… С полей убирали последние снопы осеннего урожая. Ночной холод становился безжалостно-мучительным, пронизывающим до костей, а мест у костра уже не хватало всем батракам, желавшим погреться. Когда желтоватое пламя стало затухать, двое – Загръар и его товарищ – поднялись со своих мест, словно не боясь оказаться вне костра на всю ночь.
- Куда это вы? – удивленно спрашивали их.
- За хворостом, - отвечал Загръар. – Мы вернемся – я мешок свой оставляю, сюда опять и сядем. Все по правилам костра.
Он уже очень хорошо знал эти неписаные правила и зорко следил за их неуклонным выполнением, как по отношению к своему товарищу, так и к другим.
И они со слепым пошли в рощу, чтобы принести хворост. Загръар собирал сучья, связывал их и прилаживал получившуюся вязанку на плечи своего спутника. Тот стоял молча. Он вообще очень мало говорил со дня их странной встречи. Пожалуй, последними его словами была благодарность за защиту у колодца и пищу, которую подал ему мальчик-фроуэрец. Загръар тоже не расспрашивал его ни о чем, и так они и молчали – день за днем. Загръар знал только одно: слепец хочет пересечь Фроуэро и придти в Белые горы.
«Я пойду с тобой», - говорил Загръар едва слышным шепотом, ночами глядя на своего спящего беспокойным сном спутника. – «Я буду с тобой всегда».
Но Загръар ни о чем не расспрашивал своего слепого спутника, даже имени его не спросил он. Все окружающие называли его «слепой», но Загръар не называл его и так. Он просто говорил ему «ты», а когда он нем спрашивали другие – он говорил: «мой друг».
…Загръар выпрямился, взваливая последнюю вязанку хвороста на плечо, и, обернувшись, остолбенел. Вдалеке у костра, огонь очерчивал силуэты людей в плащах – всякий мог догадаться по их покрою, что на спинах их - красный круг.
- Сокуны! Сокуны! – сдавленно прошептал Загръар, хватая слепого за руку и срывая вязанки хвороста с его плеч. – Это за нами! Бежим!
И они, держась за руки, без слов, ринулись в сторону леса.
Солнце уже давно село, и было темно. Загръар не видел, куда бежать, и остановился, задыхаясь.
- Что случилось? – спросил слепой.
- Я не знаю куда идти. Темно. Ночь, - ответил Загръар, не отпуская его руки.
Тогда слепой, велев Загръару взяться за край его рубахи, осторожно пошел вперед, ощупывая стволы деревьев.
- Что ты хочешь делать? – спросил его спутник.
- Мы не должны оставаться на ночь на земле, - ответил ему слепой. – Нам надо искать убежище на деревьях.
Так они долго брели, прислушиваясь к шорохам ночи и спотыкаясь о поваленные прошлогодней зимней бурей деревья. Загръар ничего не видел в темноте, и уже готов был заплакать от усталости и страха, как слепой сказал:
- Вот хорошее дерево. Кажется, это луниэ. Посмотри-ка, Загръар.
Тот протянул руку, касаясь шершавого, покрытого мхом ствола.
- Это старое дерево луниэ, - сказал слепой Загръару, прежде чем тот дал ему ответ. – Я полезу первым и подам тебе руку, чтобы помочь взобраться.
И он ловко поднялся по стволу во тьму и потом подал руку Загръару, и втащил его в развилку кривых, крепких ветвей, высоко над землей.
- Какое чистое небо! – не удержался от того, чтобы воскликнуть, Загръар. – Видишь, как сияет северная звезда?
- Нет, - печально ответил его спутник. – Я ничего не вижу. Даже пламя светильника, поднесенное к лицу, я чувствую только по жару. Я вижу только солнце.
И, опомнившись, Загръар стал просить у товарища прощения.
Тот успокоил его:
- Это ни к чему. Ты меня не обидел.
- Ты так лазаешь по деревьям, как не всякий зрячий может, - засыпая, сказал Загръар. – Это тебя в Белых горах учили?
- Откуда ты знаешь про Белые горы?
От тона его собеседника с Загръара мигом слетели остатки сна.
- Я просто подумал, - залепетал он, - что раз ты туда идешь, то ты там уже был, и хочешь вернуться…
- Это так, - ответил слепец, но спросил вновь:
- А отчего ты боишься сокунов?
- Я боюсь за тебя, - отвечал юноша.
- Отчего? – снова спросил его спутник с тревогой, точно он подозревал Загръара в чем-то.
- Я слышал, что сокуны ищут по Фроуэро человека, похожего на тебя.
