"Цветок тянется к солнцу, а человек к ресторану" - сказал начальник пожарной охраны театра Маяковского Павел Иванович Бударин бывший капитан СМЕРШ, лютый сталинист. Его подчиненными были диссиденты, студенты художественных институтов, музыканты и якобы слабоумные.(Всех устраивал график три свободных дня, после суточного дежурства, во время которого по ночам спали)
"Не мерьте все на свой аршин, - добавлял он, - Есть государственный метр, я им все и меряю"
Павел Иванович любил дисциплину, и заставил волосатых хиппи художников надеть васильковые петлицы КГБ на пиджаки, превратив помещение пожарной охраны в первый отдел.
"Как замечательно писал Ленин, вот я в тетради делаю выписки, - Кто сильнее тысяча человек или сто? Сто человек сильнее тысячи, если они организованы"
-«Все животные, - поучал нас Павел Иванович, - гребут под себя, одна курица от себя. Нам надо быть как курица. Все отбрасывать от себя, от себя. Ничего не принимать, ни в чем не участвовать. Будут предлагать выпить – отказывайтесь. Если я выпил с другим, как я с него потом буду спрашивать? Будьте как курица, только от себя, от себя»
Когда я "загремел" в следственный изолятор в Лефортово, Павел Иванович был потрясен, какую змею, врага советской власти он пригрел на своей груди, и сам же вызвался ехать в "раковой шейке" брать меня дома. Но сотрудники КГБ, явившиеся в театр, оставили мне повестку. У меня был один день для подготовки. Я сумел пройти допрос не назвав ни одного имени, но как же мне помог в этом незабвенный Павел Иванович, в течение двух лет устраивающий допросы пожарных на работе, утоляя тем самым свою ностальгию по сталинским временам. На первых же вопросах следователя в Лефортово я стал колоться, а потом почувствовал что-то знакомое, и выработанная методика ухода от вопросов стала работать. Под конец я стал долго и тщательно застегивать ширинку брюк, изображая из себя полного идиота, копируя другого пожарного, чем ввел следователя в заблуждение, он поверил в театр одного актера. Павел Иванович выполнил свою миссию, эти два года пребывания в театре Маяковского не прошли даром. Потом он умер, но его фраза - "Цветок тянется к солнцу, а человек к ресторану" осталась.
Все это происходило в 1980 году, а допрос в Лефортово в ноябре 1981. Я проходил по делу группы Хельсинки, поскольку принял на работу, заменяя своего начальника ушедшего в отпуск, Ивана Ковалева сына Сергея Адамовича Ковалева, в то время Сергей Адамович пребывал в местах лишения свободы. Я отказался увольнять Ивана, когда КГБ потребовало от дирекции театра его увольнения.
***
Кажется единственным существом, которое любил Павел Иванович был кот, которого убили соседи. С женой и дочерью они не ладили, хотя на восьмое марта Павел Иванович сделал дочери подарок почти на всю свою месячную зарплату. Он был скуповат и аскетичен, мог полгода держать в служебном столе бутылку водки, на случай если кто придет к нему на работу из деревни, но похоже к старости начал отдавать деньги близким. К старости он стал очень раздражителен и истеричен. Какой-то врач посоветовал ему не держать свои отрицательные эмоции в себе, а освобождаться от них, давая им выход. Вот он и орал каждый день на подчиненных. Он переживал катастрофу своей жизни, его кумира Сталина подвергали критике, и социализм, ради которого он гробил людей, был уже не тот, не было сталинцев коммунистов, не было железного режима, не было страха и борьбы с врагами народа, когда каждый смершевец, каждый нквдешник чувствовал себя рыцарем режима. Однажды на празднование дня победы, начальница отдела кадров, на которую Павел Иванович «наехал» из-за ее романа с главным инженером театра, в ярости сказала ему: «Мы еще проверим, где вы служили во время войны!» У Павла Ивановича потемнело в глазах, и он еще дня три проболел от приступа сердца, постоянно вспоминая слова кадровички. ("В морду бы ей дал!") Он прошел финскую войну, однако едва не погиб не от пули финского снайпера, а от древесного спирта. «Нашли спирт в финском селе. Он пился так легко, но после первой стопки я сказал себе, - Стоп! – а другие продолжали пить. На утро я почти ослеп, а остальные человек шесть, умерли» Павел Иванович рассказывал, как нелегко было посылать солдат в разведку, знаешь, что посылаешь на смерть, но вот приходиться выбирать двух солдат и отправлять впереди отряда. ...
В Печорах- Псковских один бывший офицер по пьянке вспоминал в узком кругу ветеранов, как в первый год войны из СМЕРШа пришел приказ расстрелять перед строем одного из солдат части для устрашения других. А если приказ не будет исполнен, расстрелян будет он сам. «Ну что будешь делать? Поседеешь от такого приказа. А не исполнишь, тебя самого расстреляют. Ну, пришлось выбрать самого молодого девятнадцатилетнего паренька. Объявить перед строем солдат, что он изменник Родины, обвинить в связи с врагом и расстрелять. Хотя он кричал, что не предавал. Во время войны все держалось на страхе, на страхе ее и выиграли. Все боялись СМЕРШа, от офицеров до генералов»
(Это поведал дядя Миша Денисов в доме которого останавливались в Печорах паломники.)
Павел Иванович боялся одиночества на пенсии и от тоски пошел работать пожарным в театр. «Что в четырех стенах делать?» - иногда говорил он. Но оказавшись в театре, бросался на людей как пес, особенно доставалось пожилым женщинам пожарным. Третировал он и свою племянницу пожарную, чтобы не подумали, что он делает поблажки родственникам, ей доставалось за то, что раскладывала свое шитье на рабочем месте. Он пытался не допустить того, чтобы из «первого отдела» (пожарной охраны) постоянно звонили артисты. Но ничего не получилось, помещение пожарной охраны находилось рядом со сценой, и артисты постоянно висели на телефоне. Но зато из некоторых пожилых уборщиц Павел Иванович сделал осведомителей, потом нам же рассказывал, чем мы занимались в его отсутствие. Недоносительство он считал большим преступлением, почти изменой Родине. Правда сам старался избежать ответственности. Уходя в отпуск, он оставлял меня своим заместителем, так что я нес ответственность за замену в театре всех огнетушителей, подготовку театра по противопожарной службе к очередному сезону, и в акте приемки комиссией стояла моя подпись, и если бы во время пожара техника дала бы сбой, все обвинения были бы предъявлены мне. Во время второго такого заместительства я и принял на работу диссидента Ивана Ковалева. В последний день Олимпиады и театрального сезона, во время спектакля за кулисами произошло убийство. Следователи «трясли» весь театр, в том числе и отдел кадров, отсутствие начальника отдела кадров и позволило принять Ивана на работу без трудовой книжки. Потом спохватились, но было уже поздно. А ответственность за этот просчет частично легла и на Павла Ивановича, он был ошеломлен тем, что в его отсутствие я принял на работу врага народа, и не подчинился требованиям дирекции, на которую давило КГБ, уволить Ивана. Потом уволили и самого технического директора, перевели в театр кукол. Указание Павла Ивановича, как курица грести от себя, от себя исполнено не было, и через год я оказался в следственном изоляторе в Лефортово. А Павлу Ивановичу тоже пришлось уйти из театра.
