На маминой подборке фотографий:
- население нашей квартиры в «Гознаке» - Кыка, папа, Валентина с Иркой, бабушка Фима с Ленкой и мной, мама;
- мама после блокады;
- молодые дед Фёдор и бабушка Фима после I мировой;
- дед Фёдор и подмастерье Кыка у электрощита «Гознака» (стоят справа и слева);
- мой будущий папа в 1936 году.
1.2.2. РЫЖАЯ МАМУЛЯ.
Сдаётся мне, что родители зачали меня на великих радостях сразу после снятия блокады в феврале 1944 года. Наверное, поэтому в душе я вышел добрым и весёлым человеком. Так как родители работали, нянчила меня бабушка по матери – баба Фима. Все звали её мужским именем Фима, то есть Ефим, хотя её настоящее имя было Фёкла. Она была простой доброй толстухой. Сколько я помню, всё домашнее хозяйство было на ней.
С первого класса до моей женитьбы наша семья проживала в двухкомнатной коммунальной квартире с семьёй моего дяди по матери и крёстного – Константина Фёдоровича Сергеева, Кыки, как я его называл с детства. Родственники со стороны отца были не так близки, поэтому начну свой рассказ о происхождении с материнской линии.
Моя мама, Гуанова Ольга Фёдоровна, оставила после себя несколько страниц воспоминаний о нашей семье, за что я ей бесконечно благодарен. Привожу их без правок, так как в них сохранился дух эпохи, которая была до моего рождения:
МАМИНА ПАМЯТКА.
"Дорогие дети и внуки! Нам некогда поговорить, такая суетная у нас жизнь, а я хочу, чтобы вы знали о себе, о своих корнях то немногое, что знаю я.
Мой дед, Мельников Михаил Михайлович, родился и всю жизнь прожил в Петербурге. Был он из семьи староверческой, с женой своей был не венчан, и я мало знаю о своей бабке, даже имя её знаю не совсем твердо, кажется, Ульяна, но о ней говорили очень мало, наверное, потому что женщина в старообрядческой семье играла очень маленькую роль. Было у них четверо детей. Жили они на канале Грибоедова возле Никольского собора. Дед был маляром, запойно пил, но отцу моему всё-таки дал образование (реальное училище).
Время было такое, что правительство (вернее, церковь) вовсю боролось со старообрядчеством, и вот Михаил Михайлович крестил своих детей в православной церкви, чтобы они не считались незаконнорождёнными. Старшего сына Николая взяла на воспитание мать моего деда, прабабка моя, и он носил фамилию Богданов. Прабабка жила в Новом Петергофе. Служила у господ. Я видела её дагерротип, она была очень богато одета для служанки, и дядю Колю выучила получше, чем моего деда и своих остальных внуков.
Мой отец, Фёдор Михайлович, родился в Петербурге в 1886 году. Его крестили и фамилию дали крёстного. Он стал называться Фёдор Богданович Сергеев. Богданович, хотя отца его звали Михаил, и фамилия его была Мельников, а отцу дали – Сергеев (по крёстному). Отец учился в реальном училище и имел по окончании хорошую тогда специальность – электромонтёр. Жили они недалеко от Мариинского театра, и он рассказывал, что в детстве иногда его брали участвовать в оперных спектаклях.
Сестра отца Екатерина носила фамилию тоже крёстного – Алексеева. Она рано сбежала из дома и стала певичкой, но главное, конечно, то, что она была хорошенькая, и первый её муж или любовник был американец, звали его Вилли. Он очень её любил. Она жила богато, но ему пришлось уехать в Штаты после революции, а она отказалась уехать с ним. Но он ей оставил столько, что я ещё помню её роскошную квартиру. Она не работала до Великой Отечественной войны, жила на вещи, которые у неё были. Она вдовела недолго, скоро вышла замуж за художника, разрисовщика ваз с фабрики Ломоносова. Но всё кончается, художник умер, и она стала постепенно нищей. Работать не могла, она оглохла, ну а квартиры и вещей даже на её короткую жизнь не хватило.
Была ещё сестра у отца – тётя Женя. Она отравилась, или её отравила нечаянно тётя Катя, но она умерла в девичестве. Мать её, моя бабка, умерла во время похорон Жени, в пролетке, видимо, от инфаркта или, как тогда говорили, от разрыва сердца. Её похоронили на Преображенском, теперь там еврейское.
Моя мать, Леонтьева Фёкла Григорьевна, родилась и выросла в Бологое, в деревне. Недалеко от станции на берегу красивого озера была их деревня, слева от поезда на Москву. Отец её, мой дед Леонтьев Григорий был бедным, пьяницей и кончил свои дни в Ленинграде, в доме престарелых. Моя бабка Евдокия всю жизнь прожила бедной в деревне, умерла от рака. Имели они трёх дочерей: Марину - старшую, Фёклу и Матрёну. Марина вышла замуж за деревенского и тоже в бедности с кучей детей прожила в деревне.
