Живущая На Земле ЗаповедникЗаповедник Живущая На Земле
Марек верит в десятые царства, в источники света, в учителей и всех иже с ними. В общем, во всю ту чепуху, которая многим и многим заменяет реальность. Трудно осознать, что любовь и гармония зависят от тебя, гораздо проще свалить мировую гармонию на священные цвета и энергетические источники. Марек – богатый поляк, выросший в Соединенных Штатах. В жизни Марека все было классно до первого в его жизни серьезного потрясения. В 23 года Марека бросила его девушка – они встречались лет с 16 – оказывается, она уже давно с кем-то крутила. «Ты, долбоеб, даже не заметил!» - говорила Мареку его девушка, собирая вещи, - «Все читал свои книжки, зачем тебе женщина? Тебе же даже секс не нужен.» Марек молча смотрел на сборы и плакал. Он вообще очень чувствительный. После ухода девушки Марек сначала неделю плакал, потом расскачивался на кровати – дергано, как сломанная неваляшка, потом начал кушать овсяные хлопья – только медовые и клубничные, и читать «Апологию» Платона. «Апологию» Марек читал, вернее, перечитывал три года. Вероятно, сравнивал себя с Сократом. Думал, что он точно так же умер – только слабое тело осталось, но почему-то, в отличие от Сократа, так и не получил вечного и сладкого безвременья смерти. А потом Марек встретил Наташу. Наташа русская, но родилась в Америке, ходила в американские школу и университет, поэтому на русском у нее только сны и разговоры с мамой. Наташа работает с пятнадцати лет. Она некрасивая, но умная – достаточно часто встречающаяся комбинация среди женщин. Несмотря на некрасивость, в мужчинах Наташа недостатка не испытывала с юности. В Америке проще относятся к женской привлекательности. Это в странах умершего социализма мужчины ленивы, избалованы и требовательны. Американцы же давно не считают, что женщина должна быть красивее мужчины – равноправие полов, победа феминизма. Наташа не понравилась Мареку, но Марек понравился Наташе. Чувствуете разницу? Наташа подумала, что Марек покладистый и хороший, хоть и слишком много читает. А Марек ничего не подумал о Наташе. Он был занят собственными страданиями. Наташа разговорила Марека, польстила ему, умело показала щиколотки (у Наташи красивые ноги), заманила в свой номер – наши герои познакомились в лобби отеля, название которого упоминать не будем во избежание нежелательной рекламы. Произошел первый секс между малознакомыми людьми – неловкий, странный, в чем-то мучительный. Первый секс всегда такой, что бы не писали в любовных романах, детективах и постмодернистских рассказах. Сношение с чужим во всех отношениях человеком не может быть полностью комфортно. Партнеры боятся не так показать свое тело, не так вскрикнуть, боятся случайных инфекций, не хотят смотреть друг другу в глаза, часто вспоминают в процессе прошлые опыты, постфактум быстренько бегут в душ. У Наташи с Мареком было все то же самое плюс слезы Марека после того, как он кончил в презерватив. Наташа не успокаивала Марека – истерикам это не надо. Марек вспомнил в самый момент эякуляции свою бывшую девушку и ему стало так больно и противно от того, что его сжимают не ее мышцы, что он теперь облит не ее запахом, что вообще какая-то чужая женщина странно и неприятно вздыхает. Несмотря на слезы, Марек с Наташей продолжили свои упражнения на следующую ночь, а потом еще на одну, а потом еще... На самом деле, так рождается много романов, которые впоследствии часто переходят в браки. Наверное, потому что к моменту таких отношений (или их имитации) у обеих сторон уже наступил момент, когда тело еще может, а душа уже понимает. Тело может трахаться, а душа понимает, что надо. Да и чего отворачиваться, когда ты хотя бы такой, весь израненный и тоскующий по несуществующему, кому-то нужен. К описываемым событиям Марек и Наташа жили вместе уже полтора года. Жениться, конечно, и не думали, потому что детей заводить не собирались. Наташа работала фотографом на пол-ставки для National Geographic и параллельно писала мемуары – столько всего оставалось сделать в жизни, что было не до беременности. А Мареку было все равно. В последнее время он всерьез увлекся эзотерикой и витал в пророчествах, молитвах, мирах.
