1. Ранние годы
Филиппо по прозвищу Бруно родился в 1548 г. в местечке Нола (отчего его часто именовали позже Ноланцем) близ Неаполя в семье солдата Джованни Бруно. В 1559–1565 гг. он учится в Неаполе в частной гуманистической школе. Уже в это время Бруно познакомился с трудами Коперника и с мировоззрением натурфилософии. В 15 лет (1563), следуя семейной традиции, он поступил в неаполитанский монастырь Святого Доминика, где в 1565 г. постригся в монахи и получил имя Джордано. Но никакого душевного успокоения за монастырскими стенами Бруно не нашел. В дальнейшем он выступал против «фарса» и «фальши» монастырской жизни, против «идолопоклонства» образам святых, против абсурдных толкований в молитвенниках и церковных книгах, а также разоблачал монахов как «воплощение пороков и невежества». В монастыре Бруно написал свой первый труд – сатирическую поэму «Ноев ковчег», где в аллегориях изобразил столкновения внутри института церкви между разными теориями, догмами и верованиями. В 1571 г. Бруно посетил Рим, где изложил его святейшеству Пию V свое учение об искусстве памяти.
В 1572 г. 24-летний Джордано стал католическим священником и отслужил свою первую обедню в Кампанье, в провинциальном городе Неаполитанского королевства. В 1575 г. он защитил докторскую диссертацию, получив ученую степень доктора теологии. Между тем взгляды его уже тогда были далеки от ортодоксальных. Бруно влекли к себе учения жрецов Египта (http://www.proza.ru/2010/12/10/335), Тота-Гермеса Трисмегиста, Орфея, Пифагора (http://www.proza.ru/2009/12/20/225), Платона (http://www.proza.ru/2016/08/13/1582), Плотина (http://www.proza.ru/2015/07/21/1684), неоплатоников, Коперника (http://proza.ru/2020/07/17/210), Корнелия Агриппы Нестингеймского (http://proza.ru/2020/12/24/328) и многих других… В 1576 г. в Рим поступил серьезный донос. Бруно обвиняли (и, по-видимому, небезосновательно) в эклектизме, в еретических мыслях и высказываниях. Не имея надежды оправдаться перед инквизицией, Бруно тайно бежал из монастыря, оставив духовный сан. Так он превратился в гонимого отступника, и вся его дальнейшая жизнь прошла в непрекращающихся скитаниях. В 1576–1578 гг. он жил попеременно в Венеции, Падуе, Савоне, Турине, Милане, Генуе. Впрочем, его жизнь нельзя назвать затворнической: он читал лекции, участвовал в диспутах, страстно отстаивал свою точку зрения.
В 1578 г. Бруно нашел убежище в протестантской Женеве, где перешел в кальвинизм. Он работал здесь помощником в типографии (освоив в совершенстве искусство книгопечатания) и параллельно проводил факультативные занятия в Женевском университете. На них Бруно горячо защищал Парацельса, сражался за новое видение медицины, разоблачая официальных врачей-шарлатанов. Досталось от него и кальвинистским пасторам. За еретические высказывания и за «оскорбление святой реформации» его в конце концов предали двойному суду: городского совета и консистории (своего рода кальвинистской инквизиции). Благодаря помощи друзей Бруно удалось бежать во Францию.
2. Первое пребывание во Франции
В начале 1580 г. Бруно перебрался в Тулузу. Здесь он получил учёный титул магистра свободных искусств и почти два года читал студентам курс философии, а также преподавал астрономию. Часть профессуры и студентов была возмущена его вольнодумством. Последовал донос. Бруно поспешно покинул город. Летом 1581 г. он переехал в Париж, где стал преподавателем Сорбонского университета. Бруно выступал также с публичными лекциями, в том числе прочел несколько лекций на тему тридцати атрибутов Божества. На одной из таких лекций на Бруно обратил внимание Генрих III. На короля произвели впечатление его знания и память. Генрих пригласил Бруно ко двору и предоставил ему несколько лет (до 1583) спокойствия и безопасности.
В Париже Бруно опубликовал свои первые работы по мнемонике («Тени идей» (1582) и «Песнь Цирцеи» (1582)). Особенно любопытна из них первая. Начинается она диалогом между Гермесом Трисмегистом, Филотимом и Логифером, в котором прославляется магическое искусство памяти. Надо сказать, что наука о запоминании («Мнемоника») была хорошо известна в античности. Ей широко пользовались античные ораторы при подготовке и запоминании длинных речей. Суть мнемоники заключалась в том, что каждый пункт заучиваемой речи соотносился с каким-либо образом (например, со зданиями на хорошо знакомой улице или со знаками зодиака). Произнося речь, оратор мысленно шел вдоль запомненных мест, доставая из каждого образы, напоминающие ему нужный смысл.
Однако для последователей Гермеса Трисмегиста в эпоху Ренессанса мнемоника имела другое, гораздо более масштабное значение. В Герметическом своде (http://www.proza.ru/2010/05/11/193) неоднократно встречаются указания на гностическое отражение Вселенной в уме мага. Например, в конце "Поймандра", когда посвящаемый запечатлевает в себе дар Поймандра, или как в Герметическом своде XI: «А потому, если ты не сделаешь себя равным Богу, ты не сможешь его постигнуть, ибо подобное понимается только подобным. Увеличь себя до неизмеримой величины, избавься от тела, пересеки все времена, стань Вечностью, и тогда ты постигнешь Бога. Поверь, что для тебя нет ничего невозможного, считай себя бессмертным и способным познать все, все искусства, все науки, природу всех живых существ. Вознесись выше всех высот, спустись ниже всех глубин. Собери в себе все ощущения от вещей сотворенных, огня и воды, сухого и влажного. Представь себе, что ты одновременно везде, на земле, в море, в небе; что ты еще не родился, что ты в утробе матери, что ты молодой, старый, мертвый, после смерти. Если ты охватишь своей мыслью все сразу – времена, места, вещи, качества, количества, – ты сможешь постигнуть Бога».
Запечатлевая в памяти архетипические образы (то есть тени, близкие идеям в божественном Уме), от которого зависят все дольние вещи, – Бруно надеялся достичь "египетского" состояния – стать в подлинно гностическом стиле обладателем божественной силы. Оттиснув на воображении фигуры зодиака, человек, писал он, "может овладеть фигуративным искусством, которое чудесным образом поможет не только памяти, но и всем силам души". Уподобившись небесным формам, человек "перейдет от беспорядочной множественности вещей к лежащему в основе единству". Ибо, постигнув составные части всех образующих вселенную родов не по отдельности, а в связи с их внутренним порядком, чего мы не сумеем понять, запомнить и сделать? Таким образом, магическая система памяти Бруно является памятью Мага – того, кто постиг реальность за разнообразием явлений, уподобив свое воображение архетипическим образам, и с помощью этого постижения приобрел силу. «Кто в себе видит всё, - писал Бруно, - тот сам есть всё». Таким образом, он превратил искусство памяти из чисто рационального технического метода – в магическую и религиозную технику, которая сделала воображение инструментом постижения божественных вещей и обретения божественных сил.
