Александр Проханов:

— Смерть Евтушенко была очень горьким для меня известием. Я не ожидал, что испытаю такой прилив боли и сострадания. Это сострадание было не только к нему, но и ко мне самому, потому что ушел еще один человек, который смотрел на те же явления, что и я. Часто спорили и резко не совпадали друг с другом, но наши несовпадения были явлены одним и тем же временем.

Он прожил блистательную жизнь. Был восхитительный поэт, который все время находился на гребне сверкающих, сиюминутных мгновений. Убеждал политику, пространство, бежал в схватке. Был трибун с сияющими адреналином глазами и острым воинствующим носом. Одевался так экстравагантно, что пугал своими одеждами соперников.

В период перестройки, когда рушился Советский Союз и Союз писателей, казалось, он торжествовал. Победили писатели его направления, они завоевали Дом Ростовых на Поварской. Были в фаворе, где патриоты, к которым я себя причислял, оказались разгромлены.

Однажды, когда мы собрались со своими уже разгромленными силами во дворе Дома Ростовых, сожгли там чучело Евтушенко. Перед этим мы его лепили из папье-маше. Он горел и осыпался на снег.

Потом он как-то исчез, потому что исчезли все мы. Культура перестала быть важной, она переместилась на обочину жизни. Властям она была не нужна. Тогда Евтушенко уехал за границу.

Однажды мы с ним случайно встретились на книжной ярмарке во Франкфурте. Я там представлял свой роман «Господин Гексоген». Вдруг вижу: мимо витрин движется невероятно яркое существо, похожее в оранжевом одеянии на буддийского бога. Я узнал Евтушенко. Когда мы встретились в этот же день в аэропорту, стоя в очереди в самолет на Москву и увидев друг друга, кинулись в объятия и обнялись. Это была непроизвольная реакция на земляков, которые встречаются на чужбине. Когда мы обняли друг друга, посмотрели и изумились, узнав, кого же мы обнимаем.

Сели в самолет, я в один ряд, он — в другой. Евтушенко подошел ко мне и говорит: «Иди-ка сюда, посидим, попьем вина». Мы пили вино, вспоминая те добрые времена. Я вдруг подумал, что ни у него ко мне, ни у меня к нему нет антипатии или вражды, только печаль. Мы напоминали солдат двух разгромленных армий. Не было стороны, за которую я сражался, и не было той стороны, о которой он мечтал. Мы с ним были два ветерана, которые пьют вместе и вспоминают о минувших сражениях.

Он вдруг мне сказал: «Подожди, ведь ты же сжег мое чучело!» А я нашелся: «Ну посмотри, Жень, на тебе же нет ни одного ожога. Какое чучело? Какой ожог?..» Мы продолжили пить вино.

Вот теперь я уже никогда не увижу его острого, сверкающего носа и не услышу его запальчивого чтения восхитительных рифм. Может, когда-нибудь в каком-нибудь другом царстве мы с ним встретимся, и снова поднимем рюмки, и по-братски обнимемся.

Страницы Русской Истории   07.04.2017 16:41   Заявить о нарушении