(Продолжение возможно последует)
Более полная версия "Допрос в Лефортово" http://www.proza.ru/2009/05/20/17
"Прижизненный" набросок 1979-80 года. Павел Иванович Бударин устраивает допрос на дежурстве в помещении пожарной охраны театра Маяковского.
ДОПРОС В ЛЕФОРТОВО
В 1979 году я работал пожарным в театре им. Маяковского. Творческих людей привлекал график работы – сутки дежурство, трое суток свободных. Среди пожарных были студенты художественных и технических вузов, один пианист носивший очень громкую фамилию двоюродного дедешки пианиста, диссиденты собирающиеся покидать СССР. Отставной капитан, и какой-то придурковатый, но очень хитрый человек без определенной профессии. Возглавлял пожарную охрану театра лютый сталинист, бывший капитан СМЕРШ Павел Иванович Бударин. Он объявил пожарную охрану «отделом №1», заставил диссидентов и художников надеть на штатские пиджаки васильковые петлицы (цвет КГБ), и попытался запретить артистам звонить по телефону из помещения охраны, которое находилось рядом со сценой. Вспоминая прошлое, он постоянно устраивал допросы сотрудникам пожарной охраны, и так в этом преуспел, что сам, не ведая того, научил меня уходить от вопросов. Когда, через два года я оказался на допросе в следственном изоляторе Лефортовской тюрьмы КГБ по делу группы Хельсинки этот опыт оказался для меня спасительным. Два года дрессировки у капитана СМЕРШ сделали свое дело.
У Павла Ивановича была своя философия. «Все животные гребут под себя, и только одна курица гребет от себя. Так и вы на работе все должны отгребать от себя, от себя - как курица»
«Цветок тянется к солнцу, а человек к ресторану».
У Павла Ивановича была тетрадь с его выписками из Ленина.
«Кто сильнее тысяча или сто человек? Сто человек сильнее тысячи, если они организованны»
Мне он говорил: «Не мерьте все на свой аршин. Есть государственный метр, и я им все и меряю»
В то время я читал только что вышедшего в самиздате «Старца Силуана» и других святых отцов, и, находясь под сильным впечатлением от чтения, оказывал послушание и кротость Павлу Ивановичу, чем сильно поразил его. В нарушение всех инструкций он сам предлагал мне идти домой обедать, или сходить по магазинам. «Ты подобрал к нему ключи,- говорила его родственница, тоже работавшая у нас. – Меня он пинает ногами, а о тебе отзывается очень хорошо». Тем более был поражен в самое сердце Павел Иванович, когда в театр за мной приехала Волга из КГБ, меня почему-то не оказалось на работе в этот день, а в отделе кадров не было моего домашнего телефона. Повестку оставили в отделе кадров. Павел Иванович сам вызвался ехать с «раковой шейкой» брать меня дома. На следующий день в театре мне вручили повестку. У меня было полдня на подготовку. Я догадывался, по какому поводу меня вызывают. Уходя в отпуск, Павел Иванович оставлял меня своим заместителем, с тем, чтобы перед открытием сезона я проводил замену огнетушителей в театре и с тем, чтобы в акте приемки комиссией службы пожарной охраны театра стояла моя фамилия, так чтобы сам Павел Иванович в случае какого-либо ЧП, не нес никакой ответственности. Так было два года подряд. Однако в восьмидесятом году, после Олимпиады, опять оставшись и.о. начальника пожарной охраны, я принял на работу двух человек, один из которых был студентом МВТУ им.Баумана Игорь Патрушев, а другой членом группы Хельсинки Иван Сергеевич Ковалев, сын Сергея Адамовича Ковалева, недавно арестованного и отбывавшего срок в лагерях. Сам Иван Ковалев был кандидат на посадку. За ним неотступно следило КГБ, выявляя его связи и не давая возможности устроиться на работу, так чтобы его можно было обвинить в тунеядстве и выслать из Москвы. Его жена уже была арестована. Иван был одним из учредителей нелегального журнала «Хроника» публиковавшего материалы о нарушениях прав человека в СССР. Эти материалы шли в Америку, в ООН.
При поступлении на работу Иван не мог предъявить трудовой книжки, поскольку в ней стоял штамп «уволен за длительный прогул». Куда бы он ни устраивался, вскоре на месте работы появлялся сотрудник КГБ и приказывал уволить Ивана. Его хотели сажать не за политику. Диссидент Владимир Миколыч Долгий (Рапопорт?) работавший в столярной мастерской театра очень просил меня способствовать поступлению Ивана к нам на работу.
В августе 1980 года в самый последний день сезона и по окончании Олимпиады в театре во время спектакля за кулисами произошло убийство. Начальник осветительного цеха убил сестру своей жены. Обе женщины работали в театре. Юрий домогался ее. И пока на сцене шла пьеса Генриха Боровика о фашистском перевороте в Чили, между Юрием и его золовкой шла борьба. В ярости, не рассчитав своих сил, он убил ее. Опомнившись, решил скрыть свое преступление. Перетащил тело женщины в малый зал, а вскоре сам поднял тревогу: «Куда исчезла Татьяна?» Начались поиски. Вместе с другим осветителем они пришли в малый зал и там увидели распростертое тело женщины. Юрий бросился к своей жертве и стал делать ей искусственное дыхание, ему помогал осветитель. Поэтому, когда в театр прибыла милиция с собакой, собака не могла взять след. Началось следствие. Все отпуска были отменены. «Трясли» всех, и артистов, и рабочих сцены. Рассказывали, как на артистов кричали: «Говори, как убил!», некоторых рабочих били, требуя признания. Ответить было нельзя, поскольку это квалифицировалось как сопротивление следственным органам. И все-таки Юрия вычислили. Он был осужден на шесть лет. Отдел кадров театра во время следствия работал с утра и до позднего вечера, после следствия все ушли в отпуск. Исполняющей обязанности начальника отдела кадров осталась молодая девушка, она и приняла Ивана на работу, по моей просьбе без трудовой книжки. В то время я и сам не знал, кого принимаю на работу.