Значительную часть книги «Тени идей» занимали списки небесных образов, которые были разбиты на тридцать групп. Большая часть этих образов заимствована из «Окультной философии» Корнелия Агриппы, но многие Бруно придумал сам. Магические образы размещались на колесе памяти, которому соответствовали другие колеса. С их помощью, полагал Бруно, можно вместить в память все материальные вещи земного мира (стихии, минералы, металлы, травы и растения, животных, птиц и т. д.), а с помощью образов ста пятидесяти великих людей и первооткрывателей – всю сумму знаний, накопленных человечеством в течение веков. Тот, кто овладевал этой системой, считал он, поднимался над временем, и в его уме отражалась вся природная и человеческая Вселенная.
3. Английский период. «Тридцать печатей»
В 1583 г. Бруно отправился в Англию (возможно, как неофициальный посланник Генриха III). Сначала он жил в Лондоне при дворе французского посла и имел свободный доступ ко двору королевы Елизаветы, где в дворянских, научных, философских кругах встречался с выдающимися представителями своей эпохи, затем — в Оксфорде, но после ссоры с местными профессорами опять перебрался в Лондон.
Свое пребывание в английской столице Бруно начал с издания сочинения «Изъяснение тридцати печатей», которое развивало подход к памяти как к главному инструменту в формировании мага. Трактат излагал сложную комбинацию магии и каббалы (http://proza.ru/2010/05/06/203) с искусством памяти.
"Тридцать печатей" – это тридцать таинственных изысканий, сопровождаемых схемами, в которых Бруно излагал принципы магической мнемоники. Ее целью являлось формирование религиозной личности, или личности благого мага. Почти везде он воспроизводил, расширял, применял для собственных целей трактовку близких вопросов у Агриппы. Излагая религиозную магию, Агриппа старался сохранить хотя бы видимость христианского тринитаризма и поэтому утверждал, например, что в религии есть три руководителя – Любовь, Надежда, Вера, три традиционные богословские добродетели. Бруно же, подбирая, меняя, перекраивая в своих целях нужный материал, упорно избегал "триад", и у него руководителей в религии становится четыре – Любовь, Искусство, Наука и Магия. Следуя за этой четверкой, считал он, маг достигает высочайших высот совершенства и силы. Любовь – это вездесущая сила, и если маг ее уловит, то она с помощью божественного неистовства поведет его от дольнего в наднебесные сферы.
Одновременно Бруно выступал как горячий защитник идей Коперника. Именно в Лондоне увидели свет самые известные его труды на эту тему: «О бесконечности, Вселенной и мирах», «О причине, начале и едином».
4. Мировоззрение Бруно
Противник схоластики и схоластического Аристотеля, Бруно находился под влиянием элейских, неоплатоновских, эпикурейских (http://www.proza.ru/2019/04/24/1560) идей. Его миросозерцание было пантеистическим. Бог, считал Бруно, есть везде и во всем, но Он также находится и за пределами проявленного космоса, и за пределами любого вида сознания. Он одновременно «везде», и за пределами этого «везде». Бог отождествляется в его учении с проистекающей из Него Вселенной, но в то же время Бог от нее существенно отличается. Тремя Его лицами являются Высший Разум, Душа и Субстанция-Материя.
Высший разум (всеобщий деятельный интеллект) объемлет собою все формы, всю Вселенную. Он имеет такое отношение к созданию предметов природы, какое человеческий разум имеет к своим созданиям – образует и систематизирует их точно так же, как последний образует и систематизирует множество понятий. Действующий согласно цели интеллект есть внутренняя форма самих вещей, некое внутреннее умное начало. Все, что бы ни производилось, соответствует этой форме и содержится в ней. Высший Разум является художником, образующим и формирующим материю изнутри. Из сказанного видно, что Бруно был противником представления о чисто внемировом уме. Изнутри корня или семени Разум высылает побеги, из последних он выпирает стволы, а из этих — ветви, а из внутренности ветвей — листья, цветы и т. д.; все заложено, приготовлено и завершено внутри. И точно так же этот внутренний Разум призывает обратно в ветви свои соки из плодов и цветов и т. д. Вселенная представляет собой бесконечный живой организм, в котором все живет многообразнейшей жизнью.
Хотя Субстанция-Материя сама по себе лишена формы, эта материя, считал Бруно, все же есть мать всех форм и нечто такое, что способно принимать все формы. В связи с этим он ставил вопрос: «каким образом эта первая всеобщая форма (Высший Разум) и вышеуказанная первая всеобщая материя соединены друг с другом, нераздельны, каким образом они отличны друг от друга и все же представляют собою единое существо?» На этот вопрос Бруно отвечал следующим образом: мы должны рассматривать материю как потенцию; совершенная возможность существования вещей (материя) не может предшествовать их действительному существованию, и точно так же не может оставаться после их исчезновения. Форма имманентна материи, и ни одна из них не существует без другой, Разум как бы растворен в материи, так что сама материя порождает все вещи. Первое и совершеннейшее начало (Высший Разум) включает в себе все существующее, присутствует во всех вещах. Деятельная сила и потенция, возможность и действительность составляют нераздельное и неразделимое начало. Материя представляет собою ничто без деятельности; форма есть способность и внутренняя жизнь материи.
Простыми и неразложимыми элементами всего существующего, писал далее Бруно, являются монады (атомы); они не возникают, не исчезают, а только соединяются и разъединяются; это метафизические единицы, психические и в то же время материальные точки. Сцепляясь и разъединяясь, они создают все бесконечное разнообразие вещей. То, что сначала было семенем, становится растением, затем — колосьями, потом — хлебом, питательным соком, кровью, животным семенем, эмбрионом, человеком, трупом, а затем снова землею, камнем или другой массой. И так как материя представляет собою всё, то она не представляет собою ничего особенного, ни воздуха, ни воды и т. д. (она есть именно абстрактное, не обладающее никакими измерениями).
Действительным в вещах является умопостигаемое, а не чувственное, ощущаемое или индивидуальное (то, что мы обычно называем действительным); чувственное, представляет собою на самом деле небытие. Все, что совершается под Луной, что обитает в области материи, подпадает под понятие суетности (конечности). Если ты разумен, то ищи прочного в представлениях, исходя из идей. Этот чистый свет вещей именно и есть их познаваемость, познание, исходящее от первого интеллекта и направленное к нему; несуществующее не познается. Посредством идеи, находящейся в интеллекте, можно лучше постигнуть все, что угодно, чем посредством формы предмета природы, взятой сама по себе, потому что эта форма более материальна. Но больше всего можно постигнуть предмет посредством его идеи, как она существует в божественном уме.
Главные старания Бруно были направлены к тому, чтобы изобразить единую Вселенную как некую систему классов упорядоченных определений; для этого он указывал на манер Прокла (http://www.proza.ru/2019/09/27/175) три сферы; во-первых, первоформу, как представляющую собою источник всяких форм; во-вторых, физический мир, напечатлевающий на поверхность материи следы идей и размножающий первичный образ в многочисленных противостоящих зеркалах. В-третьих, форму разумного мира, который индивидуализирует для внешних чувств тени идей, объединяет их и возводит их для интеллекта во всеобщие понятия. В связи с этим в учении Бруно такое важное значение имели мнемоника и магия. Он рассматривал мышление как некое субъективное искусство, субъективную деятельность души, изображающую, согласно своему представлению внутри себя, как бы посредством внутренних письмен, то, что природа вне ее изображает как бы посредством внешних письмен. Мышление, утверждал он далее, есть способность как воспринимать в себя эти внешние письмена природы (мнемоника), так и отображать и осуществлять во внешнем письме внутренние письмена (магия).