Слепой сориентировался по голосу Загръара так, чтобы сесть лицом к лицу напротив него. Они теперь сидели совсем вплотную среди ветвей.
Слепой протянул руку и сказал Загръару –
- Дай мне твою руку.
Загръаг заколебался.
- Ты же не хочешь… ты не хочешь скинуть меня с дерева?! - умоляюще спросил он.
- Нет, - честно пообещал ему слепой. – Не сброшу. Я хочу лишь узнать, лжешь ты мне или говоришь правду.
Тогда Загръар сам взял его за руку. Огромная ладонь слепого обхватила узкую ладонь Загръара.
- Я не за тем с тобою, чтобы предать тебя сокунам! – заговорил торопливо Загръар, проклиная себя за то, что он так волнуется и его волнение по влажным рукам, несомненно, будет заметно его белогорцу-спутнику. – Я не за тем с тобою!..
- Зачем же ты со мною? – невесело спросил слепой. – Хочешь один доставить меня к Ниолшоцэа и сам получить награду за мою голову?
- Нет! – проговорил Загръар, стискивая от как боли зубы, и неожиданно расплакался навзрыд.
Слепой замолчал, отпустив руку юноши. Лицо его исказилось от внутренней боли – словно он не в силах был противиться воспоминаниям. Наконец, он сказал:
-Не плачь. Я верю тебе, маленький фроуэрец!
Осторожно, ощупью, он обнял Загръара и добавил тихо, словно говоря сам с собой или с кем-то еще, не с Загръаром:
- Не плачь. Ученик белогорца не должен знать, что такое слезы.
Но маленький фроуэрец плакал и плакал, уткнувшись в плечо своего спутника, а тот повторял растерянно, слегка похлопывая его по худой, с торчащими, как непробившиеся до конца крылья орленка лопатками, спине:
- Не плачь… я верю тебе… ну, будет, будет уже.
И потом они легли рядом среди ветвей, и Загръар смотрел на звезды, расплывающиеся от остатков слез. Потом, когда слезы его высохли, он привстал на локте и стал смотреть на слепого. Тот уже уснул – свет луны, полосой лежащий на его лице, не мешал ему вовсе.
И Загръар заворожено смотрел на белогорца и не мог насмотреться. Во время сна черты его лица немного разгладились, поэтому исхудалое и осунувшееся лицо его уже не было таким строгим, просто в его чертах затаились печаль и страдание. На его выступающих скулах, запавших щеках и заостренном подбородке за долгое время странствий отросла жесткая щетина. Волосы на обритой голове тоже стали отрастать – но не светлые, а темно-русые, прямые.
Загръар долго-долго смотрел на спящего, и слезы снова покатились из опухших его глаз. Наконец, не в силах более бороться с собой, Загръар поцеловал белогорца в лоб и отпрянул.
Слепой вскочил, мгновенно пробудившись и сел, цепко и больно держа Загръара за плечи.
- Гадкий мальчишка! – вскричал он. – Сейчас я сброшу тебя вниз!
- Что? Что случилось? – словно спросонья спрашивал насмерть перепуганный Загръар.
- Что случилось? – гневно переспросил белогорец. – Как ты посмел лезть целоваться ко мне? Здесь не праздник Фериана!
- Я – целоваться?! – растерянно говорил и говорил покрасневший более, чем его рыжие волосы, Загръар. – Клянусь! Я не целовал тебя! Тебе приснилось, тебе приснилось! Не сбрасывай меня, умоляю! Не сбрасывай меня вниз!
Наконец, белогорец поверил ему и отпустил, пригрозив. Потом он снова уснул. Уснул и свернувшийся в клубочек у ног своего спутника Загръар.
Рассвет едва засиял среди ветвей, а белогорец уже будил Загръара:
- Нам пора в путь.
Загръар, усталый и невыспавшийся, протирал глаза.
- Скорее, - поторопил его слепой, и они спустились с гостеприимного дерева, оставляя свой ночной приют, чтобы пойти через утренний осенний лес. Белогорец положил руку на плечо Загръара, и, повернув голову к востоку, широко открыл глаза.
- Ты видишь солнце? – спросил Загръаг, для того, чтобы снова услышать ответ, вселявший в него надежду.
- Да, - ответил белогорец и добавил: - Когда я выбрался из воды, я увидел, как оно заходило. Ладья Всесветлого уходила за горизонт…
И он запнулся, словно сказал фроуэрцу что-то лишнее.
- Это хороший знак, - быстро и деланно весело, чтобы снять повисшее напряжение, сказал Загръар. – Говорят, если человек видит солнце, то зрение может вернуться.
