Павел Штерн - написанные рецензии
На странице отображаются рецензии, опубликованные 05.2024 в обратном порядке с 9 по 0
Показывать в виде списка | Развернуть сообщения
Показывать в виде списка | Развернуть сообщения
Рецензия на «We are Monkeys! - из израильских рассказов» (Маргарита Сливняк)
О двух Инессах и одной Юле
Люди всегда самоутверждались за счет меньшинств – это часть «игры в недостаток», в которую играют все, за исключением, может быть, совсем продвинутых мудрецов. Взрослые интеллигентные люди в это играют за глаза, часто скрывая от себя, невоспитанные дети, бандиты и фашисты – радостно и откровенно. Инесса Григорьевна в детстве умело уклонилась от роли жертвы в таких играх, а ее тезке, малолетней Инночке, это не удалось. Что делают представители затравленного меньшинства? Травят представителей меньшинств в своей среде – в данном случае, «Юльку-гойку». Какое здесь противоядие? Память о наших общих животных предках, которой, к счастью, наделена как маленькая Инночка, так и большие музыканты в ресторане в Тверии.
We are all monkeys. Скажете, нет?
Павел Штерн 01.07.2017 03:19 • Заявить о нарушении
О двух Инессах и одной Юле
Люди всегда самоутверждались за счет меньшинств – это часть «игры в недостаток», в которую играют все, за исключением, может быть, совсем продвинутых мудрецов. Взрослые интеллигентные люди в это играют за глаза, часто скрывая от себя, невоспитанные дети, бандиты и фашисты – радостно и откровенно. Инесса Григорьевна в детстве умело уклонилась от роли жертвы в таких играх, а ее тезке, малолетней Инночке, это не удалось. Что делают представители затравленного меньшинства? Травят представителей меньшинств в своей среде – в данном случае, «Юльку-гойку». Какое здесь противоядие? Память о наших общих животных предках, которой, к счастью, наделена как маленькая Инночка, так и большие музыканты в ресторане в Тверии.
We are all monkeys. Скажете, нет?
Павел Штерн 01.07.2017 03:19 • Заявить о нарушении
Рецензия на «Батья. Из израильских рассказов» (Маргарита Сливняк)
Если вас интереует кое-что о предыстории Батьи Апфель из «Круга», то вам сюда. Это не о евреях, как может показаться, а о неофитах – том явлении, которое на американском английском называется wannabe, а по-русски «желание быть испанцем». Только не испанцами хотят быть Светусечка-Батья и ее родители, а коренными жителями иерусалимского гетто. Что ж, дело вкуса. Но вот имеется тетя Маша, которая хотела бы приехать в гости из ужасной России, напомнив этим Светлане, что никакая она не Батья. И правда, не Батья – по талмудическому преданию, так звали египетскую царевну, которая спасла совершенно чужого ей ребенка, ставшего вождем еврейского народа Моисеем-Моше. А тут родную няню пригласить не могут. Срам какой...
Павел Штерн 01.07.2017 03:15 • Заявить о нарушении
Если вас интереует кое-что о предыстории Батьи Апфель из «Круга», то вам сюда. Это не о евреях, как может показаться, а о неофитах – том явлении, которое на американском английском называется wannabe, а по-русски «желание быть испанцем». Только не испанцами хотят быть Светусечка-Батья и ее родители, а коренными жителями иерусалимского гетто. Что ж, дело вкуса. Но вот имеется тетя Маша, которая хотела бы приехать в гости из ужасной России, напомнив этим Светлане, что никакая она не Батья. И правда, не Батья – по талмудическому преданию, так звали египетскую царевну, которая спасла совершенно чужого ей ребенка, ставшего вождем еврейского народа Моисеем-Моше. А тут родную няню пригласить не могут. Срам какой...
Павел Штерн 01.07.2017 03:15 • Заявить о нарушении
Рецензия на «Арбуз. Из израильских рассказов» (Маргарита Сливняк)
Смешно о грустном. Такая нынче школа во всем мире...
Кстати, Рони с его стулом еще встретится читателю в "Круге" (так же, как рыбак с Киннерета из "Костей").
