Саша Галицкий.
«Старость - это одиночество? Всегда ли мы один на один со смертью?»
Я думаю — да. Но есть нюансы.
Сегодня днем зашел ненадолго к престарелой Далии, которая суетилась по квартирке, пытаясь успеть показать мне как можно больше из своих акварелей, из скульптур, из холстов и рисунков ее покойного мужа (он был художник), из самодельных кукол с кроватями, из расписанных специальными кистями и красками по особой технологии яркими цветами досок, из больших глиняных домов на манер голландских, и еще из много-много всяких разных поделок.
Далии плохо одной дома.
За длинную жизнь нам приходится переигрывать много ролей.
Сына там или дочери, снохи, свекрови, отца с матерью, бабушек с дедушками и прочее.
Аналогично с роскошными квартирами, дачами, яхтами (у кого есть или были), частными домами и так далее.
Но меня всегда удивляет, что в конце жизни все сужается, уменьшается и съёживается до размера маленькой комнатки-кельи, с кроваткой в углу и полочкой над.
И все акценты сдвигаются и иногда даже теряются совсем или становятся незначительными.
— Как встретили Новый Год? — спрашиваю я Майю 88 лет от роду.
— Пусто было — всех наших девочек родители к себе забрали на праздник.
— Кто-кто забрал? Родители? Куда?!
— Ну в смысле дети. Да какая разница!
От одиночества в старости есть только одно лекарство — не унывать даже в тяжелой жизненной ситуации, и быть настроенным на позитив.
Человеку необходимо общение, какими бы тяжелыми не были удары и испытания судьбы.
От нее не уйдешь, как говорят.
Отозвал меня как-то в коридорчик престарелый Сандо и говорит:
— Я не смогу больше приходить к тебе. Хоть я и улыбаюсь и делаю вид что живу — но я не зря тут, в этом доме. Я овдовел ровно год назад. Она умерла слишком быстро. Не могу привыкнуть, говорю тебе как мужчина мужчине — она оставила меня, как перевернутую черепаху.
Как перевернутую черепаху.
— Сандо, я прихожу сюда ради тебя, — только смог ответить я, — вытащи свою боль из себя. Ты потом к ней привыкнешь. Если хочешь — забери этого почти готового деревянного гуся домой.
А рисунок с повозкой я положу в шкаф, он будет тебя ждать.
— Спасибо-спасибо. Может я вернусь, когда полегчает. А сейчас я пойду к врачу.
Сандо ко мне больше не вернулся. Но мне передавали, что он нашел себе подругу. Тоже. Кстати. Вариант.
Говорят, что самая правильная старость называется старость «творческая». Ею стареют правильные люди, которые умеют вносить разнообразие в свою жизнь, путешествуют путешествия, общаются, поддерживают в себе интерес к жизни или даже изучают по самоучителям иностранные языки.
Однажды я разговорился с Маргалит. Ей тогда еще не было 80-ти, но в ту пору у нее очень тяжело болел муж.
— По-французски я знаю одно слово — «сава», — потому что по-русски «сова» — это «яншуф» (ивр.)
— А-а, — отвечает Маргалит, — «сова» на французском — «ебу».
— Ого, - сказал я, — теперь я знаю целых два слова на французском.
— А что на русском «ебу» — заволновалась Маргалит.
— Ну-у... это глагол такой, - говорю, — (простите мне мой французский).
Кстати, Маргалит сказала, что учит дома по книжке русский и даже цитирует из него цитаты: «Я помню чудное мгновоние!»
«Мгновоние» — подумал я. Емкое слово получилось. Кажется я даже понимаю, как это по-русски. Но Маргалит я ничего не сказал, зачем ей? Пусть учит свой русский.
Я вам скажу — любое общение, творчество, путешествия — все, что отрывает нас от ежедневной скучнейшей пенсионной рутины — хорошо.
Иногда занятия в нашей скульптурной мастерской напоминают небольшой сумасшедший дом, но в этом же и есть жизнь, нет?
Утром, к примеру, я узнал, что у Меира вчера умерла жена. Обычно он приходит в мастерскую с самого утра, а сегодня было тихо и пусто — почти все уехали хоронить.
Эх, — говорит баба Хава, — а я-то хотела сегодня свой день рождения праздновать со всеми...
Тем временем совсем сошел с ума дед Рафи, и не хочет доделывать деревянного осла в подарок жене, он даже не помнит на каком этаже он живет и поэтому вдруг волнуется.
— Я отвезу тебя домой на своём автомобиле, — говорю ему, — на третий этаж или на пятый — и Рафи вроде ненадолго успокаивается.
Тем временем Давид красит акрилом свою покойную жену и заодно красит все вокруг, а Яков Зильберинг выпилил из дерева голую женщину и вколотил сзади в нее два гвоздика, чтобы повесить ее на стенку. Заодно он вдруг вспомнил, как воевал три месяца под Сталинградом и был даже отправлен на расстрел за якобы дезертирство. На самом-то деле он был послан по приказу ротного в сторону фашистов с двумя пустыми ведрами, чтобы наполнить их спиртом из разбитой на нейтральной полосе цистерны.
Но, так как с ведрами он бежал в сторону фашистов — то козе понятно, что он был тогда дезертир.
В это время относительно нестарая еще Роза, подумав и внимательно поглядев на Рафи, на Давида и на Якова, спросила меня, как бы ей достать цианистого калию на случай полной потери разума?
На что я ответил ей, что спрошу у друзей, — быть может у кого осталось немного.
Что касается одиноки ли мы в своей личной смерти, то вот древнегреческий философ Эпикур (как в интернете написано основатель эпикуреизма в Афинах), навсегда успокоил человечество изречением «Пока мы живы — смерти нет, когда она пришла — нас уже нет.»
Я же думаю, что девяностолетние старики не понимают в самой смерти больше, чем новорожденные младенцы.
— Помню — по-o-o-мню — по-o-мню я, как меня мать роди-и-и-ла, — поет на ломаном русском 80-летний Эммануэль, рожденный в Иерусалиме.
— Не «родила», а «любила», — возражает знаток русского языка 85-летний поляк Яшка.
— Ну у Эммануэля и память, — удивляется 90-летний румын Давид. — Он еще помнит роды и п@зду на своём горле.
Другие статьи в литературном дневнике:
