Жатва 45

Борис Гуанов
      
      Наш родной Северо-Запад: Кижи, Павловск, Старая Ладога, парк Монрепо.

 
                8.2.7. КУЛЬТПРОСВЕТЫ.

      Кроме автомобильных, у нас бывали путешествия и по воде, на теплоходах. На Валааме я бывал дважды – с Тамарой, давным-давно, в начале нашей совместной жизни, а позже с Ильёй и тёщей, Валентиной Петровной. Удивительное впечатление оставило Ладожское озеро своей глубокой синевой, от которой так и веяло холодом. Валаамский монастырь был тогда в запустении, так что оставалось любоваться только чудесной природой Валаама – контрастом между величественным озером-морем и гранитными скалами на островах с вековыми лесами из могучих сосен.

      С Ильёй, когда ему было уже 15 лет, мы плавали и на остров Кижи. Плавание было долгим – через Ладогу и реку Свирь в Онежское озеро. В каюте на двоих я рисовал Илью, а он – меня. У него получилось неплохо, жаль, что он больше не брал в руки карандаш. В Кижах я был уже во второй раз после приключения во время военных сборов. На этот раз всё было организовано, с экскурсией, но оставило не меньшее впечатление. Деревянные храмы с множеством куполов-луковок, мельница, поля тимофеевки, свезённые туда со всего Прионежья огромные деревянные резные дома, дедки и бабки в русских национальных костюмах – музейные хранители, сидящие в традиционных русских интерьерах и рассказывающие всякие байки – всё это было как-то сказочно. Подобный музей из свезённых туда старых изб я видел ещё где-то, кажется, под Новгородом, во время моих командировок, но Кижи, конечно, куда интереснее.

      Помимо водных, мы с Тамарой ездили и на автобусные экскурсии. Например, однажды мы поехали с ней в Кирилло-Белозерский монастырь. До города Кириллова ехали по ужасной просёлочной дороге. Кроме ухабов, запомнилась кошмарная пыль, которая, несмотря на задраенные окна автобуса, проникала повсюду, дышать было просто нечем. Город Кириллов тоже поразил своей какой-то ветхозаветной запущенностью, как будто нас перевезли в ХIХ век. Деревянные покосившиеся дома, мужики в кирзовых сапогах, бабы в платочках… А рядом монастырь – могучая крепость на берегу Белозера, конечно, без монахов. И сразу - экскурсия на Череповецкий металлургический комбинат, прогулка по горячему цеху, где в страшном грохоте при нас выливали из огромного ковша-конвертера расплавленную сталь!

      Вот таков был туризм по-советски. Тем не менее, что касается родной страны, в те времена куда более обширной, мне удалось побывать в замечательных местах и посмотреть многое из того, о чём позднейшие поколения руссо-туристо, обскакавшие весь мир галопом, не имели ни малейшего представления. Правда, наклеек даже трёхзвёздочных отелей на моём чемодане никогда не было.

      Не так часто, как хотелось бы, мы с Тамарой, прихватывая и Илью в детстве, посещали городские музеи – Эрмитаж, Русский, Зоологический, Военно-морской, Кунсткамеру, музеи Петропавловской крепости, Исаакиевский собор, в том числе и относительно безлюдные – музеи-квартиры Пушкина на Мойке, художника Ильи Бродского, Шаляпина, Блока, Летний дворец Петра I, геологические музеи ВСЕГЕИ и Горного института, Ботанический сад, фондохранилище Эрмитажа и т.д.. Плавали на катерах по рекам и каналам. В Эрмитаж и Русский ходили, в основном, на выставки изобразительного искусства, поэтому у нас скопилась немалая библиотека художественных альбомов и проспектов временных выставок.

      Из особенных, скандальных выставок помню первую выставку нашего андеграунда в Доме культуры им. Цурюпы, куда нас завело шапочное знакомство с одним из авангардных художников – Борисовым, чьи странные, грубо изготовленные и раскрашенные поделки там тоже экспонировались. Такие артефакты, как и абстрактные полотна с разноцветными потёками краски на огромных холстах, не могу сказать, что нравились, но вызывали чувство каких-то грядущих перемен, которых так жаждали наши души.