Моя мать Фёкла Григорьевна в 1910 году приехала в Петербург и поступила учиться к портнихе. Но, как она рассказывала, её не так учили шить, как заставляли работать по дому, прислугой. Фёкла Григорьевна познакомилась с Фёдором Михайловичем через свою знакомую, которая их сосватала, и они не долго думали и гуляли, а очень быстро она вышла за моего отца замуж. Она гуляла в деревне 4 года с парнем, но он был из зажиточной семьи, а она бедная, он её замуж и не брал. Ну, она и решила по-своему.
Отец мой к тому времени отслужил в армии (он был писарем), пришел домой, отец его умер от водянки, и он, почти не зная мою мать, сразу предложил ей руку и сердце. Венчались они в Никольском соборе с белой каретой (хотя были уже и автомобили). Денег не было, и на свадьбу они заняли у тёти Кати часы в бриллиантах, заложили их, на это и сыграли свадьбу. Маме справили в её мастерской хорошее приданое, но женщина, которая помогала отцу по хозяйству, когда он был холостой, украла всё и уехала – её не нашли. Но это потом. А в 1912 году они очень хорошо стали жить. Тогда в Петербурге стали проводить электричество, и они хорошо зарабатывали. Моя мама шила юбки. За день – юбка, а это 3 рубля (часы золотые тогда стоили 5 рублей).
Но недолго было счастье. 1914 год. Отца забрали на войну и очень быстро ранили. Моя мать, деревенская девочка, бросила всё, узнала, где стоит поезд санитарный, поехала, а это под Варшавой было. Отыскала его, уже отставленного как бесперспективного в сторону, устроилась санитаркой на поезде, и таким образом его взяли в поезд, а у него уже была гангрена. Его привезли в Варшаву, в госпиталь, и мама, не зная языка, да ничего не зная, только своим трудолюбием и добрым характером выходила его. Ему делали 6 операций (отнимали ногу все выше и выше), а она жила в палате с больными и вот помогла ему.
Да, нашёлся генерал царской армии, который решил, что пуля, которая ранила отца, была предназначена ему. Отыскал отца в госпитале, маму они сразу взяли жить к себе, а отцу по выздоровлении он дал письмо-рекомендацию к управляющему фабрики «Гознак». Он стал там работать сначала телефонистом, но очень быстро перешёл в электромастерскую и проработал там до смерти.
Смерть ему помогли получить большевички. Однажды, уже будучи бригадиром, мой отец не принял работу у двух халтурщиков, они пообещали его посадить, и в 1938 году, в январе его арестовали. Два года он просидел в Крестах и в Большом доме, его били, сажали в карцер, но он не подписал ни одной бумажки. А через два года его выпустили, оправдали. А тех хулиганов должны были посадить, но они сбежали из суда, но недолго были на этом свете, погибли оба. Но и мой отец вернулся совсем больной, весь избитый и через 19 месяцев тоже умер, а было ему 54 года.
Уже после революции, вернее в мае 1917 года, у них родился сын Константин, потом было ещё два мальчика - Евгений и Александр, но они умерли, один сразу после рождения, а Женя 3 месяцев от роду от дифтерита. В 1924 году в июле родилась я. Было наводнение, и отец на доске со второго этажа ездил в магазин за хлебом (это без ноги-то!). Мама не хотела меня рожать, всё мальчики, мальчики, и когда она шла на аборт какая-то цыганка ей сказала: «Вернись, у тебя будет девочка!». Она вернулась, и родилась я. Когда мама рожала, отец ждал и поторапливал (в окно), и, говорят, я родилась в рубашке.
Мы жили уже в «Гознаке» в небольшой квартирке, но отдельной, комната была всего 18 метров с кухней и антресолями, где тоже можно было спать. Высокие потолки позволяли половину комнаты перегородить, таким образом получалась комната с высоким потолком и большим итальянским окном и кухня под антресолями. Готовили и обогревались от плиты. Уборная, правда, была общая на 11 жильцов. Но сначала фабрика «Гознак» обслуживала своих рабочих. Ежедневно дворник приносил вязанку дров под дверь, а ещё раньше было и паровое отопление. Уборную убирали тоже служащие фабрики. Но потом всё отменили, но всё равно жить было лучше, чем в коммунальной квартире.
Папа очень любил маму, но (это было ещё до меня) он стал похаживать к соседке, помогать ей и т. д., пока мама не предложила ему развод, тогда он утихомирился, и дальше у нас была хорошая семья. Отец был строгий. Костю часто поколачивали ремнем, меня только ставили в угол (хилая была, болела). Но порядок в доме был. Не позже 11 вечера разрешали гулять, и то надо было доложить, где и с кем, ну, а если запоздаешь, то скандал. Мама всегда защищала Костю, а меня любил папа. Костя не захотел учиться, пошел работать в 15 лет к отцу в ученики, и очень жаль, голова была у него в порядке, и если бы учился, то жил бы получше, чем он жил.
