыл?- и гром на наш столик початую, пузатую бутылку. Потом пошарил в карманах гимнастерки и достал несколько кусочков сала и хлеба. Прибирал дядя Миша за начальством и углядел недопитую бутылку. А закуску они смели всю. Вот только хлеб с салом и остались на тарелках.
Дядя Миша взял в руки добычу и , с придыханием в голосе, прочитал этикетку-
-»Советское шампанское». Брют.» - Я ни разу за жизнь и не пробовал это брют. В деревне у нас только самогон. А тут- шампанское брют!- дядя Миша  пробовал эти слова на вкус.
Да и мы не знали какое оно это шампанское. Когда нам было ! Спирт пить научились, а шампанского нам не подносили. Вспомнилось из прочитанного когда-то- балы, гусары,прекрасные дамы и... шампанское ! Какое же оно ? Должно быть необыкновенно вкусное. Так хотелось его попробовать, но боялись попасться .Проверка же. Дядя Миша успокоил- и проверяющие хмельны, и наше начальство в зюзю. Разлили по кружкам, в руках по кусочку хлеба , чтобы занюхать.  Добытчик шампанского распорядился, чтобы мы выпили первыми. Он свое удовольствие отдалял, хотел сначала нашим насладиться. Мы с Любой выпили, переглянулись и...молчим.
-Ну как?- Вкуснятина ?-поторапливал нас с восторгами дядя Миша
Мы кивнули. Дядя Миша раскрутил шампанское в кружке и стал пить. С каждым новым глотком росло удивление в его глазах, но остановиться он почему-то не мог и допил все до капли. Скривился, зажмурился, передернулся весь и сказал-
Эка  кИсель!
Мы корчились от беззвучного смеха. У дяди Миши был такой разочарованный вид. Но усомнился- может это только он вкуса в благородном напитке не понимает?
 -А вам -то это шампанское как?  Понравилось ?
_ Квас и квас -сквозь смех ответили мы .

-Знаете,- помолчав немного, продолжила-Анна Константиновна- первое впечатление много значит. Сейчас шампанским никого не удивишь, а вот я его так и не полюбила. Смотрю ,как оно пениться в бокале, а вспоминаю 44- ый, госпиталь и дядю Мишу с его « Эка кИсель!». В сорок пятом погиб он.

20. Капитан Медуза «Моя бабушка подпольщица» http://www.proza.ru/2017/05/06/1461

Скоро день Победы, праздник, ставший всенародным: стало доброй традицией, что люди поздравляют друг друга с годовщиной победы над нацизмом. Но прежде всего надо поздравить ветеранов - фронтовиков и партизан. Моя бабушка Мария не была партизанкой, она была подпольщицей, может быть, это даже опаснее - не берусь судить...
Оказавшись в начале войны в немецком тылу, она не только вытянула на своих отнюдь не богатырских плечах семью - мать и сына, но связалась с подпольем, помогала партизанам. Моя бабушка и сейчас (ей почти сто лет) - удивительно энергичный, общительный, весёлый человек, а какая она была раньше, о!
Память ещё с далекого детства хранит массу смешных воспоминаний и сценок. Вот например, такую... Мне девять лет, мы с отцом и бабушкой на взморье, загораем. И тут мимо нас протопал удивительно жирный мужик с отвислой грудью. Бабушка за словом в карман никогда не лезла:
- Серёж, смотри - гермафродит!
Папа, в ужасе:
- Мам, ты что говоришь!?!
Я покатывался со смеху...
Так что с моей бабушкой не соскучишься. Могу лишь догадываться, какая же она была в те лихие годы, когда ей было только за двадцать!
Любимая бабушка, поздравляю тебя и всех ветеранов с днём Победы! Это твоя, ваша победа, мы все у вас в вечном долгу. Я знаю, что вы тогда были не только мужественными, настойчивыми, сильными духом, но и весёлыми, оптимистичными, вы не унывали, любили жизнь и людей. Такая ты и сейчас. Это твой день, день Победы!

В Сборнике №12 представлено 28 произведений 20 Авторов «Проза.ру». Для одного сборника – это оптимальное число. Дабы не перегружать этот сборник принято решение продолжить формирование «Новых Семейных историй» в Сборнике №12.1 (http://www.proza.ru/2019/01/09/1532)


От Жюри конкурса,
Говсиевич Е.Р.
27.12.2018 г.


СБОРНИК №12.1 http://www.proza.ru/2019/01/09/1532
СБОРНИК №12.2 http://www.proza.ru/2019/01/26/2272

Фото из интернета