Во время Олимпиады в театре под видом новых сотрудников работали осведомители КГБ, они почти и не скрывали своей принадлежности к Комитету. Был кгбшник и среди рабочих сцены. Когда Ивана приняли на работу, он очень быстро перевелся в пожарную охрану, в смену Ивана. Здесь стали возникать идеологические споры. Я всегда был на стороне Ивана, чем немало раздражал кгбшника. Хотя он сам рассказывал, что и в их ведомстве не все благополучно: Вот проходит проверка на валютные махинации какого-нибудь торгового центра. Молодой лейтенант КГБ, проводящий эту проверку, находит все документы, связанные с махинациями. Ему дают взятку. Он не берет. Ему удваивают, он опять не берет, потому что принципиальный. Тогда директор магазина звонит начальнику торга и объясняет ситуацию. Начальник торга дает распоряжение закрыть все спецмагазины внутри комитета, допустим в здании на Лубянке. Люди ругаются, но магазины не работают. Какой-нибудь генерал собирается отмечать свой юбилей, звонит директору торга и заказывает икру, деликатесы. А начальник торга говорит ему: «Ничего ты не получишь»
Генерал: «Почему?»
«А вот твой подчиненный раскручивает валютный магазин, и все мы тогда полетим. Так что смотри сам»
После этого генерал отстраняет принципиального лейтенанта, и назначает на проверку другого. Дело закрывается, а генерал проводит прием на сто персон. И все эти деликатесы ему обходятся по минимальной цене.
Слушая эти рассказы, я удивлялся идеологической убежденности Алексея. ( Он с большой любовью одевал кгбшный галстук, по которому узнавали своих.) * Через много лет мы с ним встретились. Алексей очень серьезно занимался оккультизмом, посещая собрания Кандаурова, художника с Малой Грузинской. Те диссидентские выставки в конце семидесятых проходили под патронажем КГБ. А еще позднее я встретил Алексея на территории патриаршей резиденции в Переделкино, он стал присматриваться к Православию, уже не считая его религиозным примитивом.
Сам Иван был толстовцем, хотя было не понятно, как проповедь непротивления злу увязывалась с его диссидентской деятельностью. Он очень беспокоился за свою жену, когда она сообщила ему в письме о том, что в лагере среди заключенных она встретила женщин из «Истинно Православной Церкви», и благодаря им, она пришла к Истине.
«Надо будет послать им игральные кости» - сказал Иван.
«Вы развратите их там» – отвечал Владимир Миколыч.
Владимир Миколыч был прихожанином Николо-Кузнецкого храма, почитателем о.Всеволода Шпиллера. Но очень соблазнился, когда о.Всеволод выступил против духовных установок Александра Исайевича Солженицына, говоря, что чувство ненависти, каким бы оно ни было правым, не может быть главным, движущим чувством у русского писателя христианина. Нельзя призывать к ненависти людей. Современные писатели, показывая глубины ада, нас там и оставляют.
После спектаклей, когда в театре, кроме дежурных уже почти никого не оставалось к Ивану приходили люди, иногда очень серьезные пожилые, иногда молодые девушки. Как-то он мне сказал: «Помнишь ту молодую девушку, которая приходила три дня назад, в прошлое дежурство? – Помню. – Она уже арестована»
Во дворе своего дома я тоже стал встречать милиционеров. Однажды Иван вернулся из поездки в Мордовию к жене, его задержала охрана лагеря, когда он попытался обойти лагерь по периметру вдоль колючей проволоки. «Два часа проговорили с начальником лагеря»
Иногда ему звонили в пожарную охрану из КГБ, очевидно, его куратор. Приглашал зайти, поговорить.
-А о чем? Это не телефонный разговор?
В сентябре меня вызвал технический директор театра и потребовал, чтобы я подал докладную об увольнении Ивана с занимаемой должности. Я посоветовался с Владимиром Миколычем, как быть, и вернувшись в дирекцию, сказал, что как начальник пожарной охраны я претензий к нему не имею, а потому и не могу подать такую докладную. Директор ответил, что он и сам против Ивана ничего не имеет, но я даже и представить себе не могу, кто ему звонил с требованием уволить Ивана. Я еще раз сказал, что не смогу подать докладной. Директор вызвал начальницу отдела кадров и предложил ей оформить увольнение. «А на каком основании я это буду делать? Докладной нет, приказа нет.
- Хорошо, будем следить, когда кончится двухмесячный срок его работы, и по окончании этого срока (временной работы) сразу его будем увольнять, - ответил директор.
Я бывал в доме у Ивана, встречался с его друзьями, читал материалы «Хроники». В основном это были сообщения об арестах. Андропов громил диссидентское движение. У Ивана были большие претензии к «религиозникам».
- Регельсон ( издавший книгу «Трагедия Русской Церкви») покаялся, о.Дмитрий Дудко покаялся, о.Глеба Якунина никто не стал защищать.
(О.Глеба сажал староста Николо-Кузнецкого храма кгбшник граф Шушпанов. По этому делу привлекали и о.Всеволода Шпиллера.)
По молодости, будучи экстремистом, мне было 25 лет, я считал, что коммунистическое государство должно быть разрушено, и служение Церкви воспринимал как способ разрушения системы. После моего обращения и прихода в Церковь, за мной потянулись и некоторые знакомые. Однако они воспринимали коллективное стояние в храме как некую демонстрацию противостояния существующей власти. А принадлежность к церкви как некую партийность.
- Если люди приходят в храм из диссидентских соображений, в пику властям, то им там просто нечего делать – ответил мне мой духовник. И рассказал, как после заявления о.Всеволода по поводу позиции Солженицына Николо-Кузнецкий храм на треть опустел. Было видно, что люди приходили из политических соображений. О.Всеволоду даже приходили угрозы, так что пришлось сопровождать его на службы. Соблазнились и о.Александр Шмеман и о.Иоанн Мейендорф. Но через год они признали правоту о.Всеволода.
В это время через мои руки проходило большое количество религиозной литературы. От перепечаток брюссельских изданий «Жизнь с Богом» до древних фолиантов. Это объяснялось тем, что у меня было три знакомых переплетчика, и книги, которые не могли отдать в переплетную мастерскую, передавали мне. Так что у меня возник целый круг знакомых из священников, дьяконов, преподавателей, искусствоведов. (Половину этого потока я успевал прочитывать на работе, делая выписки в тетрадях.) Поэтому, когда меня вызвали в КГБ я мог потянуть за собой этих людей, которые были духовными чадами о.Всеволода. Против о.Всеволода была развернута активная кампания, я мог навредить и своему гонимому духовнику, переведенному в храм, где ранее служил о.Дмитрий Дудко, устраивавшим политические посиделки, а теперь в этом же храме вокруг духовника группировалось огромное количество людей, в основном интеллигенции. Что очень раздражало власть.
