Часть 1. Колымский Абориген
http://www.proza.ru/2013/04/30/1639
Часть 2. Берег детства. Застывшие слёзы Колымы
http://www.proza.ru/2013/04/30/1675
Часть 3. Пощечина от строителя Колымского тракта
http://www.proza.ru/2013/07/21/1736
Часть 4. Колымский портрет Идола Мутанта
http://www.proza.ru/2013/04/30/1790
СЕКСОТ - секретный сотрудник, стукач, осведомитель советских спецорганов (ВЧК-ОГПУ-НКВД-КГБ).
Июль 1990 года. Вечерние два вагона и тепловоз под названием «Рабочий поезд Палагиада – Ставрополь» собирают уставших рабочих – железнодорожников и дачников на остановках вдоль полосы отчуждения единственной колеи, которая соединяет тупиковую станцию «Ставрополь» с узловой станцией «Тихорецкая». Дачники – пенсионеры, тоже железнодорожники. Они знакомы со всеми, кто рассаживается на свободные места в этих двух вагонах. Да и живут они практически все в одном дворе, который буквой «П» образован их трёх «хрущёвок» в пять этажей и железнодорожной школы, которая делает этот зеленый двор замкнутым по периметру. Во дворе есть детская площадка, а для пенсионеров стол с навесом и скамейками. Каждый день пенсионеры играют здесь в домино и карты, обсуждают что происходит «в политбюро ЦК КПСС», о чём вещают каналы ТВ и выстраивают «общественное мнение» о соседях. У дворовых коммунистов – пенсионеров «своя партийная ячейка», со всей необходимой атрибутикой, партийной дисциплиной, партсобраниями, политзанятиями, партийными поручениями, обязанностями и пр. Вот такой дворовый партийный «орган» из бдительных, идеологически подкованных, верных ленинцев существовал в нашем дворе. Родители прожили здесь больше 30 лет на виду у этих дворовых коммунистов. Отец вышел на пенсию с должности «Зам начальника Ставропольской 5-ой дистанции зданий и сооружений». Для беспартийного это довольно высокая должность и во дворе с уважением к нему относятся, особенно рабочие, у которых он числится бескомпромиссным, до скрупулезности честным и справедливым человеком.
Не пьющий, не матерящийся и не ворующий материалы советский строитель – это нечто необычное. Как так? Строитель и не матерится? А как же разносы на планерках? Как говорить с рабочими? Они ведь кроме мата, другого языка, как бы и не должны понимать. Отец умел устраивать «разносы» на планерках и совещаниях без единого мата, да так, что чувство вины за враньё, мелкое воровство, промахи или брак в работе делали всё это не допустимыми в дальнейшем. Такая вот странная манера общения с рабочим классом – без мата. Да и вся семья такая.
Отдел кадров и паспортистка знают о присутствии в наших документах «зловещих записей» - Средне-Колымск, Колыма, Якутия и это в сороковых годах? Шушукаются пенсионеры во дворе, и их советская партийная фантазия выстраивает различные варианты появления этих записей. У всех ордена, медали, парадные мундиры, а у отца ничего. Даже нет военной формы. Почему? Весьма странный пенсионер по советским понятиям. Никакой политики, всегда молчит и ему действительно есть о чём молчать, молчать о том, о чем молчат и молчали миллионы, таких как он. Он знает ЦЕНУ своего молчания и своим молчанием оберегает нас, свою семью, наше настоящее и будущее. В этом его молчании есть только одно, единственное доверенное лицо – его жена, наша Мама.
Все, кто едет в двух вагонах рабочего поезда «Палагиада - Ставрополь» расположились со своими урожаями овощей и фруктов, так, что бы были видны их дачные результаты. Сверху на виду выложены выдающиеся по величине и виду экземпляры. Вагон превращается в своеобразную выставку достижений дачного хозяйства, и разговоры уставших пенсионеров-дачников сводятся к передаче передового опыта выращивания и сохранения выращенного. Ближе к конечной остановке начинают проявляться лидеры этого дачного заезда.
Напротив изрядно утомленных Отца и Мамы расположился один из наших «дворовых пенсионеров – коммунистов», явно под градусом, он недовольно комментирует соседу, такому же дворовому коммунисту, все происходящее в вагоне. Его вульгарные комментарии - сплошная матерщина, и он ни на кого не обращает внимания.
Отец не выдержал и сделал ему замечание.
- Не матерись при женщинах и детях. А ещё коммунист….
Ответ последовал незамедлительно. Все, что было в его трезвом мозгу, теперь выплеснул наружу его нетрезвый язык.
- Ах ты, "полицай", снова на Колыму захотел? Делать мне, коммунисту, замечание? Да я… и т.д
Его матерная «трель» только начинала набирать силу.
Неожиданно звонкая, хлесткая ПОЩЕЧИНА остановила его словесную «диарею» из отборного многоэтажного мата.
Громкое: - "СЕКСОТ" паршивый! Дополнили эту женскую ПОЩЕЧИНУ, которую влепила ему наша маленькая восьмидесятилетняя Мама.
Она стояла перед ним, сжав свои маленькие кулачки, и с дикой ненавистью смотрела в его омерзительную физиономию.
Партийные мозги свернули свою деятельность, и пьяный язык исчез в его ротовом унитазе.
Ну а Отец? Он с восхищением обнял свою голубоглазую, мужественную хранительницу их Колымской истории Любви и семейного Союза.
Выйдя из вагона, они медленно направились в сторону своего двора. Болела рука, но эта боль наполняла её сердце чувством, теперь уже исполненного долга.
- Наконец-то отвела душу, призналась она отцу уже дома. Это за всех кто остался на Колыме, кто молчал и молчит, за тех, кто всё ещё продолжает бояться этих проклятых «сексотов».
В этот вечер ещё долго перебирая в памяти прожитые на Колыме годы, они окончательно осознали, что выжили, выжили и ни разу не сорвались на эмоциях, как сегодня в вагоне вечернего рабочего поезда «Палагиада – Ставрополь».
Тогда зимой 1938 года в лагере на верхней Колыме в состоянии «доходяги» он пытался поднять "тяжеленный" лом, но сил не было и, чтобы ни замерзнуть, пришлось просто ходить вокруг этого неподъемного для него лома. Голова закружилась и обессилено упала на руки, которые удерживали лом. Вместе с руками, голову встретил и этот лом. С сильным рассечением глаза, и залитым кровью лицом, его отнесли в лагерный лазарет. Когда Отец пошел на поправку лагерный фельдшер, тоже политический "враг народа", предложил ему заполнить очередную похоронку. Похоронок было так много, что сам фельдшер не успевал их заполнять. У Отца очень красивый каллиграфический почерк. Увидев аккуратно и четко заполненную похоронку, фельдшер решил подальше оттянуть выписку Отца из лазарета. «Запаздывание» по оформлению похоронок обеспечивало ещё живых в этом лазарете «дополнительными» пайками. Больше месяца он заполнял похоронки и «осваивал» курс выживания таких, как он «врагов народа». Лазаретные пайки спасли жизнь не только ему. Его сельский молодой организм справился.
Срок заключения по делу Киевского укрепрайона истёк 24 декабря 1942 г. (по дате ареста). После освобождения его направили в пос. Адыгалах, Среднеканского района Магаданской обл. на «Курсы повышения квалификации десятников – дорожников». Аэродромы «Сталинской трассы» Алсиб в пос. Хандыга и пос. Сеймчан уже были построены заключенными, но автомобильную дорогу ещё предстояло строить.
Он оказался среди тех, кто должен был строить «Колымский тракт» со стороны Якутии, начиная от пос. Хандыга на реке Алдан до Кадыкчана в Магаданской области. От Магадана до Сусумана дорога уже была проложена. Протяженность тракта более 1500 км через Верхоянский хребет и хребет Черского.
