предыдущая глава http://www.proza.ru/2011/09/22/691
«Привет, дерево. Не знаю, почему я выбрала именно тебя для своей исповеди... Ты отличаешься от всех остальных в этом парке. В тебе как будто есть живая душа, и она шепчет. Этот шёпот и заставил меня подойти к тебе...
Наверно, у меня не все дома, раз я опять разговариваю с деревьями. Но мне пофиг, что обо мне подумают. Я всегда была одна на целом свете, и мне легче исповедаться дереву, чем собрату-человеку. Людям нет дела до меня, у них свои проблемы, а ты... Ты – идеальный слушатель.
Сегодня утром мы поехали в больницу к мамане. Не знаю, что со мной было бы, если бы не Ло-Ир и его отец... Наверно, я бы точно куда-нибудь врезалась, угробив и мотик, и себя. А их присутствие поддерживало меня, не давая раскиснуть.
– Ты уверена, что сможешь сама сесть за руль? – спросил Рай-Ан, стоя у дверцы машины. – Может, лучше поедешь с нами?
Я мотнула головой.
– Нет, спасибо. Я на машинах не езжу, господин Деку-Вердо. – И я погладила руль мотоцикла.
Он усмехнулся.
– Понимаю... Но я беспокоюсь за тебя. Может, хотя бы один раз изменишь своему принципу?
– Не переживайте, – сказала я. – Мой мотик для меня – как вторые ноги.
Ло-Ир ничего не сказал, только бросил на меня взгляд, перед тем как сесть в машину. По моему телу поползли тёплые мурашки, и меня начало немного отпускать. Каменное напряжение ушло с плеч, спина расслабилась, сердцу полегчало. Мотор машины заработал, как бы спрашивая меня: «Ты как?» «В порядке», – ответил мой мотоцикл.
Они ехали впереди, я – чуть поодаль, не стараясь ни обогнать, ни отстать. Хотя Ло-Ир с его отцом были там, в машине, но мне казалось, будто они ехали рядом, по обе стороны от меня. Тепло их присутствия и помогло мне продержаться, не сойти с дистанции.
И вот она – девятая больница. Мои сапоги выглядели глупо с натянутыми поверх них бахилами, а со всех сторон на меня давила мягкая и чистая, как стерильная вата, тишина. Я никогда не любила больниц из-за этой гнетущей атмосферы. Куча страдающих людей в одном месте – не самое приятное соседство. И теперь среди них была моя маманя.
Рай-Ан о чём-то разговаривал с медсестрой у регистрационной стойки, а я щурилась от холодного света длинных ламп на потолке: хмурое, сонное утро за окном было слишком тусклым, чтобы обходиться внутри без электрического освещения.
Рай-Ан беседовал с врачом, а я с трудом понимала, что тот говорил: мне мерещилась какая-то сизая сеть, пронизывавшая всё пространство вокруг. Стоило мне на миг закрыть глаза, как перед ними вставала эта бредовая картинка – будто я попала в грибницу. Наверно, у меня глюки после бессонной ночи, решила я. В ушах странно шумело – ритмично, как удары сердца. Может, это моё сердце? Я протёрла глаза кулаками, проморгалась – вроде, всё исчезло.
И встретилась со взглядом Ло-Ира. Тоже странным таким... Понимающим.
Нас ненадолго пустили в палату. У меня задрожали колени, когда я увидела на подушке голову в бинтах.
– Взрывная травма средней степени тяжести, – сказал врач. – Жить будет, но потребуется пластическая операция. Скорее всего, даже не одна, а целая серия.
– Сильно она... пострадала? – спросил Рай-Ан.
– В основном – осколочные ранения, ушибы, переломы рёбер, лёгкая контузия. С левой стороны произошёл разрыв барабанной перепонки. Если бы не толстая стеклянная перегородка, принявшая на себя основную силу взрывной волны, повреждения были бы тяжелее. Ну, и расстояние до эпицентра взрыва, конечно, сыграло роль. Будь оно чуть меньше – кто знает, чем бы всё кончилось... Так что этим двум обстоятельствам госпожа Йелло, можно сказать, обязана жизнью.