Ивана все-таки уволили осенью 1980. Очевидно Павел Иванович, вернувшийся из отпуска, подал докладную на его увольнение. Между Павлом Ивановичем и молодым кгбшником Алексеем развернулась дискуссия. Павел Иванович считал, что врагов народа надо сажать и расстреливать, а Алексей объяснял, что теперь новая политика, надо воспитывать людей, и был очень сердит на Павла Ивановича. Зато весь свой гнев Павел Иванович обрушил на меня, он доходил до неистовства, провоцируя меня на конфликт. Мне помогал только Старец Силуан и духовник. Директора театра тоже уволили, его перевели в кукольный театр. Владимир Миколыч объявил мне, что Ивана арестовали, идет следствие. И вот через год в ноябре 1981 года я получил повестку в следственный изолятор в Лефортово.
У меня было полдня. В театре я посоветовался с Владимиром Миколычем как быть? Владимир Миколыч советовал поставить себя в жесткую оппозицию. Достать блокнот, авторучку, фиксировать вопросы следователя, напоминать о законодательстве СССР и о правах граждан. Я чувствовал себя не готовым к такой позиции. Днем посоветовался с доктором математики, прихожанином Николо-Кузнецкого храма. Он подошел к проблеме чисто логически. Иван работал один день в четверо суток, я как и.о. начальника – семь часов в день. И получалось, что в течение четырех дней мы виделись всего лишь несколько часов, да и то я был занят своими обязанностями. Заменой огнетушителей, подготовкой к открытию сезона, встречей с приемной комиссией, и разговаривать с Иваном было некогда. Это мне понравилось гораздо больше, я даже повеселел. «Помните, главное не упоминать имени своего духовника, и всех остальных»
Вечером я попал к искусствоведу, специалисту по древнерусской живописи. А.С. делился живым опытом, поскольку он там уже бывал. Рассказывал, как будут вести по коридорам, и сами собой будут отворяться двери. Как могут оставить одного в кабинете, и это одиночество будет продолжаться минут сорок. Это тактика психологического давления. Как следователь может говорить с уверенным видом о том, чего он на самом деле не знает. И какова может быть тактика вопросов. Посоветовал взять с собой Псалтырь и читать 90 псалом «Живый в помощи Вышняго». Рассказал о приемной, комнате ожидания, с туалетами и шкафами для одежды.
Прошла ночь. Часов в шесть утра мне позвонила мама духовника и передала, что о.В. приглашает приехать к нему для подготовки.
Мне казалось это большой тратой сил, и я ответил, что накануне получил действенную консультацию. Мама о.В. передала его совет как себя вести и добавила: «Помните: Господь- Спаситель мой и Бог, кого устрашуся? Господь – Защититель мой, кого убоюся? Что сделает мне человек?»
Утром я отправился в Лефортово, однако заблудился и не мог найти здание тюрьмы. «Скажите, где здесь тюрьма?» - спросил я, проходившего мимо гражданина, лет пятидесяти и матерого вида. «Вот»- человек показал мне на большое длинное здание, уходившее в бесконечность.
«О, она- то мне и нужна!» - почти обрадовался я. Я сильно опаздывал и уже начинал беспокоиться. Человек с сомнением и подозрением смотрел на меня. Наверное, тюремщик. На проходной тюрьмы выяснилось, что я попал не туда. Очень долго держали мой паспорт, наводили справки, и, вернув повестку с паспортом, отправили на проходную следственного изолятора, объяснив, как дойти. Я опоздал на сорок минут. (Может быть на те сорок минут о которых говорил искусствовед. Оказалось, что следователь был в курсе моих блужданий.)
Комната ожиданий. Нас человек пять. Какая-то дама просматривает свои книжки. Приходят следователи, по одному выводят из комнаты. Хотя я опоздал, все равно приходится ждать не меньше получаса. Невысокий, светловолосый человек (невероятно похожий на Путина) называет мое имя. Предлагает оставить верхнюю одежду в шкафу (там остается и псалтырь) и следовать за ним. Решетки. Рыжеусый офицер, более похожий на прапорщика царской армии, после оформления пропуска дает разрешение на вход. Мы идем какими-то высокими и длинными, уходящими вдаль коридорами. Тишина. Никого не встречаем кроме групки из трех человек. Стены коридора увешаны плакатами наподобие стенгазет. Следователь останавливается, открывает дверь, и я попадаю в пустой кабинет со стенами светло серого цвета с лимонным оттенком. Лампа дневного освещения. Пустой стол, шкафы. За окном, кажущимся сиреневым, по контрасту с лимонным цветом, сплошная стена здания с решетками. Непрерывно что-то ухает, словно прокатный стан, как будто вращаются гигантские ватные валы. Все звуки тонут в этом шуме. Это заглушка, чтобы не было слышно криков заключенных. Страх переполнял меня. Ясно, что я в полной власти у этих людей, и никто отсюда меня не вытащит. Я песчинка, ничего из себя не представляю, и эта банда, организация просто раздавят меня при желании. Следователь представился: «Я следователь КГБ Куклин Владимир …Ваши права и обязанности, - он что-то невнятное быстро произнес о правах. – Ваши обязанности честно, без утайки все рассказать следствию. В случае дачи ложных показаний вы подвергаетесь уголовной ответственности» Началось протоколирование моих данных. Фамилия, год рождения, семейное положение, работа, образование, партийность. Услышав, что я комсомолец, следователь с большим сомнением смотрел на меня. Но ответ записал. Формально я еще оставался комсомольцем, и свой билет еще не выбросил. Возможно, это отсекло предположение о том, что я живу церковной жизнью. Если бы меня спросили христианин ли я, то ответил бы «да». Когда я поделился своими сомнениями с духовником, он ответил: «Ты же с бесом разговариваешь, как можно ему выкладывать всю правду? Не отрекаться от Бога, но и не говорить правды, ищущим твоей погибели, тем более, если из-за этого пострадают другие люди». По поводу образования ответил, что поступил в театрально-художественное училище, но из-за драматических событий моей жизни, должен был уйти, так, что потерял интерес к жизни, и до сих пор не могу выйти из этого состояния. Уточнив в чем дело, следователь проникся искренним сочувствием: « Такой молодой».
Я начал притворяться заторможенным.
- Так вот Сергей Иванович, расскажите все, что вы знаете об Иване Ковалеве.
- А что все?
- Все.
- Ну, вы задавайте вопросы.
Я стал отвечать на вопросы, казалось совсем безобидные, следователь вытягивал меня по определенной теме, и вдруг как нож в ребро, «боковой» подготовленный из засады вопрос, который застает меня врасплох. Я колюсь. Потом это повторяется вновь. Опять прокол. Я пугаюсь. Сейчас следователь подойдет к самой сути, нерву темы, ради которой я здесь нахожусь. И вдруг почти рефлексивно я занял правильную позицию, повеяло допросами Павла Ивановича. Мне нужно было уйти от образа антисоветчика, а наоборот, я придурковатый советский патриот. Но что обо мне знает следователь?