В детстве у Кости до 12 лет была няня, но она умерла, а раньше со мной она отказалась возиться, и у меня няней был брат. Как часто он посадит меня в саду и уйдёт, и забудет, а я приду домой, дверь заперта, и засну у дверей. Соседи были хорошие, брали меня к себе, ну, а Косте за это было ремнём по жопе. Ходила я в очаг (это детский сад), водил меня туда Костя, он и брал меня оттуда вечером. Я хорошо помню, как, чтобы я пошла домой, он меня обманывал осколком гребёнки, дескать, пойдём – дам, а когда меня уводил, то оказывалось, что он мне наврал. Я с детства была домоседкой, гулять не любила, соседка научила меня вышивать, и я вышивала, даже за воротничок, вышитый мной для крёстной, я получила 5 рублей, которые Костя у меня тут же выпросил.
Родители работали оба, часто в смены, так что мы часто оставались одни. Жили дружно, отец умел достать продукты и дрова, и всё, что надо было для дома, так что в самое лихое время у нас на столе была хорошая еда. Я плохо ела, а Костя наоборот, так он меня отучил есть мясо. Сидит рядом и говорит гадости, а аппетита нет, и из-за стола, не доев, я не могла выйти, ну, и отдам ему. До сих пор я не люблю мясо.
Костя не долго ходил холостым, в 18 лет нашел жену – Вальку. Отец был против, сопротивлялся, как мог, потому что Костя учился на втором курсе техникума, но у неё был живот, и нас учили быть честными. Костя взял паспорт и записался, но отец не разрешил ей жить у нас. Она жила у мамы, а Костя дома. Правда, это было не вдруг. Как только Валя пришла к нам, первое, что она сделала, это украла у отца 100 рублей и купила себе кофточку. Сказала, что дала мама, а они беженцы и жили у тётки, мать её работала бухгалтером, двое детей, и откуда у неё деньги? Таким образом, выяснилось, что она украла их у нас. Костя потом развёлся с Валей (это стоило 15 руб.): они не поделили, кому нести банку крабов – нам или тёще, но быстро помирились и снова записались (тогда это было просто). Костя техникум бросил.
Не знаю, как бы было дальше, но отца посадили в тюрьму 2 января 1938 года. Меня отправили (дали путёвку папе на фабрике) в дом отдыха для детей, я там была и не видела всего этого ужаса – обыска и ареста. Мама не работала, Костя уже был семейный человек, и уж как она несколько месяцев жила - один Бог знает. Валя сразу же перешла к нам жить, но они с Костей ссорились, и она часто с ребёнком уходила к маме и простудила, и мальчик умер в 2 месяца жизни.
У нас ещё жил дед – отец мамы Григорий. Он ослеп, да и не было у него ни кола, ни двора, всё пропил, ну, и перебрался к нам, хотя у него были ещё две дочери. Когда папу арестовали, мама попросила тётю Мотю взять деда к себе. У неё муж был мясник-колбасник, жили они прилично, а ведь мама была безработной. Она пробовала дома шить, но у неё это плохо получалось. Так вот, тётя Мотя деда быстро пристроила в дом престарелых, где он очень быстро умер, а было ему всего 74 года.
Мама устроилась на швейную фабрику швеёй-мотористкой, и жизнь, хоть и не богатая, но пошла своим чередом. Ежемесячно она ходила, носила папе передачу и 60 руб. деньгами, из которых он получал 20 руб., а остальные НКВД клало на книжку (себе). Я училась. Костю взяли в армию, мы жили втроём: я, мама и Валька. Воровала она всё: чулки, штаны, платки, наволочки и т.д., всё время что-нибудь да пропадало, да и деньги иногда. Мы хлопотали 2 года. Я под диктовку дяди Коли писала письма во все инстанции. Я хотела вступить в комсомол, меня не взяли, а Костю (ещё до армии) уволили из «Гознака». Он смог поступить работать только на шинный завод («Треугольник»).
Наконец, я написала письмо Сталину с просьбой не судить отца тройкой, а судить в городском суде, и получила положительный ответ. Суд состоялся в Областном суде (на Фонтанке, 16), и папу после суда отпустили домой. Просидел он 1 год 9 месяцев. Пришёл совершенно больной, но он не подписал ничего. Был такой эпизод. К нам тайком, поздно пришёл человек из тюрьмы, он сидел вместе с папой и сказал маме, чтобы она послала не 60, а 10 рублей (ему же давали 20 руб.). Это для того, чтобы папа знал, что Костя на свободе. Ему ведь там показывали бумаги, подписанные Костей, и давали слушать, как его избивают, чтобы он подписал. Но он был не дурак, понял, что это провокация, и передача мамы это подтвердила.
