Глава 6
из повести «Ледовый панцирь вечной мерзлоты»
Начало см.:
1. http://www.proza.ru/2009/12/19/384
2. http://www.proza.ru/2009/12/22/413
3. http://www.proza.ru/2010/03/22/315
4. http://www.proza.ru/2010/03/24/211
5. http://www.proza.ru/2010/03/28/851
От внезапного появления снегохода на горизонте волна блаженного успокоения хлынула в моё сердце, смыв все те туманные тревоги и опасения, что мучили меня в последний час. Оказывается, мой напарник в тундре ориентируется так же классно, как и его отец, как его покойный дедушка, которого я хорошо знал.
Аргиши от нас уехали очень далеко. Мы долго гонялись за ними на отремонтированном снегоходе.
Я вообще уже давно перестал чему-либо удивляться, но когда сообщили мне, что Нина Хада упала с нарты во время крутого спуска и сильно повредила ногу, – я опешил. Вижу, передние аргиши остановились. Мы на снегоходе подъезжаем к нарте, на которой везли мою жену.
"Как ты себя чувствушь?" - спрашиваю у неё. «Бросить всё и срочно везти Нину Хада в посёлок! – командую я в сильном волнении. – Для вас кто важнее? Человек или олень?»
Рома Нися без слов прицепил длинную нарту к «Бурану», переложили больную на эту нарту и мы втроём поехали в посёлок. Я крепко придерживал Нину Хада, чтобы она не выпала из нарты.
Ехали вдоль берега реки Тото-Яха, слегка опьянённые тем смутным волнением, какое вызывают такие обстоятельства. Но волшебный вечер действовал на нас успокаивающе, как лечебный бальзам.
Все трое молчали, заворожённые свежей, живой прохладой этой чарующей ночи, лунной прохладой, которая словно проникает в тело, обволакивает душу и затопляет счастьем. В этих краях, в районе реки Тото-Яха, я был летом 1979 года, и мне хорошо запомнились эти рыбные места. Здесь много морошки, клюквы и брусники.
По приезде в посёлок, Нину Хада осмотрел врач «Тётя Мотя», которая дала заключение: «Никакого перелома ноги нет, мазать мазью такой-то, днём туго забинтовывать суставы и через неделю будете ходить».
«Дедушка, сегодня в посёлке мужская баня, – громко произнесла Хаби Небя (молодая мать Хаби, в девичестве была Татьяной), забегая в дом, – ещё успеете!» (Все ненецкие дети меня называют Дедушкой, и это для меня очень приятно).
Таня собрала мне банные принадлежности, сунула в руку ольховый веник и повела на край посёлка, где одиноко стоял жёлтый домик.
"Это и есть наша новая баня, дальше пойдёте спми", – сказала она и скрылась в темноте.
Я быстро поднялся по крутой лестнице, открыл дверь тамбура, распахнул вторую дверь, и попал в раздевалку.
Из окошка на меня удивлённо смотрит круглолицая женщина лет сорока с раскосыми глазами и с улыбкой на лице говорит: «Тридцать рублей, молодой человек, тазик – бесплатно».
Заплатил деньги, разделся и сразу же направился в парилку. В нос шибанул приятный запах сосновой смолы: пол, стены, потолок во всех помещениях сделаны из сосновых брёвен и досок.
На полках сидели мужики и хлестали себя вениками: у кого берёзовые, у кого ольховые, дубовые, а у одного даже эвкалиптовые. Жгучий пар обжёг мои уши, нос, руки, все конечности. Несмотря на это, я забрался на самую верхнюю точку и уселся напротив раскалённого докрасна камина, чтобы можно было поддавать жару при необходимости. Банная процедура началась…
После первого захода в парилку на моём ольховом венике не осталось ни одного листочка, выкинул его в урну, вылил на себя несколько вёдер холодной воды, и чувствую, что без хорошего веника я не получу необходимой дозы удовольствия, – решил у женщины за кассой попросить веник.
Кассирша окинула меня примерочным взором с ног до головы (она же и банщица), убедившись в моих благих намерениях, наклонилась вниз и достала какой-то свёрток, развернула его и поинтересовалась: «Из тундры, небось?»
«Да, только что прибыли на снегоходе, сколько с меня?» – спрашиваю у неё. «Ничего мне не надо, мужик, у меня покамест всё есть», – отвечает она с широкой, кокетливой улыбкой на лице и через окошко протягивает хорошо распаренный берёзовый веник.
Какая радость для меня – держать в руках нормальный берёзовый веник! Мои родители всю жизнь пользовались в бане только ими. Четыре раза заходил в парилку, после каждого захода в моечном отделении обливался холодной водой из тазика.
Ох, и понравилась мне сельская баня! Вдоволь нахлестался веником – ни одного листочка не оставил, кроме многочисленных синяков на своём теле. Прогрел тело до основания. Я готов был расцеловать банщицу за предоставленный мне комфорт, за берёзовый веник.
Из бани вышел молодым и свежим, здоровым и в замечательном настроении.
Хочу поблагодарить всех родственников, всех оленеводов, которые помогали нам в тундре и посёлке. Мне нравятся эти люди, нравятся их благожелательные и полные человеческого тепла обычаи и традиции. Беседуя с людьми, я постепенно знакомился с жизнью каждого жителя тундры, узнавал о его скромных надеждах, тайных печалях и никогда не уставал слушать. Но пришёл час отъезда.
Расставаясь со здешними местами, я вдруг понял, что приехал сюда искать то, чего нет ни в одном городе и посёлке. Я до сих пор чувствую то нежное и тревожное волнение, с которым покинул тундру и стойбище третьего оленеводческого стада, где ещё сохранились обычаи и традиции старины в наиболее чистом виде.
Я благодарен Судьбе за то, что природа каждый день щедро выставляла напоказ свою красоту в полном наборе с её загадками и тайнами, однако присутствие духа никогда не покидало меня, и я был готов к любым капризам судьбы, хотя волны лёгкого хмеля иногда окатывали меня с ног до головы.
Злому року и на этот раз не удалось застать меня врасплох. И потому я ещё больше полюбил этот край, его людей, а также непредсказуемую в своём равнодушии тундру с её вечной мерзлотой, и, конечно же – быстроногих оленей!
Лакамбой (до свидания), всесильная и своенравная Антипаютинская тундра!
Постскриптум
Кстати, здесь мне ничего не надо было выдумывать, так как Всевышний каждый час подбрасывал нам что-то новое, незнакомое. Потому в своём произведении я старался показать подлинный уклад повседневной жизни тундровика-оленевода именно на фактическом материале.
И что характерно, я был поражён стойкостью и силой духа этого необыкновенно мужественного народа, готового придти на помощь любому человеку, будь он еврей, француз или чуваш, в любое время дня и ночи.
За всё время пребывания – две недели – я не слышал в обществе взрослых ни одной ругани, а среди детей – ни одного хныкания, хотя численный перевес в чуме был явно на стороне младшего поколения.
Конец повести "Ледовый панцирь вечной мерзлоты".
17 декабря 2007 года. Дмитрий Петрович Верендеев.