Табун, мчавшийся вслед за Эной, пересекал озеро – кони вбежали в озеро, поднимая столп брызг, сияющих в лучах заходящего солнца, а потом поплыли, поднимая вверх, к небу, морды с тихим ржанием. На другом берегу они ступили на зеленую, сочную траву зеленого луга, и больше не мчались, а мирно паслись, поглядывая в сторону коня Эны, стоящем со своим всадником на мелководье.
Вода доходила ему до груди – а Эне до колен, и от вечернего ветра легкие волны набегали и расплескивались о бока коня.
Эна смотрел вдаль и ждал – там, откуда только что примчался его табун, там, где озеро сливалось с седым лесом, виднелась фигура второго всадника.
Эна ждал его. Он взял поводья в левую руку, а правой махал и махал чужаку верхом на белом коне.
- Эгегей! – закричал Эна.
И чужак понял, что его ждут, и конь понес его к Эне быстрее, и, оттолкнувшись от земли, поплыл в сторону берега с изумрудной сочной травой.
- Кто ты? – запыхавшись, спросил чужак степняка. – Почему ты увел коней? Почему они пошли за тобой? Ты и есть – Великий Табунщик?
- Нет, - ответил тот. – Я – Эна. А ты – сын реки Альсиач?
- Да, я фроуэрец, - ответил юноша. – Мое имя – Игъаар. Я последовал за тобой, чтобы увидеть Великого Табунщика. Ты знаешь, как его встретить в степи?
- Только Великий Табунщик властен в своей весне, - ответил Эна. – Если он захочет явиться тебе – то ты увидишь его. Но никто не имеет над ним власти, чтобы заставить его являться, о молодой царевич, сын реки Альсиач.
- Если ты не можешь сказать за меня слово к Великому Табунщику, то я и подавно не смогу, - опечалился Игъаар, и белый конь его заржал печально, а слезы потекли из очей юноши и глаз его белого коня и упали в воду.
- Отчего же? – просто спросил Игъаара Эна.
- Я приказал убить человека, - проронил Игъаар и опустил голову.
Эна коснулся его плеча.
- Великий Табунщик может являться, когда сам захочет. Человеческое зло для него – не помеха,- сказал он Игъаару, ласково улыбаясь.
И царевич Игъаар улыбнулся ему в ответ, и Эна-степняк протянул ему руку, а Игъаар пожал ее, и они вместе долго скакали берегом, поднимая тучи сияющих брызг – пока не зашло солнце.
И тогда, у тихой заводи, покрытой лилиями, оба коня остановились, и в страхе раздувая ноздри, тихо заржали. Тогда Эна и Игъаар тихо соскользнули с их спин и, по пояс в воде, подошли туда, где, раскинув тонкие руки среди кувшинок и водяных лилий, лежала девушка в белом.
Ее тело не качали волны – здесь была тишь, здесь обрела она свой покой. Глаза Оэлай были закрыты, словно она просто уснула, а не погибла среди смертельных вод. Может быть,она сма закрыла глаза перед тем, как исступленно кинуться в воды озера или ступить на водный луг, усеянный белыми цветами.
- Ты знаешь ее? – спросил Эна.
- Да, - отвечал царевич. – Ее мужа я приказал казнить.
- Ты любил ее? – сурово и строго спросил степняк.
- Нет. Я не знал ее и не знал, кто она, кроме того, что имя ее Оэлай, племянница воеводы Зарэо, из царского рода Аэолы. Но ее муж, аэолец Мриаэ, принес первенца Оэлай на темный жертвенный огонь Уурта. И она лишилась рассудка.
Эна напряженно и удивленно слушал его.
- И тогда, - продолжил Игъаар, - я повернул на пальце кольцо власти, что поручил мне мой отец, правитель Фроуэро и Аэолы, и приказал казнить Мриаэ, ее мужа. Ибо то, что совершил он, противно благости Анай, матери младенца Гаррэон-ну, Великого Сокола.
И Эна заплакал, и обнял плачущего Игъаара, а потом сказал:
- Пойдем, вынесем Оэлай из заводи и совершим над ней древний погребальный обряд, как то подобает.
И они подняли ее на руки и в тишине понесли на берег. Воды стекали с одежд степняка и царевича.
- Мы понесем тебя, Оэлай, к реке Альсиач, - сказали они вместе, не сговариваясь.
Река Альсиач берет начало из этого безымянного озера – они помнили про это – и далее текла вниз, к морю.
И Эна с Игъаааром пешком пошли к истоку реки Альсиач, а кони, буланый и белый, печально шли за ними, а следом шел весь табун, и жеребенок игреневой лошади больше не прыгал вокруг своей матери, идя ровно и грустно.
Когда же они пришли к истоку быстрой и глубокой реки Альсиач, тогда Эна взял сухую лодку с изображением соколов на скалах, вынул весла из уключин и положил их на дно лодки, а поверх положил свежесрезанные им и Игъааром ветви священного дерева луниэ. А на ветви они положили Оэлай, и Эна укрыл ее белым простым шерстяным полотном, которое носил под своим степняцким плащом, и завязал каждый конец полотна алой ниткой.
Потом они спустили лодку на воду, а река подхватила ее, и течение понесло ладью с Оэлай вниз, к морю, мимо лесистых берегов Фроуэро.
И жители Фроуэро выходили и смотрели на Ладью Анай, сестры Фар-ианна, в которой возлежала она, мертвая, и падали на колени,и приносили ей в жертву светлый ладан от деревьев – и светлый дым восходил к небу.
- Приходят времена, когда Гарриэн-ну, Сокол, сын Анай, грядет испытать живущих! – говорили старики и вспоминали о мальчике Загръаре. А старик- жрец Сокола-на-скале плакал и молился.
…А сокуны рыскали по фроуэрским селениям, расспрашивая, не видел ли кто высокого, обритого наголо аэольца.
Продолжение:http://www.proza.ru/2011/03/13/653
Предыдущее: http://www.proza.ru/2011/03/13/629
Начало: http://www.proza.ru/2009/04/26/635 и http://www.proza.ru/2009/06/19/987