Всего из «Гознака» взяли 28 человек. Да всё начальство, только мой папа, да ещё Бабошин были рабочими. Им шили группу троцкистскую. Это когда было видано, чтобы гознаковское начальство вместе с рабочими было? У нас в доме даже было два сада: наш - на Фонтанке - и Конторский - для детей служащих «Гознака», а тут их соединили вместе. Видно, они все держались, потому что, когда выпустили папу, после выпустили и всех остальных. Директора, правда, раньше расстреляли, но оправдали потом, хотя семьи и выслали – главного технолога, главного электрика, главного инженера и т.д. Пока они сидели, наши семьи сдружились, и женщины бегали друг к другу, чего раньше не могло и быть.
Однажды маму вызывают в тюрьму с одеждой для отца. Я возила её на дезинфекцию, ну, а мама повезла туда. И вот сидим мы дома, а мамы всё нет и нет. Утром только они пришли. Сколько пришлось пережить! Ведь могли и её арестовать. Папа вышел, а Костю взяли на Финскую войну. Валька жила у нас, но папа был очень плох. Весной 5 мая 1941 года он умер. Он говорил, что будет война, и меня он устроил в «Гознак» на работу в лабораторию, совсем перед смертью уже.
Я услышала о войне на работе, когда выступал Молотов по радио. Все плакали, а я улыбалась, дура, мне было интересно – война! Маленькая была ещё, не знала, что это такое. Папу мы похоронили на Охтенском кладбище, хотя дед и мои братья были похоронены на Митрофаньевском, но тогда туда уже не хоронили. Дядя Коля отдал своё место рядом с бабкой (моей прабабкой) в Петергофе, даже могилу там вырыли, а мама в последний момент отказалась. Дядя Коля не пришёл и на поминки, так обиделся. Но в Петергофе немцы кладбище снесли.
Началась война. У нас был выпускной вечер в школе 22 июня. Мальчишкам разрешили пить водку в школе, т.к. утром они шли в военкомат. Все погибли. А я работала до ноября. Потом меня вызвали и предложили перейти на фабрику Горького, это у чёрта на куличках, и я уволилась, а в сентябре начался уже голод. Мы жили с мамой (Валька ушла к матери).
Мама отдавала мне всё, да и у папы был в запасе пуд соли и пуд сахара, да случайно не выбросили пуд ржи ещё с гражданской, вот это и ели. Но я попробовала и клей, и «сахар с Бадаевских» (торф, короче). Были бомбёжки, тревоги. Сначала мы бегали, а потом перестали. Очень страшно было 6 сентября. У нас на Огородникова разбомбили дом. Хороший дом рухнул, а все, кто был в подвале, утонули. Вот я и перестала бегать. Но бомбили здорово. Хорошо, что наш дом сначала строили для фабрики, для буммашин. Он был со сводчатыми потолками в коридоре и с полом, уложенным массивными плитами. Мы все там и спасались.
Мама очень тосковала, часто ходила на кладбище и там «снюхалась» с соседом. У него жена умерла 6 мая, а папа 5 мая. Вот они ходили вместе на кладбище, он приходил к нам слушать радио, а потом 12 декабря мама объявила, что она выходит за Романовского замуж. Сейчас-то я понимаю, что она думала, что останется комната, ведь мы жили рядом, для Кости, хотя у Романовского сын был на войне и, кстати, тоже остался жив, хотя провоевал всю войну.
Я, в протест, ушла из дома и жила несколько дней у тёти Моти на свои 125 граммов хлеба. Но мама пришла за мной и уговорила пойти домой с тем, что Романовский будет жить в своей комнате. Маме было тогда 49 лет, а я считала её старухой. Я очень любила отца и, конечно, не могла примириться с её замужеством с Романовским. Романовского я ненавидела всей душой. Мама сделала так: я вернулась домой, а Романовский стал жить у себя в комнате. Мама, конечно, его кормила, стирала и всё такое прочее, но со мной он не жил, мне этого было не пережить, чтобы он жил с нами.
Прошла очень тяжёлая зима 1942 года. В январе у нас украли все карточки: 2 рабочих и 1 иждивенческую (мою). А украла тётя Мотя. Я узнала об этом через 25 лет. Было холодно, темно, и все родственники полезли к нам, благо, мой папа заготовил дрова, и у нас было тепло. В одной комнате жили тётя Мотя с дочкой Люськой, тёща (Валькина мать с дочкой), Валька, я, мама и приходящий Романовский. Да ещё я пустила, и всю войну у нас жила моя подруга (сволочная баба) Надя Сучилова. Но что тётка воровка, что подруга сволочь и что тёща тоже не брезговала нас обворовывать, я узнала позже. О Вале и речи нет. А январь 1942 года мы прожили жутко! Тётя Мотя ела наш хлеб (другого ничего почти не давали) и жила на нашем тепле, а мама отдавала всё, что добудет, мне, и, конечно, в конце месяца у неё открылись язвы на ногах (цынга), и она бы умерла, если бы в марте 17-го Романовского в 24 часа не выслали из Ленинграда. Поляк? Маму тоже, ведь она записалась с ним, ну, а я отказалась и осталась одна в такую пору.