Мальта встретила влюбленных, как и предполагал weather.com, хмурым ветром и рваным дождем. Наташа смотрела в окно такси со стоическим спокойствием, ничем не выдавая своего раздражения Мареком. А Марек беспокойно ерзал на сиденье и все пытался почувствовать, услышать душой, где же она, эта знаменитая энергия. - Дорогой, а ты не ошибся островом? – Наташа все-таки не выдержала. Марек больше не слушал Наташу. Он задумался о своей горькой судьбе. Ему казалось, что все против него. Марек был уверен, что стоит ему выйти из аэропорта, как он тут же увидит столб света, полыхающий из недр острова, и людей, столпившихся вокруг него – красивых и просвещенных. А тут какая-то туристическая дрянь лезет со всех сторон. Марек с отвращением смотрел на кофейни и бутики, на пляжи и набережные и хотел, чтобы все это смело одним большим ураганом. Наташа разглядывала то же самое с неподдельным интересом. Ей уже нравилось это место. Остров выглядел спокойным, благородным, очень ухоженным. Набережные из белого камня, гуляющие по ним пожилые пары с фотоаппаратами, небольшие галереи и кафе, тревожно бьющееся о камни море – а самое главное, осознавание того, что ты всех сторон окружен этим морем – давало Наташе ощущение хорошего, не депрессивного спокойствия. Только бы Марека еще рядом не было. Наташу раздражал ее друг, но без него было ощущение неполноценности – когда женщина некрасива и путешествует одна, она невостребованная одиночка. Ну и что, вдруг подумала Наташа, пускай лучше одиночка, чем этот идиот будет допекать своими владыками весь отпуск. Наташа обдумывала эту мысль весь оставшийся отрезок пути до отеля. Раскладывая вещи в основной спальне их сьюта, заявила: - Знаешь, Марек, я думаю, так как ты будешь искать энергию, тебе необходимо воздержание и одиночество. Поэтому, чтобы не искушаться, давай ты будешь спать во второй спальне – там совсем тихо, и вид замечательный. После разбора чемоданов и душа, Наташа решила пойти выпить кофе. Марек сказал, что он немного отдохнет с дороги. На самом деле Марек не отдыхал, а плакал от отчаяния. Он точно истерик, подумала Наташа, услыхав рыдания через стенку. Едва выйдя за дверь, она и думать забыла о Мареке. Кажется странно, а на самом деле абсолютно естественно. Сколько бы времени ни провел с неважным тебе человеком, он не становится тебе ближе и нужнее. Наташа считала, что у Марека проблемы с головой, но не с деньгами, поэтому не стоит его бросать. Хоть она и зарабатывала неплохо, у нее осталась привычка с детства бедного, но позже выбившегося в люди человека урвать свое везде, где только можно. C Мареком не было никаких проблем – он жил в своем мире, тихо плакал в свою подушку и безропотно оплачивал их общие счета, никогда не проверяя Наташу. Наташа слишком дорожила своей свободой, чтобы всерьез засобираться за своего «польчика», как она его называла, замуж, но не стеснялась вовсю использовать его кредитную карточку. «Лучше мне, чем какому-нибудь самозванному владыке.» Мокка, заказанная Наташей, была необычно хороша. Наташа и не ждала такого уровня от захудалого европейского острова. Она даже заказала вторую мокку, что вообще обычно с ней не происходило – сдержанность помогала сохранить девичью фигуру. Наташа была уверена, что ей надо следить за собой, хотя тоща была всю жизнь. Обедать Наташа пошла в небольшой итальянский ресторан, где ее