Я объяснял, что никогда до этого не знал Ивана, что он пришел по объявлению.
- Вы знали, что у него высшее образование?
- Да знал. (Иван был инженер энергетик)
- А как он объяснял, что, имея высшее образование, он идет устраиваться на работу пожарным?
- Ну, это же нормальное явление, что люди с высшим образованием работают пожарными или охранниками.
- Какое же это нормальное явление?
Я искренне удивился такому незнанию,
- Ну, у нас больше половины людей с высшим образованием. Просто люди приходят ради времени. Удобный график, сутки дежурство, трое свободных. Люди работают ради своих дел.
- А для каких дел ему нужно было свободное время, он вам говорил?
- Я как-то не спрашивал, мы все знаем, что ради этого все и работают.
- Вы знали, что отец Ивана Ковалева был арестован?
Ножевой вопрос. Ответишь «да», спросят: «Как же вы приняли сына антисоветчика? Значит, вы сами антисоветчик», - ответишь «нет»- не поверит. Такой односложный ответ будет свидетельствовать о том, что я понимаю, чем идет речь. Изумляюсь:
- Как его отец был арестован?!
Следователь тяжело смотрит на меня.
- Не знали?
- Нет.
Через несколько вопросов:
-Вы знали, что Иван Ковалев является членом группы «Хельсинки»?
-Как, он был членом группы «Хельсинки»?!
Глаза следователя становятся стальными:
- Вопросы буду задавать я.
Вопрос, знал ли я, что жена Ивана арестована, следователь уже не задавал.
Вопрос: О чем беседовал с вами Иван?
- Я не помню, прошел уже год.
- А вы вспомните. У нас здесь люди вспоминают и то, что было гораздо дальше по времени.
Пауза.
-Вел ли он политические беседы?
-Ну, всегда были какие-то общие разговоры.
Тактика следователя была задавать одни и те же вопросы, не меньше пяти раз, но под разным прикрытием.
Я отвечал, что мы с Иваном мало общались, поскольку виделись только раз в четверо суток. Что у нас было мероприятие по замене огнетушителей. Их надо было собирать, увозить, привозить. Потом в театре произошло убийство, и весь театр трясли. И было совсем не до Ивана.
-Какое убийство?
Я стал подробно рассказывать об убийстве. Следователь слушал с большим интересом. Задавал вопросы. Потом спохватился
-Да, но мы отвлеклись.
Опять вопросы, о чем беседовали, приносил ли Иван литературу, делился ли он со мной своими взглядами.
- Вы знаете, мы с ним очень сильно разошлись, и после этого у нас уже не было общих разговоров.
- Почему вы разошлись?
- Ну, потому что он очень почитает Толстого, а я нет.
- Что он делает?
- Он почитает Толстого.
- Что-что делает?
- Ну, он толстовец. И однажды мы с ним поспорили на эту тему, и после этого разошлись.
Вопросы бывал ли у него у него дома? Нет, не бывал. ( На самом деле бывал) Вел ли он пропаганду в театре? Мне он ничего не говорил. Но мы с ним мало общались. Хорошо ли он работал? Очень хорошо. Следователь делает пометки, во время этой паузы я задаю вопрос:
- Скажите, а что он сделал?(!)
– Он занимался клеветническими измышлениями в адрес Советского Союза.
Опять вопросы. С кем он встречался? Были ли странности в его поведении? Хотелось для правдоподобности сказать, что Иван слишком много курил, закатив глаза, но, памятуя о судьбе генерала Григоренко, и о Снежневском, «великом темниле» отечественной психиатрии, карательной психиатрии, я побоялся дать даже этот штрих.
Следователь начинает писать протокол.
- Скажите, а это тюрьма?
- Нет, тюрьма рядом, - следователь кивнул в сторону окна головой.
- А Иван там находится?
- Да там.
- А вы его видите?
Следователь слегка усмехнулся, - Да вижу.
Меня так и подмывало сказать «передавайте ему привет», но это была та грань, которую нельзя было переступить, поскольку я взял на себя роль напуганного идиота.( Я копировал придурковатого пожарного нашей охраны. Не такого уж и придурковатого.) Следователь продолжает писать протокол.
- Скажите, а меня теперь уволят из театра?
- Ну что вы Сергей Иванович, работайте, как работали.
- Это не запишут в паспорте, или в трудовой книжке?
- Нет-нет. Но вы не должны никому рассказывать о том, что происходило здесь, о нашем разговоре. Ни дома, ни на работе, ни среди своих знакомых.
- То есть даже начальству на работе, если они будут спрашивать?
- Никому.
Ясно, что если я сейчас пообещаю, что никому ничего не скажу это будет враньем, и следователь это будет видеть.
- А маме можно рассказать? Ведь она за меня так волнуется? Ведь страшно.
Глаза следователя вдруг опять становятся злыми и стальными:
- А почему вам страшно?! Вы что-то сделали?!
- Да нет, просто страшно все это тюрьма, решетки.
- Маме нежелательно рассказывать, - поморщился следователь, кажется, его уже раздражала такая детская правдивость.
Следователь опять углубился в писание протокола. Я с поникшей головой, и инфантильным лицом сидел на стуле. В этот момент я заметил, что пуговица на моих брюках расстегнута, после посещения туалета в комнате ожидания. Первое движение было незаметно ее застегнуть: «Стоп, я же заторможенный», - склонившись над брюками, я стал медленно, двумя руками, застегивать пуговицу, которая «никак не поддавалась». Не поднимая головы, чувствую на себе взгляд следователя. Когда я справился с пуговицей и выпрямился, я увидел, что следователь все так же писал протокол, склонившись над бумагами.
По мимолетному вопросу следователя, «Быстро ли вы нас нашли?» я понял, что он был в курсе моих блужданий. Я собрался подробно начать рассказывать, как я попал в тюрьму вместо изолятора, но следователю это было неинтересно. Хотя этот эпизод тоже подтверждал мою рассеянность.
- Ну, вот Сергей Иванович, прочитайте и подпишите.
Я начинаю читать, но боюсь выдать себя вдумчивым чтением.
-Вы знаете, мне что-то трудновато читать, поскольку это не печатный текст, может быть, вы мне прочтете.
