2.1
Колдун
http://www.proza.ru/2015/03/11/1909
Петляя по большому ковыльному бугру, спускалась в балку и терялась в зеленой прибрежной траве, неприметная дорога. Проезжали по ней нечасто, ибо вела она на мельницу, и там же заканчивалась, словно пугалась шумного переката и старого угрюмого дома.
Жил на этой мельнице ещё не старый казак Тихон по прозвищу Колдун. Прилипло к нему прозвище крепко-накрепко, хотя и не злодействовал он вовсе. Бывает такое, что события юности помнятся людьми всю жизнь…
Давным-давно, когда чёрный чуб Тихона кучерявился и лихо выбивался из-под фуражки, а усы только намечались, сражался Тихон на чужбине. Служба его проходила в непривычных местах: реки холодные, быстрые неслись вдаль, горы высокие, скалистые тянулись ввысь. Люди проживали в каменных домах, и покрывали своё жильё такими же каменными крышами.
Приглянулась Тихону девушка-горянка: коса тёмная до пят, глаза огромные карие, стройный стан, что тростиночка. Каждое утро набирала воду в кувшин и несла домой.
Не отличался Тихон робостью, но с Зуфи заговорить стеснялся. А она во время встреч всё под ноги смотрела, щёки румянцем полыхали, и дышать словно вовсе переставала.
Земляки подшучивали над Тихоном, а он всё откладывал признание, боясь обидеть словом или поступком.
Зуфи рано сиротой осталась, жила у дядьки, работала много. Женихов не находилось, поскольку назначена была сумма калыма-выкупа. Деньги большие, мало у кого такие могли сыскаться.
Каждый месяц Тихон скопленные рублишки подсчитывал и понимал, что не хватает ему денег. Вот и срок службы к концу подошёл, пора в родные края отправляться. А денег опять не хватает, немного, самую малость. Не вытерпел Тихон и вечером у костра, взмолился:
— Братцы, ссудите мне деньжат! Жениться хочу.
Казаки посмеялись, но чувства Тихона поняли, собрали нужную сумму и вызвались наутро ехать сватами с товарищем вместе. Ну, чтобы без обмана всё вышло.
Но ночью тревога казаков подняла и пришлось им двое суток по окрестным горам недругов выискивать. А когда вернулись в селение к вечеру, то узнали, что посетил дом старого горца чужеземец, заплатил выкуп за Зуфи и увез её силой, несколько часов назад.
Горю Тихона не было придела. И сваты приуныли, думая, чем печали помочь. Однако Тихон отступаться не желал:
— Земляки, прикройте моё отсутствие, дайте чужеземца догнать и уговорить, отдать мне Зуфи.
Казаки потолковали между собой и дали добро.
Ни минуты не медля, отправился Тихон по следам чужеземца. К полудню нагнал и стал добром упрашивать вернуть невесту, деньги сулил, даже коня, друга верного предлагал в обмен.
Но чужестранец только упрямо ехал своей дорогой и говорил: «Нет!» Взыграла тогда в Тихоне злость. Да и несговорчивый человек тоже нрава буйного оказался, схватился за кинжал. Завязалась драка лютая.
Бились долго соперники, у обоих из ран кровь лилась, когда пал обессиленный чужеземец на землю и взмолился, глядя на Зуфи: «Победил меня твой казак, красавица. С ним и уедешь. Но позволь на память подарить тебе колечко».
Горянка жалостливо взглянула на проигравшего. А потом на Тихона, словно спрашивая разрешения. Не хотелось казаку невесте злыднем показаться, не добил соперника, оставил и отошёл немного. А когда обвернулся, увидел, что недруг прижал девушку к себе и целует жарко. И при этом кровь из ран уже не льётся, порезы на руках затягиваются, щеки розовеют, а Зуфи всё бледнее и бледнее делается.
Вырвал невесту из рук чужестранца, посадил на коня, а злодею мгновенья хватило обвернуться горным орлом и взмыть в небеса. Целился, стрелял Тихон по нему – не попал. Исчез колдун в облаках.
