Как апостол Павел бойца-атеиста в войну спасГде-то в 76-77-х годах мне, ученице школы им. В.И. Ленина г. Чимкента, в руки попала рукописная книжица о помощи Божьей в годы Великой Отечественной войны. Фамилий в книжице не было - еще бы! - тогда это было небезопасно. Вместо подписей - Н.Н. или что-то для меня непонятное: р.Б. Иулиания - язык сломаешь! Или, как в этой истории, просто - Петр. Стыдно признаться, но в те годы про Курскую дугу я мало что знала, кто такие апостолы Пётр и Павел не ведала, а к чудесам, готовясь стать биофизиком, относилась скептически. Да и Родина мне представлялась скорее как степи и полупустыни Казахстана, а не российские поля и леса, которых я до поступления в МГУ не видела. Но случай под Прохоровкой отчего-то так меня тронул, что я его переписала. Потом пару раз пыталась найти, если не Петра, то хотя бы составителя книжицы. Куда там! Может, сейчас, кто-то отзовётся? Или пришлёт свою историю чуда на войне. «Смерть нас не одолеет» «Лежу, чувствую: теряю сознание. Дело было под Прохоровкой. Сколько атак мы тогда отбили, не помню. Из всей роты уцелел я один - по нашей высотке немцы так долбили, всю землю перепахали снарядами. И вот лежу я, тьма на меня надвигается, хоть и день ещё. Слышал, люди в такие минуты всё от начала, с детства, вспоминают, но я - нет: видно, крови много потерял. Лежу, чернота как одеяло наползает, вот-вот накроет, и пустота внутри. Не знаю, сколько времени прошло, вдруг голос рядом: - Браток, как зовут-то? И я даже не удивляюсь, откуда тут голосу взяться, хотя потом прикидывал: может, какой раненый дополз? Но тогда не задумывался: обрадовался, что живой кто-то рядом есть. - А я Павел, - весело сказал он. У меня ещё мысль мелькнула: «Умираю, да и он небось, но, поди ж ты, веселится!» А он будто слышал меня, хотя, нет, я сказать не мог - сил не было. - Думаешь, в один день умрём? Как апостолы Пётр и Павел? Но я ничего не думал, просто мысль юркнула, что я умираю и он тоже, раз тут, на перепаханном снарядами пятачке, оказался... «Нет, смерть нас не одолеет», - сказал он и добавил что-то по-книжному, сейчас точно не повторю, но смысл такой был. Я ещё удивился: надо же, как по писаному чешет. Поди учителем был. А он всё больше пристает: - Крещёный? Я был крещёный, бабушка в деревне тихо покрестила, но разве на такие вопросы отвечают? Да и сил совсем не было: так, чуть головой дёрнул - понимай как знаешь: то ли да, то ли нет. Не хотелось, чтоб он думал, что мне уже всё, каюк. Павел по-своему это растолковал, и участливо так: - Болит? Опять головой дёрнул - болело. - День рожденья у тебя когда? - невпопад спросил он. Боль невмочь, а он привязался. И тут мысль пришла: так день рождения-то у меня 12-го, сегодня, значит! Надо же! Умру как раз в день рожденья - пронеслось в голове. А балабол за своё: - Выходит, крещёный! Поздравляю! По святцам тебя назвали! Какие там святцы - поповские всё пережитки, думаю. Господи, принесло же попа по мою душу, и умереть спокойно не даст: я тогда, извиняюсь, попов терпеть не мог - комсомолец, карикатур про них, паразитов на народном теле, насмотрелся, висели у нас такие в ФЗУ (школа фабрично-заводского ученичества). На одной - рабочий, на другой - колхозник, и по ним, как клопы и блохи, попы ползают, кровь сосут. Так я раньше всё себе представлял, вот и разозлился, когда он со святыми ко мне полез. А он весело мне объясняет: - Праздник у нас сегодня, Петра и Павла, апостолов! Слышал? От бабки своей я слышал, но не хотелось мне поповские разговоры продолжать, потому головой мотнул - мол, не знаю и знать не хочу. А этот раз умничать начал, уж не остановить: - Поговорку слыхал: Пётр и Павел час убавил? Вот этот час тебя и спасет... Сам-то откуда будешь?.. Я молчок, ну не стану я, комсомолец, с поповской мордой разговаривать. Здоровый небось, ишь разболтался, а у меня сил нет. - Из Санкт-Петербурха? - наседает он. Тут уж я взвился, и злость прям вытолкнула из меня: "Бугры!" Посёлок так наш назывался, где я до войны жил. - Бугры?! - ещё больше обрадовался он, и снова за свое: - Рядом с Санкт-Петербурхом! Шпион, гнида, всё