Мюнхгаузен
Реальный Карл Фридрих Иероним фон Мюнхгаузен (1720—1797) жил в нашем отечестве 12 лет. Служил при Анне Иоанновне, сопровождал юную Екатерину и возводил на престол Елизавету Петровну. Так что Мюнхгаузен пообщался почти со всеми императрицами XVIII столетия. Еще он участвовал в очередной русско-турецкой кампании (где и приключился пресловутый полет на ядре).
Тридцати лет от роду барон в чине ротмистра вернулся на родину, где прославился — сначала в узком соседском кругу — воспоминаниями о «стране белых медведей».
Рассказы барона попали на страницы развлекательных журналов, издатели которых были людьми творческими, а потому кое-что добавили от себя. Потом в Лондоне ученый-эмигрант Рудольф Распе переписал анекдоты о Мюнхгаузене с собственными вкраплениями и опубликовал отдельной книгой. Назвать ее хотели «Каратель лжи», и английский рецензент отмечал, что книга «способна заставить одуматься некоторых известных парламентских крикунов».
Немецкий поэт Готфрид Бюргер перевел «Мюнхгаузена» обратно на немецкий и опять же кое-что дополнил — это уже становилось доброй традицией. Вскоре книга
прославилась, и ее перевели почти на все европейские языки. В том числе и на русский — и довольно быстро.
Исторический Мюнхгаузен был еще жив. Однако протестовал он против приписанных ему россказней довольно вяло: реклама как-никак... Только реклама чего?
Это выяснилось впоследствии: дом барона сохранился, и туда водят экскурсии. Но если бы не Россия, может, и не было бы всемирной славы этого честного человека?
В чем секрет популярности — уже двухсотлетней — этой книги? Добрые детские воспоминания? Гравюры Густава Доре?
А у нас еще и изящное переложение Чуковского, и фильм с обаятельным нонконформистом в образе Янковского? И это тоже.
Но Мюнхгаузен прославился сразу, еще в своем веке. В уютном и безумном XVIII столетии, когда в Боденвердере, под Хаммельном, у камина в теплой компании так приятно было поведать истину о русском престолонаследии или о своей решающей роли в русско-турецкой войне...
«Художественное преувеличение — совершенно необходимое свойство великой литературы радости», — сказал Честертон.
Действительно.
Сколько поэзии в полете на ядре или в путешествии на Луну! И как приятно, что всё это противоречит законам физики и положениям балллистики! Но главное — отчаянно сопротивляется сухому рационализму надвигавшегося XIX века.
И Распе, и Бюргер были литераторами Бури и натиска. А это направление было восстанием против догм классицизма и упреждало безудержную фантастику романтиков.
XVIII век приходится наступишему XXI прадедушкой, а правнуки с древними предками ладят лучше, чем отцы с детьми.
Барон тащит себя за волосы из болота? Актуальная для нас метафора. 200—250 лет назад люди не стеснялись жить, тащить себя из болота (и коня в придачу), не боялись фантазировать.
Мюнхгаузен предвосхитил даже кинематограф — не случайно его похождения столь охотно экранизируют уже почти сто лет. Однако переведенный на язык видеоряда, барон что-то неизбежно теряет: он — мастер рассказа. Он оставляет читателю право разбудить собственное воображение о беспредельных человеческих возможностях. Главное — не унывать.
«Я попал в дурацкое положение. Не крутите носом, господа. Это может случиться с каждым честным человеком», — такие признания Мюнхгаузена дорогого стоят. И особо (не без пафосно-патриотического уклона) приятно, что фантазии барона вдохновлены нашей загадочной страной.
«Целых восемь дней, подобно сгнегу, с неба падала солома... Едва увидев первого, выбиравшегося вместе со мною из нее, я сразу же признал в нем русского по одежде и языку. Я поинтересовался, как далеко до Петербурга, и услышал в ответ: “Две мили». Какая радость!” — провозглашает Мюнхгаузен, только что вернувшийся с Луны. И в этом восклицании легко услышать: «Вот мы и дома».
Другие статьи в литературном дневнике:
