предыдущая глава http://www.proza.ru/2011/10/31/86
Окошечко в двери камеры открылось, створка превратилась в полочку, на которую снаружи задвинули пластиковую тарелку с какой-то едой.
– Задержанный! Обед.
Убийца не шевельнулся. Лёжа на нижней койке и уставившись пустым взглядом в верхнюю, он задержал дыхание.
– Эй, ты что, жрать не хочешь?
Он мог не дышать очень долго – тренировка. Сейчас это могло ему пригодиться. Нужно было заманить охрану в камеру, чтобы попытаться атаковать с близкого расстояния, глаза в глаза. С дальнего – не получалось. Этот Хранитель Запада с ним что-то сделал – вторгся в его душу, оборвал связь с Матерью, лишил сил. Убийце не хотелось верить, что он заблокировал и его ментальные способности.
Его здесь накачали RX, и он не мог перекинуться. Попытки это сделать заканчивались дурнотой и провалами в чёрную пустоту. Он даже буянить был не в состоянии: чувствовал себя отвратительно. Убийцу бесило собственное самочувствие, но сделать с этим он ничего не мог.
– Не прикидывайся жмуриком, – усмехнулся охранник. – Ты ещё всех нас переживёшь.
Не поверил, ушёл. И еду забрал, гад. Убийца задышал и обиженно прикусил губу. Безалаберность... А если бы ему правда стало плохо? Дождёшься от этих дурней сочувствия, как же. Нашли бы в камере его уже остывшее тело...
Нужно выбираться отсюда. На звонок он право имеет, в конце концов.
Кое-как поднявшись с койки, он прошаркал ногами к двери и забарабанил в неё. Через минуту окошечко открылось снова, и появилась рожа охранника – краснощёкая, с круглыми наглыми глазами.
– Чего тебе? Жрать захотел?
Убийца хотел бы плюнуть в эту рожу, но во рту пересохло.
– Мне надо позвонить моему адвокату, – хрипло сказал он.
Ему дали позвонить. Не сразу, правда, но дали. Даже временно вернули мобильный для этой цели.
Гудки...
– Слушаю тебя, Бер-Идмир, – ответил знакомый голос.
Убийца пару мгновений соображал, подбирая слова. Говорить в присутствии полицейских было не очень-то удобно.
– Я... влип, – сказал он.
Короткое холодное молчание на том конце линии. И вопрос:
– Как глубоко?
– По самую макушку, – ответил Убийца. – Меня повязали. Мне нужна помощь адвоката. Вытащите меня.
Тишина в трубке осыпала его лавиной ледяных колючих кристалликов.
– Ты что – идиот? Звонить мне напрямую, на ЭТОТ номер, да ещё из кутузки? Не ожидал от тебя такой дурости!
Верховный жрец не повышал голоса, но для Убийцы его слова прозвучали как оглушительный ор. Были бы у него на голове волосы – встали бы дыбом, а так – волна неприятных мурашек пробежала по коже. Под диафрагмой жгло, будто туда всунули кусок раскалённого железа, а спина горела, как от удара кнутом.
– Простите, – только и мог пробормотать Убийца.
Действительно, нужно было звонить на другой, законспирированный номер, но в голове будто случилось короткое замыкание, и он набрал этот, личный. Проклятый сероглазый мальчишка... Такой светлой, ясной, спокойной силы Убийца не встречал ни у кого.
– Я не раскололся, – пробормотал он.
– Хорошо, будет тебе адвокат, – сказал верховный жрец.
К Убийце уже протянулась рука, готовая вновь отнять телефон, но он не спешил отдавать аппарат. Он сосредотачивался и приводил себя в готовность к атаке. Полицейские были достаточно близко. Всё-таки стоило попытаться выбраться самому: тон верховного жреца не обещал ничего хорошего.
«Смерч» не получился, а все силы ушли на то, чтобы раздавить в руке телефон. Вот и всё, что он смог сделать. Он разжал кулак, и обломки со стуком упали на пол. Хранитель Запада, сероглазый негодяй. В висках стучало, стены плыли, а в желудке будто крутился клубок змей.
– Эй, ты что сделал?
Убийца оскалился и зарычал. Полисы опасались приближаться: они боялись его, даже обессиленного. Он чувствовал их страх, но не мог его использовать против них. Мать Нга-Шу больше не поддерживала его.
– Да ладно, не дрейфьте, он же RX обколот. Не перекинется.
Щёлкнули наручники.
– Вперёд, шагай!
И снова – камера, сумрак, одиночество.
Он загибался от наркотиков, когда Нга-Шу вошла в его жизнь. Ему грозил срок за кражу, когда верховный жрец протянул руку помощи – могущественную когтистую руку, которая выдернула его из вереницы безумных, затуманенных то кайфом, то ломкой дней. Она стёрла всякое упоминание о нём в мире красноухих, даже отпечатки пальцев исчезли тогда из полицейской базы, не говоря уже о медицинской карте в наркологической клинике и прочих документах. Его просто не стало.
Тогда он ещё не был Убийцей, и звали его иначе. Как? Сейчас это не имело значения. Старое имя отвалилось, как струп с ожога, под которым бугрилось рубцами на его душе новое – Бер-Идмир. Оно ещё не гремело, а только неуверенно шелестело: его обладателя еле носили ноги.
Своё первое утро в новом качестве он встретил скверно, проснувшись в обгаженной постели. Ночью его так ломало, что он не чаял увидеть рассвет. В окно заглядывал серый, холодный зимний день, а вошедший в комнату незнакомый парень с волчьими глазами сморщил нос:
– У, да ты что, обделался? Наркоша хренов.
Будущего Убийцу столкнули с постели, и он брякнулся на деревянный пол. Поджав озябшие ноги и свернувшись в позе эмбриона, он затравленно смотрел на незнакомца, а тот, окинув его презрительным взглядом, сказал:
– Иди и стирай всё сам. Никто тут за тобой, как за малым дитём, ходить не будет.
Стуча зубами, он стирал в проруби трусы, простыню и пододеяльник, смывая с них собственное дерьмо. Руки задубели в ледяной воде, пальцы не гнулись. Эта стирка была, очевидно, наказанием, потому что достирывать ему пришлось уже в тёплой воде, с мылом и щёлоком. Полоскал он снова в проруби. Пятна с горем пополам сошли, но призрак запаха ещё долго ему мерещился, когда он ложился в постель.
Он попал в какую-то странную общину, которая размещалась в большом деревянном доме барачного типа. Парень с волчьими глазами оказался его соседом по комнате. От него Бер-Идмир и узнал, кем ему предстояло стать. Но сначала он должен был излечиться от наркозависимости.
– Работа интересная, – сказал сосед. – Выполняя её, ты почувствуешь себя кем-то большим, чем ты сейчас есть. Раньше красноухие гнобили тебя, а теперь ты будешь месить их, как тесто, разгрызать и выплёвывать, давить их, как букашек. Чем больше они будут страдать, тем сильнее ты будешь становиться.
Это звучало заманчиво. Гораздо привлекательнее, чем перспектива умереть от передозировки или кончить свои дни в тюрьме.
Сосед оказался не таким уж и скверным парнем. Был он коренастым, как бульдог, а в коротких тёмных волосах, несмотря на молодость, серебрилась седая прядь. Его звали Тирэм-Лой. Когда будущего Убийцу скручивало в бараний рог от ломки, тот отключал его сознание, а иногда вводил в такое состояние, при котором новичок терял телесные ощущения. Так или иначе, сосед помогал ему «переломаться». Он гонял Бер-Идмира по лесу бегом, преследуя в виде чёрного пса – до седьмого пота, до потери пульса; также заставлял купаться в проруби и растираться снегом.
С другими жителями дома Убийца поначалу не общался, да и они его сторонились. Пока он был для них никто.
RX колоть здесь его никто не заставлял, кормили хорошо, давали много мяса. Во время одной из пробежек по лесу у Убийцы случилась спонтанная трансформация, и они с Тирэм-Лоем подрались. Оттрепав друг друга, они тут же и помирились, а после этого Убийцу отвели к верховному жрецу.
