предыдущая глава http://www.proza.ru/2011/09/01/395
Карандаш танцевал, и на бумагу с тихим шорохом ложились линии. На руке Эл-Маи ещё горело прикосновение ладони художника, и она сидела притихшая, неподвижная, слушая этот мерный шорох. Золотисто-русая волнистая копна волос спадала художнику на лоб, и по бокам из-под неё виднелись кончики синих ушей.
От скорости его работы захватывало дух. Карандаш в его ясновидящих пальцах просто летал, линии ложились уверенно, точно, без малейших колебаний и сразу на своё место. Ластик не требовался.
Художник ни о чём не спрашивал Эл-Маи. Перед тем как приступить к портрету Убийцы, он просто сжал её руку своей горячей ладонью, закрыл глаза, и они под опущенными веками беспокойно задвигались. Когда он их открыл, его взгляд был странно расфокусирован и устремлён в никуда, а пальцы как бы вслепую нащупывали карандаш. Правое запястье приоткрылось из-под рукава, и Эл-Маи заметила на нём причудливый узор татуировки, охватывавший его тонким браслетом.
Он рисовал, а она не могла отвести от него взгляд. Художник был молод – пожалуй, годился ей в сыновья. Над его верхней губой и на подбородке золотилась едва проступающая рыжеватая щетина.
...Когда Эл-Маи ворвалась в полицейское отделение, чтобы растерзать всякого, кто попадётся ей в пылу мести, именно этот парень остановил её. В тот момент она ещё не знала, что он художник, и просто остолбенела, увидев его задумчивые и спокойные серые глаза. От одного их взгляда её ярость схлынула, оставив в душе Эл-Маи холодную пустоту и недоумение. Начавшаяся было трансформация прекратилась, а потом потекла в обратном порядке: когти втянулись, клыки уменьшились, а к горлу подступил ком. Стены поплыли вокруг женщины, желудок сжался в рвотном спазме, а пол закачался под ногами. В ушах гулко раздавалось медленное ритмичное буханье, а перед глазами вспыхнули красные огоньки, пульсировавшие ему в такт. Они текли по нитям густой, как грибница, сизой сети, окружавшей Эл-Маи со всех сторон. Прямо перед ней сеть воронкообразно вытягивалась, закручиваясь в небольшой смерч, который заканчивался прямо у неё в пупке. По этой пуповине ей передавались жутковатые вибрации сердца сети: «Бух, бух... Бух, бух...»
Вдруг яркая вспышка выжгла сеть: её нити сначала невыносимо засияли белым светом, а потом обуглились, на глазах Эл-Маи превращаясь в невесомый прах и тая в воздухе. Сгорела и «пуповина».
Серые глаза улыбались ей, согревая и успокаивая светом древней мудрости. Под их взглядом её душа доверчиво раскрылась, как бутон навстречу солнцу.
– Нга-Шу больше не властна над тобой, – проговорил мягкий молодой голос.
Да, Эл-Маи чувствовала это. Пульсирующий ком в солнечном сплетении, выжигавший её нутро, как кусок раскалённого железа, остыл, скованное яростным рыком горло успокоилось, и она смогла говорить. Этим мудрым и древним глазам она могла рассказать всё. Они не осуждали её, не окатывали холодной волной неприязни, из них струился спокойный добрый свет.
– Я... я не хочу их убивать, – услышала она свой собственный полушёпот. – Не эти полицейские застрелили мою дочь...
– Не эти, – улыбнулись серые глаза.
– Да, другие, – подтвердила Эл-Маи, пытаясь убедить в этом то ли глаза, то ли саму себя. Впрочем, глаза и так верили ей. Они всё знали. Почему-то ей казалось, что знали они даже больше, чем она...
– Тогда зачем ты сюда пришла? – спросил голос.
– Он... Он. – Дальше Эл-Маи не могла говорить. Одно воспоминание о белоглазом убийце её мужа и красноухих, осквернивших могилу Уль-И, лишало её дара речи.
