предыдущая глава http://www.proza.ru/2011/09/19/1072
Ключи зазвенели в дрогнувшей руке Эл-Маи и брякнулись на бетонный пол лестничной площадки. Она со вздохом нагнулась, подбирая связку, и бросила взгляд на ноги художника. Низ его голубовато-серых брюк из байвельны (ткань наподобие джинсовой – прим. авт.) был чуть забрызган грязью, ботинки – тоже. Хотелось пойти куда угодно, только не домой... Ей даже на миг пришла в голову мысль попроситься к художнику, но Эл-Маи отмела её как неуместную. Входить в опустевшую квартиру было больно до содрогания, но не скитаться же по улицам! Вставив ключ в верхний замок, она замешкалась, не решаясь повернуть его, но получила поддержку в виде тёплого голоса сероглазого художника.
– Я с тобой, – сказал он.
Это помогло ей собраться с духом и отпереть дверь. Знакомая домашняя атмосфера сразу ласково обняла её, заставив глаза снова отсыреть: ни дочери, ни мужа здесь больше не было. И не будет никогда...
– Переобувайся... Вот, – подвинула она художнику домашние шлёпанцы мужа.
Его ботинки Эл-Маи тут же понесла в ванную, чтобы обтереть, пока грязь не засохла – машинально, как всегда делала с обувью Ро-Муна. Намочив и отжав губку, она аккуратными и привычно-ловкими движениями стёрла уличную слякоть с носка, потом с боков и пятки, прошлась напоследок по каблуку... И только потом сообразила, что обтирает чужие мужские ботинки, как будто собирается оставить их обладателя здесь надолго.
– Что-то я совсем уже с ума сошла, – смущённо улыбнулась она художнику, стоявшему в дверях ванной. – Просто я всегда так делаю... То есть делала.
Горько-солёный ком в горле прервал её речь, и она принялась за второй ботинок. Руки художника легли ей на плечи – большие, тяжёлые и тёплые мужские руки, от прикосновения которых она вся напряглась, как натянутая тетива лука, и целая волна мурашек окатила её с головы до ног. «Вот предательница, – обругала она себя мысленно. – Не успела ещё похоронить мужа, а уже млею от чужих прикосновений, глупая баба».
– Это не предательство, – мягко провибрировал совсем близко, почти у самого её уха голос художника. – Тебе просто нужно, чтобы кто-то был рядом, лисёнок.
Эл-Маи стиснула губку, так что оставшаяся в ней вода поползла по руке, просачиваясь между пальцами.
– Не называй меня так, – прошептала она. – Не называй...
Сильные руки развернули её, и она оказалась в их тёплых объятиях. Секундное сопротивление – и губка с ботинком упали на пол, а Эл-Маи всем телом вжалась в художника, обеими руками судорожно вцепившись в куртку у него на спине и прильнув щекой к его груди. Исходивший от него запах мужа сводил её с ума. Ро-Мун был рядом и всё видел... Видел, как она обнимала другого!
– Не надо, – простонала она, пытаясь отстраниться. – Так нельзя, я не могу...
– Всё хорошо, лисёнок, – ответили губы художника, щекоча её ресницы. – Лисёнок Пушистые Ушки.
Из её груди вырвалось рыдание. Ро-Мун называл её так в минуты близости, когда они сливались воедино телом и душой. Немыслимо, просто невозможно... Стиснутые до боли в челюстях зубы не выпускали наружу тоскливый вой, слёзы водопадом омывали щёки Эл-Маи, а губы художника, пахнувшие Ро-Муном, осушали их. Она зарылась пальцами в его волосы, сдаваясь под власть безумия, накрывшего её рот ласково, щекотно и влажно. Открыв на миг глаза, она застыла, увидев перед собой лицо Ро-Муна. «Сошла с ума, – мелькнула мысль. И тут же накрыла вторая: – Ну и пусть...»
Они стояли под душем, слизывая друг у друга стекающие по коже струйки, на практике воплощая буквальный смысл выражения «пить воду с лица». Видение не рассеивалось, Эл-Маи по-прежнему видела перед собой мужа, и от осознания собственного сумасшествия ей хотелось расхохотаться. Если сходить с ума так прекрасно, она не желала возвращаться в здравый рассудок никогда.
– Ро-Мун...
– Я с тобой, лисёнок. Ушки-пушинки...
Дверца бельевого шкафчика удивлённо стукнула: её ещё никогда не открывали в такой страстной спешке. Обыкновенно сдержанная, аккуратная до педантичности хозяйка сейчас распахнула её со всего размаху и выдернула из стопки два полотенца, при этом уронив на пол ещё одно, но не обратив на это никакого внимания. Кровать, разделяя удивление дверцы, крякнула, когда на неё упали два переплетённых в объятиях тела. Её спинка ритмично стучала о стену, а пружины матраца поскрипывали, и вскоре к этим звукам присоединились стоны хозяйки.