Тогда в него и вошла Нга-Шу: верховный жрец, которого все именовали господином, открыл Убийцу ей и дал ему новое имя. Под его руководством Бер-Идмир и научился всему, что делало его Убийцей. Сосед по-прежнему помогал, подключились и другие. Они вроде бы приняли его в свои ряды, но по своей сути он всё равно оставался одиночкой, угрюмым, нелюдимым и молчаливым. Только Нга-Шу и господина он впустил в душу.
Родители ещё в бытность его не-Убийцей отреклись от сына-наркомана, а наркотики притупили его чувства к ним. Нга-Шу завершила этот разрыв. Однажды по работе ему довелось побывать в родном городе и случайно встретить их. Сначала он даже не узнал пожилую пару, кормившую лебедей кусками сдобной булки: старички как старички. Память, впрочем, нехотя подсунула ему их лица, имена и роль в его жизни, но связи эти стали формальными, призрачными. Никаких особенно тёплых чувств по этим сухим нитям больше не циркулировало. Где-то была ещё и сестра, но он отодвинул в сторону её поблёкший облик, как старую фотографию.
Соскочив с одного наркотика, он подсел на другой – им стала Нга-Шу. Кроме того, что она давала ему силу, он ещё и испытывал удовольствие, причиняя другим страдания. Он упивался слезами, стонами, торжествовал, наступая кому-то на горло, и согревался, ломая чью-то судьбу. Даже самая лучшая и плотная еда не подпитывала его так, как чужая боль. Сеть Нга-Шу проросла сквозь него, переплелась с его сосудами и опутала сердце, и энергия человеческого страдания циркулировала в нём вместе с кровью и лимфой, составляя неотъемлемую часть его существования. Нга-Шу вошла в его разум, дух и плоть, она была им, а он был ею.
Убийца работал на приумножение могущества и богатства своего господина, верховного жреца Матери Нга-Шу, который делал бизнес на человеческих пороках – страсти к игре, плотской похоти, наркомании, пьянстве, а отмывал деньги в легальных и «приличных» сферах деятельности, запуская в них невидимые щупальца-метастазы. Но от обычных нечистых на руку дельцов верховного жреца отличала идея, в соответствии с которой он и строил свою деятельность, а именно – служение Матери Нга-Шу и создание условий для её процветания.
Сейчас, потеряв связь с нею, Убийца испытывал своего рода ломку – почти физическую, но больше всего, конечно, выворачивалась наизнанку его душа. Мысли путались, бегали, как тараканы... Кстати, это насекомое сейчас ползло и по стене камеры, нахально шевеля усами. Убийца молниеносным движением пальцев накрыл его и сплющил, размазывая по грязновато-голубой краске тараканьи кишки и пытаясь уловить от этого хоть кроху кайфа. Конечно, таракан – жалкий мизер, но... Хоть что-то.
Он не испытал ничего, кроме гадливости. Брезгливо сморщившись, Убийца вытер руку о матрас. Тараканьи усы ещё шевелились на стене, и вместо искрящихся брызг радости только омерзение и тоска наполнили его. Хоть одну-то искорку он должен был получить... Проку от неё – как от крошки хлеба для умирающего от голода человека, но Убийца скорее проверял свою реакцию на страдания, нежели пытался реально «насытиться». И эта реакция привела его в недоумение.
Нет, таракан – не показатель. Убийца попытался представить себе, как он расправляется с охраной, раздирая когтями их плоть и выдавливая глаза, вонзая зубы в горло и глотая тёплую кровь... Нет, гадливости он не испытал, но и особой радости тоже.
Чужие страдания больше не «вставляли» его.
Его растерянность была столь велика, что он лез на стены в буквальном смысле. Царапал их ногтями, отковыривая куски крашеной штукатурки, пинал ногами, стукался лбом. Рвал зубами матрас, метался из угла в угол, то садясь, то вставая. Он чувствовал себя ребёнком, потерявшим любимую игрушку... А вместе с ней – и смысл жизни. Почва стала зыбкой под ногами, он проваливался в неизвестность. Как быть, куда идти, что делать? Всё это ушло за пелену тумана.