      Конечно, стояли в очередях на выставки «Архитектура США» и «Современная архитектура ФРГ», как вороны расхватывали дешёвые сувениры и поражались шедеврам живописи типа «Белое не белом», блеску стекла и металла на огромных фотографиях небоскрёбов и бетонным фантазиям. Тогда для нас это были окошки в иной мир, проделанные в глухом «железном занавесе». Запомнилась также замечательная выставка «Искусство Мексики», куда приволокли огромное количество каменных изваяний ольмеков, тольтеков, майя и ацтеков.

      Но ещё чаще, чем в городские музеи, мы ездили в загородные – в Гатчину, Петергоф, Ораниенбаум, а особенно часто в Пушкин и Павловск, куда было очень удобно ездить из Купчино. Павловский парк был любимым местом наших воскресных прогулок – и летом, и, особенно, зимой на лыжах.
.
      Нельзя сказать, что мы были завзятыми театралами, но всё-таки были в курсе наиболее выдающихся постановок. Например, в памяти остались премьеры «Истории лошади» в БДТ с Е. Лебедевым в главной роли и балета «Спартак» в тогда ещё Кировском театре. На пенсии вместе с Галей Козиной и её вечным спутником Володей Мамонтовым мы часто выбирались в музыкальные театры и на концерты. Благодаря батюшке Александру, регулярно посещали концерты Пасхального фестиваля и даже были лично знакомы с его организаторшей.

      Но вот в драматические театры что-то уже не тянуло. Актёрская игра, состоящая, в основном, из громких криков и фиглярства в большинстве современных постановок, стала меня раздражать и тоже изрядно надоела. Правда, и в музыкальных театрах в последнее время можно было нарваться на постановки, где герцог предстаёт в лыжном костюме, с лыжами и палками, как в «Иоланте» Чайковского, Бенвенуто Челлини в опере Берлиоза – вором в современном ювелирном магазине, а Григорий Грязной в «Царской невесте» Римского-Корсакова – чекистом.

      Судя по телевизионному каналу «Mezzo», который у нас был включён почти постоянно, в Европе тогда вообще не найти было классических постановок – только так называемые «режиссёрские» оперы, иначе «режоперы». Все герои – или Нибелунги в пиджаках, но с мечами и копьями, или совсем голые, как, к примеру, в швейцарской постановке «Сказок Гофмана» или берлинском «Тангейзере». Всё это обычно на фоне грязно-серых убогих декораций в духе минимализма.

      Любимым приёмом режиссёров было перенесение действия в современность, как будто современный зритель был настолько сер и не образован, что не мог представить себе иной жизни в другие эпохи. В устах переодетых героев речи и арии, написанные языком классицизма или романтизма, звучали просто комично. Так целенаправленно снижали «высокий штиль», цинично превращая искусство в фарс и клоунаду. Бедные гении классической музыки, наверное, извертелись в своих гробах!

      На мой взгляд, всё это издевательство над классикой, которое тогда навязывалось публике «продвинутыми» режиссёрами, свидетельствовало о полной творческой импотенции современных авторов. Они не могли создать ничего, что хотя бы приближалось к Моцарту или Верди по силе воздействия на глубинные чувства человека, и эксплуатировали всемирно признанные шедевры как хорошо раскрученные торговые брэнды, которые надо было просто посолить и поперчить, чтобы пипл хавал. Именно поэтому эти режиссёры, на мой взгляд, беспардонно нарушали авторские права классиков. Они считали именно себя настоящими авторами, а что там имели в виду классики – драматурги и композиторы – неважно. Те ведь уже все давно в гробах. Но это то же самое, как если бы каждый книжный издатель переписывал на свой вкус Диккенса или Льва Толстого. Чистый плагиат!   

      Однажды наше терпение лопнуло. На спектакле «Евгений Онегин» в Михайловском театре уже в первом акте в сцене, когда Татьяна пишет письмо Онегину, на её голову с потолка пустили струю воды. То же произошло и с Онегиным, когда он давал свою отповедь Татьяне. Бедные лауреаты международных конкурсов пели свои арии, когда от их макушек веером разлетались брызги. Пели неплохо, но воспринимать замечательную музыку Чайковского всерьёз, без смеха было невозможно. Гвоздём программы был настоящий карлик-лилипут, постоянно с топотом бегающий между певцами и с грохотом колющий лёд из суперсовременного холодильника как раз во время Татьяниных страданий. А Онегин пришёл на объяснение с Татьяной, держа в руке авоську с пустыми бутылками. Об остальных «художествах» я уж и не говорю.