Павел Штерн 24.06.2017 00:28 • Заявить о нарушении
Смешно о грустном. Такая нынче школа во всем мире...
Кстати, Рони с его стулом еще встретится читателю в "Круге" (так же, как рыбак с Киннерета из "Костей").
Павел Штерн 24.06.2017 00:28 • Заявить о нарушении
Рецензия на «Конец - из израильских рассказов» (Маргарита Сливняк)
Правдиво,сильно, интересно. Особенно удачна фигура профессора. Спасибо.
Павел Штерн 04.06.2017 20:01 • Заявить о нарушении
Правдиво,сильно, интересно. Особенно удачна фигура профессора. Спасибо.
Павел Штерн 04.06.2017 20:01 • Заявить о нарушении
Рецензия на «Утро» (Дмитрий Антоненко Из Омеласа)
Отлично! Сильный текст!
Павел Штерн 04.06.2017 19:23 • Заявить о нарушении
Отлично! Сильный текст!
Павел Штерн 04.06.2017 19:23 • Заявить о нарушении
Рецензия на «Кости» (Маргарита Сливняк)
Мне трудно с этим что-то поделать, однако новый рассказ Маргариты Сливняк прямо таки напрашивается на психоаналитическую интерпретацию. И одновременно он бросает новый свет на размещенную здесь «трилогию»: «Кости» - «Круг» - «Внуки бабы Раи» (тексты появлялись на сайте в противоположной последовательности, но читать нужно именно в этом порядке). Становится видна их одержимость материнской фигурой, а конкретнее – фигурой мертвой матери. В «Костях» у героя, которого так и зовут – Костя, «мать легла под трамвай», чтобы он избежал армии (что бы ни говорилось об ужасах советской военной службы, занятие это традиционно ассоциируется с мужественностью). После этого, мучимый чувством вины, он расстается со своей «нормальной» невестой и женится на больной, сумасшедшей Диане, которая воплощает для него мертвую мать и одновременно ассоциируется в его мозгу востоковеда-ассиролога с Тиамат – месопотамской богиней бездны, хтонической матерью всего сущего, бесформенным «телом без органов» по замысловатой терминологии создателей шизоанализа Делеза и Гваттари. Действительно, Диане кажется в шизофреническом бреду, что из ее тела вымываются кости, как ломались кости под трамваем у костиной матери. Мертвая мать из могилы лишает сына денег и мужественности, «направляя» его на работу в прачечную («мужская работа, класс!»), а конец и вовсе плох – сам Костя «ложится костьми», как когда-то его мать, и Диана-Тиамат окончательно становится для него материнской фигурой.
У Игоря из «Круга» мать, вроде, жива, но в ее жесткости и бескомпромиссности есть что то мертвое. Не тело без костей, а одни кости, которые невозможно сломать и которые сами сломают кого угодно. Она крепко держит Игоря, не отпуская его из родительской професссии и тоже лишая мужественности (не в этом ли причина, что он не может лишить девственности Лизу, на что оказывается способен даже тоскливый Роман Вернюк)? Нинель Юльевна «водит его за нос» (внимание: психоаналитические ассоциации!), и ее преемницей в этом занятии оказывается Таисия – еще одна претендентка на роль «кастрирующей матери». По сравнению с окончательно и неисправимо искалеченным Костей, Игорь хотя бы остается физически цел. «Дар письменной речи» он вполне еще может восстановить, и в этом присутствует, по сравнению с «Костями», некая положительная динамика.
Заметим, что в жизни обоих героев отсутствуют отцы (в «Костях» отец героя даже не упоминается, а в «Круге» он, видно, настолько слаб, что никак не проявляет себя в действии). Таким образом, исчезает возможность нормального разрешения эдипового конфликта, и Игорь с Костей оказываются обречены на символический инцест с (мертвой) матерью. У Ваньки из «Внуков бабы Раи» нет обоих родителей (может, оно и к лучшему?), да и вообще парень он простой, в отличие от интеллектуалов Игоря и Кости. Воспитавшая его баба Рая – «мать» вполне мягкая и принимает его таким, как есть («Ну, повздыхает надо мной, бывало: Ах, Ванька, Ванька, гойская душа!»). И в ванькином двадцателетнем тюремном заключении, из которого он вышел здоровым и сексуально потентным, она оказывается не виновата. И тем не менее... Она определяет судьбы своих родных и «приемных» внуков, словно помешивая вишни в компоте. Да и могила ее начинает действовать, определяя Ванду в жены к ашкелонскому Кащею. Тем не менее, главный герой свободен, силен и здоров, и может помочь сестре и подруге выйти из тех тупиков, в которые загнала их добрая баба Рая.