Во рту разливалась горечь, горло пересохло. В ушах снова забилась глухая пульсация, вновь мелькнула эта сеть, полная красных огоньков, но я заморгала, и она исчезла. Рука Ло-Ира взяла меня под локоть.
– Нормально, – пробормотала я.
Пол куда-то поехал из-под ног.
Очнулась я на диванчике в коридоре. Ло-Ир с отцом сидели рядом, поддерживая меня с обеих сторон, а врач совал мне резко пахнущий тампончик под нос.
– Всё будет хорошо, милая, – сказал тёплый голос Рай-Ана. – Мама выживет и поправится, это главное.
Холодный ветер растрепал мне волосы и остудил вспотевший лоб. Мы спустились с больничного крыльца, и Рай-Ан, обнимая меня за плечи, спросил:
– Ты не хочешь мне ничего сказать?
Я сначала не въехала, что он хотел от меня услышать, но ответ тут же прыгнул мне в голову. Под проницательным взглядом отца Ло-Ира пришлось сознаться.
– Да... Глюки какие-то. Наверно, не выспалась.
– Что за глюки? – настойчиво расспрашивал он.
Честное слово, смотрел он так, будто и без меня всё знал.
– Да фигня, – попыталась я отмахнуться.
Он, чуть нахмурившись, спросил:
– Случайно не сеть? Такая сизая, с красными огоньками.
Я даже вздрогнула. Он, видя, что попал в точку, погладил меня по плечу.
– Не надо этого бояться. Твой страх ей и нужен, так что постарайся унять негативные чувства.
– Что это за хрень? – спросила я.
– Это сеть Нга-Шу, – ответил Рай-Ан. – Я расскажу тебе про неё... чуть позже. В данный момент меня больше интересует, как ты можешь её видеть. Впрочем... такое возможно, если ты не чистокровная красноухая. В твоём роду были синеухие?
В животе похолодело.
– Бред какой-то, – пробормотала я. – Не было никаких синеухих... стопудово. Маманя – красноухая... – Горло сжалось оттого, что всё-таки не приходилось говорить о ней в прошедшем времени. – И дед с бабкой тоже... были. Но при чём здесь это? Как эти глюки... эта сеть связана с цветом ушей?
– Давай-ка присядем.
Мы сели на скамейку в больничном дворе. Ло-Ир остался на ногах, стоя рядом в позе телохранителя и обводя взглядом улицу. Я пошарила в карманах в поисках сигарет – пусто. Видно, в доме оставила. Зато нашлась жвачка, и я бросила в рот подушечку. Она хрустнула и сплющилась на зубах, разливая во рту покалывающий мятный холод.
– Считается, что красноухие не чувствительны к тонким вещам, – сказал Рай-Ан, доставая из-за пазухи трубку и красный вышитый кисет. Закурив и выпустив струйку дыма, от дурманящего аромата которого у меня закружилась голова, он продолжил: – Если со стороны матери в твоём роду нет синеухих, то, может быть, они есть со стороны отца.
– Я никогда не видела его, – сказала я. – Ничего о нём не знаю. Слушайте, что за дурь вы курите? Дайте мне затянуться, а?
Рай-Ан усмехнулся и протянул мне трубку.
– Это у-ок. Хорошо помогает расслабиться. На, затянись, но только чуть-чуть, а то с непривычки поплывёшь.
Меня вставило с одной затяжки. В горле приятно запершило, по телу растеклось тепло и умиротворяющее спокойствие – как после пары-тройки рюмочек чего-нибудь горячительного.
– Ух... бррр! – засмеялась я, встряхивая головой. – Знатная вещь!
– Всё, для первого раза хватит, – сказал Рай-Ан, забирая трубку. – Чистокровным синеухим твой отец не мог быть: в таком случае велика вероятность того, что ты тоже родилась бы с синими ушами. Скорее всего, он был полукровкой или квартероном. При таком «разбавлении» наследственности красный цвет мог победить, но внутренне ты всё-таки отличаешься от большинства красноухих. Я чувствую в тебе эту разницу.
Я сидела, механически двигая челюстями. В теле гулял приход от у-ока, а ветерок гладил мне лоб. Я ничегошеньки не знала о своём папаше: он свалил, по-видимому, ещё до моего рождения, а маманя валялась на больничной койке и молчала как рыба об этой части своего прошлого. И, видимо, ещё не скоро она сможет заговорить...
