Живи-3. Эпилог

Мария Сошникова Мари Рош
В начало http://www.proza.ru/2014/09/24/57


Услышав звук подъехавшей машины, я рванула из дома. Нет сомнений – навестить нас решили родители Майкла, поэтому встретить их хотелось мне самой, до того, как дверь откроет Арнетт. Дворецкий отнесся к такой наглости сдержанно, но намекнул, что тот, кто встречает гостей, еще и носит их чемоданы. Вместо того, чтобы удостоить его остроумным ответом, я весело поцеловала его в щеку. Миссис Белл, стоявшая в холле в ожидании гостей, строго погрозила мне пальцем, едва сдерживая улыбку, и Арнетт тут же покраснел от стыда и смущения. Но, вспомнив, что в его жилах течет кровь потомственных дворецких, он гордо поднял голову, не удостоив меня взгляда, и отправился за багажом.

Я была в восторге от этой парочки. Я давно подозревала, что Арнетт неравнодушен к нашей замечательной экономке, но всегда считала, что она несвободна. Как оказалась, обращение «миссис» может применяться не только к замужней женщине, но и к вдове, кем и являлась миссис Белл уже долгих двадцать лет. И все эти двадцать лет дворецкий боялся признаться своей возлюбленной в истинных чувствах. Но, видимо, наше с Майклом бракосочетание заставило его пересмотреть взгляды.

Прошел уже год после свадьбы, и сегодняшняя встреча с леди Энн и сэром Робером стала первой за последние два месяца – родители приездами не баловали, предпочитая не мешать нашей личной жизни.

Личная жизнь у нас, бесспорно, была насыщенной, но не настолько, чтобы сравниться с любимой работой. Увеличилось не только количество боевых вылазок, но и их сложность. Произошли изменения и в группе наставников – пустующее после герцога место не так давно заняла Катя. Ее дочке как раз исполнилось два года, и подруга приняла решение выйти на работу, попросив помощи у бабушек-дедушек. Она готовилась к этому событию почти полгода, возвращая былую физическую форму и освежая знания под неустанным бдением своего бывшего наставника. И уже сейчас она могла похвастаться наличием пусть одного, но очень способного ученика из Южной Америки.

Чезаре Винченти больше не предпринимал попыток меня похитить или завербовать. Можно сказать, он вообще пропал из нашей жизни. После того, как его брат умер от передозировки, ему стало плевать на все наше семейство. Конечно, он не упускал возможности натравить на нас пару-тройку темных во время выполнения опасных заданий, но чтобы сам – да ни за что! Ему и без нас было весело.

К моей радости, я стала частым напарником Майкла в особо секретных заданиях, и меня не раз направляли на подмогу другим наставникам. Теперь в своем арсенале я имела не только лук, но и коллекцию ножей, которые передала маркиза Милтон вместе с Сашиной жилеткой. Свой нож я спрятала в спальне, решив сохранить как память, а жилетку брала на каждое задание. Я надевала ее больше для уверенности, нежели желания воспользоваться, но однажды она мне все же пригодилась. И не просто пригодилась, а спасла жизнь. На секретном задании во Франции мне прострелили руку. Наемник знал мое слабое место, но даже не мог предположить, что вооружена я не только луком. Мне хватило нескольких секунд, чтобы ранить его до того, как он выпустит пулю мне в голову.

Забыть Сашку я не могла и не хотела. Воспоминания о нем уже не жгли, как прежде, и после слез и грустных мыслей на моем лице все равно появлялась улыбка. Я была благодарна Рудо, узнав, что после трагических событий гильдия взяла его семью на попечение. Ежемесячные турнирные выплаты были переведены на счет его матери, а квартиру переоформили на всех членов его семьи. Это оказалось весьма кстати – в их многодетной семье Саша являлся основным кормильцем. И даже после смерти он не оставил их на произвол судьбы. Наш ангел-хранитель.

Много раз я порывалась зайти к ним в гости, но останавливала себя. Кто я им? Они даже не догадывались о моем существовании, а на похоронах было совсем не до меня. Внушил мне уверенности Майкл, сказав, что я обязана туда пойти – я была самым близким Саше человеком в последние месяцы его жизни. И я незамедлительно телепортировалась в Питер.

Прошло полгода с момента смерти Саши, но мать, открывшая дверь, все еще носила черный платок. Она заметно постарела, и в глазах ее читалась сильная, негаснущая боль. Я тихо представилась, назвав свое имя, и уже хотела объяснить, кем приходилась Саше, как глаза его матери засветились. Она знала обо мне. Она никогда меня не видела, но узнала. Она завела меня в квартиру и, крепко обняв, расплакалась. Мы стояли, сжимая друг друга, и ничего не говорили. Я держалась, но она продолжала плакать, и вместе со слезами уходила боль, уходила грусть, и появился свет – смысл жить дальше, ради своей семьи, ради троих детей, которые у нее остались.