Все-таки хорошо некоторые женщины чувствуют мужскую эдипову проблематику!
Павел Штерн 28.05.2017 18:13 • Заявить о нарушении
Мне трудно с этим что-то поделать, однако новый рассказ Маргариты Сливняк прямо таки напрашивается на психоаналитическую интерпретацию. И одновременно он бросает новый свет на размещенную здесь «трилогию»: «Кости» - «Круг» - «Внуки бабы Раи» (тексты появлялись на сайте в противоположной последовательности, но читать нужно именно в этом порядке). Становится видна их одержимость материнской фигурой, а конкретнее – фигурой мертвой матери. В «Костях» у героя, которого так и зовут – Костя, «мать легла под трамвай», чтобы он избежал армии (что бы ни говорилось об ужасах советской военной службы, занятие это традиционно ассоциируется с мужественностью). После этого, мучимый чувством вины, он расстается со своей «нормальной» невестой и женится на больной, сумасшедшей Диане, которая воплощает для него мертвую мать и одновременно ассоциируется в его мозгу востоковеда-ассиролога с Тиамат – месопотамской богиней бездны, хтонической матерью всего сущего, бесформенным «телом без органов» по замысловатой терминологии создателей шизоанализа Делеза и Гваттари. Действительно, Диане кажется в шизофреническом бреду, что из ее тела вымываются кости, как ломались кости под трамваем у костиной матери. Мертвая мать из могилы лишает сына денег и мужественности, «направляя» его на работу в прачечную («мужская работа, класс!»), а конец и вовсе плох – сам Костя «ложится костьми», как когда-то его мать, и Диана-Тиамат окончательно становится для него материнской фигурой.
У Игоря из «Круга» мать, вроде, жива, но в ее жесткости и бескомпромиссности есть что то мертвое. Не тело без костей, а одни кости, которые невозможно сломать и которые сами сломают кого угодно. Она крепко держит Игоря, не отпуская его из родительской професссии и тоже лишая мужественности (не в этом ли причина, что он не может лишить девственности Лизу, на что оказывается способен даже тоскливый Роман Вернюк)? Нинель Юльевна «водит его за нос» (внимание: психоаналитические ассоциации!), и ее преемницей в этом занятии оказывается Таисия – еще одна претендентка на роль «кастрирующей матери». По сравнению с окончательно и неисправимо искалеченным Костей, Игорь хотя бы остается физически цел. «Дар письменной речи» он вполне еще может восстановить, и в этом присутствует, по сравнению с «Костями», некая положительная динамика.
Заметим, что в жизни обоих героев отсутствуют отцы (в «Костях» отец героя даже не упоминается, а в «Круге» он, видно, настолько слаб, что никак не проявляет себя в действии). Таким образом, исчезает возможность нормального разрешения эдипового конфликта, и Игорь с Костей оказываются обречены на символический инцест с (мертвой) матерью. У Ваньки из «Внуков бабы Раи» нет обоих родителей (может, оно и к лучшему?), да и вообще парень он простой, в отличие от интеллектуалов Игоря и Кости. Воспитавшая его баба Рая – «мать» вполне мягкая и принимает его таким, как есть («Ну, повздыхает надо мной, бывало: Ах, Ванька, Ванька, гойская душа!»). И в ванькином двадцателетнем тюремном заключении, из которого он вышел здоровым и сексуально потентным, она оказывается не виновата. И тем не менее... Она определяет судьбы своих родных и «приемных» внуков, словно помешивая вишни в компоте. Да и могила ее начинает действовать, определяя Ванду в жены к ашкелонскому Кащею. Тем не менее, главный герой свободен, силен и здоров, и может помочь сестре и подруге выйти из тех тупиков, в которые загнала их добрая баба Рая.