      Некоторые зрители уже во время действия стали выходить из зала, но подавляющее большинство сидело и глупо хихикало в самых драматических моментах, в том числе и сидевшие рядом со мной пожилые иностранцы, с виду немцы. Они, видно, были рады продвижению в Россию уже привычной им «культуры». Мы были с Галей Козиной и в антракте решили, что дальше принимать участие хотя бы как зрители в этой клоунаде мы не будем.

      На выходе из театра мои «девушки» зацепились языками с какой-то дамой, вышедшей на воздух покурить. Она сказала, что ходит на все постановки Михайловского театра и не пропускает ни одного спектакля. Советовала нам остаться – впереди ещё много символических приколов, способствующих, как она сказала, «расширению сознания». Например, десятки пустых трёхлитровых банок, выставленных на сцену во время объяснения Онегина с Татьяной, меж которых они с опаской передвигались, оказывается, символизировали лунную дорожку на пруду. До такого наше «нерасширенное» сознание догадаться никак не могло, и с чувством, будто нам нагадили в душу, мы уехали.

      То же и в драме. Взять хотя бы Чехова: куда ни глянь – шли «Три сестры», «Дядя Ваня» и «Вишнёвый сад», и всё на новый лад. Любили издеваться и над Шекспиром. Режиссёры просто изворачивались, как бы из однозначного текста сделать что-то скандально противоположное. Как бы ввернуть туда однополую любовь, побольше кровищи, наркотики и прочие мерзости. Они считали, что так, и только так можно продлить жизнь бессмертным творениям классиков. У них и в мыслях не было подтянуть зрителей к уровню мысли и чувств лучших представителей человечества. Такие «новаторы», без зазрения совести коверкая авторские произведения, пропагандировали и рекламировали самые поганые человеческие пороки.

       Ну, хотелось вам сказать что-нибудь новое, отвечающее, на ваш взгляд, современности, так пишите и создавайте что-то своё, но не пачкайте уже созданное другими авторами, которые на три головы выше вас! Да куда им, кишка тонка! Никто не пойдёт слушать оперу без мелодий или смотреть пьесу с картонными персонажами. Так конкуренции с попсовыми бряцалами, собирающими стадионы, или с киноужасами в 3D формате, или даже с телесериалами, снятыми будто через замочную скважину, не выдержать. Вот и изголялись.

      Скучно было смотреть и на современный балет, который превратился, в основном, в пантомиму-иллюстрацию к «Камасутре». Ну, просто парный или, чаще, коллективный Марсель Марсо, занимающийся любовью! Из него практически полностью было выхолощено живое танцевальное начало, которое заставило бы зрителя непроизвольно приплясывать вместе с танцорами или взлетать душой в небо вместе с балеринами. Ну и, конечно, исчезло само понятие о красивых и похабных позах и жестах.

      Ещё скучнее в изобразительном искусстве. Если посмотреть на галереи современных мне художников-инсталляторов – там ведь живого человека нельзя было встретить, кроме самих авторов и их собутыльников, а также редких эстетов-ценителей, с глубокомысленным видом таращивших глаза на беспредметные опусы или на состряпанные из мусора артефакты, выражающие какую-нибудь довольно пошлую, банальную «идею».

      Зато в моде были перформансы с сексуально-политическим подтекстом: то контур огромного полового члена на подъёмном пролете моста, удостоенный даже премии Министерства культуры, то танцы у алтаря Храма Христа Спасителя девиц-оторв из группы, английское название которой переводилось как «Кошкина п…а», то собственные гениталии «творца», прибитые гвоздями к мостовой на Красной площади. Смысл этих «произведений» был только один – поднять волну в прессе. Эпатажное поведение стало неотъемлемым атрибутом «творца» в любом виде искусства.

      Пожалуй, самым скандальным персонажем был Илья Трахтенберг, не только изливавший на публику со сцены поток отборной похабщины, но и в своей жизни практиковавший все мыслимые пороки, отчего и скончался до времени. Зато о его «подвигах» был снят фильм, из которого мне запомнилось, что даже его сын из мести за его свинство планировал убийство своего папаши, а сам неоднократно был близок к суициду. Зато женщин Илья менял еженощно и считал, что недаром, по Библии, Ева была сделана из ребра Адама, т.к. в этой кости совсем нет мозга. 