Платок она сняла в тот же день. Она долго рассказывала о Саше, о его детстве, о его добрых поступках и жажде справедливости, о музыкальных успехах и не очень удачных попытках создать рок-группу. Она показывала старые фотоальбомы и впервые за полгода улыбнулась. Я попросила фотографию Саши, и она выбрала одну из последних, сделанных на его рабочем месте в ресторане. Там я встретила Сашку впервые. В тот день он улыбался так же искренне, как и на этой фотографии.

Поблагодарив Елену Васильевну, я собралась уходить, но она меня остановила. Она покинула меня на пару минут и, вернувшись, протянула какую-то папку.

- Думаю, Саша хотел бы, чтобы это хранилось у вас, - сказала она, нежно взяв меня за запястье.

Мы обнялись на прощание, и я телепортировалась в поместье. Закрывшись в библиотеке, дрожащими руками развязала бумажную папку, и из нее тут же посыпалась куча листов. Я хотела уже опуститься на колени, чтобы их собрать, как заметила диск, лежавший на дне папки. Диск с надписью «Самому дорогому человеку». Я включила компьютер, и комната сразу наполнилась нежными гитарными звуками. Я замерла, наслаждаясь грустной, но очень красивой мелодией, и тут услышала голос Саши. Вздрогнув, обернулась, но не нашла его. Саша, где ты?.. Его голос, спокойный и приятный, звучал из колонок компьютера. Саша будто разговаривал со мной, и я облокотилась о стол, сделав звук громче.


               Я полюбил. Я стал счастливым!
               И пусть люблю лишь я один.
               Но ты жива. И так красива!
               И мне плевать, что нелюбим.

               Я не стыжусь своих желаний
               И не боюсь обидных фраз.
               И это скромное посланье
               Лишь о тебе, но не о нас.

               Я знаю, ты опять в сомненьях,
               Быть впереди иль за толпой.
               Ты смелая! Долой волненье!
               Живи! Не бойся! Будь собой!

               Когда ненастный день настанет,
               Ты не спеши захлопнуть дверь.
               Твоя улыбка все исправит!
               Живи, люби и просто верь!

               И ты достойна быть любимой,
               Господь тебя благослови!
               Пусть не со мной! Мне все терпимо!
               Будь с ним, родная, но живи!

               Я ждал тебя, любил и верил
               И буду продолжать мечтать.
               И, сколько Бог мне лет отмерил,
               Мне, к счастью, не дано узнать.

               Пусть мир жесток, и все мы смертны,
               И я когда-нибудь уйду.
               Прошу, останься милосердной,
               Дари не злость, а доброту.

               Позволь мне стать бодрящим ветром
               И первым солнечным лучом,
               Я обернусь зеленым летом
               И стану снежным декабрем.

               Я подмигну тебе звездою,
               Спать уложу под шум дождя
               И теплым воздухом укрою,
               Спокойной ночи пожелав.

               Я буду там, я буду где-то,
               В земле, на небе, под водой,
               Ты позови, и я приеду.
               Я здесь. Я рядом. Я с тобой.

               Ты вспоминай меня с улыбкой,
               С веселым смехом вспоминай!
               Любовь не может быть ошибкой!
               Живи! Прощай. Не забывай…


Я опустила лицо на руки и разрыдалась. Сашка, ты был проницательнее, чем Рудо или преподобный Тео Аллен… И ты оказался пророком…

В библиотеку ворвался привычный английский сквозняк, который не поленился подхватить с пола несколько листов бумаги и опустить их на стол. Я взяла в руки один из них и ахнула. Я увидела себя. Вот я впервые захожу в Зал приемов. Вот я сижу в столовой и грустно ковыряюсь в тарелке с овощами. Вот я в костюме официантки задумчиво стою у барменской стойки. Вот я бросаюсь на неадекватного казанского водителя… Здесь были все наши встречи… Какие красивые рисунки… Саша оформил их в виде комиксов, и я с улыбкой вчитывалась в облака мыслей над своей героиней.

            «Египетский купорос! Куда я попала?! Надеюсь, тут хоть кормят хорошо!»
            «И как они только едят эту гадость… Тоже мне вегетарианцы…»
            «А кому-то сейчас готовят мое любимое ризотто с грибами…»
            «Кия! Бац! Бац!»

Я улыбалась, с трудом сдерживая смех, но, увидев следующую картинку, все же дала волю хохоту. Около бразильской почты стояла наша турнирная группа. Слева – Эдвард и Луи, справа – Саша, Кийра и я. Между нами – Дайна и Сумико, над головами которых Саша нарисовал облака диалогов.