– И что мне теперь делать, как думаете? – спросила я, выплюнув надоевшую жвачку.
– Думаю, просто жить, Надья-На, – сказал Рай-Ан. – И делать только то, к чему тебя зовёт сердце. И у тебя всё получится.
Я решила больше не злоупотреблять его гостеприимством и двинуть домой. Они с Ло-Иром стали уговаривать меня – мол, мне сейчас лучше не оставаться одной, но мне хотелось именно этого. Они проводили меня до самого дома, проверили, полон ли холодильник, и пообещали, что завтра меня навестят – либо вместе, либо кто-то один из них.
Весь день я провалялась, тупо уставившись в телевизор. Хотелось забыться. Хотелось ещё курнуть у-ока, но под рукой был только домашний бар.
Я здорово набралась – до качающегося под ногами пола и рвоты. Уже погрузившись в хмель по уши, я осознала, что это была дерьмовая затея. Легче мне не стало, проблемы не ушли, только добавилось отвратительное самочувствие. Стряхнув с головы надрывно воющие электрогитарами наушники, я уселась на пол и завыла сама.
Потом меня выворачивало наизнанку над унитазом, а потом пришли мучительные провалы в тошнотворное забытье и исчезновение телесных ощущений. Наверно, мне можно было делать операцию – я бы ничего не почувствовала. Я была будто под общим наркозом.
Утро настало весьма паршивое. На универ я забила – а хотелось забить вообще на всю эту чёртову жизнь. В доме не нашлось ни одной таблетки от головной боли, и это было самой мерзкой несправедливостью на свете. При одном взгляде – да что там, только при воспоминании о набитом выпивкой домашнем баре меня начинало мутить. И вот ведь какая ерунда: раньше я ходила мимо него спокойно, меня даже не тянуло его открыть, а тут вдруг – потянуло.
Да уж, хорошо потянуло... Со всеми вытекающими. Бедный унитаз... Как я на него наорала! До сих пор, наверно, на меня обижен.
С чашкой тоо и сигаретой я сидела на кухне, когда к дому подъехала машина.
Ло-Ир приехал без отца. Одного взгляда на меня ему было достаточно, чтобы понять:
– Пила?
Я вздохнула и тоскливо съёжилась за столом. Мне стало неуютно и зябко, накатил стыд. Но наглость была ещё жива, и я спросила:
– У тебя у-ока нет случайно?
Ло-Ир засмеялся.
– Что, понравилось?
– Неплохая штука, – усмехнулась я.
У него оказались с собой кисет и трубка. Раскурив и протянув её мне, он сказал:
– Только не слишком увлекайся.
А чтобы я не увлекалась, каждую вторую затяжку он делал сам, беря у меня трубку. Курево опять оказало своё действие: паршивое самочувствие улучшилось, стало тепло и спокойно. Дым пахнул приятно и не шёл ни в какое сравнение с табачным. Тот был удушлив, а этот даже отдавал какими-то экзотическими благовониями. Ло-Ир открыл окно, чтобы проветрить кухню, а я поникла на стол. Казалось, ещё чуть-чуть – и я растекусь, как тесто.
– Не следовало оставлять тебя вчера, – покачал головой Ло-Ир. – Что, помогло тебе одиночество?
– Не знаю, – простонала я.
Меня потянуло прилечь, и я перебралась на диван в гостиной. Ощущения от у-ока были однозначно приятнее, чем от выпивки: не было тошнотворного головокружения и тягостного, гнетущего чувства, будто меня вот-вот раздавит невидимая каменная плита. Он снимал последствия вчерашнего перепоя, и хотелось свернуться уютным клубочком и уснуть.
– А что это за сеть Нга... как её там? – спросила я, с трудом ворочая языком. – Твой отец вчера обмолвился... но не объяснил толком.
Ло-Ир, пристроившийся на подлокотнике дивана у меня в головах, ответил:
– Сеть Нга-Шу.
– Расскажи про неё.
И он рассказал...
Я села на диване, спустив ноги на пол и обхватив голову руками. Дико хотелось пить.
– Ну и хрень...
– Что, не веришь? – усмехнулся Ло-Ир.
