Гумилев«Странный поэт Гумилев, — говорил современнику Александр Блок. — Все люди ездят во Францию, а он в Африку. Все ходят в кепках, а он в цилиндре. У него и стихи такие же: в цилиндре». «Странный» — это еще не самое жесткое определение для Николая Степановича Гумилева, но, пожалуй, самое верное. В истории литературы его фигура накрепко связана с мифом, который гласит, что Гумилев был жертвой злокозненной судьбы. По воле рока его жизнь стала чередой испытаний: войны, опасные экспедиции, 2 попытки самоубийства и в конце расстрел за участие в заговоре. Испытания действительно были — это факт. Только судьба здесь ни при чем. Парадокс заключается в том, что Гумилев жил, как сам хотел, и все тяготы выбирал для себя совершенно сознательно. Ради подвига. Ни в Серебряный век, ни позже в русской литературе не нашлось второго такого поэта. Он был из тех, чей талант созревает поздно, и хорошие стихи начал писать только лет с 30, но готовился к ним всю предыдущую жизнь. Он действительно был уверен, что поэзии можно научиться, как учатся варить суп и тачать сапоги, и природная гениальность в этом деле — вовсе не самое главное, а нужно в первую очередь буквально поверить алгеброй гармонию, разъять стихосложение на составные части и освоить каждую из них в отдельности. Более того — он на собственном опыте доказал, что это работает. И еще более того: даже если бы Гумилев был от природы одарен гениальным стихийным даром — он все равно пошел бы по такому пути. Ради подвига. Он считал, что поэты должны управлять государствами, потому что они — самые умные люди. И объяснял это так: если человек может из миллионов слов выбрать самые гармоничные, так уж наверное он сумеет выбрать из перечня законов самый разумный! Но это еще не все: Гумилев был убежден, что поэт — это прямой наместник бога на земле, потому что может словом творить миры. И если поэт приказывает дождю «стой», у стихии один выбор — немедленно подчиниться. Эту теорию он развивал перед Честертоном во время своего недолгого пребывания в Англии, и так впечатлил последнего, что тот вывел в одном из своих рассказов персонажа, который как раз и пытался приказывать ливню. Рассказ называется «Человек, который был Четвергом». Гумилев был единственным поэтом, который воспевал радость преодоления испытаний. Счастье волевого и физического усилия, терпкую сладость подвига — но не мгновенного порыва на поле боя, нет: радость ежедневного подвига, совершаемого для преодоления себя. Он был упорен, как носорог, и работоспособен, как муравей. И постоянный труд не был для него унылой жертвой необходимости — он был вольным восторгом, чистым творчеством, таким же, как переводы или стихи. Он был как паладин — воин, исполненный радости. И его стих, закованный в граненый четырехстопный ямб, как в боевую броню, несет свет и эту самую радость, яркую и живую, как огонь. И потому Гумилева нет смысла читать, когда все хорошо. Но когда плохо — только его читать и стоит. Соловьи на кипарисах и над озером луна, Виночерпия взлюбил я не сегодня, не вчера, Я бродяга и трущобник, непутевый человек, Вот иду я по могилам, где лежат мои друзья, Под луною всколыхнулись в дымном озере струи, https://www.liveinternet.ru/tags// Николай Степанович Гумилев В редакции «Всемирной литературы» он как-то увидел ученейшего, авторитетнейшего музыковеда Николая Александровича Бруни и сказал приятелям: Он подошел к Бруни и завел такой разговор: Тут на лице Бруни выразилось легкое изумление, брови поднялись. Гумилев спохватился: Длилась эта вдохновенная импровизация минут десять. Под конец Бруни взволнованно сказал: Торжествующий Гумилев возвратился к приятелям. Из книги «Гумилев без глянца». © Георгий Адамович 10 © Copyright: Валентина Ерошкина, 2019.
Другие статьи в литературном дневнике:
|