В марте 1943 года самолетом его отправили из Сеймчана на аэродром в Хандыге. Дальше, уже без конвоя, ему предстояло пройти с заключенными и построить автомобильную дорогу с мостами, горными "прижимами" и перевалами.
В то время по этому, очень сложному и суровому маршруту прошла только первая и единственная экспедиция С. В. Обручева в 1926 году. Вот характеристика этого региона: (Википедия) Хребет Черского (Северо-Восточная Сибирь)
«Хребет Черского является одним из последних крупных географических объектов, появившихся на карте нашей страны. Он был открыт С. В. Обручевым в 1926 году и назван по имени исследователя И. Д. Черского, умершего во время экспедиции в Северо-Восточную Сибирь в 1892 году». Климат суровый, резко континентальный. Зимой наблюдается температурная инверсия, когда температура понижается с вершин хребтов (-34°C… -40 °C) к понижениям (-60 °C). Лето короткое и прохладное, с частыми заморозками и снегопадами. Средняя температура июля повышается от +3 °C в высокогорье до +13 °C в некоторых долинах. Осадков от 300 до 700 мм в год (до 75 % их суммы выпадает летом). Повсеместна вечная мерзлота. Зимой часты наледи, а небольшие реки промерзают до дна».
Через два с половиной года, в июле 1945 года были завершены работы на последнем, наиболее суровом Индигирском участке дороги, через полюс холода в Северном полушарии. Они прошли, построили этот тракт, прощаясь с теми, кто не выдержал и навсегда упокоился на обочине этой жестокой безжизненной дороги. Намного позже дорогу расширили, и "обочина" с многочисленными останками первых строителей стала проезжей частью. Сегодня её называют Колымской "дорогой смерти", "дорогой на костях". Она стала самой протяженной безымянной Братской могилой жертв политических репрессий Сталинского режима - Федеральной автомобильной дорогой Р504 «Колыма».
Его трудовую книжку мы никогда не видели, её хранили в отделе кадров и выдали уже при выходе на пенсию. Впервые я внимательно вчитываюсь в скупые записи этого уникального документа, свидетеля отчаяния, стойкости и мужества на Колыме. На "старте" в Хандыге им поставили задачу построить дорогу через два безжизненных горных хребта, с вечной мерзлотой и "полюсом холода". Тем, кто выживет и дойдет до "финиша" уже в Кадыкчане, пообещали "благодарность" и соответствующие записи в трудовые книжки. У Отца не было трудовой книжки. Только на "финише" этого жуткого и сурового строительства она у него появилась. В первых шести записях, сделанных одним почерком поместились два с половиной года вечной мерзлоты, жестоких морозов в 40 - 60 градусов, цинга и огромное количество человеческих жизней.
Оставаться на Верхней Колыме, где отбывал срок, было невыносимо, и он стремился сбежать подальше от этих жутких мест, с трудовыми лагерями смерти. Кроме как вниз по Колыме, "бежать" было некуда. В отделе кадров Дальстроя ему удалось договориться, и он отправился дальше на север по судоходной Колыме. Так он оказался в заполярном Среднеколымске.
В Среднеколымске наша Мама уже работала кассиром в Сберкассе. Она оказалась здесь раньше Отца. Суровые условия Заполярья сплачивают людей и выстраиваются совершенно иные отношения взаимовыручки, которые продиктованы суровой природой и огромной удалённостью от политических центров: Санкт-Петербурга в Царской России и Москвы в Советском Союзе. Здесь существовал своеобразный «интеллектуальный оазис – русской культуры и вольных взглядов», который сформировали высокообразованные ссыльные дворяне Царской России. Именно в атмосфере взаимовыручки и появилась необычная запись в трудовой книжке абсолютно здорового мужчины.
Вот её текст: «Освобождён от работы по состоянию здоровья на основании решения Врачебно-Контрольной комиссии от 26 июля 1948 г.». Приказ № 89 от 8.09.1948.