Часы тянулись, как месяцы. Когда в двери загромыхал ключ, Убийца вздрогнул, как девица, лишаемая невинности, и болезненно напрягся.
– Выйти из камеры. Лицом к стене.
На его заложенных за спину руках защёлкнулись браслеты.
– На встречу с адвокатом, – объявили ему.
Это было как в тот, первый раз, когда верховный жрец спустил спасительную лестницу в пропасть, на дно которой Убийцу неумолимо вели наркотики. Выручал шеф его и сейчас, хоть и рассердился на него за то, что он засветил его «чистый» номер. Впрочем, разве это было для господина проблемой? Верховный жрец – слишком крупная рыба для этих полисов, он и не из таких передряг выкручивался. Всегда выходил сухим из воды. Что ему какой-то номер? Его хакеры уже наверняка похозяйничали в компьютерной системе оператора мобильной связи и замели следы. А скорее всего, он просто дал сигнал своему человеку в их офисе – и проблема решилась парой нажатий клавиш.
В комнате для допросов не было окон. Из всей мебели – деревянный письменный стол и два стула, на стене – кнопка вызова охраны. А за столом сидела Ла-Рейя.
Она была единственной женщиной среди Убийц и считалась лучшей – после Бер-Идмира. Её талант к перевоплощениям уже вошёл в легенду, и ей поручались задания, требовавшие незаурядного актёрского мастерства, знаний, выдержки и изворотливости. Сейчас она предстала в роли адвоката – этакой элегантной, уверенной в себе леди с бульдожьей хваткой. Тёмно-каштановое каре с густой чёлкой блестело в свете лампочки на потолке, длинные накладные ногти перламутрово переливались на пальцах, сложенных на изящной папке-портфеле, а бежевый деловой костюм сидел идеально и подчёркивал достоинства её фигуры. Макияж был сделан с акцентом на глаза, в которых в зависимости от обстоятельств и освещения то мерцали загадочные искорки, то разверзалась холодная чёрная бездна.
Убийца знал, кто перед ним, а потому не купился на обольстительную улыбку и декольте. С него сняли наручники, и он сел напротив «адвокатессы». Как только дверь закрылась, Ла-Рейя, с кошачьей грацией изогнувшись на стуле, подалась вперёд и накрыла тёплыми мягкими ладонями руки Убийцы.
– Здравствуй, Бер-Идмир, – промурлыкала она. – Как же так вышло, что ты попался? Кто тебе помешал?
С декольте Ла-Рейи, открывшегося под ещё более соблазнительным углом, Убийца перевёл взгляд на её холеные ногти.
– Я всё просчитал, – сказал он. – Всё должно было сработать, но... откуда-то взялся этот парень. Я никак не думал, что он окажется настолько силён.
– Хмм, – задумчиво протянула Ла-Рейя. – Кто он? Ты знаешь?
– Он назвался Хранителем Запада. У него светящийся узор на правом запястье, и он умеет открывать пространственные порталы. Он работает здесь... Художником-криминалистом, кажется.
Тепло женских рук всё-таки начинало оказывать на него некоторое воздействие. Он с удовольствием завалил бы красотку-адвокатессу прямо здесь, на стол, и вдул бы ей пару раз. Что ж... мечтать не вредно.
– Ты пришла, чтобы вытащить меня? – спросил Убийца хмуро.
– Ну конечно, – со сладкой улыбкой ответила она, многозначительно скользя ладонями выше по его предплечьям. – Ты очень... ценный кадр. Господин дорожит тобой.
Убийца сглотнул, покосившись вниз. Ла-Рейя вся изогнулась на стуле, потягиваясь, как кошечка, и выставив в сторону ногу в изящном облегающем сапоге на тонкой шпильке. Шаловливо прикусив пухлую нижнюю губку, она томно смотрела на него из-под густых ресниц.
– Очень вовремя он прислал тебя, – проговорил Убийца. – Этот Хранитель что-то сделал со мной... Он отлучил меня от Матери. Я просто с ума тут схожу! Мне срочно надо попасть к господину, чтобы он восстановил связь.