«Похоже, я сошла с ума окончательно», – думала Эл-Маи, лёжа с размётанными по подушке мокрыми волосами и вороша пальцами курчавые рыжеватые волосы на груди мужа. В том, что это Ро-Мун, она не сомневалась ни секунды. Притулившись у него под боком, обнимаемая его рукой, она вдыхала родной запах, особенно остро чувствовавшийся под мышкой.
– Ро-Мун, – позвала она тихонько, сама не веря, что он откликнется.
Но он отозвался.
– Ммм?
– Это просто чудо какое-то, – пробормотала она. – Ты не умер?
– Нет, лисёнок. Умерло только моё тело, а всё то, что делает меня мной, сейчас находится с тобой рядом.
Эл-Маи приподнялась на локте, недоуменно хмурясь и всматриваясь в его лицо.
– Ты как-то странно говоришь... Если твоё тело умерло, почему я вижу его... и могу потрогать? Ведь это ты? Ты, Ро-Мун?
Он тоже приподнялся и чмокнул её в нос и в левую бровь, как всегда делал.
– Убедилась?
Из груди Эл-Маи вырвалось что-то среднее между всхлипом и смехом. Ро-Мун улыбнулся, ласково потеребил её за ухо и сказал:
– Я оставил тебе небольшой подарок... Впрочем, его размеры и вес определятся позже. – Уткнувшись лбом в её лоб, он вздохнул: – Я устал немножко, милая. Непривычно было... вот так...
– Как? – удивилась Эл-Маи.
Но Ро-Мун не ответил и лёг, закрывая глаза.
– Я люблю тебя, Пушистые Ушки, – чуть слышно слетело с его губ.
Он заснул, а Эл-Маи не осталось ничего другого, как только лежать рядом и смотреть, веря своим глазам и вместе с тем – не веря. Её саму начало клонить в сон, и веки сомкнулись, как ей показалось, на несколько секунд. Вздрогнув, она тут же открыла их: нельзя было упускать ни одного мига этого чуда, тратя его на сон.
Увы! Чудо бесследно пропало. Эл-Маи даже тихонько вскрикнула: рядом с ней в постели лежал художник. Его волосы чуть потемнели от влаги, а пушистые ресницы еле заметно подрагивали. Эл-Маи потрясённо отползла к краю кровати и сжалась в комочек. Что же это такое? Что за помутнение рассудка на неё нашло? Или это – он?! Он внушил ей, что он – Ро-Мун, чтобы затащить её в постель... Да нет, невозможно! Художник не мог быть способным на такую низость, сердце Эл-Маи тут же отмело это предположение. Она верила его мудрым тысячелетним глазам. Они просто не могли принадлежать беспринципному озабоченному самцу.
Но тогда что всё это означало?
Подарок... Что за подарок?
Накинув халат, она обошла всю квартиру, не зная сама, что именно ищет. Ей было больно смотреть на окружавшие её привычные вещи: всё слишком напоминало о Ро-Муне и Уль-И. В мойке осталась грязная посуда, а на кухонном столе стояла кружка с остатками тоо на дне, который муж пил перед тем, как они отправились на кладбище. Эл-Маи взяла кружку в руки и поднесла к лицу. Запах Ро-Муна снова вывернул её душу наизнанку, и Эл-Маи, отвернув кухонный кран на полную мощность, принялась нервно греметь посудой в мойке, не обращая внимания на брызги воды, мочившие её халат спереди.
Бесцельно бродя по квартире, она машинально встряхивала руками волосы, чтобы быстрее просыхали. Всё это походило на какой-то бред. Наверно, она всё-таки слегка тронулась умом... После всего, что с ней произошло – неудивительно.
Она сидела в кресле, сжимая на коленях подобранную на полу возле ванной рубашку художника, когда его голос вывел её из задумчивости:
– Ты позволишь? Надо бы мне одеться.
Художник, уже в брюках и носках, склонился над ней, взявшись за свою рубашку. Эл-Маи вздрогнула и пришла в себя. Кажется, она хотела собрать всю его одежду и аккуратно сложить на стуле в спальне, но подняла только рубашку, да и ту не донесла до места назначения, провалившись в какой-то транс.
– Да, конечно, – пробормотала она, выпуская согревшуюся у неё на коленях ткань.
Рубашка скользнула на своё место, скрыв под собой рельефный торс художника. Без сомнения, парень был отлично сложён. Не перекачанный, но с крепкими, хорошо выраженными мускулами под молодой, упругой кожей. Эл-Маи тут же отвела взгляд, будто ей не было никакого дела до достоинств его фигуры. В ней снова проснулись противоречивые чувства по поводу того, что произошло между ними. Не зная, на кого сердиться – на художника или на себя, Эл-Маи молчала. А он снова присел перед ней на корточки, как тогда, в холле отделения полиции, и заглядывал ей в глаза со светлой, спокойно-задумчивой улыбкой.
