Отвага - меч, и щит,
и разум храбреца.
В. Альфьери.1
Человек с подобным бесстрашием и прямолинейностью, милосердием и добротой, достоинством и благородством, молодецкой статью и богатырской силой, как герой романа И. Кодзоева «Сулумбек Сагопшинский», оказывается на пути пристава Чалкина (инг. пирстоп - Х. Ф.). Этот эпизод романа - пролог, начало похода Сулумбека в абречество и… в бессмертие. Что есмь Чалкин? Эта мелкая имперская шпана, которая установила неписаную обязанность туземцев из ингушского села Сагопш поочередно и ежедневно ублажать его чрево вареной курицей с галушками и бутылкой водки. Если не будет водки, то тогда кормить следует не один, а два дня... Так, видите ли, установил… пристав Чалкин - вымогатель и вдобавок крохобор-рецидивист, который бы жрал и жрал чужих кур, заливая их водкой, если бы на его пути к «корыту» не встал двадцатилетний Сулумбек.
И. Кодзоев дает великолепную психологическую зарисовку их встречи, которая заслуживает более подробного изложения. Пристав, придя за своей «кормёжкой» в дом Гоаравожевых и увидев приготовленную для него курицу и бутыль с «огненным пойлом», аж крякнул от удовольствия: «Молодец матушка - ингушка…» За столом, на почетном месте, сидел Сулумбек, который не выказал никаких знаков внимания и почтения к столь «значительной» особе, заявившейся потешить свое чрево…2
Сулумбек небрежно бросил окаяннику, который предвкушал праздник ублажения плоти: «Садись, если хочешь… не хочешь стой…» Он наливает себе полный стакан водки и медленно, смакуя, выпивает до дна, а затем налегает на курицу. Пирстоп опешил от невиданной наглости окаянного басурманина, и в приступе ярости завопил: «Ты… Ты чего это творишь, абормот... моя водка… для меня поставлена… курица…» Сулумбек ел, делая вид, что не замечает его. «Ах, ты, сукин сын! Нагленыш! Я же тебя…», - в ярости заорал блюститель «имперской кормёжки» и занес руку для удара, однако Сулумбек перехватил ее, заломил за спину и пинками под зад выпроводил вон из дома и со двора.
Какая бы получилась киносцена!.. Представитель империи - гроза всего Сагопша, впал в ступор из-за того, что у него отняли единственную любовь: курицу с пойлом - плод его крохоборского вымогательства… Пирстоп готов биться за нее, не щадя живота своего. Но итог плотоядных рейдов империи в лице Чалкина по курятникам аборигенов оказался весьма-таки плачевным и позорным: «пирстоп при сабле на одном боку, револьвере на другом боку - и пинки под зад…»
Пристав ответил на заслуженное им оскорбление совсем не так, как это следовало сделать истинному мужчине: местью в поединке или извинением, а именно так, как и подобает имперскому человечку - низостью и коварством в форме доносов. При этом в своих кляузах «о подрывной, террористической деятельности» басурманина Сулумбека пристав утаивает правду о перипетиях систематического пожирания им сагопшинских куриц с водкой и позорной экзекуции. Он выдвигает обвинения против Сулумбека и его братьев в том, что они «возмущают односельчан против власти, укрывают абреков…» Вслед за доносами начинаются обыски. Сулумбек пытался урезонить пирстопа - кляузника, при встрече один на один, но подлец ответил оскорблениями и был избит за это нагайкой до потери сознания. Через неделю Сулумбек был арестован и брошен во Владикавказскую тюрьму.
По логике некоторых читателей романа Сулумбека нельзя считать настоящим героем, так как он сам своей, якобы, «хулиганской выходкой» спровоцировал конфликт с далеко идущими последствиями. Сулумбек не сделал ничего такого, о чем бы не мечтали все сагопшинцы, и в свои пинки и стегание плеткой он вложил всю их накопившуюся ненависть к злу империи, смеющей хозяйничать в их доме, на их земле.