– Бедняжка ты, – со слегка преувеличенным сочувствием сказала Ла-Рейя, делая брови «домиком» и гладя его по руке. – Ну ничего, скоро твои мучения закончатся.
Но они только начались.
Сначала Убийца ощутил лёгкую нехватку воздуха, а потом его горло жестоко стиснулось, глаза выпучились. Царапая шею, будто бы для того чтобы ослабить невидимую удавку, он навалился на стол, почти уткнувшись лицом в грудь Ла-Рейи. Он был бессилен против неё... А ей не требовалось оружие, чтобы его убить. Он и сам не однажды пользовался таким способом. Всё выглядело как смерть от естественных причин.
Он бился в судорожном припадке на полу, а Ла-Рейя, склонившись над ним, сказала:
– Господин просил передать, что ему очень жаль.
Пена пузырилась на губах Убийцы, стиснутое спазмом горло выдавило слова:
– Я... ничего... им не ска... сказал...
– Господин не может так рисковать, – с гримаской сожаления ответила Ла-Рейя. – Твой провал непростителен, ты больше не лучший Убийца. Прости, дорогой, ничего личного.
Подождав, когда побагровевшее лицо Убийцы начнёт бледнеть, она нажала кнопку вызова охраны и взволнованным голосом воскликнула:
– Скорее, помогите! Моему подзащитному плохо!
Взглядам охранников предстала такая картина: перепуганная прекрасная адвокатесса стояла на коленях возле распростёртого на полу Убийцы, на сей раз действительно бездыханного и бледного. Оба охранника в первую секунду уставились на её взволнованно вздымающуюся грудь четвёртого размера, видную им с весьма интересного ракурса, а женщина, заметив направление их взглядов, возмущённо засверкала глазами:
– Чего вы встали? Вызывайте «скорую» немедленно!
Прибежал фельдшер, а следом за ним – Йонис с Лиснетом.
– Он не симулирует? – спросил майор.
Фельдшер, прослушав фонендоскопом грудь Убийцы, покачал головой.
– Остановка сердца и дыхания. Попытаюсь реанимировать, а вы пока вызывайте бригаду скорой помощи. У меня слишком мало средств в распоряжении.
Лиснет вызвал врачей, а фельдшер принялся делать Убийце непрямой массаж сердца. Адвокатесса усердно вдувала воздух ему в рот, соблазнительно и изящно наклоняясь и касаясь его лица волосами. Глядя на неё, никто и подумать не мог, что она – тоже Убийца.
До приезда «скорой» признаков жизни у него так и не проявилось. Адвокатессе тоже стало якобы нехорошо, и она, накидывая на плечи пальто, пробормотала:
– Извините меня, я выйду на крыльцо, покурю...
– Да, конечно, – рассеянно ответил Йонис. Он и не подозревал, кого отпускает. Адвокатское удостоверение, которое она предъявила при входе, ни у кого не вызвало сомнений.
На крыльце она дождалась приезда машины медиков и ушла только после того, как увидела полностью накрытое простынёй тело, которое выносили из здания.
Убийца брёл по туманному лесу. Мягкая трава сама ласкалась к ногам, цветы качали головками, а туман, казалось, был живой: он шептал Убийце то в одно ухо, то в другое, звал куда-то.
На берегу озера сидел русоволосый парень. Убийца сразу узнал Хранителя Запада. От безмерного удивления ему даже не пришло в голову наброситься на парня. Он подошёл и устремил взгляд туда, куда смотрел Хранитель – на поверхность воды, гладкую, как стекло. Или как экран телевизора.
Там он увидел себя – на полу в комнате для допросов. Над ним столпилась куча народа: охрана, фельдшер, следователи... И она. Гадина вовсю делала вид, что пытается помочь.
– Дрянь, сука, – выругался Убийца.
– Ну, каково на вкус предательство? – невесело усмехнулся Хранитель.
– Но я же не раскололся, – повторил Убийца с горестным недоумением и гневом слова, которые он говорил и верховному жрецу, и своей киллерше.
– Вот видишь, как они тебя ценят, – проговорил Хранитель. – Похоже, ты где-то ошибся, друг.
– Друг? – удивился Убийца. – Ты называешь меня другом?