– Хочу нарисовать тебя, – объявил он и поднялся. – Сиди так.
В прихожей остались его рисовальные принадлежности. Сходив за ними, он уселся на ковёр перед Эл-Маи, достал из папки чистый лист бумаги, приложил его к ней, как к планшету, и заработал карандашом.
– Не рисуй меня сейчас, я ужасно выгляжу, – смутилась Эл-Маи, вспомнив своё отражение в зеркале пудреницы.
– Ты выглядишь чудесно, – улыбнулся художник, продолжая шуршать карандашом.
Нет, не мог он заморочить ей голову только ради того, чтобы удовлетворить свою похоть. Чем дольше Эл-Маи смотрела на него, тем больше эта вера укреплялась в ней. А художник сказал, словно прочитав её мысли:
– Ты действительно была с ним, а не со мной. Я на время одолжил ему своё тело со всей полнотой физических ощущений. Поэтому можно считать, что между нами ничего не было... Так, голову чуть приподними и немножко поверни вправо. Вот так, спасибо.
– Постой, но... Почему я видела ЕГО? Его, а не тебя? – От того, что она услышала, Эл-Маи чуть не вскочила, но просьба художника мягко и властно приковала её к креслу. Будто одна невидимая рука легла ей на плечо, а другая повернула голову под нужным углом.
– Ты была в изменённом состоянии сознания, – ответил художник, не отрываясь от рисования. – И видела гораздо больше, чем видят в обычном.
– Ты ввёл меня в это состояние?
– Да, я немного помог.
В течение минуты были слышны только шуршание карандаша и стук сердца Эл-Маи.
– Ро-Мун... он сказал про какой-то подарок, – проговорила она наконец. – Я ничего не нашла.
– Ну, – улыбнулся художник. – Видимо, он спрятан в надёжном месте. Придёт время, и ты его найдёшь.
– И ты – туда же! Мог бы просто сказать, что это и где его искать, – надулась Эл-Маи. – Вместо того, чтобы загадывать ребусы.
Художник мелодично засмеялся и отложил портрет и карандаш. Не успела Эл-Маи моргнуть, как её руки оказалась сжатыми в его тёплых ладонях, а его дыхание защекотало её губы.
– Не беспокойся, найдёшь. Всему своё время, лисёнок.
– Что-то надолго наш рисовальщик застрял там, – хмыкнул Лиснет. – Не иначе, как утешать вдову остался.
Парни из спецназа тоже заусмехались под масками. А Лиснет продолжал:
– А вдовушка – ничего себе бабёнка... Шикарная, хоть и оборотень. Я бы тоже был не прочь скрасить ей одиночество! – И, бросив на Йониса лукавый взгляд, подколол: – Йонис, сознайся, ты запал на неё! Ещё в тот раз, когда мы были у них на адресе и разговаривали по поводу уколов. Думаешь, я не видел, как ты на неё пялился?
Они сидели в машине и ждали сигнала от Неира или Алакно, которые наблюдали за входом в дом. Наблюдательные пункты были у окон лестничной клетки в двух соседних домах, а машина стояла поодаль, за гаражами, чтобы не привлекать внимания. Что-то упорно подсказывало Йонису: женщина-оборотень права, Убийца обязательно навестит её, и такой шанс взять преступника не следует упускать. За много лет работы чутьё редко подводило его – можно сказать, практически никогда. А взглянув на выполненный рисовальщиком портрет этого типа, он понял: Убийца не щадит никого. Взгляд его белёсых глаз вызывал у бывалого полицейского содрогание и холодок по коже. На второй вариант портрета, где взгляд Убийцы скрывали тёмные очки, было лишь немногим легче смотреть: всё равно от его облика веяло жутью. И какой-то ледяной и тёмной силой, не человеческой и не звериной. Даже если бы синеухий рисовальщик обладал половиной своей гениальности, и тогда бы эти портреты вызывали не меньше неприятных чувств.
На подначку Лиснета Йонис ответил лишь угрюмым взглядом. От мысли о том, что Убийца в одиночку – голыми руками! – завалил шестерых крепких красноухих парней и одним выстрелом отправил к праотцам истинного оборотня, ему было отнюдь не до веселья. Слухи о сверхспособностях оборотней он всегда считал, мягко говоря, преувеличенными, но, глядя на портрет, на сей раз был склонен поверить, что Убийца обладал некой ментальной силой. Йонис видел на своём веку много отморозков, но этот был всем отморозкам отморозок.
– Смотрим ещё раз внимательно, – сказал Йонис, показывая группе захвата портреты Убийцы – в очках и без. – Вот это наш сукин сын. В глаза ему не смотреть и перед ним не столбенеть, действовать молниеносно: он хренов гипнотизёр. Замешкаетесь на секунду – он на вас морок наведёт. Стрелять сначала шприцами с RX – чем больше, тем лучше, одновременно можно прострелить ноги. На поражение не стрелять! Берём его живьём, ясно? Живьём! Вопросы есть?