– Заставил тебя? – подсказал голос.
– Да... Он что-то сделал со мной.
Эл-Маи сидела на диванчике в небольшом холле полицейского отделения, которое собиралась разгромить, перекинувшись в зверя. По коридорам раздавались шаги сотрудников, оставшихся в живых благодаря... кому?
Благодаря молодому парню, который сидел на корточках перед Эл-Маи и смотрел на неё отнюдь не молодыми серыми глазами. Всё остальное в его внешности было вполне обычным: фигура как фигура, одежда как одежда... Широкие плечи и золото щетины на в меру мужественном, но не чересчур массивном подбородке. Волосы были, пожалуй, длинноваты, но они придавали его облику что-то романтичное, близкое сердцу Эл-Маи. Её муж, Ро-Мун, тоже носит полудлинную причёску...
Носил. Кто бы мог подумать, что грамматика была способна принимать и вот такие страшные формы... Один выстрел в сердце – и прошедшее время.
Горячая ладонь, опустившаяся на её руку, помогла обуздать боль.
– Нет, не прошедшее, – сказал сероглазый парень, заставив Эл-Маи вздрогнуть. – Он и сейчас рядом с тобой. Улыбнись, порадуй его.
Эти слова могли бы показаться странными кому угодно, только не ей. Она верила безусловно и безоговорочно этим древним глазам на молодом лице незнакомца, более того – ей вдруг почудился знакомый запах, исходивший от него. Он пахнул Ро-Муном. Выпрямившись на диванчике, она потрясённо всматривалась в парня. Лицо и тело чужое, а запах – родной, мужа!
– Это не запах, – мягко сказал парень. – Ты просто так чувствуешь его незримое присутствие, но твоё сознание подменяет незнакомое ощущение знакомым, которое ты воспринимаешь как запах. Когда мы встречаем или испытываем нечто новое, мы всегда ищем сходство с чем-то старым.
Его пальцы вытирали слёзы, катившиеся по щекам Эл-Маи. Всхлипывая, она тёрлась щеками о его ладони, необыкновенно горячие и пахнувшие до боли знакомо. Её даже не удивляло и не коробило его обращение к ней на «ты». Более того, она сама обратилась к нему так же:
– Ты... видишь его? Видишь Ро-Муна?
Парень с улыбкой кивнул.
– А он... Он может мне что-нибудь сказать? – спросила Эл-Маи, всхлипывая и безуспешно озираясь по сторонам.
– Только если ты не будешь плакать и улыбнёшься, – ответил сероглазый незнакомец. – Он очень любит твою улыбку, лисёнок.
Если бы у Эл-Маи были какие-то сомнения, то сейчас они рассеялись бы: именно так Ро-Мун её и называл – «лисёнок». Сердце окатила горячая волна, а глаза подёрнулись влагой. Сероглазый парень шутливо нахмурился.
– Не плакать, – сказал он с ласковой строгостью.
Эл-Маи старалась изо всех сил, но не смогла остановить слёз. Она уткнулась лбом в плечо незнакомца, вздрагивая от сдерживаемых в груди всхлипов, а он поглаживал её по лопатке.
– Прости... Прости, Ро-Мун, я не могу, – выдавила она между содроганиями.
Странно, но никто не обращал на них внимания. Отделение жило своей жизнью, каждый занимался своим делом, не замечая плачущей женщины на диванчике и сидящего перед ней на корточках молодого парня со взглядом тысячелетнего мудреца. Вокруг них будто воздвиглась стена, делавшая их невидимыми для всех.
– Тебе надо всё рассказать, лисёнок. Пусть эти полицейские и не убивали твою дочь, но в душе ты их винишь – просто потому что они полицейские. Пусть они отчасти загладят свою вину, поймав того, из-за кого ты сейчас здесь...
