Жатва 88

Борис Гуанов
      Родовое гнездо III:
 - лестница-шинаузри;
 - экстерьер с фахверками;
 - китайская фанза на чердаке.

                17.2.7. ХВАЛА ЛИСЬЕМУ НОСУ.

      Прожив в Лисьем Носу более двадцати лет, я стал настоящим патриотом этого замечательного местечка всего в 25 км от города. У него совершенно круглые географические координаты: точка с координатами 60 градусов северной широты и 30 градусов восточной долготы находится примерно в 300 м от берега на юго-восточной окраине Лисьего Носа.

      О его существовании под названием село Лисичье было известно уже более 500 лет из новгородской переписной книги. Видимо, хитрые лисы издревле облюбовали это место, как утверждал охранник пляжа «Fox beach» дядя Валера, лучший друг моего внука Арсюши. Одна из этих разбойниц утащила у него возле сторожки котёнка, а лисьи следы на мокром песке и подкопы под забором пляжа я видел своими глазами. Рабочие, бурившие скважину у заброшенного недостроя в лесу у этого пляжа, рассказывали, что видели даже не простую рыжую лису, а чёрнобурую.

      Здесь было много и другого зверья. Верьте — не верьте, но мы с Арсением, когда ему было ещё четыре года, уже на другом, старом центральном пляже наблюдали великолепный пробег с подскоками изящной косули - по мелководью, от спасательной станции до камышей у острова Верперлуда. Из окна машины прямо у железнодорожного переезда однажды я заметил то ли ласку, то ли горностая, перебегавшего дорогу к себе домой в лес. Говорили, что даже в наших придорожных канавах обитают водяные крысы — ондатры.

      Ну, а самые обычные дикие звери в нашем околотке — это белки, бегающие по заборам, проводам и веткам придорожных деревьев. Не раз я видел беличьи забавы, когда две-три белки носились друг за другом по стволам деревьев, играя в прятки. А раз, собирая красную смородину у нас под высокими сливами, я обратил внимание на трёх белок, которые перебрались на сливы с большой ели на границе нашего участка. С недовольным видом они надкусывали ещё не дозревшие плоды и швыряли их прямо на мою голову. Для белок я сделал бельчатник из большого полого обрезка ствола, привинтив к нему дно и крышу из толстой фанеры, а также полочки из древесных грибов, и повесил его на эту ель. Одна белка повадилась харчеваться в висячей кормушке для птиц, висящей на терновнике прямо у нашего крыльца.

      К этой кормушке слетались разные птицы. Зимой это были великолепные красные снегири и, в основном, синицы в жёлтых манишках с чёрными галстучками, весной конкуренцию им составили зяблики с розовой грудкой и белыми нашивками на крыльях и жёлто-зелёные овсянки. Прилетали даже пёстрые дятлы, иногда даже парой, причём они хватали семечки в клюв и, перелетев на ветки терновника, укрепляли их в щели на местах разветвления и там шелушили. Постоянно вьющиеся у кормушки птицы были любимым зрелищем для нашего кота Кузи, который усаживался у французского окна зимнего сада и долго следил своими жёлтыми глазами за потенциальной добычей. 

      В кустах красной смородины хозяйками чувствовали себя симпатичные маленькие птички с оранжевой грудкой — зорянки, которые с расстояния вытянутой руки с любопытством рассматривали чужака, зачем-то ощипывавшего их личные кусты. Каждый год две пары скворцов приносили нам на крыльях весну, заселяясь в два скворечника на наших берёзах и щёлкая на ветках клювами от семейного счастья. Позже в сумерках, в цветущей черёмухе и сирени ночь напролёт заливались соловьи.

      Из редких птиц здесь водился большой чёрный дятел с красным хохолком, который так долбил высохшие деревья, что они становились похожими на решето. Я видел здесь и журавлей, а весной на залив прилетали лебеди, которые отдыхали после перелёта на мелководье, совсем близко от берега, стаями, иногда довольно многочисленными. В лесу на опоре линии электропередач семья воронов свила огромное гнездо, а на лету они каркали совсем не так, как простое вороньё.

      Обычные вороны, как везде, по вечерам собирались на сходки и громко обсуждали последние сплетни. Иногда среди них поднимался переполох, и они всем кагалом вились вокруг какого-нибудь ястреба или сокола, старавшегося побыстрее пролететь мимо. Кстати, однажды над пляжем я видел коршуна с рыбой в когтях. Порой похожие слёты устраивали чайки и ласточки, кругами, в большом количестве парившие прямо над нашим домом.