Следователь начал читать. К неописуемой радости я услышал, что никаких показаний против Ивана я не дал. Из текста я узнал, что Ивана я никогда ранее не знал, он объяснил свое поступление на работу пожарным, тем, что ему нужно было время для своих дел, но какие это дела он не рассказывал. Иван не вел со мной никаких политических разговоров, не приносил на работу и не распространял антисоветской литературы. Характеризую его как хорошего работника. Дома у него не бывал, и с его окружением не знаком.
По ходу допроса я сам с невинной правдивостью сказал, что от меня требовали, чтобы я уволил Ивана. Если бы я скрывал этот факт, не было бы детской непосредственности, и следователь видел бы, что я умалчиваю этот факт, о котором он прекрасно знал, и о котором я ему теперь доверительно сообщил.
-А почему вы не хотели подавать докладную на увольнение? Договор был расторгнут, и вы должны были его уволить.
- Срок временной работы еще не кончился, а от меня требовали, чтобы я подал докладную, что Иван плохо работает, нарушает дисциплину. А он хорошо работал, дисциплину не нарушал, и я не мог так написать о нем.
- Ну, хорошо.
- Так, теперь пишите внизу: « С показаниями, записанными с моих слов, ознакомлен. К изложенному тексту претензий не имею. Число и подпись.
-Где-где? – Вот здесь, внизу.
Я начинаю медленно писать. Перед словом «записанными» останавливаюсь.
-Что еще?
- «Записанными» с двумя «н» или одним?
- С одним.
Я начинаю медленно писать, чуть слышно проговаривая слова по слогам. Следователь не выдерживает:
-Так, давайте я вам буду диктовать, а вы пишите.
Начинает диктовать текст как учитель русского языка в младших классах. Я внутренне улыбаюсь.
- Записанных с моих слов - четко и ясно диктует следователь, - запятая, ознакомлен. Точка. К тексту протокола претензий не имею. Точка. Теперь подпись.
Мы вышли из кабинета. Опять шли по длиннющим, пустынным коридорам. В помещении с решетками, где сидел рыжеусый «прапорщик» с ненавистью смотревший на меня, следователь оформил пропуск на выход, и сам проводил меня во двор изолятора. Даже стоя на каменных ступенях, он продолжал задавать мне вопросы, на которые я уже отвечал 7-8 раз. Потом мы простились. Я вышел через проходную следственного изолятора на улицу. Падал снег, я был в шоковом состоянии. Меня обгоняли смеющиеся дети, на бегу дубасившие друг друга портфелями, шли люди, проезжали троллейбусы. Деревья стояли в снегу. Еле-еле я возвращался к жизни. Придя домой в пустую квартиру, (как-то особенно опустевшую), позвонил матушке на работу. Она говорила со мной сдавленным голосом. Успокоил ее, что все обошлось. Выпив чаю, сев за письменный стол, записал в дневнике весь допрос. Вечером в Николо-Кузнецком храме на Всенощной посвященной Архангелу Михаилу и всему небесному воинству возблагодарил Бога за чудо спасения.
ВСТРЕЧИ ДРУЗЕЙ НА КВАРТИРЕ ОДЕРЖИМОГО ЧЕЛОВЕКА
Из файла "Отец Павел Троицкий"
Друзья
Мы собирались с друзьями на квартире одного одержимого человека. Это были Богословские чаепития. Так мы искали Бога. Сообщать об этом о.Павлу не было никакой необходимости. От него пришло письмо.
«Сереже шлю благословение, и чтобы он держался о.Владимира Воробьева, во всем его слушался и поменьше времени проводил с друзьями. Лучше быть одному. Храни всех вас Господь.
Любящий о Господе иеромонах Павел . 26 / 16 –1—1987 г.»
В дальнейшем две третьих участников наших чаепитий ушли из Церкви и Православия.
Мемуары
Как я уже упоминал, Толя Рахимов был больной человек. Детство он провел на режимном объекте за колючей проволокой, в пятидесятых годах его отец был каким-то партийным функционером в Башкирии, дядя начальником республиканского КГБ. К сорока годам в Анатолии уживались детское почитание Сталина и лютая ненависть к политическому режиму эпохи застоя. Он был диссидент, а из-за своей болезни стал одиноким человеком. От бессмысленности жизни Толя забывался только в работе в нефтехимическом институте. Постепенно в ходе работы его стали посещать на дому деятели «Комитета межгалактической безопасности» (КМГБ) и некий человеко-кот. Пришельцев из космоса интересовало, каким образом Анатолий проник в системные установки галактических программ. Разговоры с пришельцами Толя иногда пытался фиксировать на перфокартах. Иногда он проваливался во времени, обнаруживал себя в другой ситуации. Глядя на меня, Толя захотел узнать какова же истина в Церкви. Сам он был неверующим в Бога человеком, но признающим реальность сатанинских сил. Несколько раз мы пытались договориться о крещении с разными священниками, но каждый раз что-то мешало. Однажды, когда все уже было готово для таинства крещения, у священника, о.Михаила в Вешняках произошел сердечный приступ и все сорвалось. И вот в поисках священника, который мог бы окрестить Толю, мы пришли на Великопостные пассии в Николо-Кузнецкий храм. В то время о.Всеволод тяжело болел и пассии не проводил. Акафист страстям Христовым читали несколько священников. После чтения акафиста и проповеди, когда служба закончилась, я обратился к Андрею Борисовичу Ефимову доктору математики, которого знал через Никиту Вячеславовича с просьбой посодействовать нам в деле крещения Анатолия. Андрей Борисович ответил: «Сейчас в алтаре находится о.Александр Куликов и о.Владимир В., кто из них первым выйдет из алтаря, к тому и подойдите» Первым вышел о.Владимир. Я подошел под благословение, и удивился, получив целование. Мы не были знакомы. Я объяснил, что меня послал к нему Андрей Борисович с вопросом о крещении моего товарища. «Какой Андрей Борисович?
- А вот Андрей Борисович Ефимов.
О.Владимир назначил нам встречу в храме на Преображенской, где он служил. Этот храм на кладбище делили между собой старообрядцы и православные Московской патриархии. Главный алтарь и боковые приделы разделяла глухая стена. Старообрядцы находились в главном приделе. Однажды я зашел к старообрядцам посмотреть древние иконы, но на пороге на меня налетела старая служительница и с криками: «Не сюда! Не сюда!», - вытолкала в шею.