– Да какое там, – хмыкнула я. – Я это своими глазами видела. А если её видел кто-то ещё, кроме меня, значит, это не глюк. Ты – тоже?
Он кивнул.
– Ну и дрянь эта ваша Нга-Шу, – только и могла я сказать. Слова не находились.
– Она не наша, – ответил Ло-Ир как-то жёстко, с металлом в голосе. – Чем больше дурного в мире, тем она сильнее. Чем она сильнее, тем больше становится в мире дурного. Замкнутый круг.
– И что будет с нами в итоге? – усмехнулась я. – Большой «бум»?
– Никто не знает. И это серьёзно, сестрёнка.
Наверно, мои усмешки со стороны выглядели глупо. Сама не знаю, отчего мне хотелось язвить. Всё стало как-то безразлично, усталость навалилась на плечи и сердце. Вязкая слюна ядовито кислила во рту.
– Само собой, серьёзнее некуда, – вздохнула я, закрывая глаза. – Слушай, у меня сушняк. Будь так любезен, принеси мне что-нибудь попить из холодильника, а?
Он принёс стакан сока. Никогда мне ещё не пилось с таким наслаждением. Кисло-сладкая холодная влага ласкала горло, а с последним глотком я утёрла губы и заплакала. Просто и глупо, по-детски.
– Ну, чего ты, сестрёнка? – Ло-Ир присел передо мной на корточки, взял за руки.
– Что мне теперь делать? – затряслась я, зажмурившись. Но слёзы из-под век сочились всё равно.
– Ну, ну.
Я мочила слезами его рубашку на груди, слушая ровное, успокаивающее биение его сердца, а он ворошил мои волосы.
– Что делать? Что угодно, кроме одного – опускать руки и отчаиваться, – сказал он. – Мы не бросим тебя.
Я подняла лицо.
– А маманя? Ей ведь нужно лечение... операции. Всё это стоит денег...
– Это не должно тебя беспокоить, – перебил Ло-Ир.
На следующий день маманя уже могла говорить. Она долго смотрела на меня мутным, непонимающим взглядом, а потом из-под повязки послышался её глуховатый голос, слабый до неузнаваемости:
– Что... произошло?
Я не стала ей врать.
– Взрыв, мам. В торговом центре.
Врач сказал, что на левое ухо она оглохла, поэтому я говорила в правое. Её веки закрылись, вздрагивая. Рука выбралась из-под одеяла, потянулась к лицу. Я поймала её пальцы на полпути к повязке.
– Всё заживёт... Ты поправишься, мам. Всё будет хорошо.
В её горле что-то булькнуло.
– Что там? Что с лицом... у меня?
– Ничего страшного, всё заживёт, – только и могла я повторить. – Врачи сделают операцию, и ты будешь как новенькая.
– Говори, как есть, – прохрипела она еле слышно. – Что?
– Ма, я не знаю, – честно ответила я. – Я не видела, что у тебя там. Но уверена, что всё поправимо. Всё это лечится и заживает... Главное – ты жива.
Я так и не решилась спросить у неё насчёт моего папаши. Наверно, сейчас не самый подходящий момент говорить с ней об этом. Вот потому я и стою сейчас перед тобой, дерево... Твои листья почти облетели, ветки выглядят неживыми, но я знаю, что в тебе есть душа. И она гораздо живее, чем те, что обретаются в телах некоторых двуногих».
Надья-На, погладив холодную морщинистую кору, окинула почти облетевшую крону взглядом, сунула озябшие руки в карманы и медленно пошла по присыпанной снегом траве к обочине аллеи, где стоял её мотоцикл.
Шипучая таблетка булькнула, утонув в стакане. Застёжка-липучка манжеты тонометра с сухим треском разошлась, и фельдшер произнёс:
– Давление зашкаливает. У меня таких таблеток с собой нет, это тебе по рецепту надо в аптеке покупать, майор.
– Ну, так выпиши, – буркнул Йонис, расправляя рукав рубашки.
– Это не ко мне, – покачал головой фельдшер, убирая тонометр в чехол. – За рецептом надо в больницу.
– На хрена мы тебя тогда тут держим, если ты чуть что – сразу переводишь стрелки на больницу? – проворчал Йонис. – Какой от тебя прок?