      Совершенно неожиданно пара сорок в апреле 2017 года стала строить гнездо в кроне высокой пирамидальной туи, метрах в четырёх напротив окна моей мастерской. Они таскали прутья, запихивали их в густую крону, обкусывали чересчур длинные и косо посматривали на меня, наблюдавшего за этой стройкой из окна и щёлкавшего фотокамерой. Какие это были красавицы, как отливали зеленью их чёрные перья и сверкали белизной грудь и концы крыльев в полёте!

      Я был и наблюдателем их сорочьей трагедии, когда два уже больших оперившихся птенца, правда, ещё короткохвостых, однажды вечером оказались на земле под гнездом. Взрослые сороки трещали как пулемёты, летая вокруг. На следующее утро один из них оказался на крыльце перед нашей дверью, и Тамара взяла его в руки, а я с лестницы поместил птенца в уже пустое гнездо. Второй птенец перепрыгнул через забор на соседний участок и исчез. Мы ждали, что сороки-родители позаботятся о спасённом птенце, но на следующий день его нашли мёртвым, забившимся в чулан у нашей беседки. Так я ещё раз убедился, что бесполезно, а то и вредно, вмешиваться в естественный ход природы.

      Общество садоводов «Примула» организовывала краеведческие экскурсии. Под руководством специалиста-орнитолога мы ходили по местным лесам, учились различать голоса разных птиц и видели огромные заповедные, даже специально огороженные лесниками муравейники рыжих лесных муравьёв — некоторые выше человеческого роста.

      Даже самые простые птицы: синицы с жёлтыми грудками, красногрудые снегири, хохлатые свиристели, вечно кланяющиеся трясогузки, пёстрые дятлы, длиннохвостые чёрно-белые сороки, разноцветные сойки и маленькие пушистые шарики — синицы-гаечки, хохочущие чайки и быстрокрылые крачки над заливом, длинноногие кулики и красавцы-селезни, мамы-утки с выводками утят, чёрные и серые налётчики-дрозды, стаей  мигом очищавшие кусты черноплодки, - все они при встрече радовали глаз и поднимали настроение.

      Я уже не говорю об уникальной растительности. Скажу только одно: именно в Лисьем Носу проходила северная граница естественного распространения дуба. По улице Морские Дубки вдоль залива стояли толстые, корявые вековые дубы, которые, может быть, помнили ещё императора Петра I.

      А теперь ещё немного об истории Лисьего Носа. Пётр, проезжая на основанный им Сестрорецкий оружейный завод, мог подкрепиться в существовавшей в то время корчме, на месте которой позже была построена железнодорожная станция Раздельная, называемая в моё время станцией Лисий Нос. Именно Пётр повелел насадить на побережье Лисьего Носа дубовую рощу и построить усадьбу Дубки, в которой ночевал. В Кронштадт Пётр ездил тоже через Лисий Нос.

      Кстати, почему Нос? Потому что Нос — это мыс, так говорят на русском Севере. Он вдаётся в Финский залив как раз напротив острова Котлин, на котором стоит крепость Кронштадт — ключ от Санкт-Петербурга. Поэтому Лисий Нос вместе с Кронштадтом и Ораниенбаумом образовал ту непреодолимую стену, которая гарантировала Петербургу полную неуязвимость с моря. Во время Крымской войны 1853-56 гг. с западной стороны мыса Лисий Нос была построена гавань и оборонительные насыпные артиллерийские форты между материком и островом Котлин, которые не дали англо-французской эскадре даже близко подойти к Петербургу. Дальше гавань использовалась для пароходного сообщения с Кронштадтом и Лахтой. К гавани была проведена железная дорога, по которой ещё при мне с гудками толкались туда-сюда маневровые тепловозы.

      Ещё студентом Академии художеств летом 1856 г. в Лисьем Носу работал Иван Шишкин, в дальнейшем, прославленный живописец русского леса, написавший здесь два пейзажа и множество рисунков. Помимо уже немногих оставшихся частных деревянных домов с башенками, украшенными затейливой резьбой, пожалуй, самым старым сохранившимся зданием Лисьего Носа является деревянная Князь-Владимирская церковь, освящённая в июле рокового 1917 года.