Когда мы встретились с о.Владимиром, по ходу разговора он увидел, что Толя совершенно не ориентируется в вопросах веры, и более того, не очень-то допускает существование Бога, а жить стало уже невыносимо и мысль о самоубийстве стала неотвязной. Тогда о.Владимир пригласил Толю к себе домой. Мы пришли вдвоем ( с разрешения о.Владимира). До этого вокруг метро Академическая, где тогда жил о.Владимир, мы долго искали, где бы можно было перекусить. Толя был голодный. Но ничего не нашли. Первым делом, когда мы пришли о.Владимир предложил нам трапезу. Толя заявил, что он не голоден. Я же сказал, что мы час искали, где нам поесть, и очень голодны. Таким образом, как бы предав Толю. О.Владимир внимательно посмотрел на меня. За трапезой велись увлекательные разговоры о программировании. Толя захлебывался от восторга узнавая, что о.Владимир знает его знакомых из научного мира. Разговор был специфически профессиональный о новых программах, о разработках. Толя приходил в экстаз и воодушевление. А я не мог понять, для чего мы сюда пришли, если час разговор идет о программировании. Но вот о.Владимир пригласил нас в свой кабинет.
Уходили мы уже в двенадцать часов ночи. Когда Толя приехал к себе домой на Октябрьское поле, он обнаружил, что в квартире устроен погром, а посередине на полу лежали обгоревшие страницы религиозных книг, из которых был устроен костер. (Это были мои книги.) Толя пришел в исступление, заявил, что Бога нет, и он пойдет убивать членов политбюро. С большим трудом о.Владимир убедил его, что это «удар с лева». Когда человек хочет придти к Богу, тем более креститься, на него ополчаются темные силы. Это даже является своеобразной печатью доброго дела. Толя подозревал даже самого о.Владимира, не является ли он кгбшником. Я спросил Толю: «А ты сам себя не считаешь кгбшником?» Толя рассмеялся.
Очевидно все объяснялось просто. Пока Анатолий лежал в больнице, у него отобрали номер его домашнего телефона. Потом ему дали другой. Но Анатолий почему-то обиделся, и стал платить за оба номера. Потом начал звонить по старому номеру, принадлежащему уже какому-то полковнику, говорить ему: «Подонок» - и вешать трубку. Полковник грозил разобраться, и очевидно разобрался. Но Толя не хотел принимать такую версию.
Толя вызвал милицию, началось следствие, но все безрезультатно. Тогда Анатолий написал письмо министру внутренних дел Щелокову, в котором изложил свои претензии к следствию. На конверте написал «Господину Щелокову, только не товарищу, памятуя, что тамбовский волк вам товарищ …»
Дело принимало нешуточный оборот. Летом в Москве должны были проходить Олимпийские игры, город «чистили» и Толю могли надолго упечь в психиатрическую больницу. Однако его вызвали в какой-то особый отдел, очень вежливо с ним поговорили и отпустили, заверив, что во всем разберутся. ( В это время уже «копали» под Щелокова, возможно, это как-то повлияло на дело Толи).
Еще раза два мы встречались на квартире о.Владимира. Потом Толя крестился в храме на Преображенской, его крестил о.Владимир, я был восприемником. В ходе встреч я как-то упомянул, что у меня есть знакомые переплетчики, о.Владимир ответил, что он может дать на переплет целый рюкзак ксерокса. Так завязались наши деловые отношения. Работая пожарным в театре им. Маяковского, я прочитывал эти книги, и даже делился ими с диссидентом, а также прихожанином Николо Кузнецкого храма Владимиром Миколычем Долгим (Раппопортом?), работавшим в театре столяром. ( Именно Владимир Миколыч рекомендовал мне принять на работу члена инициативной группы Хельсинки Ивана Ковалева, в то время, когда я замещал начальника пожарной охраны театра. За что потом попал в следственный изолятор Лефортово, но Божией помощью и молитвами о.Владимира спасся, никого не назвав. Помогла дрессировка начальника пожарной охраны, бывшего капитана СМЕРШ Павла Ивановича Бударина, который на каждом дежурстве устраивал нам НКВДшные допросы.)
Привозя на дом книги о.Владимиру, бывая у него на службах, я стал заговаривать о том, чтобы быть у него в духовном окормлении. О.Владимир очень сдержанно к этому относился. Как-то я упомянул, что Толя воспринимает посещение храма как диссидентское стояние, политическую демонстрацию. О.Владимир ответил, что если на службы люди приходят из диссидентских соображений, то в храме им нечего делать. Вскоре Толе надоело ходить на службы, он воспринимал их как юродство. «Пришли люди, стоят и два часа смотрят в одном направлении» Хотя после крещения он говорил о сверхъестественной ясности, переживаемой им во сне, когда даны были ответы на все вопросы, но это исчезало, когда он просыпался. О.Владимир отвечал, что к этому надо осторожно относиться. Во время первого посещения о.Владимир увидел что Толя является вместилищем темной силы, в квартиру пришли бесы. Глаза о.Владимира округлились и потемнели от глубины. Позже он даже рассказал, как Бог попустил ему, как священнику познакомится с этой силой. «Меня охватил космический, животный ужас, какого я никогда не переживал»
Толю ломало в храме. Тем более удивительно было услышать от него, что когда о.Алексий (Зотов), старичок невысокого роста в Кузнецах, пристально всмотревшись в Толю, окатил его святой водой, боль в позвоночнике у Толи прошла, и он почувствовал освобождение от темной силы. Стало веселее. «Если бы мне это кто-нибудь сказал, я бы не поверил» – говорил он.
О.Владимир говорил, что в крещении подается огонь благодати, но этот огонь надо поддерживать как горящий костер, молитвой, делами любви. И если не подкладывать поленья в костер, то он погаснет, так и благодать угаснет в нашем сердце.
С молитвой у Толи не получалось, и он решил проповедовать, но проповедовать такому же болящему как он Леониду Клигману еврейскому поэту националисту, чем вызвал его страшное возмущение. (Леонид печатался в Литературной газете, в рубрике фразы, под псевдонимом Леонидов, и ежедневно по телефону прочитывал Толе по пятьдесят фраз, проверяя их на нем, отбирая понравившиеся Толе.)
Потерпев неудачу в проповеди, не стяжав молитву, тяготясь церковными службами, все так же оставаясь один, Толя впал в уныние. Опять мысли о самоубийстве стали посещать его. Я начал приглашать к нему людей, с которыми познакомился на службах о.Владимира. Так возникли наши богословские чаепития. Для Толи это была единственная отдушина, примиряющая его с миром. Сначала нас было только трое, потом количество «богословов» увеличилось до семи восьми человек. О.Владимир несколько настороженно отнесся к этим богословским собеседованиям, и толкованиям Евангелия по своему разумению, говоря, что изучать и толковать Евангелие можно только опираясь на опыт святых отцов. Его беспокойство было не напрасным, в дальнейшем четверо из семи участников чаепитий ушли из Церкви и православия, перейдя в восточные культы. Но двое из оставшихся, стали священниками.
В квартире Анатолия всегда реально переживалось присутствие темного духа.
