Рецензия на «Золото, ладан и смирна» (Зорин Иван Васильевич)
Здравствуйте, Иван Васильевич! Я пока в своем репертуаре, с карандашом в руке))) Очень надеюсь, что такая манера отклика вас не слишком раздражает…))) Но историю воина пишут шрамы, и на теле у меня ран больше, чем звёзд на небе. Ночью у костра они поют на тысячу голосов. Обожжённый бессонницей, я слушаю их крики, зная наперечёт – эту нанёс этруск, пустив пращой камень, эту – косматый германец, вызывавший наших на поединок, прежде чем я заткнул его хвастливую глотку. Но больше других меня донимают головные боли. Точно тысячи стрел вонзаются в мозг, сотни жал впиваются в макушку, когда я ворошу угли слабеющей рукой или бегу в чащу, чтобы найти минуту забытья в густых зарослях цикуты. Словно все удары, нанесённые мною, вдруг вернулись ко мне, как возвращается к нам во снах прошлое, от которого нет щита. (с) – как эти слова понятны воинам… Но мне не сократить очередь, бесконечную, как Нил! А раз так – я палач, продлевающий тление. (с) – поэтично и трагично… Я тоже победил во множестве диспутов – в каждом из которых проиграл. Ибо убедился: это – суета! (с) Я достаточно искушён в словах, чтобы не поддаться их искушению. Воистину, перебирая, как бусы, метафоры, множишь скорбь… (с) – какая горькая правда… Я легко убеждаю других, но мне не убедить себя. Золото – суета, а мудрость – томление духа, им обоим не спасти от отчаяния. “К гробу сундук не приделаешь, – учу я в синагогах, – богатство – это приманка для невежественных”. “А святость – ловушка для простаков…” – добавляю про себя. В одеждах у меня давно гремит склянка с ядом, но меня удерживает страх. О, если бы в небытие можно было перейти незаметно и безболезненно, словно толкнуть дверь на женскую половину дома! Но – хвала Всевышнему, в которого я не верю, – по увечьям наших воинов, вернувшихся из похода к слезам жён, я прочитал об искусстве греческого рубаки. А вчера по астрологическим картам халдеев вычислил его звезду. Она сияет в созвездии Пса, и я иду на неё. Страдий излечит меня. Коротким ударом меча…» (с) – если не верить Всевышнему, зачем Его хвалить… это почти что - не верить в истину, но знать, что она есть?.. Иван Васильевич, вы пишите, что "Этими исповедями открывается ранний византийский апокриф…" и вот мне интересно, это ваши переводы? Правильно я поняла? - На этом история обрывается. Её окончание, иное, чем у Оригена и Клемента Александрийского, представляется мне таким. (с) «…множество лун шёл я на юг, стаптывая сандалии и устраивая ложе из веток кипариса. Со стороны было видно, как молчаливо я карабкаюсь на безжалостные кручи, не замечая колючек и ссадин, как, шатаясь и кровоточа, преодолеваю пустыни, в которых песчинок больше, чем мгновений во времени. Я миновал деревни с высохшими колодцами, где мой греческий был в диковинку, и города, полные проказы. (с) – очень красиво! И в холод, и в жару я шёл, стирая подошвы, перепрыгивая через собственную тень, однако меня опережали сомнения. Белый свет устроен так, что глухие в нём хвалятся перед слепцами, немые – перед нищими, но я научился говорить, подражая рыбе, видеть глазами крота и слышать, как тетерев на току. (с) – красиво! «…оставляя за спиной цепочку мелких шагов, я продвигался на север. Скрылись из виду пирамиды, вокруг уже с трудом понимали речь с берегов Нила, а скорпионы от жары кусали себя. Мне попадались народы, у которых язык во рту просыпался по утрам раньше рук, и племена, у которых труд сросся с телом, как мозоль с ладонью. Но они значили