Все-таки хорошо некоторые женщины чувствуют мужскую эдипову проблематику!
Павел Штерн 28.05.2017 18:13 • Заявить о нарушении
Рецензия на «Круг повесть» (Маргарита Сливняк)
Круг или воронка? О повести Маргариты Сливняк
Павел Штерн
В русском языке слово «время» этимологически связано со словом «вертеть». Кажущаяся прямая времени состоит из циклов – суточных, годовых, жизненных... И когда мы слишком ретиво движемся вперед по этой прямой, она оборачивается порочным кругом, беличьим колесом.
Герои повести, которую я прочел с большим удовольствием и не отрываясь, движутся по кругу. Главного героя Игоря Вульфа насильственное движение по окружности неожиданно выбрасывает не только из естественных мест обитания, но и вообще из цивилизованного мира. Ньютоновская механика знает и не такие парадоксы.
Но по существу на круговое движение обречены и другие герои «Круга». Таисия пытается бежать от судьбы в Торонто, но возвращается в Иерусалим. Ее неудавшийся муж с говорящей фамилией Безродный, в свою очередь, перебирается в Иерусалим, но вскоре улетает обратно в космополитический город Торонто. Профессорша, на первый взгляд, никуда не движется, но ее жизнь тоже идет по кругу – она обрушивает свою горячую любовь на очередного постояльца-жениха, но пытается переделывать его«под себя» настолько прямолинейно, что жених убегает, и на очереди оказывается следующий постоялец.
Что касается самого Игоря, инерция кругового движения бросает его от полюса принадлежности к полюсу непринадлежности, от материнской фигуры Светланы Батьи к отцовской фигуре «мозгоправа», от «избушки на курьих ножках» в религиозном районе Иерусалима к шикарному особняку в Торонто. Профессорша, может быть, и питает теплые чувства к нашему герою, но ему все мерещится у нее холодный, жесткий взгляд его матери. На подобные чувства, естественно, и не претендует психиатр, но и профессиональных стандартов он не придерживается – его интересует не благо пациента, а желания любимой Таисии, ради которой он готов заставить писателяи переводчикаИгоря Вульфа стать бухгалтером. На одном полюсе превращение в бухгалтера, на другом – в религиозного еврея. И то, и другое «не от него». И если с одной стороны – профессорша с кухонным ножом (обрезание как кастрация), то с другой –«кастрация» иного рода, когда безжалостная женская рука вцепляется в переносицу и тащит непонятно куда. Эта рука может принадлежать Таисии, а может и кошмарной Нинель Юльевне, «признанной красавице и доценту Ленинградского Политехнического института», которая именует своего талантливого сына не иначе, как дебилом, и не желает видеть в нем личность.
Как видим, с материнскими фигурами у Игоря дело плохо. Как же обстоит дело с отцовскими фигурами? Про биологического отца Игоря мы знаем только, что он был математик, и его звали Дмитрий. Точно так же звали некоего Кадушкина, с которым Таисия заключила весьма нетрадиционный завет на собственном лице (видимо, включая нос, который, согласно психоаналитическим представлениям, соответствует известно чему). Если «мозгоправ», проповедующий непринадлежность, принадлежит своему особняку, то Таисия, исповедующая еще более радикальную непринадлежность, принадлежит Дмитрию Николаевичу Кадушкину (сокращенно ДНК – русское? еврейское?И одновременно «кадушка», из которой, раз туда попав, уже не выберешься).Впрочем, сам Игорь «никогда не видел Дмитрия Кадушкина и не слышал его голоса». Так что он для Игоря никак не может быть отцовской фигурой, хотя воздействует на него опосредованно – через Таисию и психиатра. Может, недостающего отца тот обретет в индейце Джонни, простодушном и сильно пьющем, который научит его жизни в резервации?