накормили равиоли с осетриной и напоили неплохим кьянти. Наташа съела всю итальянскую порцию и выпила три четверти бутылки. Положив льняную салфетку на стол, облокотилась об стол и заулыбалась от удовольствия. Жизнь к ней явно благоволила в этот день. Прогулявшись для моциона по набережной, Наташа решила поехать в Мдину. А почему нет? Было всего два часа дня. Дождь прекратился, даже ветер стал из гадкого просто свежим. Мдина была прекрасна. И даже не из-за выпитого кьянти. Узкие мощеные улицы, небольшие каменные дворцы и церкви, а самое главное – просто удивительные фонари. К фонарям Наташа питала слабость. Самые любимые – это газовые. Разве есть что-то красивее дрожащего, защищенного тонким стеклом, пламени в теплой естественной темноте? Во Мдине не было газовых фонарей и понятно почему – они появились только в девятнадцатом веке, но были прежде свечные, а теперь электрические фонари – затемненного стекла, тонко вылитого чугуна причудливые цилиндры, заполненные светом. Наташа подумала, что наверно именно по таким улицам ходил Дон Хуан и забирался на балконы с целью совращения юных и пышных девственниц. Не в Испании это было, нет, а здесь, в Мдине, где побывали и арабы, и испанцы, и французы – здесь намешана кровь и страсть, и девушки здесь жили темноглазые и сладострастные, у них были родинки в самых интимных местах – как доказательство их похотливых желаний, у них груди были налитые и высокие, талия тонкая, а бедра широкие – они были созданы для того, чтобы в них входили жестокие и гордые мужчины. Эти девушки гуляли вот именно в эти церкви, чтобы обмениваться записками с любовниками и замаливать грехи. А мужчины разбивали именно эти фонари, когда желали всепрощающей темноты. Наташа бродила и бродила по камням Мдины и ее не оставляло в покое все то, что она видела – действительно видела! – случилось когда-то на этих улицах. Будучи профессиональным фотографом, Наташа везде ходила со своей камерой. Она у нее была предметом личной гордости – потому что обошлась Наташе в пятнадцать тысяч. Наташа вдосталь нафотографировалась, в кои-то веки не думая о том, подойдут ли ее фотографии редакции журнала. Было так хорошо без ноющего Марека. Он был где-то далеко, в своей спальне, в своем мире, а Наташа была здесь – в своем, она была в нем одна и от этого ей было хорошо. Марек почти не гулял. Круглые сутки он проводил в маленьком дворике при их сьюте, обнесенном трехметровой стеной. Стена была увита плющом. Марек сидел и смотрел на этот плющ. Погода стояла ясная, поэтому созерцанию ничто не мешало. Во дворике Марек обедал, пил кофе, по вечерам съедал свое яйцо-пашот, курил. Марек начал курить после того, как узнал, что на Мальте нет энергетического столба. У него все время тряслись руки. Когда закуривал, начинали трястись меньше. В эти дни Наташа чаще стала задумываться над сущностью психологической проблемы Марека. Не будучи сильна в психологии, она могла перебрать только общеизвестные проблемы: нервное расстройство, шизофрению, паранойю. Но из этого нехитрого списка ничего не соответствовало состоянию Марека. Гугл тоже не помогал разобраться. Наташа знала, что какое-то время Марек постоянно посещал психотерапевта, но он сам никогда об этом не рассказывал, а Наташа не могла спрашивать: слишком личное. Да и не настолько ее все это интересовало. Странное поведение Марека только облегчало жизнь его любовнице: она могла делать все, что пожелает, он не мешался под ногами и не раздражал ее своими глупостями и в то же время статусно существовал. Мечта любой здравомыслящей женщины. Наташа ходила по знаменитым на всю Европу мальтийским клубам, посещала закрытые спа и бассейны, много гуляла, делала шопинг, ходила по местным галереям и даже съездила на завод декоративного стекла. Ей было хорошо и покойно так, как не было много лет. Словно наконец она достигла той точки бытия, когда ощущаешь себя действительно свободным человеком, когда ни о ком и ни о чем нет тревожных мыслей, ничто не волнует, кроме сегодняшнего дня и каждый сегодняшний день приносит удовлетворение. Вероятно, именно такое состояние следовало назвать нирваной. Наташа совсем не была такой равнодушной, какою кажется. Помимо того, что Наташа раздражалась Мареком (что вполне естественно, поскольку Марек своими столбами и владыками раздражал любого мало-мальски резонного человека), Наташа также практиковала давно выработанную ею философию невмешательства. Хочет мой любовник верить во владык – пожалуйста, хочет сидеть и смотреть на плющ – кто я такая, чтобы мешать. Иногда Наташе все же хотелось немного его развеять. Поэтому, когда Наташа собралась на Гозо, она позвала Марека с собой. Он сначала с сомнением на нее посмотрел, но тут она сказала: «Гозо очень таинственный остров, кто знает, может, там кто тебе расскажет об энергии. На острове Гозо жила Каллипсо. И храмы Джгантии старше пирамид на несколько тысяч лет!» Глаза Марека впервые за все эти дни посветлели. Он часто-часто закивал и побежал натягивать свитер – после своего колоссального разочарования он теперь постоянно мерз. * Мало есть на Земле мест, способных по красоте сравниться с Гозо. Даже странно, как столько прекрасного сумело сконцентрироваться на такой маленькой площади. Слишком живописная синяя вода, скалы, ущелья, глянцево-яркая зелень, древний камень фортов и церквей. А главное – почти везде на острове слышен свежий соленый ветер с моря – пронзительный и ясный. Еще не сойдя на берег, а только вглядываясь с парома в гармонию камня и зелени в бело-синем обрамлении моря, Наташа подумала, что на месте Одиссея она бы и без Каллипсо застряла на этом острове. Конечно, Итака тоже живописна, но ведь в Итаке у Одиссея была старая и слишком добродетельная жена, а это на самом деле ни одному мужчине не нужно. Красота Гозо подействовала даже на Марека. Подумав, что столб его счастья находится посреди такого великолепия, Марек впал в некоторую прострацию и тихонько уронил две слезы. Наташа заметила покрасневшие глаза: Наташе стало грустно от последних слов Марека. Конечно, у него в голове вместо мыслей кольцо Мебиуса из идей и видений, но ведь он в чем-то прав: где она, эта гармония? Может, и вправду на Гозо. - А ты не думаешь, что столб может быть маленьким и вообще невидимым? Марек поморщился. Ему становилось больно от одного упоминания о большом скоплении представителей человеческого рода – демофобия. Оттого он и сумел избежать совершенного порабощения себя Владыкой Ланто – не мог присутствовать ни на просветительских встречах, ни на общих собраниях. Наташа очень радовалась из-за этого демофобии. - Натуля, а как я узнаю столб, если он невидимый? Марек замолчал. Снова начал пристально всматриваться в совсем уже близкие очертания Гозо. Наташа пошла в каюту собирать вещи. Через десять минут паром причалил к берегу. * Гозо не разочаровал Наташу. Напротив, она с каждой минутой чувствовала, как место это нравится ей все больше и больше. Здесь было мало людей, много тишины и моря. Оставив рюкзак в отеле, Наташа пошла гулять. Приближался вечер, набежали облака, стало пасмурно. Наташа вышла к набережной, села на скамейку, закурила. Погода портилась; казалось, почти у самых ног море недовольно билось о берег, разъяренно пенилось. Наташа курила и курила – запах ментола портил свежесть ветра, но остановиться было тяжело. Наташе, как всегда неожиданно, стало нехорошо – временами накатывало ощущение, что она что-то потеряла, что она в этот мир пришла, забыв что-то в другом. Она никому не могла этого объяснить, да и в любом случае постеснялась бы, но себе признавалась в ощущении потери достаточно откровенно. Еще в детстве к ней пришло мучительное страдание по тому, что имела и чью сущность совсем забыла. Иногда Наташа смотрела на себя в зеркало, трогала руками поверхность, словно пытаясь ухватить давно потерянное – будто в зеркале жило иное, дополненное «я». Нет, это рассказ не о потерянных близнецах – Наташа была у своей матери одна. И ей не казалось, что потерянное – это внешне идентичная женщина. Ощущение было глубже, больнее – ищешь что-то, а сам подспудно осознаешь, что нет этого, нет, могло быть, но никогда не будет. На острове эта обреченность вырисовывалась еще четче – то ли из-за отсутствия привычного окружения, то ли из-за близости моря. Море ведь усугубляет тоску – ему, как и тоске, нет ни конца, ни края, ни по-настоящему доступного объяснения. Что это такое? Обособленный мир, который выглядит как живой, но на самом деле таковым не является. Нечто без формы, но с глубоким и недоступным содержанием. Наташе было тяжело сформулировать свои мысли – и даже стыдно как-то – свои мысли ей казались косными и невнятными. Посидев еще немного, Наташа решила пойти погулять – иначе совсем бы расстроилась, да и пора было найти где выпить чашку горячего кофе или чая: Наташа замерзла, сидя на ветру. Справа от скамейки вдоль набережной шли рыбные забегаловки и ресторанчики, слева – нечто похожее на кафе и рестораны, но уже получше. Вдали виднелись относительно высокие дома. Наташа решила пойти налево. Ей повезло – первое же место оказалось чайной. Чайная выглядела заброшенно, за столами никого не было, за стойкой сидела женщина предпенсионного возраста с уставшим лицом. Наташа вошла, спросила на английском, если ей здесь можно выпить чаю. Женщина удивленно посмотрела на Наташу, переваривая услышенную информацию, затем недоверчиво сказала, тщательно проговаривая каждое слово: - Здесь? Чаю? Да? Женщина наконец сообразила, что в ее чайной кто-то решился выпить чаю, выбежала из-за стойки, подбежала к Наташе, усадила ее за столик, начала спрашивать на больном английском, какой чай хочет гостья, узнав, что черный (Наташа подумала, что черный чай испортить тяжелее всего), побежала за стойку, долго суетилась, пыхтела и наконец притащила старый фарфоровый чайник, из-под крышки которого стыдливо торчала бирка чайного пакетика, большую белую чашку с блюдцем и сахарницу с рафинадом. Наташа ее поблагодарила. Женщина спросила, если Наташа хочет их десерт. Наташа отказалась, справедливо рассудив, что десерт, как и чай, тоже будет из ближайшего супермаркета. В любом случае, напиток был горячим – уже хорошо. Наташа вспомнила эпизод из «Писем с Мельницы» -- автор зашел в пустующий трактир, напротив которого стоял трактир цветущий. Хозяйкой была похожая на эту годзийку женщина. Выяснилось, что ее муж ушел к молодой хозяйке цветущего трактира и теперь целыми днями на глазах у старой жены с молодой развлекается. Вероятно, от этой годзийки тоже кто-нибудь ушел. Какой-нибудь ничего не стоящий мужчина, по которому она теперь убивается за своей стойкой. Допив чай, Наташа вышла из чайной, оставив за собой пустую чашку и два евро монетами на блюдце. * На следующий день Наташа и Марек решили посмотреть винодельни. Наташа любила вино, а Марек теперь искал невидимый столб, поэтому в поисках его был готов идти в любой уголок Гозо – а вдруг среди виноградников бьется ключ гармонии? Ориентироваться любовники решили по рекламному проспекту: их внимание привлекла сдержанная реклама винодела Микеле Кордины. Согласно рекламе, Кордина специализировался в красном сухом, сам начал свое дело и оставался неизменным хозяином вот уже более двадцати лет. Наташа не очень верила виноделам в первом поколении, но решила рискнуть. Виноградники оказались внушительными, а винодел гостеприимным. Наташа не ожидала, что Кордина решит сам общаться с назойливыми американскими туристами, но внимание его было приятно. Кордина говорил на академическом английском языке с британским акцентом. Кордина объяснил свое поведение так: - Понимаете, мы с женой живем очень уединенно. Для нас образованные люди большая радость – не спорьте, я вижу, что вы такие и есть – тем более в это время года. Погода сейчас не слишком благоприятная, народу мало, интересного – еще меньше. Наташа едва сдерживала себя, чтобы не оглядываться по сторонам. Дом у Кордины был впечатляющим – везде камень и мрамор, вместо потолков – своды, на стенах – картины пускай не очень известных художников, но весьма достойные. Сколько, интересно, стоит это содержать? Красиво, хоть и, на Наташин взгляд, слишком уж консервативно – не дом, а смесь викторианства с поздним классицизмом. Впрочем, подумала Наташа, по-любому дешевле, чем в Штатах. В Америке такие дома могут себе позволить только биллионеры. Марек плелся за Наташей и думал о гармонии. Марек был с детства богат, поэтому ему что картины, что мрамор – все было едино. Когда Кордина раскрыл перед Наташей ворота во внутренний двор, она невольно ахнула от изумления: ее глазам предстал вымощенный белым камнем балкон в форме полукруга, нависающий над виноградниками. Посреди балкона стоял фонтан, а за небольшим столом у фонтана сидела самая красивая женщина, какую Наташа когда-либо видела. Женщина сидела в шляпе, ее заливало весеннее солнце, она читала маленькую книгу и на лице ее было выражение совершенного покоя. Волосы женщины отливали темным золотом, кожа ее была белой, как пена, а кости тонкие-тонкие. Наташа думала, что таких женщин не бывает. Она замерла и ждала, когда женщина поднимет глаза – Наташа была уверена, что как только она увидит эти глаза, она все поймет о гармонии, настоящей, не Марековской. Женщина подняла глаза и Наташе стало понятно, что у нее было секундное помешательство – глаза были красивые, но в них сидело то, что неизмеримо далеко от настоящего баланса – неистребимое и вместе с тем почти позабытое страдание. Женщина улыбнулась мужу и посетителям, а Кордина сказал: Кордина и Эмма несколько опешили. Кордина осведомился: Казалось, прошло очень много времени, прежде чем она услышала голос Кордины: Наташа не ответила. Кордина сделал вид, что не заметил ее молчания и, переложив чайник и чашки с блюдцами на столе, заговорил. - Эмму я любил всегда. Всю жизнь. Мы еще детьми знали друг друга. Она всегда была такая красивая. И всегда я хотел, чтобы она была счастлива. Когда Эмме было всего двадцать пять, произошло несчастье. Я не могу говорить об этом, но скажу лишь, что это ее разрушило. Она умирала на глазах и я... я не знал, что делать. Я начал ее лечить. Созвал кучу докторов, возил во все психиатрические клиники мира и, наконец, вылечил. Она снова начала жить и, как видите, радуется. Я делаю все, чтобы оградить ее от внешнего мира и она как будто втайне понимает это и сама не стремится за пределы усадьбы. Ей здесь хорошо: она окружена любовью и заботой, ее никто не расстраивает, она много гуляет, садоводничает, читает. И она счастлива. А когда она счастлива, я счастлив.
* Утром Наташа все же заставила себя подняться с кровати, принять душ, вычистить зубы, надеть свежее белье. Есть по-прежнему не хотелось. Наташа спустилась вниз, прошла в кафе при отеле – почти все столики были заняты пожилыми парами. Наташе не хотелось ловить сочувствующие и в то же время слегка осуждающие взгляды стариков (одна и красотой не блещет, а худая какая!), да и запах яичницы вызывал легкую тошноту, поэтому, немного подумав, Наташа решила пойти в чайную, где была вчера. Конечно, можно было позавтракать и у Кордины, но Наташе хотелось спокойно перед встречей с ним и с Мареком выпить утреннюю чашку кофе и выкурить утреннюю сигарету, к тому же не мешало навестить ту одинокую женщину – в какой-то мере, у них с Наташей были схожие судьбы. Чайная была так же пуста сегодня, как и вчера. Женщина, увидев Наташу, вовсю разулыбалась, обнажая большие желтоватые зубы. Наташа тоже ей улыбнулась. Женщина усадила Наташа за лучший столик (почти не качающийся и у окна), спросила: Женщина убежала за свою стойку, потом потопала в кухню, прибежала обратно за стойку. Женщина хлопотала и шумела посудой – от переизбытка счастья, вероятно. Не будучи способной сдержать эмоции, она спросила Наташу: - Как вам наш остров, мэм? Вы ведь не из здешних, правда ведь, мэм? Исходясь желчью и праведным гневом, мисс Фарруджиа рассказала Наташе историю Кордины. Отметя восклицания и посылания Кордины в ад – Фарруджиа оказалась ярой католичкой – Наташа услышала следующее. Кордина – не первый муж Эммы. Эмма из почтенной годзийской семьи – ее предки «бог знает сколько веков здесь жили.» Кордина – тоже. С детства они были дружны, но когда выросли, Эмма предпочла молодого мальтийца Кордине. Эмма и мальтиец поженились. Кордина принимал большое участие в организации свадьбы. Все были уверены: он переступил через свои обиды. Эмма зажила очень счастливо в браке. Кордина оставался ближайшим другом семьи. У Эммы родился ребенок – очаровательная девочка. Эмма и ее семья были любимцами годзийцев – активно участвовали в общественной жизни города, исправно посещали церковь, помогали с реставрацией – в общем, вели обычную жизнь сельской аристократии, еще сохранившейся в таких далеких уголках Европы, как Гозо. Однако, ничто хорошее не длится слишком долго. Дочери Эммы было три года, когда автомобиль с нею и с ее молодым отцом, свалился в один из многочисленных обрывов в Гозо. Эмма по чистой случайности осталась в живых – ее в тот день повез на благотворительное собрание старый друг семьи, Микеле Кордина. Машину и трупы выловили на следующий же день. Начали расследование. Эмма не могла выйти из шока, Кордина неотлучно был при ней. Пошли нехорошие слухи. Власти начали особенно присматриваться к Кордине. Постепенно выяснилось, что он имел подозрительного содержания телефонные разговоры, прислуга вспомнила, что Кордина никогда так и не забывал Эмму – его туалетный столик был заставлен ее фотографиями, в шкафу он хранил ее старое платье – никто не знал, откуда оно у него, и вообще всем теперь были очевидны истинные мотивы его так называемой дружбы. Расследование шло полным ходом и со дня на день религиозные годзийцы ожидали громкого ареста, как вдруг все прекратилось. Расследование закрыли, объявив несчастным случаем, посредством слухов стало известно, что Кордина близкий родственник премьер-министра Мальты. Годзийцы негодовали и даже собирались выйти на улицы с транспарантами (ну да, когда бы еще представилась такая возможность, подумала Наташа), как с неба грянул даже не гром, а пушечный снаряд: Кордина уехал и – господи, что же это творится в мире – увез с собой Эмму. Увез с ее согласия. На этом моменте мисс Фарруджия сделала эффектную паузу, желая полностью насладиться триумфом своего рассказа. Триумф был встречен Наташиным молчанием. Немного обидевшись, мисс Фарруджиа все же решила завершить историю. О Кордине и Эмме ничего не было слышно много лет. Уже и думать о них забыли. Но, конечно, все вспомнили, когда выяснилось, что «эти двое» снова на Гозо, поселились в старом имении Кордины, в котором никто не жил с тех самых пор, когда он убил мужа Эммы и ее дочку. Не сразу выяснилось, потому что на улицах они не показывались. Кордина пригнал десятки рабочих – восстанавливать виноградник и реставрировать дом – рабочие и разболтали. Еще рабочие разболтали, что хозяйка слишком уж