Голова гудела, уши словно ватой заложило, колени тряслись. Этот лысый сукин сын вырубил всю группу захвата, и в итоге в наручники его заковал белобрысый лейтенантик – единственный, кто каким-то чудом умудрился остаться на ногах и в сознании. Какую роль сыграл в этом рисовальщик, Йонис не совсем понял, но, судя по загадочному взгляду синеухого парня, без него не обошлось. Йонис просто не верил, что желторотый лейтенант мог в одиночку справиться с этим матёрым волком, способным отправить в беспамятство десять здоровых спецназовцев, не шевельнув при этом даже пальцем.
Таблетка растворилась, и Лиснет протянул Йонису стакан. Майор сомневался, что от неё будет большой толк, но выпил мутную жидкость, крякнул, поморщился и потёр пальцами виски. Всем, кто попал под воздействие Убийцы, было не по себе: это выражалось в головной боли и заторможенности. Йонису «повезло» больше всех. Видимо, всё-таки возраст берёт своё.
– Надо серьёзно обследоваться, майор, – сказал фельдшер. – Тебе уже не восемнадцать лет. Пора бы повнимательнее относиться к своему здоровью.
– Хочешь сказать, что я – старпер, которому пора на пенсию? – усмехнулся Йонис. – Не беспокойся, до пенсии мне остался всего год. Вот тогда и начну ходить по врачам.
Фельдшер открыл было рот, но Йонис поднял руку и перебил:
– Спасибо, братец, ты сделал всё, что мог. Ты свободен. Мне надо работать.
На давление, честно сказать, он раньше не жаловался и только сейчас понял, как чувствуют себя гипертоники. Он им не завидовал.
Лейтенант Неир явился с письменным рапортом. Пробегая глазами строчки, Йонис морщился, с трудом разбирая скверный почерк. Хмыкнул.
– «На момент, когда я выпустил в подозреваемого несколько шприцов с препаратом RX, тот находился в сидячем положении на полу», – процитировал он. – То есть, когда ты вошёл, он уже был обезврежен?
– Получается, так, – ответил лейтенант. – Я только произвёл задержание.
Нужно было допрашивать рисовальщика. Впрочем... Это детали. Главное – белоглазый Убийца сидел в камере, а точнее – лежал, как будто его покинули все силы. Он был обколот препаратом RX. На вопросы отвечать он отказывался, повторить свой фокус с психическим воздействием почему-то не пытался. Йонис на всякий случай распорядился никому не подходить к его камере.
Но сейчас ему нужно было срочно ехать по другому делу – о взрыве в торговом центре, которое тоже висело на нём, и по которому «наверху» требовали результат как можно скорее. Всплыл факт, что на счёт больницы, в которой лежала жена террориста-самоубийцы, поступила крупная сумма денег – на её содержание на аппаратах жизнеобеспечения. Реквизиты отправителя оказались вымышленными. Йонис хотел взглянуть на женщину и поговорить с врачами, хотя сам пока не знал, даст ли это ему хоть какую-нибудь зацепку. Ему просто безотчётно хотелось туда съездить; в последнее время происходило столько непонятного, что он не мог себе позволить игнорировать малейшую мысль, пусть даже нашёптанную внутренним голосом.
Лиснет уже ждал его за рулём. Садясь в машину, Йонис ощутил усиление чувства заложенности в ушах, а глаза застлала коричневая пелена.
– Ты как? – спросил Лиснет.
– Нормально, – пробормотал Йонис, встряхивая головой и пытаясь сморгнуть туман перед глазами. – Не такая я уж и старая развалина, какой меня хочет выставить этот рыцарь йода и градусника.
– Уверен? – Лиснет посматривал на майора с сомнением. – Бледновато выглядишь, старик.
– Езжай уже давай, – сердито отозвался Йонис.
Но не успел напарник завести мотор, как задняя дверца открылась, и в машину сел рисовальщик со своей папкой под мышкой. Йонис даже оторопел от такой наглости, а потому не сразу нашёлся, что сказать. А рисовальщик заявил:
– Я должен поехать с вами в больницу.
Откуда ему было известно, куда они с Лиснетом направлялись? Йонис не мог припомнить, что говорил об этом кому-то, кроме напарника. По удивлённому виду Лиснета было ясно: тот тоже не звал художника с собой.