- Оно не вернется, - ответил белогорец, хмуря брови. – Но для меня это уже не имеет значения. Лишь бы добраться до Белых гор.
- Мы доберемся! - заверил его Загръар, чуть не плача от острой жалости, пронзившей его сердце. – Мы обязательно доберемся… а в ты возьмешь меня в ученики?
- Не знаю, - задумчиво ответил тот. – Я хотел провести остаток своих дней в созерцании и молчании… но с тобою разве помолчишь?
И он неожиданно рассмеялся и похлопал юношу по плечу.
- Может быть, мы позавтракаем? – спросил повеселевший Загръар, и тут же понял, что его мешок со скудной снедью остался у костра, когда они бежали в ночь от сокунов.
- Мы не можем останавливаться, - строго сказал белогорец. – Прибавь шагу.
С этими словами, как нарочно, он споткнулся о корень, прячущийся под вековой сосной, словно замерший уж Фериана.
- Ох! – вскричал Загръар. – Ты не ушибся?
- Нет, - коротко проговорил белогорец, пробуя встать, но побледнел и опустился на землю.
- Подожди меня, Загръар, - почти попросил он и добавил тише: - Не уходи.
- Я не уйду, не уйду! – с жаром заговорил тот. – Ты подвернул ногу? Дай-ка мне взглянуть.
Он ощупал лодыжку своего спутника.
- Тебе больно наступать на нее? – спросил Загръар. – Ты, должно быть, растянул ее. Надо перевязять ее поплотнее.
И он, оторвав от своей одежды широкий лоскут, так и поступил. Потом Загръар перевязал своего спутника и подал ему руку, и они пошли – медленно, потому что белогорец сильно хромал и опирался на плечо Загръара и на подобранную палку.
- Нам лучше всего пересечь озеро реки Альсиач, - сказал слепой, переводя дыхание. – Ты слышишь, Загръар – где-то бежит ручей?
Загръар прислушался, но ничего не услышал. Тогда слепой повел его направо, и вскоре они, действительно, вышли к лесному ручью. Здесь они, наконец, смогли умыться и напиться воды.
- Надо бы развести огонь и испечь съедобных кореньев, - сказал белогорец, сев на землю и, поморщившись, начал растирать больную ногу.
- Огонь? – обрадовался Загръар, но тут же погрустнел и добавил:
- Кресало мое тоже в мешке осталось.
- Ничего, - подбодрил его товарищ. – Здесь можно найти подходящие камни.
И Загръар, по приказанию белогорца, приносил ему различные найденные им камни, а тот ощупывал их, пока, наконец, не отобрал два. Потом Загръар сложил костер, а пока он ходил искать коренья, белогорец уже развел огонь.
- А ты, оказывается, знаешь, какие бывают съедобные коренья? – удивленно спросил он юношу.
- Да, меня научил этому один из папиных воинов, - начал тот, но осекся. Белогорец, казалось, не услышал этого.
Загръар испек коренья в золе, и они, наконец, поели, обжигая пальцы и языки.
Потом белогорец сказал:
- Загръар! Уходи.
Юноша растерялся так, что оцепенел.
- Уходи, - продолжил его спутник. – Тебе не за чем со мной оставаться. Я не знаю, кто ты, и отчего ты днем говоришь по-фроуэрски, а во сне – на чистом аэольском. Я не знаю, почему это так, и не хочу строить догадок – они все равно будут неверны. Но я не очень-то боюсь того, что ты предашь меня в лапы сокунов, - сказав это, он энергично покачал головой. – Я боюсь, что из-за меня попадешь в лапы Нилшоцэа т ы.
- Но… - встрепенулся было Загръар.
- Не спорь, - устало, но властно сказал слепой. – Люди Нилшоцэа рано или поздно найдут меня – а со мной и тебя. Тебя ожидают пытки и мучительная смерть. А я не хочу, чтобы это случилось с тобой. Всесветлый дал тебе жизнь не для этого.
- Он дал мне жизнь для того, чтобы я был с тобой рядом! – воскликнул Загръар.
- Откуда ты знаешь пути Всесветлого? – сурово сказал белогорец. – Уходи. Иди к озеру – по ручью. Найди там перевозчика, переберись через озеро и уходи в Белые горы. Там ты найдешь ли-шо-Йоллэ, предводителя «орлов гор» - он не изменил белогорским обычаям. Стань его учеником. И спеши! Сокуны скоро догонят нас, а я не могу идти – он кивнул на свою распухшую, багровую ступню. – Уходи! – вскричал он, вскидывая палку-костыль и лицо его исказилось от невыразимого страдания. – Уходи – или я расшибу тебе голову!
