Несколько слов о матушке Игнатии и ее стихах.Несколько слов о матушке Игнатии и ее стихах. В последнее время многим прихожанам нашего храма удалось познакомиться с монахиней и христианским психологом матушкой Игнатией. Могу судить по своим впечатлениям и отзывам друзей: встреча с ней становится, как правило, каким-то благим потрясением для наших смятенных душ. Матушка Игнатия проводит семинары на чрезвычайно актуальные для верующих темы, например: – Как установить личные взаимоотношения с Богом; – Как научиться принимать и отдавать любовь; – Исправление аномалий родительской любви; – Как перейти с пути болезни на путь исцеления; – Как полюбить себя в свете Евангелия; – Христианин и деньги.
«Матушка Игнатия – такая замечательная!!! Описать все невозможно, но это новое и очень значимое явление в христианской психологии, да и просто в Православии. Такая простота, открытость, доходчивость в ее рассказах, такая трогательная детскость и чистота, мягкий юмор – и в то же время непреклонность в вере и христианских принципах. Когда смотришь на нее, видишь перед собой обновленного человека, «новую тварь во Христе Иисусе», до чего мы сами никак не дотащимся, хотя идем к этому годами и десятилетиями. Удивительна ее привлекательность: ведь уже не молодая, «в теле», гладко зачесанные в пучок волосы, очки – чем-то похожа на мать Марию (Скобцову). Вроде бы нет в ней красоты в привычном понимании. Но как приятно видеть ее улыбчивое лицо, внимательные глаза, слушать спокойную речь, украшенную временами народным говором, меткими «неистертыми» словами! Все в ней притягивает и вызывает горячую симпатию. Видимо, свет изнутри так озаряет? Как, оказывается, можно жить! С полным доверием Богу, без страхов, комплексов, бесплодных переживаний, с адекватной самооценкой и радостью, с духовной трезвостью и душевным покоем, с истинным покаянием, а не с тем невротическим чувством вины, которое зачастую его подменяет. Она не просто говорит об этом – она это показывает, это видишь в ней самой. Именно поэтому все так убедительно. Масса впечатлений, новых мыслей, а главное – желание МЕНЯТЬ СЕБЯ, пусть с таким ужасным опозданием, но хотя бы сейчас, хотя бы перед смертью. И христианство, которое она являет, то самое, Христово, без перекосов и крайностей, в духе любви ко всем и мира. Как необходима ее просветительская миссия! Только бы дал ей Господь здоровья и сил!» Но, оказывается, дар психолога и миссионера – это еще не все. Господь наделил матушку Игнатию среди прочих дарований еще и даром слагать стихи, легко и свободно, так же, как она говорит. И стихам этим сама матушка не придает особого значения. И ничуть не стремится «являть их миру» («Я их писала не для публикации, а по просьбе сестры выписала из дневников»). Однако, на горячий одобрительный отклик и просьбу ознакомить с ними читателей, сказала просто и безо всякой позы: «Мне они тоже нравятся – как нравятся родные дети, наверное».
Из стихов монахини Игнатии (Низовой)
Прости меня за все, моя душа, За то, что изменяла и лгала, За то, что быть свободной не дала, Прости меня за все, моя душа.
В то детское сердечко, что любило, Которому все в мире просто было, Пусти меня к себе — и я войду.
С разбитым локтем, содранной коленкой... Как в детстве все болит? Да так, маленько... Я буду сохранять в себе дитя.
Сколько дорог перекошено — Богу дано сосчитать. Вы наши (наши ли?) матери, Силы на нас не истратили: Ваш приговор — умирать.
Бросив нас здесь безымянными Вы поспешили забыть. Нас помянет только дождичек: Ваши сыны, ваши дочери Вам не уродуют быт...
— Разве ж он был твой единственный, Разве любить запретят? Вот у тебя все наладится, Сладится белое платьице — Будет желанным дитя!
Эти слова в своем сердце вы, Глас Божий там заглуша: — Кайся, безумная грешница, Пусть зарастет, перемелется, — Эта убита душа.
Обожги бушующие страсти, Запрети безумиям плененья, Порази взошедший пустоцвет. Проведи от скорби, от напасти, К молнии внезапного прозренья Что вины безвинно виноватых В моей жизни не было, и нет.
Искупай меня в купели слезной, Дай излиться тихою рекою И одень покровом белизны. Отпусти меня зимой морозной, Побреду к блаженному покою, Полететь туда пытаясь сердцем, Сердцем, птицей-сердцем без вины. *
Чтоб оскорбляла глина глину, Чтоб среди глиняной молвы Оклеветала б нелюбимых?
Украл чего-то у другого, Иль проломил бы красный бок За неприязненное слово?
Обогащаясь тою почвой, Что просто пыль и грязь, зола, Среди богатств таких же точно?
И равноангельскую святость, И был Едем, и больше нет: Идем вперед, все задом пятясь...
И нечем будет ей хвалиться. Пошли, Господь, ей свет вдали И дай возможность ей молиться.