Когда об этом эпизоде и мнении у меня зашла речь с И. Кодзоевым, он поведал мне ингушскую притчу, которая не нуждается в комментариях. «МоцагIа хиннад из. Цхьан йоIа кильгаш тоха тIабетта а бенна, кхеста яьй. ТIакха гIулакх къостаде гулбенача наха хаьттад йоах: «Фу белгало я цар хьона даьчоа?» - «Чухьара барзкъаш эттадаьд цар». Цхьан воаккхача саго ший яхь йоацильга гучадоаккхаш аьннад: «Даьра этта дергдацар Iа хьайга Iоийжа аьннача хана хьо Iойижа яларе-м».
Некогда, некие отморозки изнасиловали девушку. Люди, собравшиеся для выяснения обстоятельств данного гнусного поступка, спросили у девушки: «Какие есть признаки или знаки надругательства над тобой?» Она, от стыда не поднимая головы, чуть слышно прошептала: «Они изорвали мое нижнее белье…» Один старикашка сказал ей назидательно: «Они бы его не изорвали, если б ты легла, когда тебе сказали лечь…» (Перевод – Х. Ф.)
По сути, требование Чалкина - отрыжка системы «кормления», которой Русь была официально больна в XII - XVI столетиях. Она предусматривала содержание должностных лиц за счет населения. «Корм» давался натурой: хлебом, мясом, сыром и т.п. В 1555 г. по указу царя Ивана Грозного система «кормления» была отменена. Но, как видим, «болезнь» была неизлечима, и имперские Чалкины органически не могли и по сей день не могут и совсем не желают расстаться с въевшейся в кровь и плоть привычкой «кормиться» за чужой счет.
Исходя из норм уголовного кодекса Российской империи, «кормовые рейды» Чалкина по чужим курятникам расцениваются как лихоимство. Его наивысшая категория - это вымогательство «всяких неустановленных законом поборов деньгами, вещами или чем-либо иным, всякая прибыль или иная выгода, приобретенная притеснением или же угрозами и вообще страхом притеснения» (статья 406, пп. 1 и 3).3
Ответственность за вымогательство наступает, сколь малозначительной ни была бы сумма денег или цена вещей, которые приобрел вымогатель - лихоимец. Он подлежал лишению всех особенных прав, ссылке в Сибирь с заточением в тюрьму до трех лет или отдаче в исправительные арестантские отделения на срок от 5 до 6 лет (ст. 402).
Лицами, «прикосновенными к преступлению», то есть соучастниками, признавались «попустители, укрыватели и недоносители» (ст. 16, 316). Они тоже подлежали непременному наказанию за непринятие своевременных «мер для прекращения сих злоупотреблений, изобличения и наказания виновных или явно им потворствовали» (ст. 409).
Однако Российская империя ни в коем случае не могла осудить ни вымогателя - крохобора, ни других лиц, «прикосновенных к преступлению», ибо, как пишет в романе И. Кодзоев, имперская «администрация на Кавказе придерживалась строгого правила, что в споре пришлых с местными всегда виноват басурманин». Такого суда не могло быть, главным образом, в силу того, что сама империя исполняла роль не только покорителя и усмирителя Кавказа, но и лихоимца его земель и прочих богатств покоренных туземцев.
Спустя сто двадцать три года после убогого судилища над Сулумбеком взглянем на него, опираясь на положения уголовного кодекса Российской империи - «Уложения о наказаниях уголовных и исправительных» 1845 г., и прецедента из юридической практики ее правосудия.4
Генерал-губернатор Санкт-Петербурга Д. Ф. Трепов в 1877 г. приказал примерно наказать заключенного Боголюбова, посмевшего не снять перед ним шапки. Он был подвергнут порке розгами, невзирая на то, что такое наказание уже было запрещено по закону. 24 января 1878 г. Вера Засулич, придя с формальным поводом на прием к губернатору, дважды выстрелила ему в живот и нанесла тяжелые ранения.
Адвокат В. Засулич - П. А. Александров, в своей блестящей речи на суде показал, что действительной причиной, движущим мотивом совершенного покушения является «вся совокупность беззаконных и неправомерных действий генерала Трепова». Ее пистолет был наведен на градоначальника в знак «протеста против поругания над человеческим достоинством». И не В. Засулич, а генерал-губернатор должен быть осужден, «чтобы не повторялись причины, производящие подобные преступления, порождающие подобных преступников». Эти доводы адвоката П. Александрова обусловили вынесение оправдательного вердикта присяжными заседателями.5
Теперь проведем сравнительный анализ преступления и проступка фигурантов двух этих судебных дел. Генерал-губернатор Трепов оскорбил честь и достоинство лишь одного заключенного, а пристав Чалкин измывался над всеми жителями с. Сагопш.
В. Засулич встала на защиту чести и достоинства одного заключенного, а Сулумбек - всех своих односельчан. Она покушалась на генерал-губернатора столицы империи, а Сулумбек - на мелкую имперскую сошку - пристава. Она вершила возмездие пулями, а он - пинками под зад и нагайкой… Масштабы преступления В. Засулич и проступка Сулумбека явно несоизмеримы.
Чалкин также, как и его преемник на посту пристава Богуславский, по факту, как указано в Уложении и как заключает Исса Кодзоев, совершил антигосударственное деяние, ибо он «вздумал народ здешний против царя возмущать!»
Засулич оправдали. При вынесении вердикта и приговора присяжные заседатели и судья А. Кони учли аргументы адвоката П. Александрова, а также смягчающие обстоятельства преступления, совершенного «вследствие сильного раздражения, произведенного обидами, оскорблениями и иными поступками», перенесенными обвиняемой Засулич (ст. 140 Уложения).
В судилище над Сулумбеком Сагопшинским не было констатации того факта, что основной причиной, движущим мотивом его проступка является «вся совокупность беззаконных и неправомерных действий» - крохоборских «кормовых рейдов» пристава. Не было учтено, что проступок Сулумбека был совершен из-за весьма «сильного раздражения, произведенного обидами, оскорблениями и иными поступками».
Также не было заострено внимание на тот факт, что его проступок стал формой протеста против надругательства над честью и достоинством как его самого, так и всех односельчан. Суд не счел нужным, как того требовало Уложение, привлечь крохобора Чалкина к ответственности и приговорить его к каторжным работам или отправке в арестантские отделения для устранения «причин, производящих подобные преступления (и) порождающих подобных преступников». Без учета вышеизложенных аргументов Сулумбек осудили на три года тюремного заточения.
Единственный вид наказания, который заслуживал Сулумбек за свой проступок, должен был состоять в том, что его следовало бы просто пожурить и наложить штраф размером в четыре рубля за физический и моральный ущерб, который он причинил официальному представителю власти. Штраф за него с удовольствием внесли бы односельчане. Суд также должен был учесть, что протест будущего абрека вылился в форму молодецкого куража в силу отсутствия жизненного опыта. Он ведь просто землепашец двадцати лет, а не политик, который бы организовал митинг, факельное шествие в знак протеста против вымогательства или обратился бы в имперский суд…
Какова моральная и политическая подоплека случая, произошедшего с Сулумбеком и другими героями и антигероями романа? Вымогательство кур и водки - это моральная экзекуция, которой подвергаются жители Сагопша. Это также - свидетельство не только вопиющего нравственного убожества и крохоборства уголовной шушеры - Чалкина, но и дьявольской алчбы стоящей за ним Империи.
Как констатирует писатель и диссидент - литературно-общественный защитник Сулумбека Сагопшинского и ярый обвинитель Российской империи, им «мало того, что они с нами сделали: земли забрали, людей убили, других в Турцию продали?..» Им мало того, что они сотворили при усмирении Ингушетии, о котором Сулумбек хорошо помнит со слов своей матери, когда «солдат держал поднятую винтовку со штыком, а там - ребенок, еще живой. Казак скачет по улице, а на пике голова женщины с волосами. Вы думаете, что мы это забыли?»