Загръар в ужасе отшатнулся и бросился вперед, вдоль ручья, в чащу, глотая слезы и ничего не видя перед собой. Так он бежал, потом пошел, спотыкаясь, потом упал на землю и зарыдал.
А когда он поднял голову, он увидел в двадцати шагах от себя полосу воды.
- Озеро! – едва не закричал он. – Оно совсем недалеко!
И он стремглав кинулся назад. «Лишь бы ты не ушел, - шептал он, - лишь бы ты не ушел!»
Слепой не ушел. Он сидел у потухшего костра и смотрел в сторону запада – куда уходило солнце. Его глаза – большие, зеленоватые – смотрели на солнечный диск. Он не щурился, лицо его было спокойно, а губы двигались.
Тебе не восстать,
Не утешить ожидающих Тебя,
Не обрадовать устремляющих к Тебе взор.
Спишь Ты – и сон твой бесстрастен,
Забыты мы Тобою,
Подобно мертвым.
Ничего не видишь Ты на земле,
Нет для Тебя жертвы.
Не разбудить Тебя, не вызволить, не поднять.
Как мертвый, Ты спишь,
Сильный, чьи дела так были прекрасны.
Верный жрец найдется ли,
Станет ли он Твоим жеребенком,
Жертвенным конем Твоим,
Белогривым, буланым,
Со звездою во лбу,
Чадом степи,
Чтобы наполнить небо и землю,
Пред Твоими очами…
- Аирэи! – закричал Загръар.
Слепой вздрогнул всем телом и подался в сторону, услышав звук его голоса.
Загръар осторожно подошел и, быстро отбросив палку-костыль, стал на колени рядом с товарищем и заговорил:
- Послушай, послушай… не гони меня…Озеро совсем рядом, и там нет сокунов. Зачем тебе оставаться здесь, на верную смерть? Ты сможешь понемногу дойти – ты обопрешься на мое плечо… я сильный… обопрешься на палку… только не гони меня прочь…
Белогорец приложил ладонь к лицу юноши, ощупывая его, как это делают слепые, пытаясь узнать лица зрячих.
- Как ты меня назвал? – спросил он.
- Никак. Я просто крикнул: «Эй!» Я ведь не знаю твоего имени.
- Меня кто-то позвал по имени, - задумчиво промолвил слепой. - Ты не привел с собой сокунов? Странно. Ты, значит, хочешь сам отвести меня к ним? Думаешь заработать больше?
- Чем мне поклясться, чтобы ты поверил мне? – говорил Загръар, целуя его руки. – Скажи – я поклянусь!
И белогорец презрительно ответил ему:
- Я не верю клятвам фроуэрцев, о маленький фроуэрец.
- И ты не поверил бы даже, если бы сам Игэа Игэ поклялся тебе? – в отчаянии воскликнул Загръар.
Повисла неожиданная и долгая тишина.
- К добру ли, или к беде ты помянул имя Игэа, о маленький фроуэрец, но отныне моя судьба – идти с тобой.
И Загръар подал ему его палку-костыль, и они пошли, хромая вместе – Загръару казалось, что у него самого тоже болит нога.
Белогорец не вскрикивал и даже не стонал, ковыляя вдоль ручья, только страшная, неживая бледность все больше и больше заливала его щеки, а из закушенных губ текли алые струйки крови.
…Когда они подошли к берегу, уже вечерело.
- Ты видишь, где перевоз? – спросил белогорец.
- Да! Вот лодочник как раз возвращается, - ответил Загръар. – Я пойду и поговорю с ним.
Он усадил товарища на землю, заботливо скрыл его еловыми ветвями и направился к перевозу. Но едва он подошел ближе, до его слуха донеслась фроуэрская речь. С лодочником разговаривали люди в черных плащах с алым кругом на спине, и было слышно, что они расспрашивали его о высоком слепце и рыжем мальчишке, говорящем по-фроуэрски. Лодочник испуганно и отрицательно мотал головой.
Загръар опрометью бросился прочь.
Когда он вернулся к тем деревьям, где он оставил белогорца, то он в ужасе увидел, что его товарищ и человек в черном плаще катаются по песку, держа друг друга в цепких борцовских объятиях. Белогорец крепко сжимал шею своего врага, и тот не мог звать на помощь, но сокун уже высвобождал руку, и тянулся к кинжалу на своем черном кожаном поясе.
Не до конца понимая, что делаем, Загръар схватил с белого озерного песка синеватый булыжник с острым краем и кинулся к дерущимся. Изо всех сил он опустил камень на голову сокуна – там, где на виске надулась пухлая синяя жила. Тот захрипел и выпустил белогорца.