5. «О бесконечности, Вселенной и мирах»
Этот диалог – одно из важнейших сочинений не только Бруно, но и всей его эпохи. Изначально в разговоре - четверо участников. Под именем Филотея скрывается сам Бруно. Эльпин представляет любознательного ученого, готового к принятию нового мировоззрения. Под именем Буркия выведен сторонник аристотелевской философии и общепринятых авторитетов. Это пародия на типичного оксфордского ученого. Четвертый собеседник – реальное лицо, Джироламо Фракасторо, умерший полвека назад. Он пользовался большим авторитетом у современников и оказал влияние на самого Бруно.
6. Космология до и после Бруно
При всём разнообразии космологических воззрений, развивавшихся в эпоху, предшествующую деятельности Джордано Бруно, они характеризуются рядом общих черт, отличающих их от современных представлений об устройстве Вселенной.
В унаследованной от греков геоцентрической системе мира (классическое обоснование которой было дано Аристотелем в его трактате «О небе» http://www.proza.ru/2018/06/02/1593) центральным телом во Вселенной являлась Земля, а в гелиоцентрической системе мира Николая Коперника — Солнце. Эти тела (в гелиоцентрической системе также сфера неподвижных звезд) играли роль абсолютно неподвижного тела отсчёта, относительно которого отмерялись все движения небесных тел.
Предметом споров был вопрос о том, что находится за пределами мира (за сферой неподвижных звезд): перипатетики вслед за Аристотелем полагали, что вне мира нет ничего (ни материи, ни пространства), стоики (http://www.proza.ru/2019/04/22/1642) считали, что там находится бесконечное пустое пространство, атомисты полагали, что за пределами нашего мира находятся другие миры.
Большинство античных астрономов после Аристотеля считали, что планеты в своём движении переносятся материальными сферами, состоящими из особого небесного элемента — эфира; небесные сферы приводятся в движение «неподвижными двигателями», или «интеллигенциями», имеющими нематериальную, духовную природу, а первичным источником всех движений во Вселенной является расположенный на границе мира Перводвигатель. «Неподвижные двигатели» в Средние века обычно отождествлялись с ангелами, Перводвигатель — с Богом-творцом. Эльпин в диалоге Бруно описывает эту картину в следующих выражениях: «То, следовательно, что заставляло воображать различные небеса, было движением различных звезд: видели небо, наполненное звездами, которое вращается вокруг земли, причем ни одно из этих светил не отдалялось одно от другого, но все они всегда сохраняли между собою одно и то же расстояние и один и тот же порядок; все они вращались вокруг земли, подобно тому как вращается вокруг своей собственой оси колесо, на котором приколеплены бесчисленные зеркала. Считали очевидным, как это кажется нашим глазам, что эти светящиеся тела не обладали своим собственным движением, благодаря которому они могли бы сами двигаться подобно птицам; полагали, что они движутся, прикрепленные к своим орбитам, которые получали свое движение от толчка некоей (божественной) интеллигенции».
Веру в существование небесных сфер сохранял и Николая Коперник.
Небесный эфир, полагал Аристотель, не имеет в себе ничего общего с элементами земли, воды, воздуха и огня, составляющих «подлунный мир». В частности, эфиру не присущи тяжесть или лёгкость, по своей природе он совершает только равномерные круговые движения вокруг центра мира, он вечен и неизменен. Эта точка зрения доминировала в Средние века как среди учёных стран ислама, так и христианских стран.
Основной заслугой Джордано Бруно в космологии является создание новой картины мира, в которой осуществлён отказ от каждого из вышеперечисленных положений. В своей концепции Вселенной он не ограничился выступлениями в защиту теории Коперника, но вышел далеко за ее пределы. Если Коперник смотрел на гелиоцентрическую систему глазами астронома и математика, то для Бруно она являлась только одним «иероглифом» среди многочисленных священных знаков, отражающих Божественные Мистерии Вселенной.
В «Великопостной вечере» Бруно писал: «Ему (Копернику) мы обязаны освобождением от некоторых ложных предположений общей вульгарной философии, если не сказать, от слепоты. Однако он недалеко от нее ушел, так как, зная математику больше, чем природу, не мог настолько углубиться и проникнуть в последнюю, чтобы уничтожить корни затруднений и ложных принципов, чем совершенно разрешил бы все противодействующие трудности, избавил бы себя и других от многих бесполезных исследований и фиксировал бы внимание на делах постоянных и определенных».
Иначе говоря, Коперник положил начало, но, оставаясь всего лишь математиком, не постиг глубинного смысла своего открытия. Он – только предтеча зари истины и ее пророка, каковым Бруно считал себя, но тем не менее Коперник заслуживает благодарности за свои приготовительные труды. «Кто же будет настолько подлым и невежливым по отношению к труду этого человека, - писал Бруно, - который, даже если забыть то, что было им сделано, был послан богами, как заря, которая должна предшествовать восходу солнца истинной древней философии, в течение веков погребенной в темных пещерах слепоты и злого, бесстыдного, завистливого невежества; кто пожелает, обращая внимание на то, чего он не мог сделать, скорее поместить его в ряды стадной массы, бегущей, ведомой и падающей вследствие послушания грубой и низкой вере, чем включить в число тех, которые могли восстать благодаря своему счастливому уму и подняться благодаря вернейшему сопровождению ока божественного понимания?»
Впрочем, свою роль в истории человеческого мышления сам Бруно считал значительно более важной. Без лишней скромности он писал далее о себе: «И вот Ноланец, пересекший воздушное пространство, проникнувши в небо, пройдя меж звездами за границы мира, заставил исчезнуть фантастические стены первой, восьмой, девятой, десятой и прочих, каких бы еще ни прибавили, сфер, согласно рассказам суетных математиков и слепых вульгарных философов. Так перед лицом здравого смысла он ключом тщательнейших исследований открывал те убежища истины, которые могут быть нами обнаружены, обнажил скрытую под покровом природу, раскрыл глаза у кротов, излечил слепых, которые не могли поднять глаза, чтобы поглядеть на свой образ в зеркалах, со всех сторон окружавших их, развязал язык у немых, не умевших и не осмеливавшихся объяснять свои смутные чувства, излечил хромых, которые не могли совершить то движение духа вперед, к которому не способен человек, состоящий из неблагородной и разложимой материи...»
Действительно, в истории идей и в истории науки Бруно прославляют не столько за согласие с теорией Коперника, сколько за удивительный скачок воображения, с помощью которого он объединил теорию Коперника с идеей бесконечности Вселенной, состоящей из бесчисленных миров, движущихся в бесконечном пространстве. Тем самым Бруно окончательно разрушил замкнутую средневековую вселенную Аристотеля и Птолемея (http://www.proza.ru/2019/09/25/135) и положил начало более современным представлениям.