– С какой это стати? – ответил наконец Йонис, поворачиваясь к рисовальщику. – Это не твоё дело, парень, так что вылезай.
– Я могу быть полезен, – сказал тот.
– Когда ты понадобишься, золотой мой, тебя пригласят, – отрезал Йонис. – А пока – кыш отсюда.
Рисовальщик как будто не обиделся. Усмехнувшись, он вышел из машины.
– Ещё увидимся, – сказал он, нагнувшись к опущенному дверному стеклу.
По дороге в больницу Йонис подумал: всё это неспроста. И сам парень – феномен, наверняка не без этих самых способностей. Уже одно то, как он делает портреты преступников, поистине удивительно, а теперь вот – Убийца... Если лейтенант сознаётся, что самому ему оставалось фактически только защёлкнуть наручники и зачитать права, то кто же тогда усмирил белоглазого? Не Эл-Маи же! Она с ним справиться вряд ли могла, хоть она и оборотень. Остаётся художник.
Предъявив медицинской сестре удостоверение, Йонис спросил:
– С кем я могу поговорить о пациентке по имени Ма-Уна Пийкс, из отделения для коматозных больных?
– Вам нужен доктор Селвиус, – был ответ.
Доктор оказался молодым человеком с хорошо выбритым, но бледноватым лицом и голубыми тенями под глазами: создавалось впечатление, что в последнее время он не высыпался или переживал какое-то личное горе. Йонису, озадаченному подавленно-болезненным видом доктора, было даже совестно лезть к нему с вопросами, но того требовала его работа, а потому он спросил:
– Скажите, пожалуйста, в день, когда произошёл взрыв в торговом центре, у этой пациентки были посетители? Или незадолго перед этим?
Доктор, задумчиво потеребив подбородок, ответил:
– Были... Её муж приходил как раз в день взрыва. Я хорошо помню это, потому что заводил с ним разговор об отключении её от аппаратов.
– Вот как! – сказал Йонис. – А что, есть для этого основания?
– Видите ли, у госпожи Пийкс диагностирована смерть мозга. Надежды вернуть её к жизни нет, а потому нет и большого смысла поддерживать функции остальных органов. Но муж настаивал на продолжении её существования в таком режиме и пообещал найти деньги. Буквально в тот же день мы получили денежный перевод в счёт оплаты её содержания. Желание родных пациента – закон, тем более что всё оплачено, и потому поддержка жизненных функций её тела продолжается. Впрочем... – Доктор потупился и подозрительно заморгал, будто ему что-то попало в глаз. – Я его вполне понимаю. Очень тяжело расставаться с надеждой, даже когда её уже нет.
Видимо, об этом он знал не понаслышке. Йонис, помолчав из вежливости пару секунд, тихо и вкрадчиво спросил то, что должен был:
– А могу я, э-мм... взглянуть на госпожу Пийкс?
Доктор недоуменно пожал плечами, но возражать не стал, даже сам проводил их с Лиснетом к палате. Йонис впервые был в отделении для коматозников, а потому осматривался с некоторым любопытством. Что чувствовали эти люди? И чувствовали ли вообще? Понимали ли, что с ними происходит? Или их души пребывали в ином измерении? Впрочем, все эти вопросы отошли на дальний план, когда в палате рядом с кроватью Йонис увидел художника.
Тот сидел на стуле, уперев нижний край папки себе в колено, и что-то рисовал на приложенном к ней листке бумаги. И, видимо, находился он здесь давно, потому как нарисовано было уже достаточно много. Пару секунд все стояли и ошарашенно молчали. Первым опомнился доктор:
– Кто вы такой? Как сюда попали?
Рисовальщик поднял взгляд от работы и одарил его светлой улыбкой. Доктор как-то странно стушевался и замолчал. Йонис открыл рот, но не мог произнести ни слова – просто стоял с выставленным вперёд указательным пальцем, изумлённо направленным на рисовальщика. КАК тот мог оказаться в больнице раньше них? Причём настолько раньше, что почти успел закончить рисунок. Своей машины у парня не было, разве что – такси мог поймать. Нет, здесь что-то явно не сходилось во времени.
Лиснет тоже стоял во власти когнитивного диссонанса.
– Как ты здесь оказался? – спросил он.
Рисовальщик улыбнулся и ему.
– Дайте мне ещё десять минут, и вы получите ответы на ваши вопросы.
Он так убедительно это произнёс, что у Йониса даже как-то не возникло сомнений, что всё так и будет. Он подпал под странное обаяние этого парня. Присев на кушетку, стоявшую у стены палаты, он притаился и стал ждать. Лиснет вопросительно обернулся на него, и Йонис похлопал по кожаному сиденью рядом с собой. Напарник сел тоже. Только доктор всё не мог угомониться.
– Что вообще происходит? – настойчиво спрашивал он. – Кто вас пропустил в палату? Что вы делаете?
– Я снимаю информацию о том, что здесь происходило, – ответил художник, возвращаясь к работе над рисунком. – И Ма-Уна помогает мне в этом.
– Как она может вам помогать? – допытывался доктор. – Её мозг мёртв! Она просто ничего не воспринимает.
Карандаш методично шуршал по бумаге. Рисовальщик сказал:
– Он не мёртв. Посмотрите на приборы.
Доктор посмотрел. Несколько секунд он молчал, а потом потрясённо пробормотал:
– Электрическая активность мозга появилась... Энцефалограмма пошла. Но послушайте, это... Это невозможно!
– Нет ничего невозможного, доктор Селвиус, – ответил рисовальщик.
Тот ошарашенно моргал.
– Но... Этого же не может быть! Мозг не мог ожить после... после того, как столько времени был мёртв!
– Просто он НЕ БЫЛ мёртв, только и всего, – терпеливо и спокойно возразил рисовальщик, не отрываясь от работы. – Приборы могут распознать далеко не всё на свете. Да и врачи иногда ошибаются с диагнозами.
Доктор провёл ладонями по лицу, шумно выдохнул, и его глаза влажно заблестели.
– Это невероятно, – прошептал он. – Это чудо.
– Ещё одно чудо ждёт вас в соседней палате, – сказал рисовальщик. – Думаю, оно вернёт улыбку и румянец на ваше лицо.
Доктор выпрямился, побледнев ещё больше. Показывая большим пальцем себе за плечо, на дверь, он пробормотал, спотыкаясь:
– То есть, вы хотите сказать... Что она... тоже?
– Верьте мне, доктор, – ласково кивнул рисовальщик.
Доктора как ветром сдуло – только дверь хлопнула. Карандаш продолжал летать по бумаге, кладя линии, а полицейские сидели на кушетке, не сводя взгляда с монитора энцефалографа, на котором вместо прямых линий вырисовывались зигзагообразные. С минуту они молчали, находясь под впечатлением от чуда, свидетелями которого они стали, а потом Йонис всё-таки нарушил тишину нерешительным вопросом:
– Ты что, думаешь, что она, будучи, гм... в глубокой коме, могла что-то видеть?
– В своём состоянии она воспринимает всё происходящее немного другим способом, чем мы, – ответил рисовальщик. – Её сознание не сужено, а, напротив, расширено за пределы тела. Причём настолько, что способно воспринимать любую информацию – даже о событиях, происходящих вне стен её палаты. Её тело приковано к постели, а дух свободен. Она уже знает о гибели своего мужа... И знает, зачем вы пришли. Вот, кстати, и ответы, которые я вам обещал.
Йонис взял рисунок. На нём была изображена машина, в которой сидели двое: пожилой седеющий мужчина и... Йониса бросило в дрожь.
Второй был Убийцей.
– С-сукин сын, – процедил Йонис.
Вот зачем его так безотчётно влекло сюда. Чтобы увидеть всё это. На рисунке можно было разобрать даже номер машины – коматозная леди оказалась идеальной свидетельницей. Правда, последнюю цифру художнику не удалось прорисовать чётко, но всё равно точность была потрясающей. Недурно для женщины, находящейся в глубокой отключке.
– Даже если это правда, вряд ли суд сочтёт это уликой, – скептически заметил Лиснет. – Всё это, конечно, чудесно, но давай смотреть на вещи трезво. С реалистической точки зрения. Это, – Лиснет стукнул пальцем по рисунку, – не доказательство. Всё слишком... невероятно. И фантастично. Нужно что-то более материальное.