- Загръар… - проговорил слепой в изумлении, - так это не ты его привел?! Загръар… дитя мое…
- Скорее, скорее, бежим, там сокуны! – в лихорадочной спешке говорил Загръар, забыв обо всем. Взгляд его упал на багрово-синюшную ступню белогорца, и он замолк в растерянности.
Но белогорец ободряюще улыбнулся.
- Ты умеешь плавать? – спросил он.
- О да! – воскликнул Загръар.
- Мы переплывем озеро, - все еще задыхаясь от борьбы, проговорил слепой.
- Я возьму у него книжал? – спросил Загръар, кивнув на неподвижно лежащего сокуна.
- Нет. Оставь ууртовцам их грязную сталь, - с омерзением проговорил белогорец.
И они соскользнули в воду озера с низкого берега, среди опущенных в воду ветвей плакучих ив.
…Вода приняла их и подхватила. Они плыли под ней, и Заграър держался одной рукой за плечо слепого, а потом они выныривали, и юноша смотрел, далеко ли еще берег, и нет ли там сокунов.
Вдруг заходящее солнце осветило слепящим золотым светом все озеро, и они едва успели нырнуть. Когда они снова показались над поверхностью воды, то над их головами засвистели стрелы. Их заметили с берега.
- Налево! – закричал Загръар.
Белогорец на этот раз нырнул глубоко – туда, где было темно, и Загръару показалось, что он тоже ослеп. Ногу его свело судорогой от ледяной воды, и ему хотелось кричать, но он мог только корчится от боли, цепляясь из последних сил за плечо белогорца.
Когда они вынырнули на поверхность, сокуны были уже далеко – они бежали по большой дуге вдоль озера. Загръар сказал это слепому, и по его голосу тот понял, что с его спутником что-то неладное, и спросил его об этом, а потом умело сжал его икру и судорога прошла.
- Нам надо продержаться в воде до темноты, - сказал слепой. – Ты замерз?
- Нет, - предательски стуча зубами, ответил Загръар.
- Ночью они не смогут так просто найти нас, - продолжил белогорец, но было ясно, что он слишком хорошо представлял себе оставшиеся силы юноши.
- Мы ведь можем сидеть в воде и дышать через камышины, - предложил тот.
Белогорец покачал головой.
Загръар смотрел на бегущих вдалеке сокунов – они были похожи на диковинных насекомых. Солнце светило ууртовцам в глаза, и они не могли видеть беглецов. Загръар отвернулся от сокунов и вдруг увидел на берегу женщину.
Она стояла и смотрела на озеро, освещенное солнцем, и ее еще не старое лицо было печальным.
Она так же внезапно заметила беглецов – и несколько кратких мгновений колебалась, и, наконец, махнула рукой, зовя их к себе.
- Туда, туда! Нас зовут туда! Женщина в красной и белой одежде! – задыхаясь, прокричал в ухо слепому Загръар.
Несколько стрел упало в воду, немного не долетев до белогорца и Загръара – сокуны приближались. Слепой, крепко схватив Загръара за руку, нырнул, а когда вынырнул, то женщина в красно-белом одеянии фроуэрской жрицы сказала им:
- Скорее! Скорее, пока солнце слепит глаза сокунам, и они ничего не видят!
Она стояла на мостках, от которых отходили вниз, в воду, две пары брусьев – для спуска лодок. Держась за них, Загръар и белогорец, поднялись к жрице. Она накинула на лицо темное покрывало и повторила:
- Скорее!
И белогорец, опираясь на Загръара, заковылял за ней. От плавания его ступня, как ни странно, стала выглядеть лучше, и отек с нее несколько спал.
- Скорее! – в четвертый раз повторила она, открывая дверь рыбачьего сарайчика. На них дохнуло запахами рыболовных сетей, лодочной смазки и прочей утвари. Весла и лодки были аккуратно разложены по всему маленькому помещению, закрывая пол.
- Сюда, - сказала женщина, отодвигая в сторону лодку и поднимая дверь в подпол. – Скорее!
И они нырнули во тьму, а она бросила им теплые старые плащи и большую краюху еще теплого хлеба.
… Молча они скинули сырую одежду и закутались в сухие, теплые плащи. Белогорец обнял юношу, разломил краюху. Заргъар ел, едва не поперхиваясь, и зубы его стучали, а еще сильнее стучало его сердце.
- Не бойся, - тихо сказал ему белогорец. – Эалиэ! Нас двое.
Так они сидели долго – Загръару показалось, что вечность.
- Надо отползти в угол, подальше от входа, - вдруг сказал белогорец. – Если сокуны откроют дверь в подпол, то они сразу же заметят нас – мы сидим прямо под ней.