Прежде всего Бруно заявил, что для своего движения небесные тела не нуждаются ни в каких небесных сферах. Он предположил, что видимые звёзды — это далёкие солнца, вокруг которых также вращаются планеты. О нашей Солнечной системе он образно говорит как о маленьком атоме, развивающемся и продвигающемся среди бесконечного числа ему подобных, внутри великого живого организма – нашей Вселенной, не имеющей ни начала, ни конца. Бруно также отверг средневековые представления о противоположности между Землей и небом, утверждая физическую однородность мира.
Относительно непосредственного источника, послужившего для Бруно толчком к созданию его картины мира, сомнений быть не может. Идеи бесконечного пространства и бесчисленных миров, населенных подобно нашему, Бруно нашел в поэме Лукреция "О природе вещей" (http://www.proza.ru/2019/08/04/981); пассажи оттуда на данные темы он часто приводит и в "Бесконечной Вселенной и мирах", и в других местах.
Позже в виттенбергской речи Бруно изложил генеалогию Мудрости, которой он придерживался. Храм Мудрости, заявил он, сначала был построен у египтян и халдеев; во-вторых, у персидских магов при Зороастре; в-третьих, у индийских гимнософистов; в-четвертых, во Фракии при Орфее; в-пятых, у греков при Фалесе и других мудрецах, в-шестых, у итальянцев, при участии среди прочих и Лукреция; в-седьмых, у немцев – Альбертом Великим, Кузанцем, Коперником…» Весьма симптоматично, что в эту генеалогию попадает и Лукреций.
Из приведенной генеалогии Мудрости ясно, что для Бруно Вселенная Лукреция, так же, как и система Коперника, казались ответвлением забытой и искаженной позднейшими философами египетской мудрости, возвратом "египтянства" (т. е. учения Гермеса Трисмегиста).
7. Бесконечность Вселенной
В средневековой космологии в качестве основного аргумента в пользу конечности мира использовался довод «от обратного», принадлежащий ещё Аристотелю: если бы Вселенная была бесконечной, то суточное вращение небосвода происходило бы с бесконечной скоростью. Джордано Бруно опроверг этот тезис обращением к гелиоцентрической системе, в которой вращение небосвода является лишь отражением вращения Земли вокруг оси; следовательно, ничто не препятствует считать Вселенную бесконечной: «Существуют бесконечное поле и обширное пространство, которое охватывает всё и проникает во всё. В нём существуют бесчисленные тела, подобные нашему, из которых ни одно не находится в большей степени в центре Вселенной, чем другое, ибо Вселенная бесконечна, и поэтому она не имеет ни центра, ни края…»
В диалоге «О бесконечности, Вселенной и мирах» Бруно дополняет астрономические доводы в пользу бесконечности восходящими к античности метафизическими аргументами, хотя и в своеобразной теологической оболочке.
Первый из них — это принцип полноты: из бесконечного всемогущества Бога вытекает, что сотворённая им Вселенная также бесконечна. Вторым аргументом у Бруно выступает принцип изономии (отсутствия достаточного основания), также в теологической версии: у Бога не было основания сотворить миры в одном месте и не сотворить их в другом. В данном случае также используется бесконечность как атрибут Бога, но не столько в виде его бесконечного всемогущества, сколько в виде его бесконечной благости: поскольку божественная благость бесконечна, количество миров также бесконечно. По мнению Бруно, Бог не только мог сотворить бесконечный мир, но и обязан был сделать это, поскольку это ещё более увеличит его величие, ведь Вселенная, по его мнению, является «зеркалом Бога».
Филотей в диалоге Бруно задается вопросом: «Если бы мир был конечным, а вне мира не было бы ничего, то я спрашиваю: где же мир? …Мир будет некоторой вещью, которой нет. Если ты скажешь (ибо мне кажется достоверным, что ты хочешь иметь некоторую вещь для того, чтобы избежать пустоты и небытия), что вне мира имеется разумное и божественное существо, так что Бог есть место всех вещей, то ты сам сильно запутаешься, чтобы заставить нас понять, каким образом бестелесная, умопостигаемая и не имеющая измерений вещь может быть местом измеримой вещи. Если ты скажешь, что она охватывает мир как форма, подобно тому, как душа охватывает тело, то ты не ответишь на вопрос относительно “вне мира” и о том, что находится по ту сторону Вселенной и вне ее пределов. Если ты хочешь извинить себя, сказав, что там, где нет ничего, нет и никакой вещи, нет также и места “по ту сторону” и “вне”, то ты меня этим не удовлетворишь, ибо это слова и извинения, которые не могут быть понятны. Ибо действительно невозможно, чтобы, опираясь на какое-либо чувство или фантазию (если бы даже оказались другие чувства и другие фантазии), ты мог заставить меня утверждать с действительным разумением, что имеется некоторая поверхность, некоторый край, некоторая конечность, за пределами которой нет ни тела, ни пустоты; также и Бог, поскольку божество не существует для пустоты и, следовательно, не имеет отношения к ней, не может каким-либо образом ограничивать тело; ибо все, что ограничивает тело, есть или внешняя форма или содержащее его тело. И во всех смыслах приходилось бы считать, что вы наносите ущерб достоинству божественной и вселенской природы.
Пусть будет эта поверхность чем угодно, я все же буду постоянно спрашивать: что находится по ту сторону ее? Если мне ответят, что ничего, то я скажу, что там существует пустое и порожнее, не имеющее какой-либо формы и какой-либо внешней границы, а ограниченное лишь по сю сторону. И это гораздо более трудно вообразить, чем мыслить Вселенную бесконечной и безмерной. Ибо мы не можем избегнуть пустоты, если желаем полагать Вселенную конечной».
По этому поводу Филотей и Эльпин ведут следующий диалог: «Итак, рассматривая бесконечное пространство, мы познаем с уверенностью, что оно способно принять тело, и не познаем ничего иного. Для меня всегда будет достаточно того, что оно не питает отвращения к этому, по крайней мере по той причине, что там, где нет ничего, нечего и отвергать. Теперь остается рассмотреть, подобает ли всему пространству быть полным или нет. И здесь, рассматривая его как со стороны того, чем оно может быть, так и со стороны того, что оно может делать, мы всегда найдем, что не только разумно, но и необходимо, чтобы оно было полным. Для того, чтобы это стало очевидно, я спрошу у вас, хорошо ли, что этот мир существует?» - «Очень хорошо!» - «Следовательно, хорошо, чтобы это пространство, которое равно по объему миру (которое я могу назвать пустым, похожим и безразличным по отношению к пространству, которое, согласно твоему положению, есть ничто по ту сторону выпуклости первого неба), было также полным». – «Да, так». – «Далее, я тебя спрашиваю: полагаешь ли ты, что подобно тому, как в этом пространстве находится эта махина, называемая миром, она может существовать в другом пространстве, кроме этого?» - «Я скажу да, ибо не вижу, каким образом мы можем утверждать различие между одним и другим в небытии и в пустом». – «Подобно тому, как было бы плохо, чтобы это пространство не было наполнено, т. е. чтобы не было этого мира, точно так же было бы не менее плохо, чтобы все пространство, поскольку оно не отличается от этого, не было бы наполнено; следовательно, Вселенная будет бесконечна по размерам, и миров будет бесчисленное множество… Я настаиваю на бесконечном пространстве, и природа имеет бесконечное пространство не вследствие достоинств своих измерений или телесного объема, но вследствие достоинства самой природы и видов тел; ибо бесконечное превосходство несравненно лучше представляется в бесчисленных индивидуумах, чем в тех, которые исчислимы и конечны. Поэтому необходимо, чтобы существовало бесконечное подобие недоступного божественного¬ лика, в каковом подобии, подобно бесконечным членам, находятся бесчисленные миры, каковы суть другие миры. Поэтому ввиду бесчисленных степеней совершенства, в которых разворачивается в телесном виде божественное бестелесное превосходство, должны быть бесчисленные индивидуумы, каковы эти громадные живые существа (одно из которых эта земля, божественная мать, которая родила и питает нас и примет нас обратно), и для содержания этих бесчисленных миров требуется бесконечное пространство. Подобно тому, следовательно, как хорошо то, что может быть и существует этот мир, не менее хорошо и то, что могли и могут быть, и существуют бесчисленные миры, подобные этому. …Согласно каким соображениям, мы должны верить, что деятельное начало, которое может сделать бесконечное благо, делало лишь конечное? А если оно его делало конечным, то почему мы должны верить, что оно его могло сделать бесконечным, поскольку в нем совпадают возможность и действительность?».