- Своими глазами я узрела ад! – фыркала блондинка, округляя глаза.
- А мышцу в левом полушарии ты случайно не потянула? – печально спрашивала японка, приподнимая уголки губ.

Я прыснула, вспомнив эту ситуацию, и совсем лежала, увидев название картины – «Дайна, покрытая автозагаром». Вот Сашка! Все-таки у него была феноменальная память!

Я погладила картину, где был изображен наш бразильский поцелуй, без всяких слов и шутливых фраз, и улыбнулась. Просмотрев все рисунки, я аккуратно сложила их в папку и поблагодарила Бога за то, что он познакомил меня с таким талантливым светлым человеком.



…Весело смеясь, я обогнала Арнетта, пропустив мимо ушей его недовольное ворчание. Впереди меня бежал Джек. Нет, не тот Джек, который мой друг, а Джек – наша с Майклом собака. Как только мы переехали в Мэддингтон-хаус, тут же приняли решение завести доброго мохнатого питомца. И теперь целыми сутками с веселым лаем по поместью бегал щенок золотистого ретривера, уже успевший вымахать размером с лошадь.

Леди Энн сдержанно вскрикнула, когда Джек бросился ее обнимать, положив передние лапы на красивое платье.

- В следующий раз приеду в джинсах! – строго ответила она, небрежно гладя его за ухом.

Наши отношения с родителями Майкла можно без сомнения назвать родственными. Несмотря на то, что сэр Робер был расстроен из-за свадебных разногласий, он души во мне не чаял. А леди Энн всегда находила минутку, чтобы со мной посекретничать и обсудить какие-то важные женские дела. Но больше всего она восхваляла мой талант рисовать, хотя я бы назвала свое умение скромнее. Я уже успела украсить их квартиру двумя картинами и тремя портретами. Для меня это было не больше, чем приятное времяпрепровождение и творение для души, но леди Энн, видимо, считала, по-другому.

Если родители Майкла были в восторге от своей невестки, то мои боготворили зятя. Я никогда не забуду тот день, когда мы с Майклом появились на пороге квартиры моих родителей. Мама ошеломленно слушала непонятную английскую речь Майкла, открыв рот, и от переизбытка эмоций чуть не потеряла сознание. Я поняла, что лучше не шокировать ее такими словами, как «лорд», «богат» и «знаменит», иначе придется вызывать скорую.

От счастья она вела себя совершенно неадекватно, подкладывая Майклу в тарелку то маринованных грибочков, то салатика, то картошечки, на протяжении двух часов, не спрашивая его мнения. Но, когда она решила похвастаться знанием английского, эмоционально рассказав о том, что «London is the capital of Great Britain», отцу пришлось вмешаться и перевести тему. Он знал английский немногим лучше матери, но чувством такта обделен не был. Наверное, только ему и удалось сделать нашу встречу поистине уютной и сердечной.

Наша свадьба, как и планировалось, была скромной. Только родители, верные слуги, крошка Луиза да Катька с Женей вместо свидетелей. Сумико и Джек приехать не смогли, но прислали кучу веселых поздравлений и мелких, но нужных подарков. Обвенчавшись в сельской церкви, мы вернулись в поместье, захватив с собой всю семью викария. Задний двор был украшен живыми цветами, а фуршетные столики ломились от вкусностей мисс Коллинз. Викарий был растроган нашим приглашением и искренне радовался, глядя на наши счастливые лица.

Две пары родителей изучали друг друга с интересом, но поговорить могли только через переводчика, то есть меня. Мои родители старались не прыгать выше своей головы, а родители Майкла – не смотреть свысока на простых смертных. Но, несмотря на явные различия в воспитании и положении в обществе, им удалось найти общий язык. Если верить леди Энн, они часто переписывались в аське с моей мамой, пользуясь онлайн-переводчиком (который, к своему стыду, так и не смог перевести «кракозябную чучундру»!), и даже умудрялись секретничать за моей спиной.

Поэтому я постаралась сильно не удивляться, когда увидела, что вслед за леди Энн из машины в красивом костюме и шляпке появилась моя мама собственной персоной. Она бросилась меня обнимать, крича: «Hello, daughter!», (1) и мне ничего не оставалось ответить, как: «Mommy, I’m glad to see you too!». (2)

(1) Привет, дочь! (англ.)
(2) Я тоже рада тебя видеть, мама! (англ.)


Внезапный приезд моей матери был ознаменован необычной новостью.