И они поползли по длинной темной комнате, прижимаясь к обитым деревом стенам, найдя укромное место.
- Кто эта женщина? Ты знаешь ее, маленький фроуэрец? – спросил белогорец.
- Не знаю. Мне кажется, я видел ее до этого где-то, но где – не могу вспомнить.
- Она - фроуэрка из благородного рода, жрица богини Анай, и спрятала нас в прибрежном святилище.
- Святилище? Да это просто рыбачий сарай! – удивился Загръар, с трудом отрываясь от краюхи хлеба, чтобы сказать это.
- Нет, это святилище… Ты ешь, ешь, ты не привык долго голодать, как я, - заметил его спутник, протягивая ему свою половину лепешки, но Загръар нашел в себе силы отказаться.
– Ты – фроуэрец, а не знал о прибрежных святилищах Анай?
- Я вырос в Аэоле, - ответил тот, словно извиняясь, и снова жадно вонзая зубы в хлеб.
- У фроуэрцев, не народа болот, а благородных, светловолосых фроуэрцев, почитающих Фериана, или, как вы говорите, Фар-ианна, есть обычай строить прибрежные храмы богини Анай, спутницы и супруги Фар-ианна. Они состоят из двух этажей – вверху словно обычный рыбачий сарай, а внизу, где мы с тобой и находимся, собственно храм. Это делается оттого, что, когда Анай искала тело своего убитого Нипээром супруга, то никто не давал ей приюта, кроме бедных рыбаков. В память об этом такие храмы возводят у озер, и при них живет благородная жрица-вдова. Но все имущество этого храма – священное, от веревки до лодки, не говоря уже о драгоценностях, которые, как говорят, хранятся в нижнем храме. Каждую весну жрица спускает священные лодки на воду, украшенные цветами и лентами.
- Как прекрасно! Не то, что в праздники в храме Фериана в Тэ-ане! – воскликнул юноша и осекся.
- Откуда ты знаешь, что творится в праздники Фериана в храме Тэ-ана? – строго спросил белогорец, но добавил: - Я вижу, ты раскаиваешься.
Потом они еще немного помолчали, и румянец стыда остыл на щеках Загръара.
- Это там ты и видел Игэа? – спросил белогорец.
- Да, там! – с воодушевлением заговорил Загръар, словно пытаясь смыть позор своего посещения праздника Фериана, вдруг обнаружившийся перед его спутником.
- Отчего же ты не остался с ним, маленький фроуэрец? – спросил белогорец со вздохом. – Он, быть может, усыновил бы тебя – ты смышленый, а у него нет сыновей…
- Нет! Я должен был найти тебя и спасти тебя от сокунов! – выпалил Загръар. – Такова воля Всесветлого!
И вместо ответа внезапно отворилась дверь в потолке подземного храма, и пламя смоляных факелов заплясало по стенам, облицованным дорогим и священным деревом луниэ.
- Я говорю вам, воины, что это – священный храм великой Анай, - раздался твердый женский голос. – У меня есть разрешение от самого правителя Фроуэро - да продлит Фар-ианн его дни! – на содержание этого святилища. Сейчас осень, и я провожу здесь дни в трауре по Фар-ианну, воспевая гимны перед статуей великой богини, матери Анай. Я не видела никаких людей – ни слепых, ни зрячих, ни бритых, ни рыжих. В святилище нельзя сейчас спускаться – это великое преступление против Анай, Фар-ианна и самого Сокола-Оживителя.
- Мы и не заходим в святилище, о жрица Великой Странницы и Сестры Анай, - ответил ей один из сокунов. Но по приказу мы должны осмотреть его через вход. Посветите-ка мне факелами!
И свет смоляных факелов все плясал и плясал по стенам, отражаясь от золотых светильников, от сосудов и кубков, от барельефа в глубине, на котором была изображена богиня Анай, держащая на коленях мертвого Фар-ианна.
Загръар прижался к своему спутнику и другу и в ужасе стал молиться:
«О, Всесветлый! Пусть они не увидят нас! Ослепи их очи, чтобы они нас не увидели!»
Пламя факелов уже ушло от статуи Анай и стало двигаться к тому углу, в котором как раз и прятались беглецы. Сверху было слышно сопение и тяжелое дыхание сокунов. Белогорец крепко сжал руку юноши.
«О, Всесветлый! – молился в отчаянии Загръар. – О, Великий Уснувший! Проснись и спаси нас!»
И темноогненный отсвет, не дойдя лишь пяди до них, остановился.
- Да, здесь никого нет, - раздалось сверху.