Светло-серые глаза Хранителя, ясные и спокойные, как поверхность озера, улыбнулись.
– А почему бы нет? Я не считаю тебя врагом. Ты просто заблудился.
– А ты, значит, хочешь наставить меня на путь истинный? – усмехнулся Убийца.
– Я только хочу помочь тебе увидеть всё с разных сторон, – ответил Хранитель. – Я хочу показать, что дорог, по которым ты можешь пойти – больше, чем одна. Но выбор ты, конечно, должен сделать сам.
Налетел ветер, и туман тревожно зашептал. Небо затянули непроглядные, будто закопчённые сажей тучи, лес загудел. Шёпот тумана перешёл в скрежет и жуткий гул. Глянув на небо ещё раз, Убийца застыл, как заворожённый: туч уже не было, там лишь пульсировала красными огоньками огромная, как мир, сеть. Но он не чувствовал с нею единства, напротив – она пугала его, гипнотизировала и превращала в камень. Трава под ногами стремительно жухла и покрывалась чёрным налётом, то же происходило с деревьями, а озеро покраснело. Сквозь рябь на воде Убийца видел взрывы, рушащиеся дома, раздавленных гусеницами танков людей. Глаза и рты их были раскрыты в гримасе страдания, а кишки размазаны по земле.
Он увидел своих пожилых родителей, бежавших по улице разгромленного города, с перемазанными копотью лицами, в грязной и разорванной одежде. Мать плакала и спотыкалась, ей было трудно бежать, а отец пытался поддерживать её, хотя и самому ему приходилось не легче. Мать осела на землю. «Больше не могу, брось меня», – прочёл по её губам Убийца. Отец замотал головой, всё пытаясь поднять её на ноги. Убийца поймал себя на порыве кинуться туда, по ту сторону водяного «экрана», подхватить мать на руки и понести быстрее... так быстро, как только возможно. Не из-за того, что она была его матерью, а просто потому что не должна была умирать вот так. Всей своей жизнью она не заслужила такого.
– Ты так любил чужие страдания, – послышался откуда-то сбоку громкий голос. Не грозный, не осуждающий, но строгий и вопросительный. – Так что же, тебе нравится, как ОНИ страдают?
Отец пытался поднять мать, но сил не хватало. А у Убийцы хватило бы – он с лёгкостью поднял бы высохшую старушку, в которую она превратилась. А по улице к ним уже бежали солдаты в чужой форме и с другими ушами – маленькими, не красными и не синими, а обычного телесного цвета. Они расстреливали мирных жителей, попадавшихся им на пути, а позади них ехали танки, гусеницами уродуя асфальт.
– Тебе нравится это? – повторил голос свой вопрос.
Автоматная очередь скосила отца первым: он грудью заслонил мать. А она даже не пыталась убежать – сидя на асфальте, просто смотрела на солдат с тихой скорбью и укором в глазах. Этот взгляд был единственным её щитом, который, увы, не мог уберечь от пуль.
– ТЕБЕ НРАВИТСЯ СМОТРЕТЬ, КАК ОНИ УМИРАЮТ? НРАВИТСЯ? ОТВЕЧАЙ! – прогремел голос.
А сеть в небе пучило и трясло, она жадно поглощала жизнь за жизнью, трагически обрывавшиеся на земле.
– МАМА! – закричал Убийца.
От его крика сеть вспыхнула белым огнём, обуглилась и посыпалась на землю пепельными хлопьями.
Он лежал в ласковой траве, а туман успокоительно шептал ему на ухо непонятные слова. Над озером занималась розовая заря. Голос, грозно вопрошавший его: «Нравится ли тебе?» – проговорил мягко:
– Вижу, эта боль пришлась тебе не очень по вкусу.