... На стене дома на одной из центральных площадей Вены когда-то было начертано: «становится все сложнее жить просто». В частности, становится все сложнее оставаться собой. Принадлежность оборачивается вопиющей непринадлежностью («ой, пожалуйста, не отрезайте от меня ничего!»), а непринадлежность – принадлежностью худшего сорта (так раб принадлежит рабовладельцу и крепостной помещику). Хоть к индейцам в резервацию беги...
Павел Штерн 13.05.2017 01:44 • Заявить о нарушении
Круг или воронка? О повести Маргариты Сливняк
Павел Штерн
В русском языке слово «время» этимологически связано со словом «вертеть». Кажущаяся прямая времени состоит из циклов – суточных, годовых, жизненных... И когда мы слишком ретиво движемся вперед по этой прямой, она оборачивается порочным кругом, беличьим колесом.
Герои повести, которую я прочел с большим удовольствием и не отрываясь, движутся по кругу. Главного героя Игоря Вульфа насильственное движение по окружности неожиданно выбрасывает не только из естественных мест обитания, но и вообще из цивилизованного мира. Ньютоновская механика знает и не такие парадоксы.
Но по существу на круговое движение обречены и другие герои «Круга». Таисия пытается бежать от судьбы в Торонто, но возвращается в Иерусалим. Ее неудавшийся муж с говорящей фамилией Безродный, в свою очередь, перебирается в Иерусалим, но вскоре улетает обратно в космополитический город Торонто. Профессорша, на первый взгляд, никуда не движется, но ее жизнь тоже идет по кругу – она обрушивает свою горячую любовь на очередного постояльца-жениха, но пытается переделывать его«под себя» настолько прямолинейно, что жених убегает, и на очереди оказывается следующий постоялец.
Что касается самого Игоря, инерция кругового движения бросает его от полюса принадлежности к полюсу непринадлежности, от материнской фигуры Светланы Батьи к отцовской фигуре «мозгоправа», от «избушки на курьих ножках» в религиозном районе Иерусалима к шикарному особняку в Торонто. Профессорша, может быть, и питает теплые чувства к нашему герою, но ему все мерещится у нее холодный, жесткий взгляд его матери. На подобные чувства, естественно, и не претендует психиатр, но и профессиональных стандартов он не придерживается – его интересует не благо пациента, а желания любимой Таисии, ради которой он готов заставить писателяи переводчикаИгоря Вульфа стать бухгалтером. На одном полюсе превращение в бухгалтера, на другом – в религиозного еврея. И то, и другое «не от него». И если с одной стороны – профессорша с кухонным ножом (обрезание как кастрация), то с другой –«кастрация» иного рода, когда безжалостная женская рука вцепляется в переносицу и тащит непонятно куда. Эта рука может принадлежать Таисии, а может и кошмарной Нинель Юльевне, «признанной красавице и доценту Ленинградского Политехнического института», которая именует своего талантливого сына не иначе, как дебилом, и не желает видеть в нем личность.
Как видим, с материнскими фигурами у Игоря дело плохо. Как же обстоит дело с отцовскими фигурами? Про биологического отца Игоря мы знаем только, что он был математик, и его звали Дмитрий. Точно так же звали некоего Кадушкина, с которым Таисия заключила весьма нетрадиционный завет на собственном лице (видимо, включая нос, который, согласно психоаналитическим представлениям, соответствует известно чему). Если «мозгоправ», проповедующий непринадлежность, принадлежит своему особняку, то Таисия, исповедующая еще более радикальную непринадлежность, принадлежит Дмитрию Николаевичу Кадушкину (сокращенно ДНК – русское? еврейское?И одновременно «кадушка», из которой, раз туда попав, уже не выберешься).Впрочем, сам Игорь «никогда не видел Дмитрия Кадушкина и не слышал его голоса». Так что он для Игоря никак не может быть отцовской фигурой, хотя воздействует на него опосредованно – через Таисию и психиатра. Может, недостающего отца тот обретет в индейце Джонни, простодушном и сильно пьющем, который научит его жизни в резервации?
... На стене дома на одной из центральных площадей Вены когда-то было начертано: «становится все сложнее жить просто». В частности, становится все сложнее оставаться собой. Принадлежность оборачивается вопиющей непринадлежностью («ой, пожалуйста, не отрезайте от меня ничего!»), а непринадлежность – принадлежностью худшего сорта (так раб принадлежит рабовладельцу и крепостной помещику). Хоть к индейцам в резервацию беги...