– Так точно, ясно, – ответили спецназовцы. – Вопросов нет, папаша.
Наверно, эти ребята, считавшие себя элитой сил полиции, не признавали его за командира, пусть даже временного: вид у одетого в гражданский костюм и пальто Йониса был неказистый и на первый взгляд тюфяковатый. Но это сейчас его работа была в основном кабинетно-аналитическая, а ещё лет двенадцать назад он бегал и стрелял наравне с этими парнями, которых ему подчинили на время этой операции. Йонис сурово зыркнул исподлобья на силовиков.
– Что за неуставное обращение к старшему по званию? – осадил он их железным командным голосом. – Я вам не папаша, а майор Йонис! – И грозно спросил проявившего неуважение бойца: – Фамилия и звание?
– Лейтенант Теорн, господин майор, – назвался тот.
– Командир вашего отряда полковник Трумор об этом узнает, будь уверен, сынок, – сказал Йонис спокойно. – Ещё не хватало тут выяснять, кто из нас круче!
Помолчав секунду, он посмотрел на Лиснета и наконец ответил ему:
– Если тебе это так интересно, я не могу «запасть» на свидетельницу, потому что, во-первых, она оборотень, а во-вторых, я семейный человек и люблю свою жену. А тебе... Тебе она откусила бы то место, которым ты собрался её «утешать». Всё, попрошу больше не острить на эту тему!
– Так точно, господин майор, – ответил Лиснет, изо всех сил стараясь удержать на лице глуповато-подобострастное выражение под названием «ты начальник – я дурак».
– То-то же, – буркнул Йонис.
Он отвёл взгляд, но в тонированном оконном стекле машины ему было видно отражение Лиснета. Тот корчил рожи, чтобы не расплыться в улыбке. «Смейся, смейся, пока живой, – подумал Йонис. – Кто знает, кому из нас сегодня доведётся улыбаться последний раз в жизни».
Опыт и данные об Убийце вынуждали его допускать любые варианты исхода.
Стемнело, но подъезд дома, за которым следили Неир и АлАкно, хорошо освещался. Прильнув плечом к стене и стараясь не слишком высовываться из окна, молодой белобрысый лейтенант Неир обозревал двор в бинокль, оснащённый системой ночного видения. Он фиксировал взглядом всех прохожих-мужчин, даже внешне не подозрительных. Задание было хоть и ответственное, но скучноватое – Неир предпочёл бы участвовать непосредственно в задержании. А по инструкции при обнаружении подозреваемого лейтенанту было велено только доложить по рации в машину и ничего не предпринимать самостоятельно, без приказа Йониса.
В окне соседнего дома маячил краснощёкий живчик Алакно, контролировавший вход с другой точки, а также наблюдавший за недоступной обзору Неира частью двора. Выключил бы свет на лестнице, как сделал Неир, когда начало смеркаться. И не слишком высовывал бы на всеобщее обозрение свой силуэт на фоне светящегося окна. Вот чучело. Неир был готов спорить, что деятельному и непоседливому Алакно такая работа, требующая терпения, внимания и рыбацкой усидчивости (в данном случае – устойчивости), тоже пришлась не по нутру. Но тут и не поспоришь особенно: у начальства с молодыми сотрудниками разговор короткий...
Некоторые жильцы, проходившие мимо Неира по лестнице, с опаской на него косились. А одна вредная старушенция в поношенном зелёном пальто даже прицепилась к нему с вопросами: «Кто такой? Зачем здесь торчишь?», даже грозилась вызвать полицию, пока Неир не показал ей удостоверение. Старушенция, однако, одним общим видом служебных корочек не удовлетворилась и полезла в сумку за очками, чтобы изучить документ поподробнее. Как назло, очки завалились на самое дно и затерялись среди шуршащего множества кульков и кулёчков, которыми была набита «дамская сумочка», но старуха не собиралась так легко отступать. Ей пришлось вытряхивать весь свой скарб, а потом с ворчанием и пыхтением засовывать всё обратно; после долгой возни потёртый футляр был всё-таки обнаружен и торжественно извлечён, и бабка водрузила на нос большие круглые очки.
– Ну-ка, ну-ка, покажи ксиву-то, милок, не стесняйся! Может, поддельная она, корочка-то твоя?
Неир был воспитан в лучших традициях уважения к старшим и потому не стал грубо посылать неотвязчивую бабку по известному адресу, а проявил терпение. Не теряя из виду двора и подъезда, он протянул ей документ. Та, ворчливо бубня что-то под нос, долго и придирчиво рассматривала удостоверение сквозь толстые линзы очков, за которыми её глаза казались огромными. Не обнаружив явных признаков подделки, она вернула корочки лейтенанту.