8. Тождественность земной и небесной материи
По мнению Бруно, Вселенная едина и повсюду подчиняется одним и тем же законам. Следствием этого фундаментального единства мироздания является единство материи Земли и неба; аристотелева «пятого элемента» (эфира), не подверженного никаким изменениям, не существует: Следовательно, ошибаются, те, которые говорят, что эти окружающие нас светящиеся тела являются известными пятыми сущностями, имеющими божественную природу, противоположную тем телам, которые находятся вблизи нас и вблизи которых мы находимся; они ошибаются подобно тем, которые утверждали бы это о свече или светящемся кристалле, видных нам издали.
Эльпин в диалоге Бруно восклицает: «Вы хотите сказать, что они (звёзды) не являются как бы прикрепленными к одному и тому же небесному куполу. Это - нелепое представление, в которое могут верить только дети, которые, может быть, поверили, что если бы звезды не были прикреплены к своду неба, как пластинки, хорошим клеем или же прибиты крепкими гвоздями, то они падали бы на нас из соседнего воздуха, подобно граду. Вы хотите сказать, что эти другие земли и другие громадные тела занимают свои области и сохраняют свои расстояния в эфирном поле, подобно тому, как занимает свое место эта земля, вращение которой производит видимость, что все мировые тела движутся вокруг нее, как будто связанные вместе. Вы хотите сказать, что нет надобности принимать существование духовного тела за пределами восьмой или девятой сферы, но что тот же самый воздух, который окружает землю, луну и солнце, содержа их, распространяется до бесконечности и охватывает другие бесконечные созвездия и жизненные существа; что этот воздух является общим универсальным местом, бесконечное и обширное лоно которого содержит в себе всю бесконечную Вселенную, подобно тому как видимое нами пространство содержит громадные и многочисленные светила. Вы хотите сказать, что в круговом движении находится не этот воздух и это объемлющее нас тело, которое в своем движении захватывает звезды, землю и луну и другие планеты, но что они движутся собственной душой, по своим собственным путям; что все они имеют свои собственные движения, независимые от того мирового движения, видимость которого вызывается движением земли, - независимые также от всех других движений, которые кажутся общими для всех звезд, как будто бы они были прикреплены к подвижному телу, видимость которых вызывается различными видами движения звезды, на которой мы находимся, движение которой для нас незаметно. Вы хотите, наконец, сказать, что воздух и части, находящиеся в эфирной области, не имеют другого движения кроме сжатия и расширения, которые необходимы для развития этих твердых тел, в то время как одни кружатся вокруг других, и это духовное тело наполняет собою все… Вы думаете, что по своему составу и плотности элементы солнца таковы же, каковы элементы земли? Ибо, я знаю, что вы не сомневаетесь в существовании первичной материи, из которой возникло все…»
9. Отсутствие центра Вселенной. Относительность движения
Следствием однородности пространства и материи является то, что во Вселенной нет абсолютного центра. При наблюдении из любого мира Вселенная будет выглядеть примерно одинаково. «Во Вселенной, - говорит Филотей, - тело не отлично от точки, центр не отличен от периферии, конечное не отлично от бесконечного, наибольшее не отлично от наименьшего. Она целиком центр, или, иначе говоря, ее центр находится повсюду и во всем. Древние философы выражали это следующим образом: они говорили об отце богов, что он имеет свое местопребывание в каждой точке Вселенной; лишь универсум сообщает вещам истинную действительность, лишь он представляет собою субстанцию всех вещей, монаду, атом, повсюду разлитый дух, всю сущность, чистую форму… Нам кажется, что эта Земля находится в центре и середине Вселенной и что одна только она неподвижна и закреплена, а всё другое вращается вокруг неё… То же самое кажется тем, которые живут на Луне и на других звёздах — землях или солнцах, — которые находятся в этом же самом пространстве…» Итак, Вселенная Бруно не только бесконечна и безгранична, но и однородна: повсюду действуют одни и те же законы, повсюду находятся объекты одной и той же природы.
Бруно отвергал сам принцип передачи движения, который обосновывал Аристотель, полагавший, что источником всеобщего движения является Перводвигатель, вращающий звездное небо, от которого движение передается ко всем остальным небесным сферам. Филотей в его диалоге рисует совсем иную картину: «Во-первых, поскольку Вселенная бесконечна и неподвижна, не нужно искать ее двигателя. Во-вторых, бесконечные миры, содержащиеся в ней, каковы земли, огни и другие виды тел, называемые звездами, все движутся вследствие внутреннего принципа, который есть их собственная душа… и вследствие этого напрасно разыскивать их внешний двигатель. В-третьих, эти мировые тела движутся в эфирной области не прикрепленные или пригвожденные какому-либо телу в большей степени, чем прикреплена эта земля, которая есть одно из этих тел; а о ней мы доказываем, что она движется несколькими способами вокруг своего собственного центра и солнца вследствие внутреннего жизненного инстинкта. Принимая подобного рода предпосылки, согласно нашим принципам, мы не должны доказывать ни активного движения, ни пассивного движения, обладающих бесконечно интенсивной силой; ибо движущееся и двигатель бесконечны, и движущая душа и движимое тело совпадают в едином предмете; это относится, утверждаю я, ко всякой из вышеназванных мировых звезд. Таким образом первое начало не то, которое движет; но оно, будучи спокойным и неподвижным, сообщает возможность двигаться бесконечным и бесчисленным мирам, большим и малым живым существам, расположенным в обширнейшей области Вселенной, из которых каждый, согласно условиям собственной силы, имеет различные степени подвижности и другие признаки».