- Разумеется! – ответила женщина. – Если воины желают, храм может дать вам ночлег и пищу.
- Нет, нам надо двигаться дальше, - ответил с сожалением начальник сокунов.
И дверь в потолке подземного храма с треском закрылась.
- Слава Тебе, Великий Уснувший, Всесветлый! – выдохнул Загръар.
- Ты молился? – проговорил белогорец и отчего-то вздохнул.
…Когда женщина-жрица Анай осторожно спустилась по потайной лестнице к беглецам, то Загръар уже крепко спал, положил голову на колени белогорца.
- Не надо будить его, - предупредительно прошептал тот, прикрывая глаза своего спутника широким краем своего плаща. – Отрок очень устал.
Женщина понимающе кивнула и накинула на юношу теплый ковер.
- Я истоплю печь и нагрею воды, - сказала она белогорцу одними губами. – В храма богини Анай вы в безопасности.
И, отодвинув незаметную боковую дверь, она скрылась. Когда жрица вернулась, от нее уже пахло ароматным дымом.
- Что у тебя с ногой, дитя мое? – спросила она белогорца и печально добавила: - Ты не узнал меня? Или позабыл?
- Я ничего не вижу, кроме солнца, - ответил он женщине. – И оно для меня – как далекий светильник.
- О, дитя мое! – в горе всплеснула жрица руками и поцеловала его в широко открытые зеленоватые глаза. Он отстранился, нерезко, боясь потревожить спящего Загръара.
– Неужели ты не узнаешь меня по голосу, о Аирэи, дитя мое? – воскликнула горестно женщина. - Игэа смог бы вылечить тебя! А я – увы, не смогу…
- Анай Игэан? – прошептал белогорец, не веря тому, что сам произносит.
- Да, я – Анай Игэан, я названа в честь богини-спутницы Фар-ианна, а мой сын – лучший друг твоего детства, о Аирэи Ллоутиэ.
- Анай Игэан, ты спасла нас с Загръаром! – проговорил Миоци, схватив ее за руку и поцеловав.
- Имя твоего спутника – Загръар? – с понимающей и немного лукавой улыбкой произнесла Анай Игэан – но Аирэи не увидел этой улыбки и не понял намека.
- Да, он назвался так, - ответил он.
- Дай же мне посмотреть, что у тебя с ногой! – сказала мать Игэа и, принеся целебный бальзам, щедро вылила ему на лодыжку, а потом красиво и туго перевязала.
- Вот так тебе будет легче, Аирэи… Что ж, посиди с Загръаром пока здесь, если ты не хочешь его будить. А я пока приготовлю горячую воду, чтобы вы могли вымыться, и приготовлю вам еду. Одной лепешки на двоих вам совсем недостаточно, - печально улыбнулась она, и он заметил это по ее голосу. – Вы будете жить в этом подземном храме, пока погоня за вами не стихнет совсем. Но ты ведь не захочешь поселиться у меня навсегда? – еще более печально спросила она.
- Нет, мкэн Анай Игэан, - ответил Миоци. – Нет. Мы с Загръаром идем в Белые горы.
Анай Игэан снова молча поцеловала Аирэи в лоб и глаза и ушла.
Аирэи сидел, прислонясь к стене, и не шевелился, не желая потревожить Загръара, спавшего беспокойным, тревожным сном.
- Отец, отец, возьми меня с собой, - шептал юноша на аэольском. – Водопал Аир… золотая риза… они ничего не нашли… сокуны! Это сокуны!
Загръар очнулся от своего сновидения и закричал, хватая белогорца за руки:
- Бежим, Аирэи! Это сокуны! Бежим! Они ищут тебя, они убьют тебя!
- Тише, дитя мое, тише, Загръар, - проговорил Аирэи, успокаивая его и обнимая, так, как когда-то он обнимал Огаэ. – Сокуны ушли, Загръар. Мы в безопасности. Эта женщина, Анай Игэан, мать моего лучшего друга, Игэа Игэа Игэана. Так что ты к добру помянул его имя тогда, в лесу, маленький фроуэрец… или ты аэолец?
Он засмеялся, и Загръар медленно улыбнулся.
- Мы вымоемся, поужинаем, а потом ты снова уснешь.
Загръар, ничего не говоря, прижался к белогорцу.
- Бедный, - сочувственно проговорил Аирэи, гладя его по голове. – Тебе досталось за эти дни.
Потом Анай Игэан позвала их, и они пошли – Аирэи прихрамывал и опирался на плечо Загръара – в освещенную золотыми и серебряными светильниками комнату. Ужин был уже накрыт.