для меня не больше, чем верблюжья блоха. Меня пытались задержать. Голодные, страшнее собственных скелетов, протягивали ко мне руки, хватая за края одежды, молили о куске хлеба. Я заговаривал язвы, высекая огонь кресалом, прижигал лишаи и унимал жар наложением рук. Я кормил чёрной похлёбкой с отваром валерианового корня, и меня пропускали… Ущербный месяц качался в сумерках, как серп, занесённый над полбой. “Сколько ещё колосьев пожнёт сегодняшняя ночь?” – стучало мне в сердце. Гость среди странников, пилигрим среди пилигримов, я иду за утешением, но что может поведать мне смертный? Путая бессмысленность закатов с бессмысленностью рассветов, я держу путь к себе, но меня не покидает чувство, что я, как дятел, лечу хвостом вперёд…» - красиво и поэтично! «..всю первую четверть месяца нисана колесил я по Обетованной, убеждаясь, что на западе плохо, на востоке – безнадёжно. Я видел, как бедуины в суеверном ужасе хоронили волосы в жёлтый песок и поклонялись палке, воткнутой в конский помёт. Их язык настолько дик, что не выделяет “Бога” в отдельное слово, растворяя среди других. Их осёдлые соседи, наоборот, чрезвычайно набожны. “Бог” в их языке вытеснил все остальные слова. Эти племена одинаково ничтожны… (с) – от избытка чувств перевела дыхание… Мой путь лежал также мимо земель, где едят змей и ещё не умеют пользоваться словом. Здесь я встречал множество пророков. Коверкая Писание, один гордился тем, что его губы не оскверняла правда. “Наша судьба горька не из-за желания богов, – вопил другой, – а из-за нашего нежелания стать богами!” Он ждал возражений. Но я молча кивнул. К чему оспаривать ложь, когда не владеешь истиной?.. (с) – мне кажется, Иван Васильевич, что эти откровения впору нашей заплутавшей (если не постоянно плутавшей в мыслях) интеллигенции, удивительная созвучность сомнениям, скорбному бесчувствию и отчаянию. Меня пытались остановить. Верещали сороками, выкрикивая ругательства, наскакивали с мечами. Но словом я владею лучше, чем они клинком. Я наговорил им с три короба, и они ещё долго провожали меня взглядом, разинув рты, пережёвывая мою болтовню… Я бреду, словно Моисей по пустыне, и мысли мои – как разбитый кувшин…» (с) – не могу не повторять за вами цитатами. Есть строки, которые надо переписывать, чтобы их красота вошла в плоть и кровь. “О, Страдий, – раздаётся иногда, – ты всю жизнь торопился, наступая себе на пятки, оставаясь на перепутье…” (с) … я слышу бич на спинах рабов и как, качая ногой зыбку, поёт мне кормилица: “Листьям в дубравах древесных подобны сыны человеков…” (с) – заинтересовала строка из песни кормилицы. По искусно залеченным ранам под лохмотьями путников я догадываюсь – мой спаситель где-то рядом…» (с) – а вот это уже интересно. «…ветер, заметая следы, догоняет меня и, пронизывая насквозь, гуляет в складках хламиды. “Время ли, пускающее волну за волной, придумало смерть, – размышляю я, – или её изобрело пространство, выталкивающее нас из себя, как вода?” Я воображаю растерянность на невозмутимом, как маска, лице фараона, обратись я так к нему. (с) – красивый образ и размышление. Дорога насытила мой взор, но не ухо. Я разговариваю с самим собой, и мои вопросы, как путевые столбы. “Ты убегаешь от безумия, Та-Месхет, но себя за волосы не поднять…” (с) Соня Никольская 03.05.2010 13:44 • Заявить о нарушении
Точно око между рогами Аписа, на меня смотрела звезда. Измученный, с пересохшей гортанью, я был мотыльком на острие иглы. Но Лерния, мой избавитель, близок, я повсюду натыкаюсь на осколки его слов.