- Через неделю мы открываем твою персональную выставку в самом центре Лондона! Я договорилась! – важно объявила леди Энн, обнимая меня, как и положено англичанке, сдержанно, хотя было видно, что она в восторге. Меня эта новость, конечно, удивила, но я сомневалась, что буду кому-то интересна. Тем более с выставкой из пяти картин. Но, как оказалось, моей маме удалось найти в закромах несколько десятков набросков и рисунков, которыми я всегда очень гордилась.
- Осталось только заказать багет, и можно выбирать нарядные платья для выставки! – похлопала меня по плечу мама. Она казалась намного спокойнее, чем обычно, но, возможно, это была иллюзия.

Пока я рассматривала свои старые холсты, заметила, что леди Энн смотрит на меня так, будто хочет что-то сказать, но не решается. Отложив рисунки в стороны, я прошла с ней в малую гостиную, и там она, наконец, поделилась своей просьбой. Она очень хотела, чтобы «Танец на песке» занял главное место на этой выставке. Я долго протестовала, продолжая настаивать на том, что эта картина – личная, и точка, но Майкл, внезапно возникший в моей голове, все же смог меня уговорить. Он был на каком-то задании, и его голос казался очень уставшим. Но это не помешало ему подслушивать чужие разговоры.

Выставка прошла с небывалым успехом. Это стало полнейшей неожиданностью, и я даже не с первого раза поняла, что около меня столпились потенциальные заказчики. Мне было тяжело объяснять, что рисую я только по настроению и никакие деньги не смогут на него повлиять, но все же не смогла им отказать, утешив надеждой на дальнейшее сотрудничество.

Несколько месяцев спустя я была уже одним из самых модных (как ужасно это слово!) гиперреалистов Лондона, и мой любимый муж и дорогая свекровь безумно мной гордились. Но художество не доставляло такой радости, как работа в гильдии, поэтому потихоньку я стала выделять больше свободного времени на себя и действительно полезные дела. Я считала, что рисование отнимает много сил, потому что к вечеру чувствовала себя разбитой и уставшей. Меня тошнило от этой работы, причем в прямом смысле этого слова. Я только и успевала добежать от холста до унитаза. Я постоянно меняла краски, думая, что причина в токсинах, которые они выделяют.

Когда недомогание не прошло, и все вокруг начало меня бесить, я решила, что с рисованием пора заканчивать. Ну не мое это, не мое. Извинюсь перед заказчиками и займусь ловлей опасных преступников. Буду прыгать по крышам домов и мочить козлов из лука… И когда я успела стать такой жестокой?!

Я спустилась в столовую к ужину и в ярости накинулась на еду, сметая все, что попадалось мне под руку.

- Ты ничего не хочешь мне сказать? – с таинственной улыбкой спросил Майкл, чинно отрезая кусок мяса.
- Я слишком зла и сильно хочу есть, чтобы думать об этикете, - ответила я, вонзая нож в запеканку.
- Я не о воспитании…
- Я похудею, обещаю, - быстро исправилась я. - Еще неделька жора, и я снова займусь физическими тренировками.
- Нет, я имел в виду другое…
- Да? Тогда ты, наверное, недоволен, что я бросила живопись? - немного подумав, ответила я. – Так вот, что я тебе скажу – я больше не хочу рисовать, я хочу рисковать.
- Ну уж риск я тебе теперь точно не позволю, - возмутился Майкл, пристально глядя на меня. – Ау! Ты хоть слышишь себя?
- Ау! А ты чего такой счастливый? – рассердилась я. – Думаешь, мне не хочется, как и тебе, пропадать целыми днями и людям помогать? С чего это ты снова меня опекать начал? Я не позволю так со мной обращаться, я не маленькая девочка! Завтра же попрошу «Умника» включить меня в список.

Некоторое время Майкл сверлил меня недоуменным взглядом, после чего рассмеялся и откинулся на спинку стула.

- Ты сейчас серьезно? И твоя интуиция даже не советует себя беречь? Я в шоке! Ну ладно. Обычно такое говорят женщины, но, кажется, не все в этом мире поддается разумному объяснению. В общем. Поздравляю! Ты скоро станешь мамой!

Куриная нога, в которую я вонзилась зубами, с громким стуком упала в тарелку. И в этот момент во мне что-то зашевелилось.

- Как наследника-то назовем? – весело спросил Майкл, еле сдерживая смех из-за моего ошарашенного вида.
- Наследника?.. Сына?.. Сына… Очуметь…

Майкл усмехнулся и подсел ко мне вплотную, положив руку на животик.

- Ну так что, выбрала имя?
- Дай мне хоть в себя прийти для начала… А как ты хочешь?..
- Я хочу, чтобы нашего сына звали Александр, - произнес Майкл, погладив меня по щеке.
- Александр ле Бланш. Сашка. Красиво звучит, - улыбнулась я и со слезами радости обняла мужа.


19.05.2014 г.


К первой части http://www.proza.ru/2014/09/08/1719

Ко второй части http://www.proza.ru/2014/09/17/1623