Рисунок "Темный дух на встрече друзей в квартире одержимого человека"
На одной из встреч разгорелся сильный спор о монаде Лейбница. Миша Белянин преподаватель университета заметил: "Надо же, о чем люди спорят. Не о водке, не о бабе, а о монаде Лейбница!" Взяв пачку сигарет, нарисовал на ней каракатицу и сказал: "Вот ваша монада"
файл http://www.proza.ru/2011/01/30/121
Сергей Федоров-Мистик
Альбом мистических рисунков автора с натуры под обшим названием "Ангел маленькой Лизы" (по первому рисунку) на форуме дьякона Кураева
Ссылки Мистические рисунки с натуры, явления
Рисунок "Отец Всеволод Шпиллер накануне своего отпевания" http://www.proza.ru/2009/12/25/1601
Рисунок "Призывание" Явление о.Всеволода на литургии Василия Великого, через неделю после смерти http://www.proza.ru/2010/01/30/62
Рисунок "Явление прт. Всеволода Шпиллера патриарху Пимену 7 февраля 1984г. Николо-Кузнецкий храм. Праздник иконы Божией Матери "Утоли моя печали" http://www.proza.ru/2009/05/25/733
Рисунок "Беседа с о.Всеволодом в день его поминовения" http://www.proza.ru/2010/12/26/64
Рисунок "о.Всеволод на празднике иконы Божией Матери Взыскание погибших 1984г. (еще не прошло 40 дней)" http://www.proza.ru/2010/03/01/138
Рисунок "Пречистая. Николо-Кузнецкий храм 6 февраля 1985 г".http://www.proza.ru/2010/01/23/34
Рисунок Набросок. "Явление Пречистой в Кузнецах 6 февраля 1985 г." http://www.proza.ru/2009/12/26/31
Рисунок "О.Всеволод на Всенощной в храме на Преображенской http://www.proza.ru/2009/12/26/56
Рисунок "На службе о.Владимира" http://www.proza.ru/2010/12/26/1038
Рисунок "О.Всеволод на кухне своей квартиры. (после смерти)" http://www.proza.ru/2009/12/26/75
Рисунок "О. Всеволод в прихожей. После смерти." http://www.proza.ru/2011/01/18/1712
Рисунок "Панихида в Кузьминках" http://www.proza.ru/2009/12/26/5
Рисунок "Агриппина Николаевна и о.Всеволод у дверей храма. Кузнецы" http://www.proza.ru/2011/01/07/264
Рисунок "Слушая литургию о.Всеволода" http://www.proza.ru/2011/01/07/961
Рисунок "Прозрачный силуэт" http://www.proza.ru/2009/12/26/433
Рисунок "Архм. Иоанн Крестьянкин выход в метафизику" Печоры Псковские http://www.proza.ru/2010/01/06/1448
Рисунок "О.Иоанн Крестьянкин среди нас на квартире (метафизически)" http://www.proza.ru/2010/12/27/81
Набросок "Архм. Иоанн Крестьянкин после кончины" Михайловский храм. http://www.proza.ru/2010/01/01/169
Рисунок "Ангельские силы и о.Иоанн в духовных небесах" http://www.proza.ru/2011/02/06/141
Рисунок "О.Павел Троицкий моление" http://www.proza.ru/2010/01/30/71
Рисунок "О.Павел в полнеба" http://www.proza.ru/2010/04/04/812
Рисунок "О.Павел на отпевании старушки" http://www.proza.ru/2011/01/01/197
Рисунок "Митрополит Антоний Блюм. Выход в метафизику" http://www.proza.ru/2010/01/22/1649
Рисунок "Архимандрит Авель Македонов над головой в электричке" http://www.proza.ru/2010/01/06/1198
Рисунок "Патриарх Алексий II, выход в метафизику" http://www.proza.ru/2010/01/23/53
Рисунок "Духовник созерцает свое чадо через стену кабинета" http://www.proza.ru/2010/01/23/490
Рисунок "Архимандрит Кирилл Павлов на исповеди" http://www.proza.ru/2010/03/01/1016
Набросок "Старец. Выход в метафизику на литургии" http://www.proza.ru/2009/12/12/626
Рисунок "Старец в метафизике на Всенощной праздникаПреображения" http://www.proza.ru/2011/01/15/159
Рисунок "Выход семейного старца в метафизику" http://www.proza.ru/2011/01/18/72
Набросок "Отец Илий в Оптиной" http://www.proza.ru/2011/01/09/238
Рисунок "Прп. Савва Сторожевский явление в храме Успения на Городке. Звенигород 1985 г." http://www.proza.ru/2010/01/30/55
Рисунок "Первое явление схм. Серафимы Кочетковой старицы Спасо-Влахернского монастыря" http://www.proza.ru/2010/01/23/84
Набросок "Явление схм.Серафимы Кочетковой дом причта при храме Вознесения в Перемилово" http://www.proza.ru/2009/12/19/171
Набросок "О.Александр Мень на своем отпевании в Новой деревне" http://www.proza.ru/2010/01/01/751
Рисунок "Явление высоко-духовной личности" http://www.proza.ru/2010/01/01/228
Рисунок "Псалтырь по княгине Пересветовой" http://www.proza.ru/2010/01/06/1319
Рисунок "Ангел маленькой Лизы" http://www.proza.ru/2011/01/29/1184
Рисунок "Ангел крестника Алеши" http://www.proza.ru/2010/12/26/1316
Рисунок "Спасаем колодец. Ангел" http://www.proza.ru/2011/01/15/291
Рисунок "Игорь Борисович Померанцев на своем отпевании. Храм Ильи Обыденного" http://www.proza.ru/2010/01/23/106
Рисунок "Явление Игоря Борисовича Померанцева на даче. (Загорск)" http://www.proza.ru/2010/02/20/1330
Рисунок "Смерть Пантелеймона Ивановича Васильева" http://www.proza.ru/2010/01/26/113
Рисунок "На свадьбе" http://www.proza.ru/2011/01/01/925
Рисунок "Горький в своем доме-музее на Никитской" http://www.proza.ru/2011/01/01/802
Рисунок "Темный дух арбатской квартиры" Иллюстрация к "Арбатской старушке" http://www.proza.ru/2011/01/29/1661
Рисунок "Встречи друзей на квартире одержимого человека" http://www.proza.ru/2011/01/30/121
Рисунок "В автобусе". Иллюстрация к "Арбатской старушке" http://www.proza.ru/2010/01/23/546
Рисунок "В крематории. Души как дети." http://www.proza.ru/2010/01/23/120
Рисунок "На поминках Ольги Дриневич" http://www.proza.ru/2011/01/21/252
Рисунок "Улыбка Натальи на ее отпевании" http://www.proza.ru/2011/01/17/148
Рисунок "Отпевание Леонида К. Храм Ильи Обыденного 2008г." http://www.proza.ru/2011/01/29/543