Основанием для такого решения медицинской комиссии могло быть только состояние здоровья малолетних детей в условиях сурового Заполярья. У меня было очень сильное заикание и весь "букет" проблем детей Заполярья. Других вариантов покинуть Колыму и вернуться домой, Отцу в Украину, а нашей Маме на Ставрополье в 1948 году просто не было.
Возвращение на Украину стало испытанием для семьи. Возвращались победители из Центральной и Восточной Европы и освобожденные из фашистского плена. Последних "транзитом" отправляли на Колыму и в другие "трудовые лагеря" ГУЛАГа. Колыму теперь пополняли новыми, военными и послевоенными, категориями заключенных. Ну а выжившие политические "враги народа" получали новые сроки по любому "сигналу" бдительных "сексотов". Пришлось учиться не вспоминать Колыму, учиться молчать и каждый год менять школу. После смерти Сталина хрущевская "оттепель" придала огласке ужасающие масштабы политических репрессий. С Отца и таких, как он политических "врагов народа" по амнистии сняли судимость и мы приехали в Ставрополь.
Такой вот получился семейный Союз на всю оставшуюся жизнь. Союз, в котором все участники, в том числе и мы дети трепетно оберегали семейные отношения и делали всё, что бы Отец и Мама гордились нами.
Ну а матерщина, это для блатных, уголовных, воровских авторитетов, к которым «политические "враги народа"» относились с презрением в лагерях на Колыме.
Трудовые лагеря смерти и Колымская "дорога на костях" сформировали и закрепили в характере Отца строгие моральные принципы и бескомпромиссную жизненную позицию.
И вот теперь в Ставрополе через 50 лет Отцу и Маме пришлось снова вспомнить суровую Колымскую жизненную правду.
Через несколько дней во дворе на «Доске объявлений» появилось сообщение дворовой «партийной ячейки» о «товарищеском суде». Были и такие «суды», которые устраивали, из солидарности, бдительные «товарищи» оскорбленных коммунистов. В назначенный "судный день" предстояло слушание дела об избиении и оскорблении старушкой, при свидетелях, заслуженного коммуниста – пенсионера, и видимо действующего бдительного «сексота».
Горбачевские «Перестройка» и «Гласность» уже начали возвращать многомиллионное население на путь Памяти и исторической Правды. Партийных функционеров с извращенной мозговой фантазией сложно было вернуть в исходное, нормальное для человека состояние. Поголовные многолетние, на постоянной основе, «тренинги» под названием «политзанятия» и «политпросвещения непонятливых» окончательно отучили их мозги функционировать нормально.
По телефону Мама рассказала мне об этом эпизоде и создавшейся ситуации. После моей поездки в 1984 году в Среднеколымск я тоже стал для Отца доверенным лицом, и мы с Мамой уговорили его сходить в Краевое Управление КГБ.
«Гласность» и «Перестройка» уже набрали обороты и "судный день" объявленного «товарищеского суда» так и не наступил. Поход Отца в КГБ закончился тем, что в Ставропольской «Книге Памяти» общества Мемориал появилась скупая персональная запись о нем – Терещенко Алексее Васильевиче, незаконно репрессированном, арестованном в 1937 году и реабилитированном в 1991 году. «Общественное мнение» во дворе теперь окончательно определилось с нашими родителями и наполнилось доброжелательным уважением беспартийных соседей.
Мама? Мама на время стала героем всех, теперь уже открытых и «гласных», обсуждений играющих в карты и домино пенсионеров, да и старушек на скамеечках у каждого подъезда.
Память и Забвение, удобная Ложь и искаженная Правда, соревнуются в написанной коммунистами Истории Советского Союза.
Теперь другие времена, другое информационное поле и нам нужна Память и только жизненная Правда о мужественных и честных в помыслах и деяниях наших удивительных родителях, иначе Молчание и Забвение оставят широкий простор для домыслов, лжи и извращенной фантазии.