Карандаш продолжал свой танец, и на бумаге проступали черты убийцы. Вот круглая лысая голова, вот жёсткая, безжалостная линия рта. Он так и называл себя – Убийца. Он рассчитывал на то, что Эл-Маи застрелят при попытке нападения на полицейское отделение, поэтому не скрывал ни своего лица, ни прозвища. Именно так и получилось бы, не встреть она здесь художника.
...После того как Убийца усадил её в машину, захлопнув дверцу, как крышку гроба, Эл-Маи помнила всё очень смутно. Ро-Мун с пулей в сердце остался лежать у полуразрытой могилы Уль-И, окружённый безжизненными телами красноухих вандалов, а её уволакивало в глухое беспамятство и бесчувственность.
Потом были проблески сознания. Склонённое над ней лицо с белёсыми глазами повергало её в холодный ступор, Эл-Маи лежала под этим взглядом как парализованная. Налитое тяжестью тело не повиновалось, а душа... Душа превратилась в истрёпанную ветошь: казалось, стоит рвануть посильнее – и она расползётся на лохмотья.
Жёсткие губы шевелились, и в уши Эл-Маи вползал шелестящий шёпот: «Мать Нга-Шу, возьми её дух, сердце, ум и волю... Нга-Шу... Нга-Шу...» И эхо многократно шуршало: «Шу-шу-шу...»
Что-то огромное, чёрное навалилось на неё, не давая дышать и лишая её всякой возможности сопротивляться. Холодные щупальца изучали её сердце, лазали по самым сокровенным уголкам души, а она не могла даже шевельнуть пальцем, чтобы прогнать их. От сознания собственного бессилия ей хотелось умереть. Действительно – зачем ей теперь жить? Ради кого? В то же время каким-то краешком, остатком сознания она понимала: это было плохое место и время для смерти. Умереть сейчас означало сдаться чудовищу, попасть в его щупальца окончательно и бесповоротно. Только эта мысль помогала ей какое-то время цепляться за жизнь, а потом настало равнодушие.
Но длилось оно недолго: Эл-Маи очнулась. Лучше бы она не приходила в себя.
Мучимая голодом, она озиралась, пытаясь понять, где находится. Её окружала пыльная каморка с потрескавшейся и облупившейся краской на стенах, а дырявый матрас под ней вонял потом и мочой. Кто потел и кто мочился на нём? Теперь этого было уже не узнать.
Пришёл белоглазый. На экране телефона он показывал ей кадры из новостей – тот самый сюжет о беспорядках на площади Акоа. Сначала вид изрешеченного пулями тела дочери заставил Эл-Маи разрыдаться до икоты и боли в груди, а потом её обожгла не испытанная ею доселе ярость. В ушах бухало гигантское сердце, а когда Эл-Маи закрыла глаза, она очутилась как бы внутри огромной сизой грибницы, пульсирующей красными огоньками. Испугавшись, она открыла глаза и встретилась со взглядом своего похитителя. Странный цвет радужки, неестественно светлый, белый с сероватым оттенком. Может, линзы?
Она отчётливо помнила, как он выстрелил Ро-Муну в сердце, но от одной мысли о том, чтобы хотя бы ударить мерзавца, ей становилось муторно. Белые глаза не отпускали её, плющили психику, и она не могла ничего противопоставить их владельцу. Он был силён и искусен. Момент, когда можно было выйти из-под воздействия, она упустила: на кладбище всё слишком быстро произошло. Её просто накрыло ураганом... И теперь она была под «колпаком», будто бы сжатая со всех сторон стенками узкого гроба.
Она не могла даже отвести взгляд от экрана, на котором её дочь умирала снова и снова.
– Зачем ты мне это показываешь?! Прекрати, я не могу на это смотреть! – рыдала она, и временами её рыдания переходили в рычание и звериный вой.