      Многие тогдашние искусствоведы утверждали, что современное искусство вообще не должно вызывать у публики положительных эмоций, оно должно обязательно раздражать и провоцировать, подвигать к протесту и бунту. Да ещё и жаловались на «цензуру толпы», которая, якобы, не доросла до уровня их самовыражения. А уровень-то убогий!

      Взять хотя бы одного модного «художника»-француза, который устроил перформанс, закутавшись в одеяло и усевшись голой жопой на куриные яйца с обещанием их висидеть. Так такое «художество» с успехом выполняет любая курица, а в массовом масштабе – простейший инкубатор! Что этот «творец» хотел выразить – что он не глупее курицы и не менее креативен, чем инкубатор? Некоторые продвинутые искусствоведы очень сокрушались, что публика не понимала современного «сложного» искусства. Вот такое «сидение на яйцах» и выдавалось за его высшее достижение, недоступное массам обывателей.

     Я, конечно, не одобрял и ответных хулиганских действий фашиствующих и религиозных фанатиков, которые порой громили авангардные выставки и даже угрожали и физически избивали их авторов. Не нравится — не ходи и не смотри, но, к сожалению, практически полное отсутствие авторитетной художественной критики дезориентировало общество, а склонные к скандальной рекламе СМИ пропагандировали как раз самые эпатажные «художества».

      Желанной реакцией на опусы современного искусства должен быть злорадный смех надо всем, что раньше признавалось прекрасным, высоким и духовным. Любимым приёмом при этом выбиралось целенаправленное оскорбление какой-либо группы общества по религиозному, национальному, расовому или возрастному признаку, по манере говорить, одеваться и т.п.. Всё это выдавалось за проявление полной свободы искусства, преодоление всяческих штампов, табу и моральных ограничений.

      На мой взгляд, за современное искусство продавали потуги многочисленных недоучек, бездарей, лентяев и просто откровенных, озлобленных на весь мир хулиганов, шпаны, которая поняла, что можно безнаказанно издеваться над публикой, которой как паршивой собаке нравилось с ожесточением чесаться, когда её покусывали вошки. И на этом садомазохистском инстинкте, оказывается, можно было неплохо заработать.

      Надо всем этим можно было бы просто посмеяться, если бы при этом со сцен и выставочных площадок не вытеснялось подлинное, человечное искусство и не калечились бы души людей, вынужденных потреблять всё это аморальное безобразие, выставляемое в качестве общепризнанных образцов. Вместо объединения, такое «искусство» способно было только натравить людей друг на друга. Так что надежда на то, что «красота спасёт мир», похоже, не сбылась, потому что само понятие красоты уже тогда совсем вышло из моды. Чем безобразнее, тем прогрессивней — таким был девиз современного мне искусства!

      Наблюдая всё это, становилось печально: похоже, что всё, мной любимое, умерло раньше, чем я сам. Даже детские мультики, которые я смотрел вместе с внуком, где уродливые фигурки мельтешат в бесконечной погоне друг за другом, подготавливали ребёнка не к нормальному общению, а к суете будущей взрослой жизни. А книжки для детей? Вот «Книга о любви» некоей фрёкен Перниллы. Хотите пару картинок из этой книжки? Нет, за них меня, пожалуй, засудят. Зачем воспитывать возвышенное отношение к женщине? Все равны, только у одних краники, а у других – дырочки, вот и вся любовь. Что девушку любить, что сало – всё одно, главное, получить удовольствие.

      Как после такого «просвещения» ребёнку не попробовать разные варианты? Ребёнок-то любопытен, он не будет откладывать до совершеннолетия. А там – аборты у 11-летних девочек, весёлые компании, где всё можно, в том числе наркота, и вскоре - ранняя смерть от передозировки. Сколько таких историй я знаю! Я всё думаю, а своим детям эти «просветители» читали такие книжки? Нет, не читали, у них ведь своих детей не было и не могло быть просто физиологически. Вот мозги и поехали.

       Вам это показалось брюзжанием старика? Ладно, кушайте это дерьмо, если хотите прослыть современным культурным человеком, изображайте, что вам это нравится. А мне было и смешно, и страшно.


                Назад на: http://www.proza.ru/2017/12/18/725
             Продолжение на: http://www.proza.ru/2017/12/18/741
     Вернуться к оглавлению: http://www.proza.ru/2017/12/14/1967