Родственников не выгоняла, пока 24 марта не обокрали комнату Романовского. Я пришла с работы, его дверь открыта, и всё-всё – одежда и даже вещи вынесены (а он всё оставил для сына). Тёща мне сказала, что дядя Коля брал ключи, он отнекивался, говорил, что это ложь, но позднее в 1943 году я нашла в его пакете Киркино пальто. Значит, это он, подлец, всё взял, а тоже грелся и жил у нас. Я не могла разобраться, кто украл тогда в 1942 году, я просто всех попросила пойти по домам, кроме Надьки. Тёща мне развела клопов, я выбросила диван, т.к. не знала, как их вывести. Позднее, когда я хоронила тёщу, я увидела у её дочки свою дорожку, я её вышивала сама. Значит, всё белье, что было в корзине на антресолях (простыни, пододеяльник, наволочки), она тоже тиснула. Но я их выгнала.
Мама перед отъездом успела меня устроить учеником механика на швейную фабрику. И я начала работать. Сначала убирали снег на улице, строили амбразуры (готовились к уличным боям), ну, а потом стали восстанавливать швейное производство. Работала я механиком, но т.к. я была с 10-летним образованием, то меня Сергей Иванович сделал техником по ППР.
Конечно, я ему уже тогда приглянулась, но я сначала ничего не понимала, ведь мне ещё было 18 лет. Сначала немного внимания, а потом всё больше, и в 1943 году я стала его женой 19 мая. Не записывались, я была передовых взглядов и не ложилась в кровать под расписку, да и С.И. был в общем-то порядочный человек, иначе я бы не стала с ним спать. Да ещё, ну, какая любовь в таком возрасте, да ещё с мужчиной, которому 34 года, да ещё женатым. Просто я боялась умереть и не узнать, что же это такое – замужество.
Я, конечно, быстро забеременела, но, видимо, блокада сказалась, и я первого ребёнка выкинула. Я ничего не умела и не знала, что делать, просто один раз увидела, что С.И. написал письмо к жене, и ласковое, как будто ничего и нет, я прочла его нечаянно, расстроилась, и вот аборт (вернее, выкидыш).
Когда я выписалась из больницы, приехала мама в декабре 1942 года, привезла масла, муки и денег и немного нас откормила. С.И. сразу же пришёл к нам, и мы уже при маме стали жить вместе. У С.И. убили в феврале 1944 года брата под Ораниенбаумом, а я уже носила ребёнка второго (Борю), и я не люблю это имя, но мы его сначала стали называть Борей в честь брата С.И.. Беременность была страшная. Меня тошнило все 9 месяцев. Я почти не ела ничего, только молоко могла, а стоило оно 100 рублей 1 литр. Хорошо, мама приехала с деньгами (28000), так что Бореньку кормили и тогда хорошо.
В июне, 7-го 1943 года мы с С.И. записались. Он развёлся с женой (она прислала ему справку, что она сумасшедшая, это чтобы не платить 6% налог на бездетность). Он воспользовался, и его развели без её согласия. А она болела, правда. Ну, а мы записались, и я стала Гуановой.
Я очень любила С.И., пока не узнала, что он мне изменил с моей подругой на работе, с Лидкой Семёновой-Байченко. Была у нас такая по****ушка, её все щупали, ну, и С.И. не удержался. А мне было плохо, я ведь очень тяжело носила ребёнка, было не до него, и вот я уже родила, и Боре было 9 месяцев, когда я узнала, что С.И. путается с ней. Я его выгнала из дома, и месяц он у нас не жил. Мама его укладывала вечером спать на кухне, когда я усну, а я его к себе не подпускала, и с этого дня кончилась любовь. Меня стали уговаривать Ольга Ивановна, мама, что мальчику нужен отец. С.И. просил неоднократно прощения. Лидку он уволил с работы за разврат (вот подлец!), её муж избил до смерти за это, но я не простила С.И., но стала жить, да, ребёнку нужен был отец.
Я тоже ушла с работы, там я уже работать не могла, а устроиться на новую работу после войны было трудно, и я пошла учиться в техникум на конструкторское отделение, и до сих пор благословляю судьбу за это. Меня приняли на 3-й курс (т.к. я окончила 10 классов), я через 1,5 года была специалистом, и по блату С.И. меня устроили в Дом Моделей сначала конструктором, но я хорошо рисовала с детства, и меня через 2 года перевели работать художником-модельером.