– Ты принята в лоно матери Нга-Шу, – отвечал белоглазый. – Твоё отчаяние и боль от потери близких ослабили твою защиту и помогли мне открыть тебя ей. Теперь твоя покровительница – она, а не Дух Зверя.
– Нет! – выла Эл-Маи, царапая ногтями мокрое от слёз лицо и раскачиваясь на скрипучей железной кровати из стороны в сторону.
– Да, – скалился белоглазый, поблёскивая лысым черепом. – Через ворота боли и горя она вошла в тебя, и самой тебе этого не изменить.
– Кто ты? Что тебе надо?! – под скрипучие раскачивания завывала Эл-Маи, пытаясь отвести взгляд от экрана, где её девочка лежала мёртвая... Вся в крови, на грязной брусчатке.
– Я – Убийца, – был ответ. – Я служу своему господину и Великой Матери Нга-Шу. А теперь и ты послужишь ей.
– Не-е-ет...
Она потеряла счёт времени. Ей казалось, что прошёл целый месяц, а на самом деле, вполне возможно, это была лишь пара дней. Наполнено это время было ненавистью, страхом, болью, отчаянием. Эл-Маи сопротивлялась всё слабее. Приковывать её, чтобы предотвратить побег, у Убийцы не было нужды: он мог лишить её сил одним только взглядом, а все её попытки пойти в психическую атаку провалились. Она просто не могла... Не была способна ни на что.
У неё осталось только одно желание: убить как можно больше полицейских. Отомстить за Уль-И. А потом, может быть... если хватит сил, и за смерть Ро-Муна.
– Хочешь убить меня? – посмеивался белоглазый. – Силёнок не хватит.
И, демонстрируя ей своё превосходство, он заставлял её корчиться в судорогах.
– Н-ненавижу, – рычала Эл-Маи сквозь стиснутые зубы, ударяясь затылком об пол.
А он, стоя над ней, одобрительно ухмылялся:
– Хорошо... Молодец! Способная ученица...
Во время одной из таких пыток она потеряла сознание, а очнулась на улице, на скамье в парке. Голод сжигал изнутри. Сколько же она не ела? Неделю... Месяц?
Какой сегодня день?
Спотыкаясь, она брела по опавшим листьям. Убийцы нигде не было. А может, он наблюдал за ней откуда-нибудь из-за деревьев?
В кармане пальто нашлись деньги. Да, всё верно, она же брала с собой немного, когда они с Ро-Муном пошли на кладбище... Убийца ничего не тронул. По крайней мере, на первый взгляд. В другом кармане всё так же лежала расчёсочка и пудреница. Эл-Маи торопливо открыла её и глянула на себя в зеркальце. Ну и вид... Растрёпанные волосы, синие тени под глазами, а взгляд – как у голодного волка.
Голод. Что-нибудь съесть. Где? Эл-Маи озиралась, пытаясь сориентироваться.
Торговый центр «Западный» подслеповато таращился в серое небо, а вместо стёкол на втором этаже зияли дыры. Что здесь произошло? Неужто ограбление? Или, может быть, что-то взорвалось? Ремонтная бригада вставляла новые стёкла, а в небе кружила бесплотная серокрылая тоска.
«Бух, бух», – отозвалось в ушах, и Эл-Маи беспокойно оглянулась: ей почудилось, будто Убийца смотрел ей в спину.
Нет, в спину ей смотрел полицейский. И перед глазами Эл-Маи замелькали душераздирающие кадры, которые Убийца прокручивал ей столько раз: Уль-И лежала на брусчатке, изрешеченная пулями, а они стояли и смотрели.
Они, полисы. Гады, сволочи, убийцы.
Полицейский сел в патрульную машину, а она стояла со стиснутыми кулаками и сжатыми челюстями. Неужели он так и уйдёт от неё целым и невредимым, а она ничего не сделает?