В положенный срок вернулись казаки на родину. Окрестил поп Зуфи Марией, повенчал с Тихоном. Погуляли станичники знатно на свадьбе. Только не было счастья в молодой семье. Как стала горянка безвольной куклой после поцелуя, так и осталась будто неживой, словно ходила всё время во сне – выпил силы из неё колдун. А немного спустя и вовсе померла при родах, оставив дочку и безутешного Тихона.
После похорон нашёл казак в вещах жены кольцо с чёрным камнем: то ли её приданое, то ли подарок колдуна. Примерил на палец, а снять не смог – приросло кольцо намертво.
И начались у Тихона неприятности: что в сердцах скажет – немедленно всё исполнялось. Скирдовал сено, а оно не укладывалось, как хотелось бы. Подумал с досадой: «Что б тебя полымем взяло!» И тут же стог запылал синим огнем, а через миг и пепел ветер развеял. Доил корову, а животина не стояла спокойно, лягалась, сказал ожесточенно: «Чтоб ты провалилась, окаянная!» И тут же корова под землю ушла. Соседка-сплетница повадилась тары-бары разводить накричал на неё с яростью: «Чтоб пропала ты навсегда, балаболка!», и тут же исчезла баба, как и не жила никогда в станице.
Как ни старался Тихон сдерживаться, а нет-нет,и разозлится. Мучила Тихона совесть. И решил он от греха подальше из станицы убраться. Купил дом у старого мельника, переехал в него и стал тихо вдовствовать, воспитывая ненаглядную дочку – Дарину.
Год пробегал за годом, вырастали деревья, казаки ходили в походы и возвращались. Только Тихон жил скромно, в станице появлялся редко. Подросла Дарина, превратилась в красавицу: коса шелковистая тёмная до пят, глаза огромные карие, тонкий стан, что тростиночка. Любовался отец на дочь и горевал одновременно – выйдет замуж, и оставаться ему одному век вековать.
Но думками не делился ни с кем - так веками заведено было. А Дарина в станицу часто бегала: то к подружкам, то на посиделки, то в лавку за продуктами и нужными в хозяйстве мелочами. Тихон места себе не находил, всё высматривал доченьку ненаглядную в оконце. А когда возвращалась она с румянцем, веселая, когда слышал звонкий смех и рассказы забавные, улыбался, и делалось на душе тепло и уютно.
Но вот, однажды, в середине лета, стала Дарина приходить из станицы домой вялой. Тряпичной куклой падала на лавку и засыпала до утра. Встревожился Тихон. Припомнились ему дни, прожитые с Зуфи-Марией. И захотелось понять, что же такое происходит, и кто виноват в этой напасти?
На следующий день отправил казак дочь в лавку за гвоздями, а сам немного погодя следом пошёл.
Солнце к полудню катилось, когда в балке, что за бугром, увидел Тихон дочь и парня в чёрном одеянии. Странный наряд выдал нездешнего жителя. И подумалось Тихоны, что злой колдун-чужеземец очаровывает его ненаглядную Дарину. А пришлый угощал девушку пряником медовым, да леденцом сахарным, дарил ленту в косу атласную да обнимал уверенно и убеждал бежать с ним в его края, за тридевять земель. Уверял, что любит больше жизни.
А Дарина не противилась, смотрела нежно, позволяла в губы целовать.
Рассерчал Тихон, припомнив события давнишние, принял чужеземца за чародея и закричал вгорячах: «Чтоб руки и ноги твои, ирод, отсохли, чтоб рот твой поганый покривился!» И в тот час исполнилось злое пожелание – упал жених, как подкошенный и лицо страшной гримасой исказилось.
Охнула Дарина, залилась слезами: «Зачем, отец, беду натворил? Зачем на Фархада страшную болезнь напустил? Молод он ещё, да и люб мне, ох, как люб!» Делать нечего, рассказал отец дочери всю правду без утайки: и про себя, и про мать, и про злого колдуна. От досады слезу смахнул, что спутал невиновного человека со злым колдуном.