Всё шло хорошо. Костя вернулся с войны живым и невредимым, Валька пришла к нам от матери, и вот мы, две семьи, стали жить в одной комнате 18 метров. Кирка вернулся с войны, занял свою комнату и женился на моей подруге Надьке. Эта стерва вместо благодарности за всю войну: ведь если бы она не жила у нас, она бы сдохла, - её отец и зять замерзли дома, мы их хоронили, она осталась жива благодаря нашему теплу, да ещё и жениха приобрела, хотя её ранили в ногу, и она хромала, но такова жизнь… За хорошее всегда платят плохим. Она крестила моего сына, но как только она вышла замуж, мы с ней рассорились. А ведь отец мне говорил: «Не дружи с ней, она скверный человек». Но кто слушает родителей?
Прожили мы с С.И. 17 лет, каждый сам по себе. С.И. увлекался и дальше девочками (на фабрике их много). Ну, а я стала знаменитой, дела шли хорошо. Модели мои за границей занимали первые места, да и фабрики их шили годами. Я выступала по телевидению, писала в газеты по моде, читала лекции в Лектории. У меня тоже завелись поклонники. Отдыхать я ездила одна на юг. С.И. не хотел со мной ездить, и меня это устраивало.
Жили каждый сам по себе, вернее, как муж и жена мы с ним не жили 10 лет. У меня были любовники, но я брезглива и в чужие постели не ложусь, так что заводила любовь по переписке. Сначала в Минске 7 лет, а потом в Москве 5 лет с неженатыми, но я их не соблазнила до конца, а когда я поняла, что я им не нужна, то я их бросила. Я люблю только тех, кто любит меня.
(А они, между прочим, писали ей вот такие игривые стихи:
«Я с Вами флиртую,
Я просто кокетка...»
Что ж, встречу другую,
Зря хвастаешь, детка!
Другую, которая громко смеётся,
Другую, которая страстно прижмётся,
Другую, которая вся отдаётся,
Другую, которая Олей зовётся!
И ещё:
Где сыскать такую даму,
Удивила чтоб меня,
Бросила б мне вызов прямо,
А затем, вдруг, поманя,
На меня взглянула косо,
Охмурила и ушла,
Возмутив, оставив с носом,
Ах, она уже пришла!
О, узнать её нетрудно:
Ласкова, добра, смешна,
Я добавлю — златокудра.
Отгадайте, кто она?).
В 1961 году в театре (я и в театр ходила одна) на бесплатном просмотре в театре Комедии я познакомилась с Елагиным Б.А.. 40 лет прожили с ним вместе, но семьи у нас так и нет. Я считаю, что он держится за меня не потому, что любит или любил, а потому, что я помогала всю жизнь ему выбираться из нищеты, ну, а когда он оправился, то стал издеваться надо мной. Я болела так, что я ушла на инвалидность по болезни. Болела, не до развода было, а жаль.
Теперь 16 лет у меня живёт его мама (стерва ужасная), серет и ссыт прямо в комнате, так что я живу в одной комнате, холодной с балконом, а она живёт в тепле и в грязи, т.к. я отказалась за ней убирать. Ничего, убирает сам, ну, а за мной, хоть мне бывает и очень плохо, он не ухаживает. Спасибо Боре-сыну, да и то у него семья, так что мне не помогает, как следует, никто. Держусь пока, но уже очень мне плохо.
7 октября 2001 г. умерла Моника – латышка, мы с ней очень дружили когда-то, но потом, когда я развелась с С.И., они (с мужем Левоном) отвернулись от меня, да я и не старалась их свести с Елагиным, он бы нахамил, и этим бы всё кончилось.
Начато в санатории «Курорт» 23.09.95 г."
Читая это, моё сердце сжимает тоска и чувство вины перед мамой. В дополнение к маминому рассказу хочу добавить, что я мог бы вообще не появиться на свет. Мама говорила мне, что, когда она ходила беременной, ляпнула где-то антисоветский анекдот, кто-то настучал, и её уже вызвали к прокурору, но отцу удалось замять дело, пользуясь своей репутацией безупречного коммуниста, а может быть, и взяткой.
Что касается дела моего деда Фёдора, привожу текст оправдательного приговора суда (в разделе ПОДРОБНОСТИ О ПРЕДКАХ 1.(1) – для любителей документалистики)– невиданное чудо в то время! Разрешение судить не «тройкой», а судом, и оправдание деда можно объяснить только тем, что как раз в то время произошла замена Ежова на Берию, и новая метла мела по-новому. А тот, кто на него донёс, как говорила мне мама, после суда повесился.
Ещё один штрих. Мама рассказывала, что однажды уже после освобождения деда они шли с дедом мимо Большого дома на Литейном и встретили следователя, который допрашивал деда. Дед не мог сдержаться и уже было замахнулся на своего мучителя костылём, но мама, ещё школьница, повисла у него на руке, и следователь прошёл мимо. А пытали так: ночью на несколько часов допроса ставили одноногого инвалида на его единственную ногу, а рядом ставили охранников с примкнутыми штыками - если дед начинал валиться, то прямо на штык. Да, время было такое – «в ЦК цыкают, а в ЧК чикают»!