– Хм, – промычал Йонис. – Ты, возможно, прав... А возможно, и нет. Вот что: узнай, есть ли тут поблизости камеры видеонаблюдения, в обзор которых попадает больница, и если есть, запроси с них отснятый материал за тот день. А я, чтобы не терять времени, займусь поиском машины. Посмотрим, совпадут ли эти «фантастические» данные с данными, запечатлёнными вполне материальным прибором.
– Вот это уже что-то, – сказал Лиснет. И, взяв под несуществующий козырёк, спросил: – Разрешите приступать, господин майор?
– Не паясничай, – ухмыльнулся Йонис. – Приступай.
Лиснет умчался, а Йонис ещё немного постоял у постели женщины. Рисовальщик между тем положил руку ей на лоб, и, судя по писку прибора, у Ма-Уны участился пульс. Мгновенно.
– Кто ты? – спросил Йонис.
Рисовальщик, гладя женщину по волосам, ответил вопросом:
– Сочетание слов «Хранитель Запада» вам о чём-то говорит?
– Нет, – признался Йонис.
– Вот и не забивайте себе голову, – улыбнулся художник. – Просто делайте свою работу. А я буду делать свою.
– Какова бы ни была твоя работа, ты делаешь её первоклассно, – сказал Йонис.
– Стараюсь, – усмехнулся синеухий парень.
– А где наш доктор, кстати? – вдруг вспомнил майор.
Доктора Селвиуса они нашли в соседней палате у кровати молодой женщины. Не скрывая счастливых слёз, он держал её за руку, а она смотрела на него, и взгляд её показался Йонису вполне осмысленным. Увидев майора с художником, доктор проговорил дрожащим от чувств голосом:
– Она пришла в себя.
Йониса осенило:
– Это... ваша жена?
Доктор кивнул. Он смеялся и плакал одновременно. Художник подошёл и положил руку на лоб женщине – точно так же, как сделал это минуту назад в палате у Ма-Уны.
– Всё будет хорошо, – сказал он. И улыбнулся доктору: – Ну что, признаёте свою ошибку?
Тот ответил:
– Никогда в жизни не был так рад ошибиться.
Йонис с художником вышли на крыльцо больницы – городской больницы номер девять, которая приняла часть пострадавших при взрыве, в том числе и актрису Дин-Тиа Йелло.
– Если Ма-Уна всё-таки поправится... Не знаю, как она будет жить, – проговорил Йонис. – Муж и сын мертвы... Да ещё и этот взрыв. Может быть, ей было бы лучше не «оживать» вовсе. Мне её жаль.
– Не стоит жалеть, – ответил рисовальщик загадочно. – Она знает, зачем пришла на землю.
– Не понимаю, – задумчиво промычал майор.
– Когда окажетесь там, за гранью земного бытия – поймёте, а точнее, вспомните, как всё это бывает, – сказал рисовальщик. – Вы тоже делали этот выбор, потому вы и здесь.
– К сожалению, машина стоит так, что номеров не видно, – сказал Лиснет.
Йонис смотрел на экран, кусая губу. Это была та же машина, которую художник «снял» в больнице, та же! Но эта белоглазая сволочь из неё не выходила – только муж Ма-Уны, будущий смертник на тот момент. Салон плохо просматривался на видео, и разглядеть, кто сидит внутри, было невозможно.
Но саму машину Йонис таки нашёл. Она была затоплена в городском пруду, и вода, конечно, уничтожила все следы. Однако, номер совпал с тем, что на рисунке. Последняя нечёткая цифра оказалась восьмёркой. Как и следовало ожидать, он был зарегистрирован на «мертвую душу» – человека, умершего пять лет назад, а номер на двигателе был сбит. В общем, злоумышленник и предпринял всё, чтобы сделать невозможным установление владельца машины, и на видео не засветился.
– Единственный его прокол – с Эл-Маи, – проговорил Йонис. – Ладно... Отошли видео в лабораторию: может, там смогут с ним что-то сделать. Будем работать дальше! Этот гад организовал взрыв, и мы должны это доказать!
продолжение http://www.proza.ru/2011/11/03/48