знает, промелькнуло в голове. И почему-то через букву «ха» произносит Санкт-Петербурх! Мог бы, прибил бы от злости! - Под Ленин... Ленин.., - хотел сказать «под Ленинградом», исправить гада, но не смог. - Что, горло дерёт? Ленинград - это Санкт-Петербурх, город святого Петра. А Пётр ключи от рая держит, - продолжал он агитацию. - Тут какой смысл? Город в честь апостола ключом стал от Балтики. Про Петропавловскую крепость слышал? В честь апостолов Петра и Павла. Как мы с тобой. «Ишь! Вербует, гад!» - и так мне обидно стало, что не могу я умнику ничем ответить - мочи нет! - Пётр, ты, часом, не рыбак? - частил он, мешая впасть в забытье. - Рыбу ловил? В детстве? Я чуть кивнул. Конечно, ловил! И всплыла передо мной картинка: я, совсем малец, забравшись подальше от берега нашей речушки, встав на камень, пытаюсь вытащить пойманную рыбину. Рыбина бьётся, в руки не даётся, камень выскальзывает у меня из-под ног, и я лечу прямо в воду. И тут меня, едва не разбившегося, выхватывает дед Пётр, чудом оказавшийся рядом. И его весёлые васильковые глаза, и солнце, и небо, и речка, и лес, и ясно всё - как наяву... - В честь деда Петром назвали? Знаешь, что имя значит? Я знал, бабка любила повторять: «Дед - кремень, камень, и ты в него!» - И камень может слабину дать! А человек - что? Слаб. Нету человека, чтобы жил да не согрешил! Один Бог без греха. Да и камень, он - что? Бывает, ступишь на него, думаешь, опору нашёл, а он скользь - и нет опоры, предательство одно! Он болтал, а я ещё был там, у речки, у деда с бабкой, и дед уже не смеялся со мной, ребёнком, а молча смотрел на меня васильковыми глазами. И уж так хорошо мне было рядом с ними, хотя умом понимал: дед с бабкой лет семь как умерли - сначала бабушка, а следом за ней, через месяц-два, дед! Вот тебе и кремень! Да, лет семь назад бабушка умерла - он ещё в письме звал в деревню, а через месяц-два и сам отошёл, я как раз экзамены сдавал и жениться надумал, не смог подъехать. И вдруг меня пронзило: да это ж я, тот камень, что предал. И слёзы хлынули, и вся боль с ними... - Да что ты, что ты, всё хорошо, не убивайся! На, прими! - товарищ мой Павел протянул мне крохотную ложечку то ли с вином, то ли ещё с чем, в которой плавала махонькая крошка хлебушка, и аккуратно всё мне в рот вложил. Губы мне утер и со мною заплакал... Павел что-то ещё бормотал, но я не вслушивался: боль утихла, будто со слезами вся вышла, тепло разлилось по телу, и вся Прохоровка, вся война, все отплыло далеко куда-то. Я ещё надеялся, может, опять деда Петра увижу, и возьмет он меня с собой, и пойдем мы с ним по полю с пшеницей и васильками, но нет, больше я деда не видал... Очнулся я в госпитале. Все говорили: «Повезло». Сестрички меня, как стемнело, среди погибших нашли, еще б чуть-чуть - опоздали бы. А как рана зажила, я опять на фронт: Львов, Краков, форсирование реки Одер. До Берлина не дошёл, до Праги только. Пытался в госпитале узнать, что с товарищем моим, с Павлом, стало, да куда там! Даже сестричек, что меня из-под Прохоровки вытащили, не нашёл. Племянник мой, он в Лавре учится, услышав про этот случай, заставил три раза его повторить - ждал, шельмец, что я запутаюсь или что добавлять стану. Но нет, у меня тот день 12 июля отчетливо в голову врезался, умирать буду, не забуду. Племянник потом меня специально в библиотеку Лавры зазвал, показывал репродукции с иконы Петра и Павла, выпытывал: ни на кого мой Павел не похож? Но я, честно, не помню. Что запомнил, то и записал, а какой Павел был, что ещё говорил, придумывать не стану. Племянник упросил меня повторить рассказ их старшему, забыл, как звать, тоже бывшему фронтовику. Тот выслушал и сказал, что под Прохоровкой в тот день не только апостолы Павел да Пётр, но и все святые, в земле Русской просиявшие, наших воинов и крестили, и соборовали, и причащали». Пётр. P.S. Не мне судить, кем был Павел, спасший Петра. А уж что на самом деле произошло с рядовым Петром 12 июля 43-го у Прохоровки, так то одному Богу известно. С уважением, Мария Городова. © Copyright: Анна Дудка, 2019.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