      Именно в эту церковь мы с Тамарой, а иногда вместе с Ильёй, и ходили. Она не закрывалась даже в советское время, хотя прихожанам приходилось порой с ружьями оборонять её от разгулявшихся безбожников. Четырёхпудовый колокол с церкви всё же сбросили, и при этом от разрыва сердца умер церковный староста. Но в 1930 г. нашей церкви «повезло»: при разборке обветшавшего железнодорожного вокзала на мысе в нём обнаружили массу церковной утвари и икон из Андреевского собора в Кронштадте, который был закрыт, и часть этой утвари была передана в Князь-Владимирскую церковь. Зато в 1937 г. настоятеля храма отца Алексия расстреляли. Странно, что в этом храме   сохранился прекрасный резной дубовый иконостас с гербами рода Романовых и имперскими орлами, с надписью «Отъ Господа дана вамъ держава и сила вышняго» и датами 21 февраля 1613 и 1913 года, т.к. храм был заложен в год 300-летия династии Романовых и освящён во имя святого крестителя Руси князя Владимира.

      Земли прежнего Лисьего Носа принадлежали генерал-майорше Вашутиной и графу Стенбок-Фермору, председателю Императорского Всероссийского аэроклуба, который устроил рядом с Лисьим Носом, в Горской, аэродром. Он функционировал и в моё время. Часто над Лисьим Носом можно было увидеть учебные самолёты — иногда даже архаичные бипланы. Порой они выполняли фигуры высшего пилотажа или сбрасывали парашютистов.

      До революции в Лисьем Носу активно строились дачи богатых петербуржцев. Был построен даже летний драматический театр на 900 зрителей, и работал маленький частный кинотеатр. В театре с гастролями выступали артисты Александринки и других петербургских театров и самодеятельные артисты Музыкально-исторического общества имени графа А.Д. Шереметева, известного музыканта и мецената, о котором как о хорошем знакомом писала в своём дневнике 1903 года моя Валя.

      Но в Лисьем Носу не только развлекались и отдыхали. С революции 1905 года здесь вешали преступников, приговорённых к смерти. Казни совершались в лесу между гаванью и посёлком, обычно ночью. Казнённых хоронили там же, сравнивая могилы с землёй. Специально для совершения казней из Кронштадта привозили сборный эшафот. Смертников везли летом в гавань Лисьего Носа из Трубецкого бастиона Петропавловской крепости на пароходе в сопровождении миноносца, а зимой — по железной дороге. Казни продолжались в течение трёх лет, и было казнено порядка сотни террористов.

      Во время Гражданской войны здесь уже не вешали, а расстреливали: сначала пособников Юденича, а потом в 1921 г. - кронштадтских матросов-мятежников. Бегущих из Кронштадта по весеннему льду матросов убивали так: артиллерия сначала давала залп «перелёт», а потом - «недолёт», и оказавшиеся на плавающих льдинах ещё живые матросы потом тонули сами, и их трупы прибивало к берегу.

      У устья Чёрной речки, где насыпали пляж «Fox beach», раньше был дикий берег — коровий пляж, а на другом берегу при мне были построены элегантные коттеджи в стиле модерн. А в Гражданскую там хоронили погибших: «белых» - справа, а «красных» - слева. О количестве жертв можно судить по надписи на уже давно не существующей братской могиле: «Здесь похоронены 150 красноармейцев». А погибших мятежников, наверное, было куда больше. Так что рядом с нашим домом, через следующую улицу Пограничную, расположен страшный лес, где, возможно, по ночам витают привидения. Но где они в нашей благословенной стране не витают? Однажды и я видел на этом берегу утопленницу. Чего только не выбрасывает море на берег!
 
      В 30-е годы в Лисьем Носу дачи начала строить уже советская элита. Вначале работники «Ленфильма» возвели целый минипосёлок в лесу по берегам Чёрной речки и по просекам: вдоль опор высоковольтной линии появилась улица Электропередач, а по просекам №7 и № 9, ведущим к заливу, - Морская и Деловая улицы. Самой большой двухэтажной дачей была дача знаменитого в то время кинодеятеля В. Гардина (фильм «Иудушка Головлёв»), так называемая мыза Татьянино в честь его жены — актрисы Т. Булах, где бывали сам Шостакович и известные киноактёры Черкасов и Кадочников.

      Рядом с «Ленфильмом» поселилось руководство ленинградской лёгкой промышленности. А в тех местах, где мы построили наш дом, возник посёлок Ленсовета. Неисповедимы пути Господни, которые привели и меня, бывшего депутата Ленсовета, в эти места через 60 с лишним лет. Многих тогдашних обитателей в конце 30-х годов репрессировали, и посёлок опустел. В моё время на берегу залива напротив нашей улицы стоял только один сохранившийся с тех времён пустой двухэтажный дом. А на месте нашего старого дома был одноэтажный дом какого-то архитектора, с башней.