- Но прежде вам необходимо омыться с дороги, - сказала Анай Игэан и провела их в комнату для омовений, тоже богато украшенную, с двумя или тремя светильниками. Заргъар обрадовался полумраку. Сначала он помог вымыться своему товарищу – тому было безразлично, насколько хорошо была освещена ванная комната – а потом, проводив его в комнату с ужином, поспешно пеердвинул светильники забрался в ванну, стоявшую в самом темном углу. Сидя по самое горло в горячей воде и наслаждаясь ею, как давно уже не наслаждался, он, тем не менее, не терял бдительности. Он не стал натираться благовонными маслами, просто грелся и терся обычной губкой, окуная ее в золу. Но страх того, что в любой момент может войти Анай Игэан и его тайна раскроется, выгнала Загръара из горячей кадушки, и он быстро и кое-как обтершись огромным полотенцем, напялил на себя длинную льняную рубаху, довольный тем, что она тканая в толстую нить. Смеясь от радости и от запаха чистоты и свежести, он бросился к двери и, распахнув ее, с разбегу сел к накрытому столу рядом с Аирэи.
- Проголодался? – засмеялась Анай. – Вознеси молитву, Аирэи.
- Всесветлый да просветит нас.
- Спаситель и Оживитель да сохранит нас, - ответила Анай. – Сокол, стоящий на скале, да покроет нас от всякого зла и смертоносного мрака.
И они сели за еду. Загръар с восторгом рассказывал белогорцу о роскоши комнаты, в которой они ужинали.
- Да, это храм Анай, здесь все так, как должно быть в храме, - сказала Анай Игэан и добавила:
- Ты из Тэ-ана, о Загръар? Как там Игэа Игэ?
- О, он теперь советник Игъаара, сына правителя Фроуэро, - проговорил тот, впиваясь зубами в творожный пирог.
- Он – советник сына убийцы своего отца! – воскликнула Анай Игэан. – Как это похоже на Игэа… Он не помнит зла…
- Да, он не помнит зла, - ответил задумчиво Аирэи. – Я виноват перед ним – я забыл о нем, когда готовился к своему второму посвящению в Белых горах. Только теперь я понимаю, как скверно я поступил с ним, почти предав нашу юношескую дружбу.
- Он высоко ценил твою дружбу и твое слово, о Аирэи, - тихо сказала Анай Игэан. – Он скучал по тебе, ждал писем от тебя, писал тебе каждую новую луну длинные письма – несколько ночей подряд…
Аирэи склонил голову. На его лице были печаль и раскаяние.
- Но я не осуждаю тебя, дитя мое, - сказала Анай. – Пожалуй, это мне следовало бы обвинять его в мягкотелости, в слабохарактерности… О, соэтамо-степнячка Аэй, девочка из бедняцкой хижины, умело воспользовалась моментом и стала наложницей Игэа Игэа Игэана, потомка одного из славнейших родов Фроуэро!
Анай Игэан встала и прошлась взад-вперед по расшитому алым узором ковру.
- Из-за Аэй, - продолжала она, и голос ее сдавливала боль и горечь, - из-за Аэй ему приходится жить на чужбине, где ненавидят и его язык, и его родину… И ведь Небо не благословило ее чрево – она не родила ему сыновей!
Аирэи и Загръар неловко молчали.
- У Игэа были сыновья, о Анай Игэан, - наконец, произнес белогорец. – Они умерли во младенчестве. Умерли во младенчестве – как и дети твоего родного брата. Эта странная смертельная болезнь передается от отцов к новорожденным мальчикам. Дети Аэй умерли от болезни рода Игэанов.
Анай долго молчала, потом, натянув на лоб бело-красное покрывало, медленно ответила:
- Да… я знаю… моя золовка похоронила семерых сыновей… и только восьмой, Рараэ, выжил, благодаря соку из травы ораэг. Он учится в Белых горах, Рараэ. И он – правша на обе руки… милый мальчик…
Она печально улыбнулсь.
- Аэй погибла в буране, - вдруг сказал Загръар.
- Нет, - отвечал Аирэи. – Они все спаслись.
- Мы поговорим обо всем позже, мой милый Аирэи, - вдруг ласково сказала Анай Игэан. – Вам нужен отдых. Спальни – за соседними дверьми. Храм богини Анай будет вашим убежищем столько, сколько потребуется. Вы должны восстановить ваши силы, дети.
И она снова поцеловала Аирэи, а потом и Загръара.
___
Продолжение:
Предыдущее: http://www.proza.ru/2011/03/13/643
Начало: http://www.proza.ru/2009/04/26/635 и http://www.proza.ru/2009/06/19/987