Солнце разыгралось, припекать стало. Не оставлять же парня на съедение диким зверям и птицам. Пригнали телегу, забрали с собой.
Поглядывал Тихон на дочь, которая за чужеземцем день за днём ухаживала и увидел, что печалится Дарина о пришлом, вздыхает тяжело, видно и впрямь влюбилась девка. Жаль её стало. Подумал-поразмышлял, и в конце июля разбудил дочку затемно: «Идём, дочурка, твоего суженного лечить!» Дарина мигом оделась, обрадовалась и спросила, что делать надобно.
— День сегодня важный, — отвечал Тихон, — Прокл Плакальщик. Росы знатные поутру появляются, лечебной силой обладают. Вот выкатаем твоего суженого в мокрой траве, разотрём грудь-спину, обмоем ноги, и станет он лучше прежнего.
Вынесли чужеземца к реке, нашли самые высокие травы, самые густые росы и положили немощного на них. Поворачивали с боку на бок, растирали влагой больные места, умывали-выхаживали. Затем вытерли насухо, одели в чистые одежды, напоили сладким душистым отваром.
Заснул жених крепким сном. А проснулся новым человеком – вернулись к нему сила и ловкость, красота и разумность. Рассказал он, что жил в большом городе, учился у известного мастера ремеслу - мастерить из металла диковинную утварь. И так поделки всем нравились, что узнал об этом чародей. Стал уговаривал изготовить сосуд, где соберет он все земные горести, чтобы насылать,при необходимости, на непокорных.
Отказался Фархад, не мог он стать виновником бед людских. И тогда зачаровал его колдун, пытал-мучил, повелел ехать в дальний край. Приказал найти Тихона и его дочку, любой ценой умыкнуть и привести Дарину. Пусть не вышло Зуфи в жёны взять, женится на её дочери.
Но взглянул Фархад на Дарину и влюбился. Запали в душу нрав добрый, смех звонкий и красота неотразимая. Но не решался с собой позвать - знал, что отберёт её колдун непременно. А вот теперь отчего-то не чувствует он власти чародейской на себе.
Усмехнулся Тихон, расправил усы и ответил:
— Прокловы росы не только лечат. Если один знахарь грудь человеку росой оботрёт, то другой колдун силу над тем человеком потеряет. Видать так и вышло.
— Значит, батюшка, Фархат может у нас остаться? – с надеждой спросила Дарина.
— Пусть живёт, коль Федькой окрестится, — ответил Тихон и ушёл в станицу за венчание договариваться…
Петляя по большому ковыльному бугру, спускается в балку накатанная дорога. Часто по ней всякий люди взад-вперёд ездит: то на мельницу к Тихону, то к Фёдору утварь чинить, то к Дарине наряды шить.
В большом новом доме, построенном рядом с мельницей, бегают детишки, деда к себе зовут, просят сказку рассказать, да пострашнее: про чёрного колдуна, высокие горы и смелого казака.
2.2
Заговоренное полено
http://www.proza.ru/2015/03/11/2079
Вот и весна пришла. Март неделю, как тёплыми солнечными лучами играл. Наступил восьмой день – праздник незамужних девиц и решили «кислые девки», это которых со святок до Масленицы не засватали, у Граши собраться, игры, да забавы устроить на зависть замужним подругам.
А что, дом богатый, просторный, светлый. Есть где и поиграть, есть где в пляс пуститься.
Поставили опару, ждали, когда подходить начнёт. Достали наперстки, чтобы тесто черпать и заговаривать на приглянувшихся парней.
Только Граша, хоть и приготовила девчатам всё для веселья, сама в гаданиях участия не принимала. Сердечко ныло, счастья просило, но не люб ей был никто, ни в станице, ни в хуторах, что в округе.
Девушки за столом посмеивались, шутили друг над другом: одна с волосёнками жиденькими, другая веснушками облеплена, третья носом удалась, а у четвёртой приданого – вошь в кармане.