Это просто «не хочу»! Поползу иль побегу, Но себя не дам врагу! Поползу иль полечу, Только к Богу, как к Врачу: «Исцели мне «не хочу», Не хочу я лгать, — кричу,— Все смогу! И сна ничуть!» Я у Господа в долгу: Научил меня Господь «Не могу» перебороть. * Жизнь духа — ты из детства одеяло: Тяну к ногам, так мерзнет голова. И каждый день с утра кладу начало, Чтоб к вечеру понять, как не права,
Как восстает поверженный кумир, Как запираю на засовы двери, А в щели — что там в окна! — лезет мир.
Прости меня, Господь, и укрепи. Глаза должны искать на небе звезды, Но ноги не сбиваться все ж с тропы!
Разве, мама, в них потери видишь, Сожаленья зряшнего пути? Тише, я прошу тебя, потише, Водопада слов совсем не надо, Правда вне Креста совсем не правда, А от мира в келье я закроюсь, Жениху с любовью петь я стану: — Ты, Кто предызбрал и предуставил, Ты, Кто убеляет мою совесть, Ты, Который больше всяких правил, Защити от оспины сомненья, Защити от ржавчины безверья, Обещал сам быть Путем и Дверью, Дал обет идущему не ложен. Ты мои вины повергни в Чашу И омой живительной росою. Для Тебя я нищенкой босою, Путь свершив, который мне возможен, Вдруг пойму: да он совсем не сложен! И одно: Тебя увидеть жажду... *
И яркими красками брызжется утро, И мячики яблок в корзинке видны, А рыба горит серебром перламутра.
Целует холодные губы прибоя, И я не одна, хоть пустынен мой дом, Сижу я одна, но невидимо — двое.
И лишь тишины мягкий шорох усталый. И если б не в сердце невидимый Свет, Не будь Он со мной — в мире пусто бы стало...
Сегодня много, завтра — дым и прах. Кто сравнивать себя с другими начал, Обычно остается на бобах.
не соревнуйтесь в глупостях мирских. И в похоронном моцартовском марше Уже несли здоровых и больных.
И обретете мир душе своей: Самарянином милостивым станет Кто о себе забудет для людей. *
Она права. А я — я виновата, И тлеет в сердце, словно клочья ваты, Пожарище геенского огня.
Захлопнуло и форточки, и ставни. И я трусливо жду: вдруг перестанет Она слагать обиды в перемет?
Которой обожжет. Боюсь, что носит С собою тот сосуд. Боюсь, что спросит: — Ну что еще ко мне имеешь ты?
Я не смогла согреть его дыханьем, Оно не стало слезкой утром ранним, Дрожащей на ресницах — на кустах.
Где уберутся даже и не двое. Затмилось все небесно-голубое, Твое любимое, любимая сестра. * Хор деревенских петухов, Да на окне гераньки ситчик. Теленок пестрый маму кличет, Здесь в Пасху снег, и снег в Покров,
Закат над зеркалом речушки, Три покосившихся избушки, Да церкви беленький стихарь.
Здесь и не пахнет заграницей: Не стало Марьино столицей! Туман над плесом сбросил пух...
Не летним отдыхом на взморье, А хочет в детства Лукоморье Свершить весенний перелет,
Хоть подновить крыльцо избенки! И, став на миг совсем ребенком, Уснуть под тихою звездой,
Проснуться с первыми лучами, И, в сорок с лишним за плечами, Прибить иконочку к стене...
Работай так, как я: С желанием! Будь счастлив, Что день прошел не зря. Свободно делай все ты, Ответить будь готов. А радость от работы — Как звон колоколов! *
Не хочу я быть Иваном без родства. С фотографий прорывается упрямо Правда, что забвеньем поросла.
А глаза-то почему тогда добры? Слава Богу, умер — не угнали Под гулагские секиры-топоры,
Бог прибрал, и прадед умер средь родных. В день Николин, зимний, белый-белый Он служить собрался, да затих.
Отошел он, призванный домой. Вот таким я представляю себе счастье! Помолись, мой прадед дорогой,
Я домой успела не во зле: Покаяния водою отстираться Я должна ведь не на небе — на земле. *
Иногда тебе снится — бросают и бьют. И тогда в черно-белом не видишь цвета, А рука, что протянута, зла и не та...
Если все же начать — да с начала листа? И суметь, и страдать, и принять наконец — Не примерить — взаправду принять свой венец?
Ты надейся, и веруй, ты веруй — и жди. Сердцевина цела, а дупло заживет: Ты ведь сильный, как тисс. Он веками живет! Под раскидистой кроной не видно травы, Может, хвоей засыпана, слоем листвы, Но корням без травы трудно, в общем, стоять, И устали они. Их нельзя не понять...
Прошагали, оставили сотни следов, Ей давно бы пустынею быть суждено Только вера спасла. Вера, хлеб и вино... © Copyright: Наталья Алексеевна Исаева, 2013.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