Это был, конечно, Хранитель. Он по-прежнему сидел у тихой серебристой глади воды, начавшей слегка розоветь с востока, и с интересом наблюдал за тем, что озеро снова показывало. Убийца тоже глянул – не без опаски, ожидая вновь увидеть там ужасы. Но ужасы закончились, теперь там была женщина в родильном кресле, с блестящим от испарины и искажённым от мучений лицом. Он узнал сестру и снова замер, чувствуя её боль, как собственную. Однако это была совсем другая боль, хоть и сильная, но светлая и счастливая. Сестра кричала, и Убийца был готов выть вместе с ней, а когда увидел приплюснутое, красное личико ребёнка, зашедшегося в первом крике, ему захотелось и плакать, и смеяться. Он протянул руку и дотронулся до головки малыша. Пальцы погрузились в воду, и его поразила странность ощущений.
– Не мокрая, – пробормотал он.
– Ну, а как тебе эта боль? – спросил Хранитель, отвлекая его от исследования свойств окружающей реальности. Или – нереальности?
На водяном «экране» сестра устало улыбалась: самое трудное осталось позади, теперь ожидалось отхождение плаценты. А малыш у её груди, открыв припухшие глазки, посмотрел Убийце прямо в душу.
– Это единственная боль, которая имеет право на существование, – признал Бер-Идмир.
Он чувствовал себя так, будто сам только что родил.
– Это называется со-чувствие, – сказал Хранитель. – Оказывается, ты всё ещё способен на него, оно не отмерло в твоей душе, как атавизм. Ты не так уж плох, как тебя пытались убедить. Вспомни и скажи: кто ты?
– Я – Убийца, – неуверенно проговорил Бер-Идмир.
– Нет, кто ты изначально? – терпеливо переспросил Хранитель.
Убийца задумался. Туман ласково шептал какие-то глупости, а заря становилась всё румянее.
– Ну же, ответ на поверхности, – улыбнулся Хранитель.
Убийца скользнул взглядом по водной глади.
– Я – ур-рамак, – ответил он тихо.
Эти слова отозвались у него в груди удивлённым эхом, а лес откликнулся радостным птичьим гомоном и шелестом листвы. Солнечные лучи брызнули в лицо, и Бер-Идмир прищурился, а Хранитель улыбался – ласково и светло. Его глаза блестели, как две жемчужины.
– Теперь ты должен сделать выбор, – сказал он, посерьёзнев. – И, поверь мне, от твоего выбора зависит многое.
– Кто я такой, чтобы от меня что-то зависело? – усмехнулся Убийца.
– Сейчас поймёшь.
Хранитель провёл рукой над озером, и оно показало причудливую картину: переплетение серебристых нитей с нанизанными на них тёмными бусинками разного размера.
– Бусинки – это мы, – сказал Хранитель. – И от того, какой мы делаем выбор, зависит рисунок, в который сплетаются нити. От больших бусин зависит больше, от маленьких – меньше.
Он двинул рукой одну из них, и вся сетка пришла в движение: нити пересеклись по-другому, бусины тоже переместились – какие-то слились между собой, какие-то выросли, какие-то уменьшились, а некоторые вообще исчезли.
– Изменится рисунок – изменятся судьбы, – сказал Хранитель. – Две картины, которые я показал тебе – война и роды у твоей сестры – это возможные последствия твоего выбора. Конечно, ты не единственный, от кого эти последствия зависят, но ты – одна из ключевых фигур, способных повлиять на них. Ты – большая бусина.
– Значит, я должен выбрать между Нга-Шу и Духом Зверя? – проговорил Убийца.
Хранитель кивнул.
– Нга-Шу, по сути, заменила тебе наркотик, – сказал он. – Но можно жить и без зависимости от чего-либо. Она обедняет твою жизнь. Сводит твой выбор к одному-единственному варианту, а ведь их изначально много. Тебе решать, как ты будешь дальше жить... Свобода или плен, разнообразие или обречённость на один путь – выбор за тобой.
Убийца, глядя на поднимающееся солнце, улыбался. Потом, протянув руку, дотронулся до одной из больших бусин.
– Значит, мой ход? Ну что ж, судьба, сыграем с тобой.
Машина скорой помощи ещё не успела отъехать, когда «труп» внезапно сделал резкий хриплый вдох и выгнулся дугой под простынёй. После пары судорог он сбросил ткань и сел, а потом, ударив ногой по дверцам, выбросился наружу.