– А кого ты тут высматриваешь, милок? – полюбопытствовала она, сменив гнев на милость.
– Преступника, бабуся, – ответил Неир, теряя терпение. – Вы бы... шли к себе домой, не мешали мне! А то из-за вас прогляжу его.
Бабка испуганно всплеснула высохшими руками.
– Ох, страсти какие! Сколько тут живу, тихо у нас во дворе всегда было, все люди добрые да порядочные, ничего худого не случалось. Ох, ох, ужас какой! – Поохав, бабка снова навострила любопытный нос: – А как думаешь, милок, пальба начаться может?
– Не исключено, бабуся, – нехотя ответил Неир. – Так что советую вам сидеть тихо у себя в квартире и никуда не высовываться.
Бабка опять заохала, сказала:
– Ладно, не буду тебе мешать... Смотри, милок, смотри в оба, да лови гада этого! Ещё не хватало нам тут швали всякой... Всю жизнь тихо-мирно жили, и – на тебе... Преступник! Ох, ох...
Бубня под нос и вздыхая, она стала медленно карабкаться по ступенькам. Вскоре хлопнула дверь и загремели запираемые замки.
Время шло, во дворе было всё чисто. На лестнице запахло вкусным: видимо, у кого-то что-то готовилось. Порядком проголодавшийся Неир только глотал слюнки и слушал урчание в животе. А потом над головой у него снова загремели замки, и на лестнице послышалась медлительная старческая поступь. Это была знакомая бабка, только уже не в старом пальто, а в домашнем платье и фартуке. В руках у неё была тарелка и кружка.
– Что, нету его ещё, гада этого? – спросила она, шаркая шлёпанцами по ступенькам.
– Нет, нету, – ответил Неир. – А вы куда собрались, бабуся? Я же вам дома сидеть велел!
– Дак я, это... Вот, покушать тебе принесла, милок! – закудахтала бабка, запыхавшись от спуска по лестнице. – Ты, поди, целый день тут, как на посту, и отлучиться нельзя! Голодный, наверно!
На тарелке лежала аппетитная горка румяных пирожков, а в кружке дымился тоо.
– А, так это вашими пирожками пахло! – догадался Неир.
– Ага, милок! Покушай, а то, когда изверг тот появится, тебя с голоду ноги нести не будут!
– Спасибо вам, бабуля, – растрогался лейтенант.
– Да не за что, родной! – морщинисто заулыбалась бабка. – Защитник ты наш!
– Посуду вам в какую квартиру занести? – добросовестно осведомился у её Неир.
– А поставь тут на подоконнике, как съешь, я потом заберу, – махнула рукой та. – Ты, главное, не отвлекайся, лови гада!
Жуя пирожки и запивая их тоо, Неир думал: каково-то там Алакно? Наверно, стоит с голодным брюхом, и подкормить-то его некому, если сердобольных старушек в его доме не нашлось. Стоило лейтенанту подумать о напарнике, как он увидел его выходящим во двор. Алакно в наглую покидал пост! Неир от возмущения высунулся в окно так, что напарник его увидел и дружески помахал рукой.
– Ты куда? – замаячил ему Неир. Рацией он не стал пользоваться: в машине могли услышать их переговоры.
Тот ему – тоже знаками: мол, на минутку, тут недалеко, подежурь за двоих. Неир погрозил Алакно кулаком.
Через десять минут тот вернулся. С довольным видом он продемонстрировал Неиру свою добычу – кулёк с чем-то съестным. Спросил знаками: хочешь? Неир показал ему в окно тарелку и кружку – мол, сыт уже. Алакно маякнул: «Хорошо! Рад за тебя!» – и исчез в подъезде. Через полминуты Неир в бинокль разглядел его на прежнем месте – в окне.
Всё это было днём, теперь же в густых сумерках вдоль улиц зажглись фонари, а двор освещался круглыми желтоватыми плафонами у подъездов. Лампочку на своём этаже Неир предусмотрительно выкрутил, чтобы она не светила ему в спину. Через некоторое время Алакно последовал его примеру: свет в его окне погас. «Дотумкал наконец-то, дубина», – сердито подумал Неир.
Заскучав, он стал обращать внимание среди прохожих не только на мужчин, но и на девушек. Это оказалось гораздо интереснее и приятнее, особенно если девушка была молоденькой и одетой в что-нибудь обтягивающее. Впрочем, вскоре его бинокль выхватил из сумрака мужскую фигуру, одетую в чёрное. Мужчина шёл довольно скорым и широким шагом, движения его были уверенными и мягкими, как у большого хищника. Несмотря на темноту, на нём были очки, но не совсем тёмные, а дымчатые, голову прикрывала чёрная шапочка. Одна бдительная мурашка выпрыгнула Неиру на загривок и забила тревогу: «Смотри! Смотри! Не он ли это?»