Эл-Маи быстро шла по улице, а сердце стучало в такт шагам. Позор, позор. Неужели она испугалась этого полиса? В ушах бухало, а на глаза время от времени падала чёрная пелена. Эл-Маи пыталась её сморгнуть, а в животе горело... Нет, не голод, что-то другое. Кусок раскалённого железа жёг ей кишки. «Нга-Шу», – шептали губы Убийцы, а листья под ногами шуршали эхом: «Шу... шу... шу...»
«Шу... шу... шу», – шуршал по бумаге карандаш, оживляя черты страшного лица, и Эл-Маи была так загипнотизирована процессом, что даже не заметила, как в кабинет вошёл Йонис. Склонившись над портретом, он спросил:
– Ну, что? Он?
Эл-Маи только сглотнула и кивнула.
– Ты должна всё рассказать, лисёнок. Чтобы они смогли хотя бы отчасти загладить вину, которая существует не только в твоём воображении. Она реальна, хотя твою девочку застрелили другие полицейские, а не эти. На самом деле неважно, кто именно это сделал: это убийство легло на них всех – и причастных, и непричастных. И как раз непричастным нужно дать шанс освободиться от чужого груза.
Эл-Маи попыталась сморгнуть тёплое наваждение серых глаз – так же, как прежде чёрную пелену.
– Кто ты? Полис? – спросила она.
Сероглазый парень улыбнулся.
– Нет, я художник.
– Что делает художник в полиции? – недоуменно нахмурилась Эл-Маи.
– Рисую портреты подозреваемых.
– А-а... Со слов свидетелей?
Художник снова улыбнулся – одним взглядом.
– Ну... Не совсем со слов. У меня свои методы.
– И весьма эффективные, – раздалось рядом. – Потому мы и терпим у себя этого синеухого сукиного сына.
Это был Йонис – тот полицейский с проседью и мятым лицом, который со своим лысым напарником допрашивал их с Ро-Муном, задавая неприятные вопросы об уколах. Не только лицо, но и его костюм с рубашкой тоже выглядели так, будто он в них спал.
– Это хорошо, что вы пришли, госпожа Сурай, – сразу атаковал он Эл-Маи. – Мы вас искали. Вы могли бы пролить свет на убийство на кладбище. У нас есть видеозапись, но она, к сожалению, не запечатлела всего, что там было.
Эл-Маи закрыла на мгновение глаза. Сети больше не было, и сердце не бухало в ушах. Теперь вместо этого она видела Убийцу, сворачивавшего красноухим головы, как цыплятам.
– Вы как? В порядке?
Она открыла глаза. Бесчувственный чурбан, мог бы спросить об этом сначала, а уж потом выпытывать подробности кошмара, который теперь будет сниться ей ночами... Впрочем, присутствие художника успокаивало её, а призрачный запах мужа поддерживал, будто тот и правда был рядом. Сквозь снова навернувшиеся на глаза слёзы она улыбнулась. Всё-таки смогла. И художник улыбнулся в ответ, чуть заметно кивнув.
– Как вы себя чувствуете? – повторил свой вопрос Йонис – вроде бы даже с сочувствием в голосе. Не такой уж он и чурбан, признала Эл-Маи.
– Я не знаю, – пробормотала она. – Я не уверена, что в порядке. Он держал меня в этой каморке без еды... Я очень... очень голодна.
Йонис сразу насторожился, как волк, почуявший добычу.
– Так. Кто – он?
– Может, отложите допрос на потом, Дак-Ото? – мягко вмешался художник. – Леди нужно дать поесть и прийти в себя.
– Гм, пожалуй, – согласился Йонис. – Да и врача бы не помешало вызвать.
– Врач не понадобится, – сказал художник.
– Я всё-таки вызову, – настаивал Йонис.
– Не надо врачей, – перебила Эл-Маи. – Я всё расскажу, только дайте мне что-нибудь съесть. Или... или я за себя не ручаюсь.