По мнению Бруно, во Вселенной вообще нет неподвижных объектов, все тела должны совершать те или иные движения. Вопреки Аристотелю Бруно полагал, что наблюдения на поверхности тела не могут определить, неподвижно ли это тело или совершает движение. Так, в диалоге «О бесконечности, Вселенной и мирах» Бруно отмечал: «Если это тело движется, то движение его не может быть для нас заметно, ибо, как это заметили древние и современные истинные наблюдатели природы и как это показывает тысячью способов чувственный опыт, мы можем заметить движение только посредством известного сравнения и сопоставления с каким-либо неподвижным телом. Так, люди, находящиеся в середине моря на плывущем корабле, если они не знают, что вода течёт, и не видят берегов, не заметят движения корабля. Ввиду этого можно сомневаться относительно покоя и неподвижности Земли. Я могу считать, что если бы я находился на Солнце, Луне или на других звёздах, то мне всегда казалось бы, что я нахожусь в центре неподвижного мира, вокруг которого вращается всё окружающее, вокруг которого вращается этот окружающий меня мир, в центре которого я нахожусь».
Солнце, которое у Коперника считалось абсолютно неподвижным центральным телом Вселенной, также должно тем или иным образом двигаться. Во всяком случае, оно должно совершать вращение вокруг своей оси, подобно Земле. Как уже говорилось выше, Бруно допускал и поступательное движение Солнца.
10. Другие миры
Следствием принципиального тождества земной и небесной материи является однородность мироздания: те материальные структуры, которые мы видим вокруг себя, должны существовать повсюду во Вселенной. В частности, повсюду должны существовать планетные системы, подобные Солнечной. «Существуют, - говорит Филотей, - неисчислимые солнца, бесчисленные земли, которые кружатся вокруг своих солнц, подобно тому, как наши семь планет кружатся вокруг нашего Солнца».
Все эти миры могут (и, более того, должны) быть обитаемы, как и наша планета Земля. Планетные системы, а иногда сами планеты Бруно называл мирами. Эти миры не отделены друг от друга непроницаемыми границами; все, что их разделяет — это пространство.
Буркий в диалоге Бруно спрашивает: «Другие миры, следовательно, так же обитаемы, как и этот?» Фракасторий говорит в ответ: «Если не больше и не лучше, то во всяком случае не меньше и не хуже. Ибо разумному и живому уму невозможно вообразить себе, чтобы все эти бесчисленные миры, которые столь же великолепны, как наш, или даже лучше его, были лишены обитателей, подобных нашим или даже лучших; эти миры суть солнца или же тела, которым солнце посылает свои божественные и живительные лучи, обнаруживающие благоденствие своего носителя и источника тем, что приобщают к своей разлитой благодати все окружающие миры. Существует, следовательно, бесконечное множество бесчисленных и главных членов Вселенной, имеющих тот же лик, образ, те же преимущества, силы и действия, как и наш».
11. Одушевлённость светил
Отвергая аристотеолевский Перводвигатель, Бруно задумался о причине небесных движений. Следуя натурфилософии того времени, он полагал, что если какое-либо тело не приводится в движение чем-то внешним, то оно приводится в движение своею собственной душой; следовательно, планеты и звёзды — живые, одушевленные существа гигантского размера. Более того, они наделены разумом. Так Филотей в его диалоге замечает: «Конечно, кроме того я говорю, что это бесконечное и безмерное тело есть живое существо, хотя оно не имеет определенной формы и чувств, которые относились бы к внешним вещам…»
12. Возвращение на континент (1585–1591)
В октябре 1585 г. вместе с послом Мовиссьером, который был отозван Генрихом III, Бруно возвратился в Париж. Здесь он издал книгу «Лекция по физике Аристотеля в образах» (1586) – одно из самых темных своих сочинений. Перед нами своего рода мнемоника: пятнадцати принципам физики Аристотеля приданы образы – такие, как Олимпийское древо, Минерва, Фетида, Натура, или Вышний Пан, и т. п., и они расположены на схеме, которая, безусловно, относится не к математике, а к "науке" (mathesis). Схема напоминает квадрат с нарисованными домами гороскопа, но испещренный совершенно безумными, странными геометрическими фигурами. Видимо, здесь была зашифрована центральная «идея» Бруно.
Это второе пребывание Бруно в Париже не было таким успешным, как первое. Ему постоянно приходилось сталкиваться с явными и тайными недоброжелателями. Настоящая буря разразилась после его выступления в Сорбонне против Аристотеля и перипатетиков в защиту Платона и Пифагора. Диспуту предшествовал выход в свет «120 тезисов против перипатетиков и других вульгарных философов». Они были напечатаны в 1586 г. в Париже под именем Жана Эннекена – ученика Бруно. О самом диспуте нам известно из записок отца Котена, библиотекаря аббатства Сен-Виктор. Он сообщает, что Бруно вызвал на диспут "королевских чтецов и всех слушателей в Камбре". Сам диспут происходил 28 и 29 мая. Защищал тезисы Эннекен, занимавший "главную кафедру". Когда Эннекен закончил, пишет Котен, «Бруно встал и обратился ко всем с призывом опровергнуть его и защитить Аристотеля. Никто ничего не сказал, и тогда он закричал еще громче, словно одержав победу. Но тут встал молодой адвокат, по имени Рауль Кайе, и в длинной речи защищал Аристотеля от Бруновых клевет, начав ее с замечания, что "королевские чтецы" потому не выступили прежде, что считали Бруно недостойным ответа. В заключение он призвал Бруно ответить и защититься, но Бруно молча покинул свое место. Студенты схватили его и заявили, что не отпустят, пока он не отречется от клеветы на Аристотеля. Наконец он от них освободился под условием, что на следующий день вернется, чтобы ответить адвокату. На следующий день Кайе занял кафедру и очень изящно защищал Аристотеля от уловок и тщеславия Бруно и снова призвал его к ответу. «Но Брунус не появился, и с тех пор в этом городе не показывался».
14. Переезд в Германию
Действительно, Париж, где в это время к власти фактически пришли Гизы и где усилилось влияние католической Лиги, уже не мог быть для Бруно безопасным городом. В августе 1586 г. он переехал в Германию, где безуспешно искал работу. В Майнце, Висбадене, Марбурге после зачисления в штат университета, ему было вскоре запрещено читать лекции. Зато в Виттенберге его ждал более радушный приём, и Бруно два года прожил в этом городе (1586—1588), читая лекции в местном университете.
15. «Светильник тридцати статуй»
Из произведений, написанных в виттенбергский период, следует отметить «Светильник тридцати статуй» (изданный уже после смерти Бруно). В этой книге он продолжает заниматься своей магической мнемоникой - формированием памяти, или души, единство которой должны обеспечить образы или знаки, приводящие душу в непосредственный контакт с реальностью. Если в "Тенях идей" основой памяти были астрологические образы, то здесь их место заняли "статуи" – то есть внутренние образы, построенные по принципу талисманов. Внутренние "статуи" – это превращенные во внутреннюю образность те статуи, которые, согласно "Асклепию", играли такую важную роль в религии египтян и которые, вселяя в них демонов, египтяне умели оживлять. Как мы знаем из "Магии", Бруно считал, что самым важным и эффективным способом "сцепления" с демонами было воображение. Из чего, по-видимому, вытекает, что тридцать статуй – это тридцать воображаемых сцеплений с демонами, и с их помощью маг формирует в себе магическую личность. Перед тем как обратиться к оформленным "статуям" Бруно рассматривает триаду "неизобразимых" – образ которых сформировать нельзя. Это Хаос, Орк и Ночь. Хаос не имеет ни статуи, ни изображения, и его нельзя вообразить; это пространство, которое может быть познано только посредством содержащихся в нем вещей, а содержит оно бесконечную Вселенную. Орк следует за Хаосом, как сын за отцом; он зовется Орк, или Бездна, потому что его протяженность соответствует протяженности его отца Хаоса; Орк – это бесконечное стремление, безграничная бездна нужды в бесконечности отца. Ночь – дочь Орка и потому входит в триаду неизобразимых; но, через посредство разума, она становится древнейшим божеством и в этом своем аспекте – изобразима. Она представляет первоматерию и в качестве богини может иметь изобразимую статую – старуха в черных одеждах, с черными крыльями огромного размаха.
