Жатва 79

Борис Гуанов
      Век живи, век учись:
 - портрет моей кузины Ирки, нарисованный мной в 17 лет без всякого спецобразования;
 - акварели, написанные дилетантом на отдыхе в Ливадии;
 - от гипсовой головы до портрета и ню;
 - трёхминутные зарисовки с натуры.

   
                16.2. НЕМНОГО ХУДОЖНИК.

                16.2.1. РИСОВАЛЬНЫЕ КЛАССЫ.
 
      Художественные способности передались мне по наследству, конечно, от мамы. Хотя она была дизайнером моды и картин не писала, но в Техникуме лёгкой промышленности их, видимо, обучали основам рисунка, и у меня сохранилась пара её учебных работ.

      Для моего самосовершенствования в области рисования много дало детское увлечение, как ни странно, палеонтологией. Я изрисовал целую тетрадь скопированными изображениями всяких вымерших тварей – от трилобитов до мамонтов, и это были уже не детские рисунки-фантазии, над непосредственностью которых так умилялись современные мастера-авангардисты, а вполне реалистические иллюстрации с передачей светотени.

      Уже лет в 16 я мог нарисовать с натуры более-менее похожие портреты своих родственников, например, моей кузины Иры. Живописи красками, как, впрочем, и графике, меня никто не учил, поэтому и позже мои «произведения» страдали от излишней графичности, но это уже как почерк – изменить трудно. «Я так вижу», как говорят художники. Моё плакатное творчество в «Граните» тоже ничего общего с живописью не имело. Но соприкоснувшись с настоящей живописью в своём антикварном магазине, мне очень захотелось попробовать себя и в этой области.

      Пожалуй, ещё одно моё новое занятие началось именно с копии той акварели, которую купила у нас в магазине Образцова. Получилось довольно удачно, и я начал копировать для себя множество акварелей, которые появлялись в нашем магазине, а когда их не хватало, выпрашивал акварели с видами Петербурга у знакомого коллекционера, завсегдатая нашего магазина.

      Чтобы облегчить себе точный подбор цвета, я сделал таблицу смешения цветов из красок акварельного набора «Ленинград», причём каждой паре смешиваемых красок соответствовало четыре образца с преобладанием в 2 раза той или другой краски и разной степени разведения в воде – густой и жидкой. Каждый образец имел своё обозначение. Например, если смешивались две краски А и Б, то были возможны следующие комбинации: аБ, аБ, Аб, Аб, где заглавная буква соответствовала большей концентрации данной краски, а курсив обозначал разведённую смесь. Все эти комбинации удалось разместить на одном листе бумаги в виде прямоугольной таблицы. Это было очень удобно, т.к. можно было сравнивать цвет краски на участке оригинала и на уже высохшем образце с известным рецептом приготовления, ведь акварель при высыхании меняет цвет.

      Так я сделал, пожалуй, несколько десятков копий с акварелей, порой весьма известных художников, которые до сих пор в красивых рамках с подобранными Тамарой по цвету паспорту украшают стены моих домов в Лисьем Носу и всех городских квартир. В самостоятельной работе с акварелью я потренировался на отдыхе в Ливадии в 1997 г.. Натура была прекрасная: Ливадийский дворец, мавританская беседка в парке, волны прибоя на пляже, скала у берега, вся в трещинах и наростах.

      Но всё-таки это было дилетанство. В 52 года я решил снова поучиться и по совету нашей Зои Викторовны пошёл в Рисовальные классы Академии художеств. На первом отборочном занятии поступающим поставили натюрморт, и человек 30 совсем юных девиц и парнишек и я, годящийся всем в отцы, кто как мог изобразили глиняный кувшин, медный таз, яйцо, лук и кусок хлеба. Всё-таки кой-какой опыт акварели у меня был, все подходили и смотрели.

      Так что меня приняли, и я стал регулярно два раза в неделю ходить на вечерние занятия, а по субботам – на обнажённую натуру, где надо было за три минуты сделать моментальный карандашный набросок натурщицы или, реже, натурщика, потом по команде они меняли позу. Обучение продолжалось четыре с лишним учебных года с осени 1996 по осень 2000 года за какую-то мизерную плату, причём первые полгода карандашом рисовали гипсовые орнаменты, потом полтора года – бюсты богов и героев с античных и ренессансных оригиналов, на следующий год - портреты довольно пожилых и потёртых жизнью живых людей, а на четвёртый год — фигуры обнажённых натурщиков.

      Всего за это время я нарисовал четыре орнамента, губы, нос, ухо и глаза со слепков головы Давида, череп, девять бюстов, дюжину портретов с натурщиков и десяток обнажённых фигур в полный рост. Это были большие работы мягким карандашом на натянутом мокрым способом на фанере листе ватмана с тщательной передачей формы, перспективы и светотени. Лики Артемиды, Гермеса, Аполлона, Геракла, Гомера, Сократа, Давида, кондотьера Гаттамелаты под стеклом и в рамках до сих пор висят в одной из наших питерских квартир. Ещё четыре портрета и одного нагого мужика в рост я сделал сангиной. Последнюю обнажённую женскую фигуру я попытался изобразить акварелью. А уж трёхминутных набросков с натуры у меня набралось, пожалуй, не менее полутора тысяч.

      Занятия проводились по вечерам по шесть часов до десяти вечера. Особых теоретических занятий не было, всё познавалось на практике. Преподаватели иногда подходили, делали замечания и давали советы. Гипсовые орнаменты и части лиц я рисовал под наблюдением Ю.Я. Мацко, а потом во второй и третий год моим обучением руководила Людмила Гилязова, женщина помладше меня, разведённая, с ребёнком и озабоченная, естественно, выживанием. Во время летних каникул она дала нам курс акварели. Под конец у нас с ней установились почти приятельские отношения. Как-то раз она даже попросила меня свезти её вещи на дачу. На своей «Волге» поздно после занятий мне регулярно приходилось подвозить и своих девочек-одноклассниц.

      Для выпускного экзамена нужно было представить лучшие образцы своих работ: и орнамента, и гипсовых бюстов, и портретов с натуры, и обнажённых фигур, а также моментальных набросков с обнажённой натуры. Просмотрев сотни этих набросков, сделанных за три года, моя преподавательница была приятно удивлена. Она не ожидала от меня такой прыти, ведь правильно уловить пропорции и движение тела за три минуты непросто. Надо было хорошенько набить руку. Далеко не все одноклассницы дошли до выпускного экзамена.

      Экзамен заключался просто в демонстрации комиссии из профессоров Академии художеств своих работ, приклеенных к большим листам ватмана. Прямо по дороге на экзамен мне пришлось испытать стресс. На Большом проспекте Васильевского острова я на своей «Волге» перестроился в левый ряд и, мигая поворотниками, начал поворачивать налево на 4-ю линию. Вдруг сзади по полосе встречного движения на хорошей скорости меня попытался объехать «Жигуль». Естественно, он по касательной задел моё левое переднее крыло, а сам полетел прямо на столб светофора и повалил его. Капот этого чудака раскроило пополам, лобовое стекло растрескалось, радиатор потёк. Я думал, что без трупов не обойдётся, но из автомобиля вылезли парень и девушка – живы и здоровы. Гаишники прилетели мигом, а мне надо было успеть на экзамен, поэтому я просто взял с парнишки деньги на ремонт крыла, а гаишники стали дальше разбираться с лихачом, думаю, с пользой для своего кармана.

      В таком растрёпанном состоянии я и прибыл на экзамен. Посмотрев на мою экспозицию, комиссия сделала несколько замечаний, но в целом осталась довольна. Узнав, кем я работаю, спросили, правда, зачем мне всё это нужно в такие годы, а я сослался на профессиональные антикварные интересы. В результате мне вручили диплом, дающий право преподавать рисование в школе. Рисовальные классы, которые, кстати, когда-то закончил Врубель и много других известных художников, помогли мне обрести ещё одну профессию.


                Назад на: http://www.proza.ru/2017/12/20/764
                Продолжение на: http://www.proza.ru/2017/12/20/779
          Вернуться к оглавлению: http://www.proza.ru/2017/12/14/1967