Через полчаса она сидела в кабинете Йониса на диванчике, жевала пухлую булку с солидным куском копчёного мяса и запивала её ароматным ягодным тоо. Желудок с восторгом принимал пищу, а на булке оставались следы удлинившихся клыков. Пожалуй, не поешь Эл-Маи ещё пару дней – и кто знает, смогла бы она тогда держать себя в руках. Да, голод был слабым местом всех оборотней: от длительного пребывания без еды им становилось трудно держать трансформацию под контролем. Тёплые солёные слёзы скатывались по щекам Эл-Маи и капали на булку, но она улыбалась, думая о Ро-Муне. Она улыбалась ему, а Йонис, наверно, думал, что художнику. Впрочем – плевать, что он там думал. Ро-Мун был рядом, она верила и чувствовала, хоть и не видела его. Не мог же сероглазый парень просто угадать про «лисёнка». И запах... Да.
После еды на неё навалилась непобедимая усталость.
– Вы не будете возражать, если я... посплю чуть-чуть? – пробормотала она еле повинующимися, будто бы резиновыми губами. – Я расскажу всё, что знаю. Только не сейчас...
– Расскажете, куда ж вы денетесь, – хмыкнул Йонис. – Хорошо, отдыхайте. Пара-тройка часов погоды не сделают.
Он ещё произносил «погоды не сделают», а Эл-Маи уже спала.
Она всё рассказала. Пришедший к тому времени молодой бритоголовый напарник Йониса (его звали Лиснет) тоже слушал, а на столе лежал диктофон, поставленный на запись.
– Значит, вы пришли сюда, чтобы разгромить отделение и поубивать нас? – спросил Лиснет с кривой усмешкой.
– Полицейский спецназ застрелил мою дочь на площади Акоа, – глухо и хрипло сказала Эл-Маи. Слёз у неё уже не осталось. – И не просто застрелил, а изрешетил пулями. Я только об этом и думала, только эти кадры из новостей и вертелись у меня перед глазами, когда я шла сюда. Этот Убийца... Он показывал мне их много раз. Не знаю, известно вам или нет, что оборотни обладают психическими способностями, которых у красноухих не имеется... Так вот, у него эти способности просто зашкаливают.
– То есть, он внушил вам, чтобы вы пошли и сделали то, что вы намеревались сделать?
– Ну... По сути... похоже на то. Он убил всех этих красноухих, сначала нанеся им мощный психический удар, а потом... просто посворачивал им головы. И моего мужа он тоже убил, выстрелив в грудь. Наверно, потому что с оборотнем без оружия справиться сложнее.
Эл-Маи умолкла, сцепив пальцы замком. Йонис привстал, сделав движение к кулеру:
– Воды?
Она отрицательно качнула головой и закрыла глаза. Её плечи окутало едва ощутимое тепло. Может быть, ей просто мерещилось, а может, это Ро-Мун обнимал её.
– Зачем ему всё это? – спросил Лиснет, обращаясь не к ней, а как бы думая вслух.
– Он служит Матери Нга-Шу, – сказала Эл-Маи, открывая глаза. Звук этого имени из собственных уст отозвался в её сердце знакомым холодом.
– Мм... А это что ещё за... дама? – хмыкнул Лиснет.
Эл-Маи объяснила, как смогла. Полицейские слушали со скептическим видом, а потом Лиснет усмехнулся:
– А... Эти бредовые верования ур-рамаков! Понапридумывали невесть что, накурившись этой своей травки, у-ока... Неудивительно, что им лезла в голову такая... гм, чушь. – Видимо, он хотел сказать словечко погрубее, но в присутствии дамы сдержался.
Лежавшие на столе руки Эл-Маи сжались в кулаки.
– Другого мотива вы не найдёте, – процедила она сквозь зубы. – Я говорю правду, как бы нелепо с вашей точки зрения она ни звучала... Впрочем, считайте его чокнутым маньяком, если вам так будет удобнее.