Нижней триаде Хаоса, Орка, Ночи противопоставлялась "высшая триада": Отец, или ум, или полнота; Сын, первичный разум; Свет, всеобщий дух, или душа мира. У Отца статуи нет, но есть символ – бесконечный свет; или бесконечная сфера, центр которой везде; или абсолютное единство. Конечный разум, вроде нашего, может постичь природу Отца лишь отраженной в зеркале – как обитатели пещеры у Платона смотрят на тени, а не на сам свет; не на виды и идеи, но на тени видов и идей. Его облик мы можем созерцать только в его следствиях и следах.
"Древние богословы", продолжает Бруно, Отцом называли Ум, который порождает разум, или Сына, между которыми существует свет, или любовь. Поэтому в Отце можно созерцать сущность сущностей; в Сыне – красоту и любовь порождения; в свете – проницающий и живящий дух. Триаду можно представить так: "отец, ум; сына, слово; а через слово все произведено".
Среди остальных статуй есть Аполлон, Сатурн, Прометей, Вулкан, Фетида, Стрелец, Гора Олимп, Целий, Демогоргон, Минерва (это важная статуя, поскольку она олицетворяет "экстаз" или "своего рода сложение человеческого разума и божественной или демонической разумности"), Венера, Стрела Купидона и Эон. Порядок статуй обусловлен не астрологией, а порядком понятий.
В этом поразительном сочинении, наверно, лучше, чем в любом другом, видно, как Бруно перенес египетскую религию с ее магическими статуями внутрь, в воображение. Это не внешний культ с храмами и обрядами, а культ внутренний. Внутренний или индивидуальный характер герметизма виден и в самих герметических текстах, которые всегда говорят о внутреннем (то есть в сотворенном по образу творца уме человека) отражении божественной Вселенной как о стержне религиозного опыта. И "Тридцать статуй" демонстрируют, что свою философию бесконечной Вселенной и бесчисленных миров Бруно действительно понимает в герметическом духе. Эта бесконечная Вселенная, подобно космосу в герметизме, должна отражаться в уме и стать внутренним духовным опытом, утоляя бесконечную потребность души в бесконечном.
При отъезде из Виттенберга Бруно произнёс свое знаменитое «Прощальное слово» - горячую похвальную речь в честь Лютера.
16. Прага, Франкфурт и Цюрих
В 1588 г. 40-летний Бруно на полгода останавливается в Праге, при дворе императора Рудольфа II, покровителя философов, алхимиков и ученых. Помимо проведения диспутов и лекций Бруно издал в Праге две книги, одну из которых («Тезисы против математиков») посветил императору. Рудольф наградил Бруно за его "науку против математиков" деньгами, но ни должности, ни места ему не дал.
1589 г. Бруно провел в Гельмштедте, где был занесен в списки Брауншвейгского университета, а в 1590 г. переехал во Франкфурт-на-Майне, где опубликовал свои труды.
Начал он с издания «ученых» поэм на латинском языке: «О безмерном, неисчислимых и неизобразимых», «О трояком, наименьшем и мере», «О монаде, числе и фигуре». Все эти поэмы написаны в подражание Лукрецию. "О безмерном..." в наиболее полном виде воспроизводит то учение о бесконечной Вселенной и бесчисленных мирах, которое Бруно взял у Лукреция, соединив с универсальной одушевленностью магической философии и применив в герметическом духе – то есть истолковав бесконечную Вселенную как образ бесконечного божества, который, отраженный в душе, ведет к слиянию личности с божеством. Благодаря этому человек сам расширяется до бесконечности. В "Наименьшем" Бруно рассуждает о бесконечно малых, о "наименьших", из которых построен мир. Эти минимумы, или монады, связаны с атомами Демокрита, сведения о которых Бруно почерпнул из поэмы Лукреция. Третья латинская поэма, изданная во Франкфурте, – "О монаде, числе и фигуре" – посвящена числам и их значениям: она начинает с монады (единицы), переходит к двум, к трем и т. д.
Пребывание Бруно во Франкфурте делится надвое поездкой в Швейцарию в 1591 году. Незадолго до того примечательный персонаж по имени Хайнцель, уроженец Аугсбурга, приобрел поместье под Цюрихом – в Эльгге. Он увлекался алхимией и разными видами оккультизма и магии и оказывал в Эльгге щедрое гостеприимство тем, кто считался знатоками этих искусств. Бруно пробыл у него несколько месяцев, и именно для странного хозяина Эльгга он написал книгу, которую сам считал очень важной. Это трактат "О составлении образов, знаков и идей" (1591). Это трактат по магической мнемотехнике, во многом совпадающий с трактатом "О тенях идей". В "Составлении образов" изложены сходные принципы, но в более разработанной форме. Центральное магическое ядро, излучающее энергию, теперь образуют двенадцать "принципов", иначе говоря – персональных сил или способностей. Содержание физического мира, искусств, наук и т. п. распределено – точнее говоря, беспорядочно нагромождено – по невероятно сложной системе комнат, атриев, подразделений. Каждому принципу придано несколько талисманных или магических образов, изготовленных или составленных с особой целью. Концентрируя воображение на этих образах, личность притягивает эти двенадцать принципов или сил (конечно, только благие их стороны) и становится солярным, юпитерианским и венериным магом.
Кроме этих книг во Франкфурте были переизданы 13 важных философских трудов Бруно, за которые он получил солидный гонорар. Из самых известных можно назвать «Трактат о магии» (1591), «О медицине», «О бесконечных мирах».
17. О магии
Книга Бруно "О магии" основана на "Тайной философии" Агриппы и в основном повторяет схемы и классификации материала, заданные этим автором. Но есть и существенные отличия.
Принимая за основу герметическую традицию, Бруно понимает магию как совокупность священных действий, отражающих божественные законы Вселенной. Вселенная – это единое целое, оживленное Anima Mundi – всепроникающей Космической Душой.
Все во Вселенной связано между собой вибрациями взаимной симпатии, по принципу сообщающихся сосудов. Как вверху, так и внизу. Если воздействовать на какую-нибудь точку Вселенной, то это воздействие и его последствия будут отражаться и на всех остальных по принципу резонанса, словно волны, расходящиеся по поверхности воды после того, как в нее брошен камень.
Все есть Музыка Сфер, и все является частью мистической души и тела Вселенной. Все связано между собой невидимыми нитями симпатий и антипатий, сочетаний и несочетаний.
Искусство мага состоит в том, чтобы подключиться к этой Музыке Сфер, стать частью этой бесконечной «сети» симпатий, пронизывающих Вселенную, понимать суть космического принципа аналогии, уметь владеть им и таким образом быть проводником гармонии Неба на Земле.