О блокаде, самый страшный период которой мама пережила одна, совсем девчонкой, я могу с её слов добавить такой эпизод. Она рассказывала, что, видимо, ещё в начале блокады она ехала в трамвае, но какое-то необъяснимое чувство заставило её выйти, не доехав до нужной остановки. Трамвай уехал, она пошла за ним пешком и скоро увидела, что прямо в него попал снаряд. Бог спас. В мою детскую память запал ещё рассказ мамы о том, что до войны у них дома был всеми любимый кролик. Когда начался голод, его забили, но мама так переживала эту потерю, что не могла есть его мясо. С тех пор она вообще мяса не ела.
Мама прошла военные курсы, вот её
"Характеристика на курсанта 2-го автоматного взвода
Сергееву Ольгу Фёдоровну.
Год рождения 1924. Образование среднее. Чл. ВЛКСМ. Не замужняя: За время пребывания с 25 июля по 27.08.43 г. показала себя, как дисциплинированный командир, требователен к себе и подчинённым. Знания по всем дисциплинам и также может передать подчинённым. Политически разбирается и морально устойчива. Предана партии Ленина-Сталина. Может быть использована на должности ком. отделения.
Ком. 2-го взвода автоматчиков. Мл. л-нт: подпись"
Сохранилось её Удостоверение сержанта (смотри в ПОДРОБНОСТЯХ О ПРЕДКАХ 1.(2)). Мама рассказывала, как тушили зажигалки на крышах. В общем, досталось, но в то же время она говорила, что блокада чётко разделила людей на порядочных и негодяев, и общаться было проще. А чтобы было понятно, что это была за война, приведу с минимальной грамматической правкой случайно оказавшееся у меня рукописное свидетельство неизвестного мне моряка, сражавшегося на Невской Дубровке (там же – (3)).
Вообще мама была человеком открытым, часто резким и несправедливым, но с чувством чести, которое уже в наше время почти совсем исчезло. Она любила компании, веселье и дружила искренне. Рыжая, темпераментная, артистичная, она была полной противоположностью моему отцу.
ПОДРОБНОСТИ О ПРЕДКАХ 1.
СЕРГЕЕВЫ.
(1) Уг.д.№ 101288
К о п и я
П Р И Г О В О Р
Именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики.
16 августа 1939 г. Судебная коллегия по уголовным делам Леноблсуда в составе: председательствующего члена облсуда ЛОГИНОВА и нар. заседателей Сергеевой и Першаковой, с участием прокурора т. Просмушкиной и защиты в лице чл. колл. защитников Фролова, при секретаре т. Блохиной, -
рассмотрев на закрытом судебном заседании дело по обвинению: СЕРГЕЕВА Фёдора Богдановича – рождения 1886 г., уроженца г. Ленинграда, образования низшего, русского, бесп., ранее не судимого, под стражей с 3-1-1938 г. до ареста работал рабочим на фабрике Госзнак с 1903 г., - в преступлении пред. ст. 58-10 ч. 1 УК РСФСР.
Проверив материалы предварительного и судебного следствия суд нашёл пред”явленное обвинение Сергееву в том, что последний вёл контрреволюционную агитацию среди рабочих фабрики Госзнак в 1937 г. – не доказанным, так как допрошенные свидетели на судебном следствии Викхе, Соколова и Покров, знавшие подсудимого Сергеева длительное время на протяжении многих лет показали, что никогда от Сергеева не слышали антисоветских разговоров за весь период работы с подсудимым в одном электро-цехе, наоборот, указанные свидетели подтвердили, что подсудимый был одним из добросовестных рабочих, что Сергеев являлся стахановцем и принимал активное участие в общественной жизни и работе на фабрике «Госзнак» среди рабочих.
Показания свидетеля Мишулович в том, что он слышал от подс-мого Сергеева 6/ХI-1937 г. нецензурные выражения в отношении вождей ВКП/б/ и что в декабре м-це 1937 г. в Красном уголке электроцеха фабрики Госзнак подсудимый выступал против мероприятий по проведению и подготовке выборов в Верховный совет СССР, не заслуживают внимания потому, что показания Мишулович являются неправдоподобными, т.к. свидетель Викхо работавший 6/ХI-1937 г. вместе с Мишулович по проводке иллюминации – не подтвердил доводов Мишулович, а наоборот, показал, что никаких оскорбительных выражений от Сергеева по отношению руководителей ВКП/б/ не слышал.
Также свид. Соколова присутствовавшая в Красном уголке, в декабре мес. 1937 г., в момент беседы, когда проводились мероприятия о проведении выборов в Верховный Совет СССР – показала, что Сергеев не выступал против выборов в Верховный Совет СССР, или против других каких-либо мероприятий, проводимых ВКП/б/ и советской властью.
Кроме того, показания Мишулович на суде являлись путанными и противоречивыми, так, например, Мишулович в заявлении своём от 9/ХI-1937 г. указывал, что разговор от Сергеева слышал 6/ХI-37 г. около 2 часов дня, а на суде изменил время и показал, что разговор слышал от Сергеева после 4 часов /после окончания работ/.