красива, чтобы быть настоящей и вся какая-то слишком уж. Что подразумевалось под глубокомысленным «слишком уж», Наташа не поняла, что промолчала. Ей хотелось, чтобы Фарруджиа поскорее закончила. В конце концов, дом был достроен, а виноградники посажены, но рабочие не захотели остааться у Кордины – зло там как-то, неуютно, вроде все красиво, а как будто в руках яблоко от змия держишь. Вот и пришлось ему нанимать рабочих с Мальты. И не уезжают они с Гозо. Живут здесь за своим высоким забором и боятся людям на глаза показаться. - Проклятие на этом доме, вот что я вам скажу! Слишком он красивый, слишком! И Она красивая – изнутри порченая потому что. Он ее, слышала, загипнотизировал, она и не помнит ничего. Наташа обернулась и вдруг ощутила невыносимое, злейшее раздражение против этой глупой фанатичной женщины со своей гадкой религией. Наташа сказала: - Это за то, чтобы ты наконец заткнулась. Женщина уставилась на Наташу, а Наташу сломя голову побежала из этой чайной. Наташа бежала по набережной, пока не выбилась из сил. Опять все сначала, опять все сначала. Эта мысль тараном шла сквозь все ее мысли. Какой же все это бред. И гармония, и баланс, и все остальное... Хорошо бы пойти сейчас к Кордине за объяснением, но зачем? Чтобы он или наврал, или сказал правду, которую Наташе не хочется слышать? Наташа вспомнила, что у Кордины остался Марек. Ну и пускай, подумала она, Марек взрослый человек: захочет – уедет, не захочет – останется при Эмме для ее развлечения. Наташа против воли перебирала все варианты того, что могло случиться. Конечно, дура Фарруджиа могла все придумать, но ведь Кордина и сам упоминал какую-то трагедию. Может, он и вправду убил семью своей Эммы, но какое это имело значение? Ведь каждый день кто-то кого-то убивает и никого это не волнует, а тут, подумаешь – трагедия. Гораздо важнее то, что свою жену он скорее всего держит на каких-нибудь психотропных, она счастливая и красивая – и Марек, и даже сама Наташа – оба они увидели в ней гармонию. В больной женщине, запертой в винограднике на этом проклятом острове. Наташа засмеялась. Только теперь она поняла: все, что они видели в Эмме – было признаками душевного расстройства, а не счастья. И ее аура, и ее покойный вид, и отрешенность, и блаженная улыбка, даже ее неправдоподобная ухоженность и речь викторианской жены – все было заботливо выращено Кординой, который захотел себе мечту и получил ее натурой. Наташа вспомнила свои вчерашние слезы и ей стало противно самой себя. Бред. Бред. Бред. Сама того не желая, она поддалась влиянию Марека и романтизму средиземных островов. Уезжать надо отсюда, уезжать, пока она совсем не сошла с ума. Придя к решению уехать – Наташа неожиданно для самой себя успокоилась. Она огляделась по сторонам, увидела впереди скамейку, медленно пошла по направлению к скамейке – все еще не могла отдышаться после пробежки – дошла. Села. Подумала, сегодня же уеду с острова на вечернем пароме. Достала пачку сигарет. Спички. Завтра улечу с Мальты первым рейсом. Вытащила сигарету. Вставила в рот. Кстати, фотографии, которые сделала в Мдине, хороши – надо будет предложить своим, может, возьмут. Спичкой – по ребру коробка. Зажгла сигарету. Наверное, возьмут, она уловила характер, часть надо будет сделать B&W. Затянулась. Да, точно. А потом... потом поеду куда-нибудь. Может, в Калифорнию – там сейчас хорошо. И травы сколько хочешь. И вообще – атмосфера творческая. С моря подул свежий ветер. Потянуло ментоловым дымом. Наташа зажмурила глаза и улыбнулась про себя. Затянулась. Выпустила струю дыма. Затянулась. Выпустила еще. Холодало. Погода портилась. Наташа подумала: будет дождь. © Copyright: Живущая На Земле, 2011 © Copyright: Артём Киракосов, 2011.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