Для магии аксиома, говорит Бруно, во всяком деле иметь перед глазами череду влияний от Бога к богам, от богов – к светилам, от светил – к демонам, покровителям светил, в том числе и земли, от элементов – к чувствам и ко "всему живому". Такова нисходящая шкала. Восходящая шкала – от чувств к элементам, демонам, светилам, богам, оттуда – к Мировой душе или к духу Вселенной, а оттуда – "к созерцанию единого простого Наилучшего Величайшего, бестелесного, абсолютного, самодостаточного". Ясно, что ключевая стадия этого восхождения – контакт с демонами, и магия Бруно со всей откровенностью демонична. Для его магии это принципиально; и никаких ангелов, чтобы контролировать демонов, в его книге нет. Поэтому практическая магия Бруно заключается в низведении духов и демонов с помощью "сцеплений". Один из способов сцепления – посредством воображения, и это главный метод магии Бруно. Нужно с помощью образов или иных магических знаков, запечатленных в памяти, подготовить воображение или память к восприятию демонических влияний. В книге "О магии" Бруно свою магическую психологию воображения приводит в соответствие с терминами стандартной психологии способностей. Но он трансформирует эту стандартную психологию, делая воображение – и, конкретнее, магически оживленное или возбужденное воображение – в сочетании с мыслительной способностью источником психической энергии. Это магически оживленное воображение – "единственные врата ко всем внутренним аффектам и сцепление сцеплений". Язык Бруно становится лихорадочным и темным, когда он излагает эту, центральную для него, тайну: как воздействовать на воображение, чтобы низвести в личность духовные или демонические силы, которые раскроют все ее внутренние возможности. Именно к этому он всегда стремился с помощью магических мнемотехник, и его целью было, как совершенно ясно из заключительных страниц "Магии", обрести личность и силу великого мага или религиозного вождя.
18. Арест, заключение, суд и казнь (1592—1600)
В 1591 г. Бруно принял приглашение от молодого венецианского аристократа Джованни Мочениго по обучению искусству мнемоники и переехал в Венецию. Однако вскоре отношения Бруно и Мочениго испортились.
Практически сразу тот начинает обвинять Бруно в «демоническом пакте с дьяволом» и, противореча самому себе, упрекает его в «неисполнении данного ему обещания», обвиняя учителя в том, что тот учит его абстрактным моральным теориям и не открывает тайн магии. Чтобы отомстить за обиду и неудавшийся шантаж, 23 мая 1592 г. Мочениго направил венецианскому инквизитору свой первый донос на Бруно, в котором писал: «Я, Джованни Мочениго, доношу по долгу совести и по приказанию духовника, что много раз слышал от Джордано Бруно, когда беседовал с ним в своём доме, что мир вечен и существуют бесконечные миры… что Христос совершал мнимые чудеса и был магом, что Христос умирал не по доброй воле и, насколько мог, старался избежать смерти; что возмездия за грехи не существует; что души, сотворённые природой, переходят из одного живого существа в другое. Он рассказывал о своём намерении стать основателем новой секты под названием "новая философия". Он говорил, что Дева Мария не могла родить; монахи позорят мир; что все они — ослы; что у нас нет доказательств, имеет ли наша вера заслуги перед Богом».
25 и 26 мая 1592 г. Мочениго направил новые доносы на Бруно, после чего философ был арестован и заключён в тюрьму. В ночь ареста Бруно Мочениго украл все его рукописи и передал их дальше «по назначению», став, таким образом, причиной уничтожения ценнейших философских трудов.
17 сентября из Рима поступило требование к Венеции о выдаче Бруно для суда над ним в папской столице. Общественное влияние обвиняемого, число и характер ересей, в которых он подозревался, были так велики, что венецианская инквизиция не отважилась сама окончить этот процесс.
27 февраля 1593 г. Бруно был перевезён в Рим. В течение семи лет философа содержали в тюрьме в ужаснейших условиях, подвергали постоянным допросам и мучительным телесным пыткам, надеясь сломить его волю, добиться его раскаяния и отречения от всех его идей и учений, признания заключенной в них ереси. Однако Бруно не согласился признать свои натурфилософские и метафизические убеждения ошибкой. 20 января 1600 г. папа Климент VIII одобрил решение конгрегации и постановил передать брата Джордано в руки светской власти.
9 февраля инквизиционный трибунал своим приговором признал Бруно «нераскаявшимся, упорным и непреклонным еретиком». Бруно был лишён священнического сана и отлучён от церкви. Его передали на суд губернатора Рима, поручая подвергнуть его «наказанию без пролития крови», что означало требование сжечь живым. В ответ Бруно заявил судьям: «Вероятно, вы с большим страхом выносите мне приговор, чем я его выслушиваю».
В дошедшем до нас тексте приговора нет упоминаний о гелиоцентрической системе и вообще науке, хотя космологические вопросы (преимущественно его учение о множественности миров), по-видимому, обсуждались во время инквизиционного следствия, особенно ближе к концу процесса. Гораздо большее внимания привлекли антихристианские заявления мыслителя (отрицание догмата евхаристии, непорочного зачатия, божественной природы Иисуса Христа и т. п., его критикой порядков в католической церкви). От многих своих «заблуждений» в этом роде Бруно отрёкся еще в ходе следствия. В вину ему ставилась также его связь с протестантскими монархами.
Несмотря на то, что во время процесса гелиоцентрическая система ещё не была официально запрещена инквизицией, инквизиционный трибунал указал Бруно, что теория движения Земли противоречит буквальному прочтению Священного Писания. Существуют различные точки зрения на то, как повлияли космологические представления Бруно на ход инквизиционного следствия. Одни исследователи полагают, что они сыграли в нём незначительную роль, и обвинения шли в основном по вопросам церковного вероучения и теологическим вопросам, другие полагают, что непреклонность Бруно в некоторых из этих вопросов сыграла существенную роль в его осуждении. В дошедшем до нас тексте приговора над Бруно указано, что ему инкриминируется восемь еретических положений, но приведено только одно положение, содержание остальных семи не раскрыто. В настоящее время невозможно с исчерпывающей достоверностью установить содержание этих семи положений обвинительного приговора и ответить на вопрос, входили ли туда космологические воззрения Бруно.
По решению светского суда, 17 февраля 1600 г. Бруно предали сожжению в Риме на площади Цветов. Палачи привели осужденного на место казни, привязали к столбу, что находился в центре костра, железной цепью и перетянули мокрой верёвкой, которая под действием огня стягивалась и врезалась в тело. Последними словами Бруно были: «Я умираю мучеником добровольно и знаю, что моя душа с последним вздохом вознесётся в рай».
Казнь происходила под утро, при свете факелов. Чтобы продлить мучения казнимого, сначала развели небольшой костер и постепенно усиливали огонь, подбрасывая сухой хворост. Все то время, пока пламя постепенно пожирало тело философа, его живой взгляд не переставал скользить по собравшейся толпе. Бруно умер молча, не проронив ни слова, не издав ни стона.
Все произведения Джордано Бруно были занесены в католический Индекс запрещенных книг.
Конспекты по истории культуры http://proza.ru/2011/06/02/190