      Во время Великой Отечественной войны по железнодорожной ветке на мыс и через гавань Лисьего Носа, а зимой и по льду под постоянным артобстрелом шло снабжение Кронштадта и Ораниенбаумского пятачка — это был участок Малой дороги жизни. Памятник воинам-служащим этой дороги в 2015 г. был установлен в центре Лисьего Носа. Хорошо замаскированный аэродром в Горской был базой прославленного ночного истребительного полка, а в посёлке стоял зенитный полк и артиллерийские батареи. Лётчики часто посещали мызу Татьянино, где Гардин с женой старались поддержать их боевой дух, сами еле выживая. Один знакомый им военный инженер попросил у них разрешения выкопать труп их издохшей от голода большой собаки — есть было нечего. Рядом с мызой на железнодорожной ветке после своих рейдов укрывался бронепоезд «Сталинец». Немцы обстреливали наш берег регулярно, трижды в день. Кроме того, они подвергали массированным бомбардировкам весь посёлок. В один день такой бомбёжки погибло 150 женщин и детей.

      После войны около 400 пленных немцев работали в Лисьем Носу на асфальтобетонном заводе, который располагался рядом с построенной уже в 1959 г. и сохранившейся в моё время шикарной баней №4 с колоннами, как в Парфеноне. Немцы тоже умирали здесь от голода, но сердобольные русские женщины, как могли, их поддерживали. Поэтому, как и наш бывший пленный немец из Шиффвайлера во Фрунзенском районе, здесь тоже в 1990 г. объявился бывший пленный, а теперь пастор, который организовал в Германии фонд «Спасибо, матушка!» и доставку гуманитарной помощи жителям Лисьего Носа через Князь-Владимирскую церковь. Баня выжила, а вот построенный в том же стиле годом раньше кинотеатр «Чайка» при мне сгорел и ждал восстановления.
 
      Из послевоенных событий важнейшими для Лисьего Носа были строительство автомобильного моста-виадука над веткой железной дороги в гавань и начало строительства дамбы — комплекса защиты Ленинграда от наводнений. Когда мы строили дом, я ездил за стальным прокатом на склад в гавань, которая использовалась для подвозки материалов для строительства дамбы. Так что та гавань, откуда в ХIХ веке возили ряжи для насыпки кронштадтских фортов, и куда в ХХ веке – смертников для казни, жила своей жизнью и в моё время. И так, наверное, повсюду, стоит только копнуть глубже историю того места, где ты живёшь.

      Факты, которые я здесь привёл, взяты из интересной книги И. Богданова «Лахта, Ольгино, Лисий Нос» и из ещё более подробной книги «Лисий Нос», изданной Муниципальным советом Лисьего Носа после визита графа и графини Стенбок-Ферморов в 2000 г. в бывшее имение своих предков. Кстати, эта редкая книга досталась нам в составе специального приза жюри от администрации посёлка за победу в конкурсе «Калейдоскоп цветов» 2016 г., проведённом обществом цветоводов «Примула» и посвящённом юбилею российского кинематографа в год кино.

      Тамара придумала идею нашей композиции, а я помог ей её воплотить с помощью своей давно устаревшей кинотехники и альбома со старинными фотографиями кинозвёзд. Девизом нашей цветочной инсталляции из чертополоха и прочего бурьяна на древней этажерке, включавшей помимо киноаппаратуры, альбома и фото кинотеатра «Чайка» до и после пожара, был транспарант на красном полотнище: «Кинотеатр «Чайка» - Лисьему Носу!». Видимо, эта идея была в струе задумок новой администрации посёлка, и мы надеялись, что сгоревший кинотеатр в каком-то качестве возродится.
 
      Что касается подробностей истории нашего владения — маленького кусочка Лисьего Носа -   мне жаль, что я не успел расспросить о них своего соседа Валерия Михайловича, кузена великой балерины Улановой, чей полуразвалившийся домик так и стоял рядом с нашим новым домом. Сосед был уже очень стар и не выходил из своего дома. Однажды рано утром я случайно увидел, как он один вышел на улицу в домашних тапочках и побрёл, куда глаза глядят. Я догнал его, взял под руку и, совершив круг, привёл обратно домой. По пути мы разговаривали, но из его слов я запомнил только одну фразу: «Человеку так мало нужно от жизни».


                Назад на: http://www.proza.ru/2017/12/20/850
               Продолжение на: http://www.proza.ru/2017/12/20/863
       Вернуться к оглавлению: http://www.proza.ru/2017/12/14/1967