Хромая, точно не в силах вправить вывих, преодолеваю я реку быстротечного времени, а впереди судьба, – как крокодил на песке…» (с) – приходят мысли и о Спасителе Христе. «…я шел навстречу короткому мечу Страдия и с языческим упрямством размышлял, почему одни гордятся тем, что родились в субботу, другие – тем, что родились, третьи – своей гордостью? Я представил молчание синедриона и усмешку наместника, поведай я им свои мысли. И тут услышал голос: “Лерния, Лерния, ты отгородился от себя частоколом слов, однако носишь под сердцем страх, как пустой желудок…” (с) – снова выдохнула, обдумывая, переполняемая ассоциациями. “Слова превращают горчицу в мёд, а правое в левое”, – пробормотал я, втянув голову в плечи. И вздрогнул: на меня, не мигая, глядело всевидящее око. Безмолвное, оно превращало в соляной столб, и я, Лерния, сын фарисея, потеряв на мгновенье “я”, почувствовал себя героем чужого сна. Может, это спят звёзды? Я сосредотачиваюсь на тишине, пытаясь нащупать бреши в их молчании… А по трупам, коченеющим в оврагах под стаями падальщиков, я ощущаю дыхание Страдия, который положит этому конец…» (с) – то же самое, нет слов. «Был день сатурналий, когда звезда, наконец, остановилась. Она дрожала над хижиной, рядом с которой несли ночную стражу пастухи. “Что это?” – спросил я вышедшего вместе со мной человека. “Я знаю столько, что мне не стыдно признаться в незнании”, – ответил он, осветив лицо узкой улыбкой. Я обнажил меч. “Слово острее булата”, – тронул он мои ножны. Я застыл в нерешительности. “Там альфа и омега”, – указав на завешенный овчиной вход, подсказали нам пастухи. Шагнув к нему, мы чуть не наступили на спящего, безрассудно подставившего лицо луне. “Кто там?” – спросили мы у него. На веко ему села муха и, путая с ресницами, стала потирать друг о друга лапки. Спящий не шелохнулся. “Исцеляющий и воскрешающий!” – ответил вместо него дюжий забойщик скота. На его окровавленный нож налипла овечья шерсть. Тускло блеснуло лезвие, пустив “зайчика”. Спавший встрепенулся. Муха взлетела. “Да это Та-Месхет!” – догадался я. Но до чего же он жалок! Клянусь Зевсом, я шёл напрасно: он не может вылечить даже себя… Кто же тогда прислал звезду? “Тот, кто принёс не мир, но меч”, – простодушно заметил пастушок, отложив свирель. Три созвездия слились над нами, когда мы застыли перед входом в клеть…» (с) – а это ведь пророчества о Спасителе, его крестных муках, смерти и воскресении. Соня Никольская 03.05.2010 13:44 Заявить о нарушении
Был праздник урожая, когда измотанный мыслями, я вышел к месту, над которым повисла звезда. Правы философы: длить жизнь – длить агонию, заставляя умирать множество раз. Вот пятнеет овчина, за которой я, возможно, вновь обрету спокойствие, получив ответ, но у меня уже нет сил и желания выслушать его. Я рухнул у порога, не позаботившись даже уткнуть лицо в ладони – пусть луна вселит в меня жёлтую лихорадку, положив конец усталости. Но моё беспамятство внезапно оборвалось. “Исцеляющий и воскрешающий!” – ворвался в него огромный детина, разделывая овцу. Надо мной склонялись двое. Я смотрел на них ровно столько, чтобы глаза привыкли к темноте, а губы – к безмолвию. По умному, проницательному взору я узнал в одном Лернию. Но его вид казался растерянным, он был удивлён и напуган. “И этот несчастный должен был утешить меня?” – безразлично подумалось мне. Дорога привела в пустоту. Но кто же тогда направлял звезду?
“Тот, кто принёс не мир, но меч”, – произнёс златокудрый мальчик. И в его глазах засветились неземная радость…» (с) – напрашивается мысль, что он искал не Сына, а Отца, не узнав их единства. А следующий абзац – зеркальная вариация, приближенная к Библии. Они пришли, стерев о репейник имя, потеряв лицо в пыли дорог, и вдруг поняли, что все люди – один человек, как три звезды – одна. (с) – впечатляет! «Будущее всегда в яслях, – изрёк один из них. – В него остаётся верить…» «И надеяться…» – тихо вымолвил другой. «И любить…» – прошептал третий. Потоптавшись, они с поклоном сложили у входа самое дорогое, что было при них, – меч, лекарство и слово… (с) – они не увидели улыбку Младенца возможно только глазами, чисто физически, а духовно им все открылось. В надежде, что эти апокрифы в вашем переводе, должна сказать, что я в восхищении. И еще, вы медленно вели повествование от отчаяния, отчаяния знанием и мудростью к Свету Звезды, свету Жертвы Божественной, чтобы ответить на вопрос, что есть рождение и смерть. Спасибо. С уважением, Соня Никольская 03.05.2010 13:45 Заявить о нарушении
Перейти на страницу произведения |