Лейтенант, не сводя с подозрительного незнакомца бинокль, выжидал, когда тот выйдет на более освещённое место, а мурашки носились по его спине уже толпами. Подойдя к двери подъезда, мужчина приостановился, обернулся и, сдвинув к кончику носа очки, вдруг посмотрел поверх них прямо на Неира! Взгляд белёсых глаз обдал лейтенанта волной ужаса – ледяного и липкого, совсем как из детства, когда трёхлетний Неир боялся в темноте внезапного появления Бубуккарота, выдуманного специально для детских страшилок. Губы белоглазого шевельнулись, и в уши лейтенанта вполз мерзкий, щекочущий, как волосатые паучьи лапы, шёпот:
«Вот придёт Бубуккарот и укусит за живот, самый лакомый кусочек он от попки оторвёт!»
Вроде бы это была всего лишь присказка-страшилка из детства, которой взрослому бояться смешно и глупо, но услышал её лейтенант так, как если бы ему прошептали её прямо в ухо, а белоглазый находился для этого слишком далеко. В бинокль Неир видел, как его губы двигались, а чёрные точки зрачков то жутко расширялись до полного исчезновения радужки, то снова сужались. Неир не мог оторвать бинокль от глаз – смотрел в эти подвижные зрачки как заворожённый, а по спине его будто кто-то гладил ледяной лапой.
Белоглазый уже отвёл взгляд и смотрел в сторону окна Алакно, а Неир всё стоял, сжимаемый за плечи этими невидимыми ледяными лапами, не в силах пошевелиться. Лишь после того как белоглазый вошёл в дом, он очнулся и схватился за рацию, причём не сразу смог вспомнить позывной машины.
– Я... Это... Э-э... Здесь... – мямлил он.
На том конце – тишина. Наконец в голове вспыхнуло: «Сетрир»!
– Сетрир, это Первый, как слышите меня? Приём!
Машина не отвечала.
– Сетрир, он вошёл в дом! Жду дальнейших инструкций, приём!
Тишина. «Рация, что ли, сдохла?» Ещё несколько попыток – ноль. Глухо. И вдруг из рации послышался голос Алакно:
– Первый, я Второй... Кошка сдохла, хвост облез, на фига попёрлась в лес, приём.
Неир сначала невольно издал хрюкающий смешок, а потом ему стало не по себе.
– Второй, какая кошка, ты о чём? Приём.
А Алакно продолжал нести ахинею:
– Ёжики колючие в магазин пошли, только вот без денежки пендель огребли, приём!
– Второй, ты там что, рехнулся? – забеспокоился Неир. – Брось дурить, на шутки нет времени!
Из рации донеслись не то всхлипы, не то смешки, а потом – похабный стишок. Неиру стало страшно. Машина по-прежнему безмолвствовала, напарник бредил, белоглазый был уже в доме. По инструкции ему не следовало ничего предпринимать без приказа Йониса. А Йонис молчал. Нужно было принимать какое-то решение.
– Второй, я иду к Сетриру, – сказал Неир Алакно. – Ты лучше сиди там, где сидишь, ладно? Мне так будет спокойнее. Я пошёл. Всё, отбой.
Пахнувший близкой зимой сумрак принял его в холодные объятия. Неир бегом бросился за гаражи, где была укрыта машина с начальством и группой захвата.
Машина стояла с открытыми дверцами, а все, кто в ней находился, лежали вповалку. Неир в первую секунду окаменел: неужели все мертвы? Но стрельбы он не слышал. Йонис лежал ничком в такой позе, как будто оступился при выходе из машины и шлёпнулся животом на сырую пожухшую траву, а Лиснет на ближайшем к открытой дверце сиденье отсвечивал поникшей на грудь лысиной. Неир потрогал его шею. Сонная артерия пульсировала. От сердца отлегло.
– Ф-фу... – выдохнул он облегчённо.
Йонис тоже был жив, только в каком-то беспамятстве. Дышали и все остальные, но попытки привести их в чувство не увенчались успехом. Однако ран Неир ни у кого не нашёл, в кровь не вляпался, а потому не мог взять в толк, отчего они все могли потерять сознание. Впрочем, гадать было некогда.
– Второй, слышишь меня? – сказал он в рацию. – Я у Сетрира, все в отключке, не ранены. Иду в квартиру. Ты оставайся на месте. Как понял?
Из рации послышалось хихиканье.
– Мальчик и тётя пошли в туалет... Тётя спросила: «Тебе сколько лет?»
Видно, крыша Алакно не выдержала встречи с белоглазым и поехала. А такой славный, весёлый парень был...
– Живой, и то хорошо, – вздохнул Неир. – Сиди там.
Взяв у одного из бойцов автомат и пистолет со шприцами, наполненными препаратом RX, он побежал к подъезду.
Где же он ошибся? Ведь он довёл женщину до нужного состояния – открыл её Матери Нга-Шу, обрабатывал психику и специально не кормил, чтобы ей труднее было себя контролировать. Она должна была это сделать, а полиция – застрелить её. Он всё рассчитал правильно, её ничто не могло остановить. И ничто не должно было!
Может, стоило подержать её ещё день-другой, чтобы уж наверняка? Конечно, был риск сломать её совсем, но в таком деле лучше перестараться, чем получить потом проблемы. Впрочем, проблемы ли? Слишком громко сказано. Ему ничего не стоило нейтрализовать полицию и беспрепятственно войти в квартиру. Женщину следовало ликвидировать. Она должна умереть, и она умрёт. Возможно, она уже всё рассказала в полиции, но шансов поймать его у них всё равно не было.
Скрестив ноги калачиком, Убийца сидел на крыше гаражей, за которыми пряталась машина с полицейскими, приехавшими ловить его (ха-ха!). Он их видел, а они его – нет. У него было немного времени подумать, и он думал – анализировал прошлое и пытался понять, как ему быть дальше.
Наверное, зря он сменил тактику и вместо очередного взрыва решил натравить оборотня на полицию, чтобы всё выглядело, как месть. С бомбой было бы не так красиво, зато беспроигрышно. Вывод: эксперименты ни к чему, лучше идти проверенным путём.
А может, даже выбери он взрыв, всё равно что-то пошло бы не так. Сейчас понять было невозможно, всё перепуталось. Мысль вертелась в голове, но не давала себя ухватить. Убийца чувствовал себя подвешенным в пространстве, опоры под ногами не было. Только зыбкая непредсказуемая неизвестность.
С женщиной был какой-то незнакомый парень, но опасности в нём Убийца не чуял. Обычный оборотень, ничего особенного. Если он встанет поперёк дороги, придётся и его прикончить. Убийца полагал, что проблем с ним не будет.
Ну что ж, пора...
Он спрыгнул на крышу машины, потом – на землю. Проблем действительно не возникло: выскочить успел только пожилой полис в гражданском, все остальные так и остались в машине. Они не ожидали, что всё будет вот так – что он свалится на них, как снег на голову. «Смерч» накрыл их. Убийце не пришлось пошевелить даже пальцем – только психическая сила и ничего более. Он крепко прижал их и дожал до потери сознания, которая должна была продлиться не меньше двадцати минут. Пожалуй, этого времени ему хватит на всё: и убить женщину с парнем, и скрыться.
Во дворе было тихо, у двери подъезда горел свет. Манил, как огонь мотылька... Где-то должны были прятаться наблюдатели, от которых машина ждала сигнала. Остановившись перед дверью, Убийца спиной почувствовал два взгляда. И сразу оценил психику их обладателей: один спокойный и сильный, второй – ершистый, но послабее. Спокойного Убийца захлестнул «петлёй ужаса» – приёмом, когда из подсознания жертв высвобождаются все их страхи, нынешние и давние, возможно, даже детские. Можно преодолеть страх перед конкретной ситуацией или конкретным человеком, а вот с иррациональным, необъяснимым ужасом справиться намного сложнее. Спокойный попался в «петлю», обмякнув и не сопротивляясь, а вот с ершистым пришлось повозиться. Парень ерепенился и боролся – что ж, тем хуже для его психики. Результат был предсказуем: в «петлю» он всё равно попался, но с гораздо большими потерями для себя, чем его напарник.
Консьерж дремал. Поднимаясь по лестнице, Убийца достал пистолет, снял c предохранителя и прикрутил глушитель. Пока женщина находилась у него, он успел сделать дубликаты ключей от её квартиры, и запертая дверь не стала для него препятствием. Аккуратно и почти бесшумно Убийца отпер замки и вошёл. В прихожей было темно и тихо, а в одной из комнат горел свет. Туда он и направился крадучись. Стрелял он молниеносно и метко, так что сердца ребят отстукивали свои последние удары.
Резко появившись в дверном проёме, он сразу открыл огонь по стоявшему посреди комнаты парню, но произошло что-то непонятное. Пули, не достигнув цели, утонули в какой-то пространственной аномалии, образовавшейся в воздухе перед оборотнем. Они вошли в неё, и пространство колыхнулась кругами – точно так же, как колышется вода, когда на неё падают дождевые капли. Оставшийся целым и невредимым оборотень выбросил вперёд руку, и Убийца на миг ослеп от яркой вспышки света.
Сеть Нга-Шу вокруг него обугливалась и обращалась в прах, сгорала и «пуповина» – канал, которым он был соединён с Матерью. Силы в одно мгновение покинули его, и он провалился в тошнотворную слабость.
Очнулся Убийца на полу. Под щекой был колючий ворс ковра, а прямо перед глазами – ноги в серых брюках и шлёпанцах.