У Граши сундуки полны вещей, городская посуда в шкафу пылится, тёлка обгулялась, денежки в кубышке припрятаны, да и сама хороша: коса толстая до пояса, глаза большие добрые, кожа белая, губки алые, стан, что верба у реки. Многие сватались, да Граша прочь со двора гнала. Мать с отцом упрекали, мол, так в девках и останешься. «Да лучше одной век коротать, чем с нелюбимым», — думала Граша.
Луна взошла, в хату заглянула. Девушки песню затянули: сначала грустную, а потом весёлую, чтобы топнуть каблучком, и в пляс пуститься.
И тут стук в оконце. Испугались подружки, прочь отпрянули. А Граша выглянула и заметила старца. Был он худой, продрогший, немощный какой-то. Жалко стало его хозяйке, завела в горницу, у печи посадила, кружку горячего узвара* подала.
Отогрелся старик, осмотрелся, сразу понял, зачем девушки собрались, отблагодарить решил:
— Подойдите, красавицы, по одной ко мне, предскажу будущее – ведун я заречный.
Подталкивая друг дружку в бока, подхихикивая, решились подружки подойти к старцу. Для всех доброе слово гость нашёл, всем женихов сыскал на Покров, да на Спас. Говорил ведун девушкам пророческие слова, а сам на Грашу поглядывал, прищуривался хитро. Сразу видно – гордая казачка, на поклон абы к кому не пойдёт, чужого слова не побоится, от своего не отступится.
Граша долго сомневалась: стоит или нет чужого в душу пускать, мысли заветные открывать.
Пока хозяйка раздумывала, старец уходить собрался. Испугалась Граша, что так и не узнает где счастье искать, окликнула гостя и подошла к нему. Провел ведун по её волосам, достал из сумы деревянную палку с кругляшкой на конце, отдал в руки Граше и сказал:
— Не ищешь ты легких, путей милая. А раз так, вот тебе загадка. Коли догадаешься, что с поленом сделать надо, то и счастье своё отыщешь.
Взяла Граша в руки полено, прижала к груди, и почудилось ей, что слышит она стук сердца, да не своего, а чужого, сильного. Посмотрела на старца удивлённо и прошептала:
— Теплое оно, старче, как будто человек живой.
Ведун улыбнулся одобрительно:
— Вот и поступай, с ним как твоё сердце велит. А я дам тебе подсказку:
Терпким духом обстучи,
После холодом смочи,
Сквозь огонь перетащи…
Поклонился старик девушкам в пояс, вышел на крыльцо – и будто растворился в ночи. Веселиться охота пропала, разошлись подружки по домам.
С того дня перестала Граша улыбаться, носилась с поленом, как мать с ребёнком. Куда не шла, что не делала и его с собой брала. В станице стали поговаривать, что заречный ведун нагнал на девушку морок, одурманил её, разума лишил. Женихи, что раньше надежду имели сосватать красивую казачку, отступились – им здоровых девок подавай.
Прошла весна, лето перешло середину, а Граша всё задумчивая бродит.
Настала Аграфена Купальница. Ни малый, ни большой праздник – канун Ивана Купалы, именины Граши. В церкви Аграфеной крестили.
В станице шумно, весело: молодёжь к реке, в степь шла – полынные, чабрецовые, крапивные веники вязали, песни распевали:
Приехала Купаленка
На расписной тележке.
Привезла нам Купаленка
Добра и здоровья,
Богатства и почестей…
Родители и Грашу вслед послали, а к возвращению дочери баньку истопили – хвори и напасти в этот день выпаривали. В баньке дух ароматный от свежезапаренных веников. Накупалась Граша, напарилась и палено веником постегала – в шутку приговаривая:
Лечись, лечись,
Дурной наговор умчись
Сквозь пар унесись,
Душа вновь возродись.
Мама только головой покачала, перекрестилась, вздохнула тяжко, но промолчала – свыклась с дочкиными причудами.
А Граша раскраснелась, в глазах радость заиграла:
— Матушка, а не снести ли мне полено в ручей, где деток сегодня окунают?
Мать в ответ только рукой махнула – делай что хочешь.