Йонис и Лиснет обалдели, когда дверцы машины резко распахнулись, и на мокрую ледяную корку вывалился Убийца. Вид у него был дикий и не совсем вменяемый. Лиснет, быстро опомнившись, выхватил пистолет и закричал:
– Лежать! Лицом вниз! Не двигаться!
Убийца и не думал бежать: не мог надышаться. Он гладил грязный лёд, ощупывал себя и смеялся. И дышал – глубоко, с наслаждением.
– Не двигаться! – кричал Лиснет, наставив на него оружие.
– Да не ори ты, – поморщился Убийца. – Не двигаюсь я, не двигаюсь...
Йонис защёлкнул на нём наручники, и они с Лиснетом подняли его на ноги.
Через минуту в кабинете у майора Убийца сказал:
– Для начала дайте мне пожрать... И пусть ваш художник меня подлечит. Он это умеет. А то, знаете ли, чувствую себя не очень.
– А бабу тебе сюда не привести для полного счастья? – вспылил Лиснет.
Убийца хмыкнул.
– Не отказался бы... Только не ту, не адвокатшу. Вы что, не поняли, что это она меня на тот свет чуть не отправила?..
Йонис нахмурился.
– Обожди. Ты хочешь сказать...
– Именно. Её послали убрать меня. Она моя коллега, так сказать. И умеет убивать, не применяя оружия. Так же, как я.
При этих словах он пронзил Лиснета таким взглядом, что тот слегка побледнел. А Убийца ухмыльнулся.
– Да не боись, парень. Я сейчас ни на что такое не способен. Обкололи вы меня этой дрянью, RX, аж до сих пор мутит.
Убийца слегка лукавил. RX лишь не давал ему перекинуться и уменьшал физическую силу, а ментальных способностей он был лишён по милости Хранителя Запада, а также из-за разрыва связи с Нга-Шу. Но в детали он вдаваться не стал, а полицейские в этом плохо разбирались.
Йонис, скрестив руки на груди, спросил:
– Хорошо, а что ты сделаешь взамен?
– Взамен я сдам вам моего шефа с потрохами, – ответил Убийца. – Все эти многочисленные убийства – его рук дело. Он хочет стравить синеухих с красноухими, вот что. А от меня он решил избавиться... потому что я стал недостаточно хорош и подвёл его. – Последние слова Убийца произнёс с кривой усмешкой.
– Ну что ж, это деловой разговор, – кивнул майор. – Только давай так: сначала мы дадим тебе поесть, потом ты всё расскажешь, а ещё лучше – напишешь, а потом позовём к тебе художника.
После секундного колебания Убийца согласился на такой вариант. На обед он попросил что-нибудь мясное. Съев двойную порцию ррубат с овощным гарниром, он взял положенную перед ним ручку и поднёс её к бумаге.
Через час он лежал в своей камере, а художник сидел рядом, водя рукой над его головой. Йонис в коридоре читал показания и ужасался.
– Этот... «верховный жрец» или сумасшедший, или я чего-то не понимаю, – пробормотал он.
– Кем бы он ни был, его место – за решёткой, – сказал Лиснет. – А этот Убийца тоже... хорош. Не побоялся сдать своего босса, зная, какие длинные у того руки. Если он не достал его в этот раз, может достать в следующий. Я не удивлюсь, если его найдут мёртвым в камере.
Художник постучал в дверь, и его выпустили. Йонис спросил:
– Что ты ему делал?
Тот со своей всегдашней приветливой улыбкой ответил:
– Снимал последствия психической атаки, которая его чуть не убила.
– Слушай, а меня можешь полечить? – вдруг решился попросить майор. – А то в последние дни у меня что-то давление заскакало.
– С удовольствием, – кивнул художник. – У вас это тоже – последствия.
Убийца дремал. Ему снилась сестра, кормившая грудью малыша, и родители, бросавшие лебедям куски булки. А в ушах ещё отдавался эхом шёпот Хранителя: «Дух Зверя, прими своего сына, ибо он сделал в своём сердце выбор».
Он сдвинул свою бусину, но ещё даже не подозревал, как далеко.
продолжение http://www.proza.ru/2011/11/05/464