– Не бойся, лисёнок, он обессилен и не сможет ничего сделать, – прозвучало над Убийцей.
«Лисёнок... хм. А у этой парочки довольно близкие отношения. Обессилен? А вот сейчас мы это и проверим».
Ему удалось приподняться на локте, и то – с огромным трудом. Жуткая слабость... Мускулы будто все разом превратились в кисель. Но он не собирался сдаваться.
Удалось сесть, а эти двое смотрели на его неуклюжие усилия. Женщина боязливо прижималась к парню, а он нежно обнимал её за плечи. «Ну точно, любовнички. Интересно, а муж знал?» Серые глаза, спокойные, как гладь осеннего озера, взглянули Убийце в лицо.
– К-кто ты? – пробормотал Убийца.
Парень показал запястье правой руки: на нём светился узор, охватывавший его браслетом.
– Правая рука – запад, левая – восток, голова – север, ноги – юг. Можешь называть меня Хранителем Запада.
– Не может быть... Сказки, – пробормотал Убийца. Ему было трудно даже сидеть, и он прислонился спиной к дивану.
– Не сказки, – ответил парень. И добавил с улыбкой, обращаясь к женщине: – Ну, вообще-то, я ещё не совсем Хранитель... Практикант, так сказать.
А она сказала:
– Я так и подумала, что ты не простой рисовальщик.
– Почему я не почувствовал тебя? – спросил Убийца хрипло. – Ты... Обыкновенный оборотень!
Хранитель улыбнулся снова.
– Ты не почувствовал, потому что я не хотел этого. Теперь сам видишь, что не совсем обыкновенный. Кроме того, раньше ты никогда не видел Хранителей, правда? Откуда же тебе было знать, кто я?
В этот момент в квартиру ворвался белобрысый молодой полис – взъерошенный, с квадратными глазами. Едва завидев Убийцу, он вскинул оружие.
«Ну, вот и конец. Может, и к лучшему».
Но это был не конец. Убийца почувствовал, как в его тело вонзилось несколько игл. Слабой рукой он выдернул из плеча какой-то маленький цилиндрический предмет. Это был «летающий шприц» с маркировкой «RX» на боку.
– Всё, всё, друг, остынь, не стреляй, – остановил взъерошенного полицейского Хранитель. – Он сейчас и так слаб, как котёнок. Я разорвал его связь с Нга-Шу.
Парень недоуменно заморгал светлыми ресницами.
– Чё?
– Ладно, проехали, – улыбнулся Хранитель. – Что ж, ликуй: тебе выпала честь первому заковать его в наручники и зачитать ему права.
Убийце скрутили руки за спину, и он услышал звук, который, как он был уверен, никогда не прозвучит – щелчок наручников на своих запястьях.
– Ну надо же, – пробормотал он.
Хранитель усмехнулся:
– Поздравляю, лейтенант Неир, ты поймал одного из Убийц верховного жреца Йедук-Шая!
Тот снова хлопнул ресницами:
– А?
Хранитель засмеялся.
– Я говорю, ты взял не просто рядового воришку или хулигана, а настоящего матёрого волка. Поздравляю!
Белобрысый полис, отдуваясь от напряжения, выпрямился.
– Короче... Вы имеете свидетельство не править против себя... Тьфу, то есть, имеете право не свидетельствовать против себя... А-а, сволочь!
От удара кулаком в челюсть Убийца распластался на ковре. Перед глазами взрывались фейерверки. А полис тряс его за куртку, ударяя об пол, и кричал:
– Говори, гад, что ты сделал с ребятами в машине?
– С ними всё будет нормально, очнутся, – успокоил Хранитель.
Тот удивлённо посмотрел на него:
– А ты откуда знаешь?
– Догадался, – ответил Хранитель, кладя руку ему на плечо. – Это была мощная психическая атака, я полагаю.
– Психическая? – Лейтенант выпустил Убийцу и выпрямился. – Бедняга Алакно... Он, кажется, с катушек слетел.
– Это временное помешательство, – сказал Хранитель. – Ничего, и он придёт в норму. А ты молодец, Неир, не растерялся. На месте твоего начальства я бы поощрил тебя за поимку опаснейшего преступника!
И он похлопал лейтенанта по плечу. Тот устало опустился на диван, и Убийца получил от него толчок ногой.
– Сдаётся мне, что эта заслуга не очень-то и моя.
– Ну, как же не твоя? – усмехнулся Хранитель. – Твоя, твоя, гордись. Думаю, скоро пойдёшь на повышение.
Убийца закрыл глаза. Он чувствовал себя опустошённым, как выпотрошенная свиная туша. В голове тупо пульсировала боль, а на душе было так тошно, что хоть наизнанку выворачивайся.
Если, конечно, она у него имелась, эта душа.
Наверно, всё-таки имелась. Иначе не было бы так тошно.
продолжение http://www.proza.ru/2011/10/31/86