– Вот это более правдоподобная версия, – крякнул Йонис, вставая и наливая себе из кулера стакан воды. – Точно не хотите?
Эл-Маи снова отказалась.
– Как хотите. – Йонис выпил воду с наслаждением, даже причмокнув. – Ну что, пора к рисовальщику. Портретик этого засранца нам очень не помешал бы!
У художника был свой маленький кабинет, обставленный весьма скупо: стол, два стула, кушетка у стены и шкаф. Когда Эл-Маи и Йонис вошли, художник что-то рисовал карандашом.
Эл-Маи взглянула и обомлела: это был портрет Уль-И. Художник изобразил её живой и улыбающейся, какой просто не мог её видеть, даже если смотрел тот сюжет. Эл-Маи уловила тепло, исходящее от рисунка, и... запах. Запах дочери.
– Вы... были с ней знакомы? – сдавленно проговорила она, при Йонисе почему-то постеснявшись сказать художнику «ты».
– Нет, – улыбнулся тот. – Но мне достаточно того, что ВЫ были с ней знакомы.
– Вот это и есть его метод, – пояснил Йонис. – Он хренов волшебник, хе-хе, прошу прощения, леди... Даже если свидетель видел подозреваемого мельком и в темноте, он изобразит его в лучшем виде. Уж не знаю, как он это делает, да это и неважно. Главное, что портреты получаются один в один с физиономиями преступников.
Эл-Маи села, не сводя увлажнившегося взгляда с портрета дочери. Йонис вышел со словами: «Ладно, не буду мешать», а художник сказал то, что Эл-Маи и ожидала услышать:
– Она тоже здесь.
Эл-Маи закрыла глаза, вдыхая два родных запаха. Сквозь ресницы просочилась слеза и скатилась по щеке.
– Но они не смогут вечно быть с тобой, ты должна их отпустить в дальнейший путь, – сказал художник. – Они огорчаются, видя твоё горе, поэтому улыбнись им.
Она снова сделала это – сквозь слёзы. А художник накрыл её руку своей горячей ладонью, опустил веки, и его глазные яблоки задвигались. Когда он открыл глаза, его взгляд был странно расфокусирован, а ясновидящие пальцы как бы вслепую нащупывали карандаш. Едва прикоснувшись грифелем к бумаге, он уверенно и быстро повёл линию. Из-под рукава на его запястье показалась татуировка в виде ажурного браслета, и Эл-Маи почудилось, что узор наполнился слабым свечением. Описывать внешность Убийцы ей не пришлось: художник нарисовал его сам, без единой подсказки с её стороны.
– Ну что ж, вы свободны, госпожа Сурай, – сказал Йонис. – Можете идти домой. Но, учитывая ваше состояние, я бы на вашем месте обратился к врачу.
«Дался ему этот врач», – подумала она с досадой. А вслух высказала мысль, родившуюся у неё в голове, пока художник рисовал:
– Он убьёт меня. Он думал, что посылает меня на верную гибель... И его расчёт мог оправдаться на сто процентов, если бы не художник... Он остановил меня и заговорил со мной. В результате – я жива и дала вам лицо Убийцы.
– А смысл ему теперь вас убивать? – усмехнулся Йонис. – Показания вы уже дали, так что слишком поздно.
– Из мести, – ответила она.
– Хм, – задумался Йонис. – Я мог бы послать Лиснета охранять вас... Хотя, дайте подумать...
Эл-Маи догадывалась, что за мысль пришла ему в голову. Он собирался использовать её как живца. Если Убийца действительно придёт к ней, тут-то его и можно накрыть.
– Ладно, – сказал он наконец, почёсывая пальцем в усах. – Сейчас вас проводят домой... хм, кого бы послать-то? А, вот рисовальщика и пошлём: он не похож на полицейского и не вызовет подозрений. А всё остальное мы с Лиснетом обеспечим. Можете не беспокоиться.