Нет, не забыли и никогда не забудем! Именно потому абреки Сулумбек Сагопшинский, Зелимхан Харачоевский, грузины - и Гоги Кенкишвили, Хареба Джибути; азербайджанцы - Гатыр Мамед, Наби и Керем; дагестанцы - Ших-заде Кубинский, Аллахверди Акимов, Хочбар Гидатлинский, Кири Буба Икринский; кабардинец Джанхот Ирюгов; Атабай Карачаевский и многие другие кавказские абреки - не разбойники и грабители, каковыми их всегда пытается представлять имперская власть, а партизаны - экспроприаторы. Они, как заключает писатель, «берут маленькую толику от того, что у нас и у наших отцов отняли силой. То, что они, абреки, у царя берут, все равно, что крохи с его стола. А пирует он на этом столе за счет нашего добра».
Значение героизма абреков - воителей с самодержавием, для народов Кавказа многократно усиливается последующей политикой государственного произвола, аморальности и беззакония, не дающего зажить ранам, что нанес им режим царизма. Российское государство, первоначально перекрасившись в красный цвет коммунистической диктатуры, а затем, напяливши на себя «белоснежную» рясу демократии, явно насаждает национальную политику самодержавия.
Ее кровавая суть проявилась в перманентно проводимых депортациях, этнических чистках, отказе от ликвидации их последствий, политического, экономического и культурного угнетения, ущемления национальных языков, которые поставлены на грань вымирания. Одним из видов политического угнетения является отказ народам Северного Кавказа в их праве на избрание глав своих республик.
Такими репрессивными мерами Российское государство покарало их национальное достоинство и честь, административным давлением вытеснив из правового поля принцип равноправия всех народов и субъектов России на свалку юриспруденции. Он подменен принципом наместничества, который извлечен из «сокровищницы» самодержавия. Его для приличия обрядили в «демократические одёжки» избрания глав республик, по «рекомендации» Кремля, парламентами субъектов РФ.
И вытворяется сей произвол вопреки Конституции РФ, прописавшей государству сильнодействующее «демократическое зелье» от колониальных замашек: «Федеративное устройство России основано на ... равноправии ... народов. Во взаимоотношениях с федеральными органами государственной власти все субъекты РФ между собой равноправны» (пп. 3, 4, ст. 5).
Таким образом, Российское государство, категорически не желая и явно отказываясь провести под трагическим прошлым черту справедливости и закона, исходя из учета назиданий истории, ввергает страну в третий этап ее распада. Также Российское государство, карая свои народы национальной политикой, демонстрирует нравственную обоснованность и правомерность героической борьбы Сулумбека Сагопшинского и других кавказских абреков против беззакония и произвола, который насаждал царизм на Кавказе.
Хамзат Фаргиев
21 мая 2018
http://www.proza.ru/2018/05/21/349
Примечания
1. Витторио Альфьери (1749 - 1803) - итал. поэт и драматург-классицист, «отец итальянской трагедии».
2. Здесь и далее без указания страниц: Исса Кодзоев. Сулумбек Сагопшинский. Назрань, изд-во «Пилигрим», 2011.
3. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных». Санкт-Петербург, 1845 г.
4. А. Ф. Кони, Избранные произведения, Госюриздат, 1956, стр. 497 – 703.
5. Судебная речь адвоката Петра Александрова в защиту Веры Засулич.
http://vivovoco.astronet.ru/VV/PAPERS/ECCE/ZASS/ZASS_A.HTM
+++
Здесь - четвертая статья о романе И. Кодзоева «Сулумбек Сагопшинский».
Первая - «Героя колыбель и могила - земля отцов всецело» -
http://www.proza.ru/2018/03/26/533
Вторая - «Молчанию предать - в забвение погрузить» -
http://proza.ru/2020/05/24/1109
Третья - «Сулумбек - Ломом Подпоясанный» -
http://www.proza.ru/2018/05/07/475