Помимо того, что показания Мишулович опровергаются показаниями свидетелей Викхе и Соколовой, суд не доверяет показаниям свид. Мишулович ещё и потому, что несмотря на то, что Мишулович всего работал с подсудимым вместе около 3-х м-цев, однако отношения между Сергеевым и Мишулович были неприязненные, так как Сергеев делал ряд правильных замечаний по работе Мишулович, о чём подтвердили свидетели Соколова и Покров, замечания Сергеева Мишулович принимал только с отрицательной стороны.
Кроме изложенного заявление Мишулович /л.д.17-19/ на Сергеева, как выяснилось на суде, было написано не лично Мишулович, а лишь подписано последним, подать заявление предложено было быв. пом. директора по труду Гацук, ныне исключённого из рядов ВКП/б/ как клеветника, о чём подтверждается показанием свидетеля Покрова и по материалам, помещённым в газете Лен. Правда от 26/IV-1939 г.
В силу изложенного Суд считает, что Сергеев по суду подлежит оправданию и рук. ст.ст. 319 и 320 УПК, -
П Р И Г О В О Р И Л :
Сергеева Фёдора Богдановича в пред”явленном ему обвинении по ст.58-10 ч.1 УК по суду считать оправданным за недоказанностью совершённого преступления.
Из-под стражи Сергеева немедленно освободить.
Приговор может быть опротестован в порядке ст. 400 УПК в Верховный суд РСФСР в течении 72 часов с момента провозглашения.
п.п. председательствующий Логинов
нар. заседатели: Сергеева, Першакова.
в е р н о: председательствующий: Логинов
секретарь Блохина
отп. 9 экз. нл
печати: Ленинградский Областной Суд. Уголовный Отдел
Н.К.Ю.РСФСР. Ленинградский Областной Суд. Судебная коллегия по уголовным делам
В Ленинградской ОБЛАСТНОЙ Госнотконторе засвидетельствован 1939 г. 26 августа
(2) Н.К.О. – С.С.С.Р. УПРАВЛЕНИЕ ВОЙСК ВНУТРЕННЕЙ ОБОРОНЫ ГОРОДА ЛЕНИНГРАДА
ГРб части КСО
27 августа 1943г. № 4/27 г. ЛЕНИНГРАД
У Д О С Т О В Е Р Е Н И Е
Дано Сергеевой Ольге Федоровне в том, что она действительно окончила Курсы Сержантского Состава рабочих формирований войск Внутренней Обороны города Ленинграда (месячный курс обучения) и сдала испытания по пройденной программе с оценкой на хорошо.
Согласно приказа войскам Внутренней Обороны гор. Ленинграда от 27 августа 1943 г. за № 29 последнему присвоено воинское звание «Сержант».
Начальник штаба войск внутренней обороны г. Ленинграда Полковник Дарвич (?)
Начальник командно-строевого отдела штаба войск ВОГ Майор Гачинский (?)
(3) БЕССМЕРТНЫЙ ПОДВИГ МОРЯКОВ ЗАЩИТНИКОВ Г. ЛЕНИНГРАДА.
Это был необычайный год - январь 1943-ий, когда фашисты на Невской Дубровке бросали танки, отборные войска фюрера, чтобы прорваться в г. Ленинград. На одном из участков укрепления держала оборону 11-я морская стрелковая бригада, которая поддерживала дивизию генерала-лейтенанта Бондрева.
Второй роте морской пехоты, где командовал ротой тов. Копаев, был дан приказ: выбить фашистов из сильно укреплённого рубежа. Перед наступлением командир роты и политрук побеседовали с каждым матросом: «Братцы матросы, отступать некуда, позади Ленинград! Ни шагу назад, стоять насмерть!».
Это и так знал каждый матрос. Ребята в роте были все кадровые - 1918-1920 года. Несколько были списаны добровольно с флота в морскую пехоту. Бой был ожесточённый, стоял двадцатипятиградусный мороз. Моряки, сняв ушанки, шли на врага в бескозырках, где враг от одного только крику «Полундра!» не выдерживал натиск моряков. Как он называл моряков - «Чёрная смерть», «Полосатые дьяволы», - и действительно, как полосатые дьяволы ползли моряки по снегу, по грязи на озверевшего врага, не давая ни днём, ни ночью врагу спокоя, особенно в большие морозы, в метель.
Так дралась 11-ая морская бригада на Невской Дубровке и на «Пятачке», которые ушли в историю.
Участник в боях на Невской Дубровке, ныне инвалид Отечественной войны
Дударев Александр Иванович
Назад на:
http://www.proza.ru/2017/12/14/2072
Продолжение на:
http://www.proza.ru/2017/12/14/2099
Вернуться к оглавлению:
http://www.proza.ru/2017/12/14/1967