– Уверены, что справитесь вдвоём? – с усмешкой спросила Эл-Маи, приподняв бровь. – Даже если вы пошлёте целый отряд спецназа, Убийца с ним разделается одной левой.
– Это не ваша головная боль, леди, – сухо ответил Йонис.
– Простите, но жизнь-то моя.
Эл-Маи спорила только для виду. Мысль о смерти её не пугала, напротив – ей даже хотелось оказаться по ту сторону невидимой стены, отделявшей живых от мёртвых, чтобы воссоединиться с теми, кого она любила. Под затянутое тучами небо она вышла без особого страха: в ней умерли все чувства. Наверно, Убийца уничтожил их. Ей было всё равно.
– Простите, госпожа Сурай, ещё всего два слова.
Её догнал Йонис. Холодный ветер распахнул полы его мятого пиджака, и он, поёживаясь, запахнулся.
– Вы очень сильная женщина, Эл-Маи.
Она усмехнулась.
– Это всё, что вы хотели мне сказать?
– Нет, не всё, – ответил Йонис серьёзно. – Просто в отделении могут быть лишние уши, понимаете?
– А, – проговорила Эл-Маи понимающе. – Прослушка?
– Не исключено. – Йонис глянул по сторонам и продолжил: – Насчёт уколов можете не беспокоиться. Я это дело замял.
– Вот как? – недоверчиво нахмурилась Эл-Маи. – С чего бы это?
Теперь настала очередь Йониса усмехаться.
– Леди, я ещё в прошлую нашу встречу пытался вам намекнуть, но вы упрямо не желали даже смотреть в мою сторону. Замял я это дело по просьбе одного вашего знакомого.
– Вы говорите загадками, – пробормотала Эл-Маи, всматриваясь в уши полицейского. Красные, краснее не бывает. И Духом Зверя от него даже не пахло.
– Господина Детано вы, надеюсь, знаете?
Глупо было спрашивать, знала ли Эл-Маи главу собственного клана. Йонис почесал в затылке.
– Ладно, колоться так уж колоться. Только это между нами, леди. Кроме своей официальной зарплаты – не такая уж она и большая, кстати – я получаю ещё одну, негласную. Из кармана вашего знакомого. Что вы так на меня смотрите? В первый раз видите купленного полиса?
Эл-Маи не знала, что сказать. Раздражение, которое она испытывала при виде этого мятого седеющего мужичонки, потихоньку проходило.
– Я своё уже почти отслужил, мне остался год. Сами знаете, сколько стоит дать детям образование... А у меня трое оболтусов-погодков, от восемнадцати до двадцати лет, и всем надо платить за учёбу. Думаете, когда меня выпрут на пенсию, я потяну такие расходы? Вопрос риторический. Поэтому... Привет вам от знакомого.
У Эл-Маи был только один вопрос.
– Вы делаете это только из-за денег?
Йонис пожал плечами.
– Не знаю... Наверно, есть что-то ещё. Не знаю. Ладно, мне пора. Идите, рисовальщик догонит вас через пять минут.
Скомкав конец разговора, он повернулся и пошёл обратно в отделение, а Эл-Маи, проводив взглядом его неказистую фигуру, медленно побрела по улице. Летел мелкий колючий снег, тут же тая на земле, а ветер пытался забраться под пальто и выстудить душу. В такую неуютную погоду больше всего хотелось устроиться дома на диване с большой кружкой горячего тоо, закутавшись в плед, но в опустевшую квартиру возвращаться не было желания. Там никто больше не ждал её.
– Позволь составить тебе компанию, – раздался голос, от звука которого сердце Эл-Маи согрелось.
Странно, она не слышала приближения шагов художника, будто он материализовался из воздуха у неё за спиной.
– Ты удивительный, – сказала она искренне. – Признайся, ты не просто рисовальщик.
Он только загадочно улыбнулся и пошёл с ней рядом.
продолжение http://www.proza.ru/2011/09/22/691