Людей на улице много: кто в гости идёт, кто на реку венки несёт гадать, кто кашей угощает, а парни девок грязной, илом замутнённой речной водой поливают. А девушки визжат и в ответ кричат: «Умойте нас, умойте!» Весело и для здоровья полезно.
Только Грашу никто не трогает, вздыхают вслед – носится с поленом, совсем из ума девка выжила. А Граша к роднику пришла, встала на колени, положила в воду деревяшку, поливает с пригоршни и шепчет:
Окуну в воду холодную,
Станет душа свободною,
Смоется заговор злобный,
Вернётся дух благородный.
Обтерла казачка полено чистым полотенцем, завернула в расшитую тряпицу и пошла на поляну, где кострища разожгли из крапивы, чертополоха, душистых трав, да веток шиповника. Огонь невысокий, небольшой – в этот вечер детишки через него прыгали. Это назавтра, при больших кострах из поленьев и старых ненужных вещей взрослые веселиться начнут, заговоры, да сглазы опалять.
Как только Граша на поляне появилась, веселье разом смолкло. Матери деток к себе подозвали, приобняли, за юбками попрятали – мало ли что девка удумает. А Граши все едино, устала она от недобрых взглядов. Разбежалась, подпрыгнула и перескочила через огонь с поленом на руках. Но то ли нога, подвернулась, то ли кочка под каблучком оказалась – упала Граша, полено из рук выскочило, покатилось по земле, увеличилось в размерах и превратилось, вдруг, в молодого красивого парня. Девки взвизгнули, бабы вскрикнули, казаки кто за нагайку**, кто за дубинку схватились, а Граша больше всех удивилась, но ни одного звука не издала.
А парень на ноги встал, в пояс всем поклонился, подошёл к Граше и сказал:
— Родился я в здешних краях. Окрестили в православной церкви. Вырастили казаком, обучили военному ремеслу. Служил честно, от боя не уклонялся. Пуля глаз не имеет, но однажды и меня нашла. Свалился я с коня, попал в плен к недругам. Злой человек, уговаривал товарищей предать, родину сменить, деньги сулил немалые, дочь в жёны предлагал. Отказался я от земных благ. Тогда мне муки адские испытать пришлось: лишили пищи, воды и отдыха. Выполнял работы тяжкие, крепился, да нательный крест в кулаке зажимал, когда невмоготу становилось. Поняли недруги, что нельзя мою волю сломить и призвали могущественного колдуна. Два дня и две ночи читал чародей заклинания - сотворил из меня пень-колоду. И сказал, что навечно таким останусь поленом, пока не одумаюсь.
Друзья-казаки отбили из рук недоброго человека, с собой забрали, не кинули, даже когда бревном стал. Отдали ведуну заречному. Надеялись, что он догадается, как душу праведную спасти. Но и ему не под силу было снять колдовство. Узнал он только, что поможет мне избавиться от заточения добрый, светлый человек, не боящийся чужого неодобрения.
Долго искал ведун нужного человека, да не находился такой. Я уже и надеяться перестал. Но тут судьба свела с тобой Аграфена. Расколдовала ты меня, смыла, опалила злые чары. Спасибо тебе, за терпение, за доброту, за мужество. Слышал все слова, что тебе в спину шептали – сказать ничего не мог. Хотел на тебя посмотреть, да глаз не было. Зато узнал твою душу светлую, твои руки нежные и полюбил крепко. Коли не противен, выходи за меня замуж. Буду ласков, не обижу.
Граша засмущалась, но согласно кивнула в ответ, а станичники заговорили, зашумели одобрительно – понравились: и рассказ, и исцеление, и помолвка. Только «кислые девки» позавидовали, но беззлобно — их тоже ожидали свадьбы осенью.
Узвар* - компот из сухих фруктов, с добавлением мёда. южн.
Нагайка**— средство управления лошадью, представляющий собой плеть иногда со «шлепком» (кожаной бляшкой) на конце. Шлепок предназначался для того, чтобы не травмировать шкуру лошади относительно тонким кончиком плети при сильном ударе. Работа нагайкой часто была оперативнее работы оружием; с другой стороны нагайка в работе напоминала работу шашкой или летучим кистенем.