Рецензия на «Несподiваний сон» (Петро Домаха)
НЕОЖИДАННЫЙ СОН «...И лишь рябиновое на закате небо - кажется совершенной картиной - той душе, что, растерзанная от любви, искала что-нибудь цветное, нарисованное Богом». Дина Абилова Я не старался запоминать, что снилось, уже много лет. Сны приходили, конечно, но до утра память очищалась, спешила освободиться от ночного груза. Оставалось-отсвечивало после пробуждения что-то неописуемое по настроению. Чаще всего Оно тревожило, как предчувствие беды или напасти. Наседало и делало из тебя беззащитного мальчика, затерявшегося в степи, на пути несущегося табуна диких коней. Вчера возвращался домой под вечер. Привычный путь, сотни раз хоженый. Когда поравнялся с притихшей школой для глухонемых детей, обнесенной высоким забором, что-то заставило остановиться. Оглянулся. Увидел вечернее солнце. Вдали, меж двух тополей, угасающий диск укладывался на отдых. Напоследок Светило деликатно выпустило золотые лучи на верхушки пожелтевших деревьев. Приготовился и я созерцать это феерическое действо. Отсюда хорошо виднелся небосвод. И тут налетели-надвинулись ревнивые тучи. Хищной стаей. Все в волнистом, запененном, серо-черном убранстве, кое-где с серебристым, мертвым отблеском. Надвинулись и быстро, почти грубо, загнали Солнце за горизонт. А оно – беззащитное и уставшее, выстуженное осенним ветром – не упиралось. Молча закатилось, точно байбак в нору. А что же стало без Светила? Внезапно осунулся мир. Обнажились, почернели деревья. Поблекли краски. Серые дома, шоссе и тротуары. Да еще та дерзкая стая ворон, которая зловеще кружит над Гришковым лесом. Как на погибель! В душу повеяло чем-то холодно-враждебным. Захотелось тепла. Однако вернёмся ко сну... Сон долго, изнурительно не приходил. В голове вертелись навязчивыми пылинками строки Исикавы Такубоку : Хотел бы я положить в изголовье Жемчужину печали, Сквозящую прозрачной синевой, И слушать до утра, Как стонут сосны... Наконец, под шум и стон ветра за окном, куда-то провалился. ...Безлюдное здание, похожее на покинутый замок. Крыши, наверное, не было, потому что наверху просматривались звезды. Многоступенчатые переходы, бесконечные лабиринты, прозрачные купола, арки. Звук падающих капель воды и шорох чьих-то крыльев... Я очень спешил тем замком, почти бежал. Боковой галереей озабоченно прошмыгнула сука. Она нежно держала-переносила в зубах щенка. Остановился я в величественном круглом зале, где из купола жутко нависали марсианские дюны в лабиринтах ночи. (Космические фото их я когда-то видел в журнале.) Перепуганно и онемело уставился на это фантастическое безумие линий, магическое нагромождение цветов. Чудо, которое воссоздать художнику не под силу. Казалось, ещё немного – и дюны выплеснутся на голову раскалённой лавой. А я исчезну, уменьшусь, распадусь в магме до мелкой песчинки, до первобытного атома. И тут, откуда-то сверху и чуть со стороны, донесся знакомый женский голос. Такой родной, желанный, давно не слышанный. Женщину не видел, лишь ниспадали ее слова. Она произносила мое имя, звала, манила куда-то ввысь... Дальше – жуткое, ускоренное мелькание кадров – и я уже лечу... священным ибисом. А там, внизу, вижу будто не своими, а чужими глазами, как проплывают намибийские серповидные дюны. Очень высокие, волшебные по своей расцветке и невероятным изгибам. Красные дюны текут пересохшим руслом реки, надвигаются на омертвевшую черную западню, спадают к океану. Вереница выбеленных солнцем слонов на песке и одинокий гривастый лев, который шествует запененным побережьем. Зрелище казалось полуреальным. Почему-то верилось, что эти горы песка насыпались сюда, на Землю, с Красной планеты, что это – те же самые дюны… Мне так легко и радостно на душе. Не потому, что Солнце близкое и мягкое. Не оттого, что лечу и вижу фантастические по красоте пейзажи. А потому, что не один... Рядом Она! Та, что позвала... Просыпаюсь с детской улыбкой. Боюсь шелохнуться, чтобы не спугнуть крутящийся внутренний кинопроектор. Сон во второй раз проступает в мельчайших деталях, в самых тонких оттенках расцветки. Вплоть до последнего перышка на крыле... Нирвана! Утром, напевая мелодию светлой баллады Пьера Гару "Gitan", спешил на работу. По траве-мураве, напрямик, через школьный стадион. С обеих сторон смешно паслись в траве горлицы. Напротив, на крыше многоэтажки, расположилась добрая сотня вчерашних ворон. Пунктирной строкой, с четким промежутком между ними. Они сидели на проволочном ограждении. Обленившиеся, черные, крикливые, пузатые. - Чего расселись, черноокие? Неужели устали летать стаей? А я этой ночью пролетел ибисом от Марса до Намибии! И не устал. И хочу еще! Спросите, длинноклювые, почему? А потому, что только вдвоем и очень близко – око в око, крыло в крыло... Будто одной птицей. Анна Дудка 29.11.2011 08:53 Заявить о нарушении
Спасибо, дорогая Анна!
Эпиграф взят из миниатюры Дины - "Брату" Там так: ...И лишь рябиновое на закате небо - кажется совершенной картиной - той душе, что растерзанная от любви искала что-нибудь цветное, нарисованное Богом" Хотя Ваш вариант мне больше нравится. А вариант на русском Исикавы Такубоку был таким (до моего перевода) "Хотел бы положить я в изголовье жемчужину печали, сквозящую прозрачной синевой, и слушать до утра, как стонут сосны..." ...Пьера Гару... Спросите, долгоклювые, почему? (может так) Петро Домаха 28.11.2011 22:22 Заявить о нарушении
Спасибо, дорогой Пётр! Я внесла исправления и по ходу тоже ещё подправила. Как теперь?
Анна Дудка 29.11.2011 08:54 Заявить о нарушении
Перейти на страницу произведения |