Павел Штерн 13.05.2017 01:44 • Заявить о нарушении
Рецензия на «Революционная кофта моей бабушки» (Clittary Hilton)
Когда-нибудь появятся литературоведческие исследования с названиями вроде "Загадка Clittary Hilton". Так что keep going!
Павел Штерн 08.04.2017 16:30 • Заявить о нарушении
Когда-нибудь появятся литературоведческие исследования с названиями вроде "Загадка Clittary Hilton". Так что keep going!
Павел Штерн 08.04.2017 16:30 • Заявить о нарушении
Like Russia itself, I am «a riddle, wrapped in a mystery, inside an enigma»... умом меня не поймёшь!
Clittary Hilton 09.04.2017 03:20 Заявить о нарушении
Clittary Hilton 09.04.2017 03:20 Заявить о нарушении
Рецензия на «Внуки бабы Раи» (Маргарита Сливняк)
Блестящая гротескная пьеса,которую можно и нужно растащить на цитаты, как "Горе от ума". Герои - контрабандисты, поэты и художники, одним словом - "бродяги и артисты". Только контрабанду они возят не в Одессу на шаланде, а в Варшаву на поезде, как этим занимались многие советские и польские граждане в восьмидесятые годы. Среди них - бывшая польская проститутка Ванда, которая оказывается в Израиле в "золотой клетке" у сверхбогатого Кощея Бессмертного (по совместительству - Вооз/Боаз из библейской книги Руфь),самоотверженный Ванька - "вор-налетчик и очень честный человек", взявший на себя чужую вину и отсидевший двадцать лет, внучка Маша, бывший адвокат, а теперь художница, живущая в Канаде и создающая для заработка "политкорректные одеяла", и сама баба Рая - родоначальница клана железнодорожных контрабандистов, взявшаяся за это рискованное дело, чтобы прокормить семью.
Как уже сказано, пьесу можно разобрать на цитаты.Вот, например, заявление Ванды, вынужденной бросить свою увлекательную профессию:
Как жить, когда исчезла цель?
Я ухожу, прощай, панель!
Или ее же попытка вести школьный урок:
Откройте, деточки, тетради
И запишите: люди – ****и!
И, наконец, финальный афоризм, завершающий и в каком-то смысле резюмирующий пьесу:
Вот двадцать первый век пришел,
А человек, как был – козел...
Павел Штерн 15.03.2017 22:24 • Заявить о нарушении
Блестящая гротескная пьеса,которую можно и нужно растащить на цитаты, как "Горе от ума". Герои - контрабандисты, поэты и художники, одним словом - "бродяги и артисты". Только контрабанду они возят не в Одессу на шаланде, а в Варшаву на поезде, как этим занимались многие советские и польские граждане в восьмидесятые годы. Среди них - бывшая польская проститутка Ванда, которая оказывается в Израиле в "золотой клетке" у сверхбогатого Кощея Бессмертного (по совместительству - Вооз/Боаз из библейской книги Руфь),самоотверженный Ванька - "вор-налетчик и очень честный человек", взявший на себя чужую вину и отсидевший двадцать лет, внучка Маша, бывший адвокат, а теперь художница, живущая в Канаде и создающая для заработка "политкорректные одеяла", и сама баба Рая - родоначальница клана железнодорожных контрабандистов, взявшаяся за это рискованное дело, чтобы прокормить семью.
Как уже сказано, пьесу можно разобрать на цитаты.Вот, например, заявление Ванды, вынужденной бросить свою увлекательную профессию:
Как жить, когда исчезла цель?
Я ухожу, прощай, панель!
Или ее же попытка вести школьный урок:
Откройте, деточки, тетради
И запишите: люди – ****и!
И, наконец, финальный афоризм, завершающий и в каком-то смысле резюмирующий пьесу:
Вот двадцать первый век пришел,
А человек, как был – козел...
Павел Штерн 15.03.2017 22:24 • Заявить о нарушении