Обстановка в Северо-Западной армии ч. 74

Сергей Дроздов
Обстановка в Северо-Западной армии в 1918 -1919 году.

(Продолжение, предыдущая глава:http://www.proza.ru/2016/11/16/548)

Как уже говорилось, формирование «белого» Псковского добровольческого корпуса (который летом 1919 года по «настоятельному требованию» англичан был переименован в Северо-Западную армию), происходило в Пскове, с разрешения германских оккупационных властей и на немецкие деньги.
Однако, после Ноябрьской (1918 г.) революции в Германии, немцам стало уже не до формирования «белых» частей и ситуация для них сильно изменилась.
В хваленом германском рейхсвере  многие вопросы теперь стали решать  уже не «железные прусские офицеры», а… солдатские комитеты, как в каком-нибудь расхристанном  запасном «революционном» полку в Питере, после Февраля 1917 года.
15 ноября 1918 года дивизионный совет 5-й германской запасной дивизии, по своей инициативе задержал очередной отпуск денег, ассигнованных на нужды Псковского корпуса, но затем все же их выдал по назначению.
В связи с такой денежной заминкой, штаб Псковского добровольческого корпуса решил выпустить в обращение свои кредитные билеты областного Псковского казначейства за подписью генерала А. Е. Вандама (так называемые «вандамки») на сумму в 5 миллионов рублей в купюрах по 50 рублей.
Было провозглашено, что «Обеспечением этих денежных знаков служило все достояние Псковской области».
Выпущенные кредитные билеты открыли широкое поле деятельности для немалой части офицеров и чиновников корпуса, которые своими денежными операциями вызвали сильное недовольство жителей г. Пскова.


Надо сказать, что это была первая, но отнюдь не последняя попытка командующих Северо-Западной армией выпустить «собственные», ничем не обеспеченные деньги. Как тогда выражались, «выпускали собственные деньги под генеральские погоны», которые, разумеется, никаким спросом у населения не пользовались.
 
(Так что знаменитый «финансист» пана атамана Грициана Таврического Попандопуло (из «Свадьбы в Малиновке») имел вполне реальных исторических прототипов среди командующих белой Северо-Западной армии).
 Генерал Вандам   выпускал «вандамки», немногим позже новый командующий генерал Родзянко стал выпускать «родзянки», сменивший его Юденич наладил выпуск «юденок».
Ну а Булак-Балахович во Пскове, не мудрствуя лукаво, и вовсе начал печатать фальшивые керенки в одном из помещений собственного штаба.
(Впрочем,  о финансовых аферах командования Северо-Западной армии мы еще поговорим в отдельной главе).


Посмотрим, что вспоминал о «вандамках» тогдашний  житель Пскова (и будуший Государственный контролер Северо-Западного правительства) Василий Горн:

«Полученных от немцев денег, как всегда, оказалось мало.
Тогда генерал Вандам  своим решением прибегнул к выпуску кредиток 50-рублевого достоинства.
И вот к чему это привело:
Их почти силком навязывали служилому чиновничеству, население брало эти деньги крайне неохотно. Был еще испробован путь: в большом собрании обывателей, преимущественно купечества, Вандам сказал патриотическую речь и призвал горожан к добровольному пожертвованию. Этот способ тоже дал мало денег.
Вандама слушали, сочувственно вздыхали, даже кричали «ура», но денег дали поразительно мало, всего несколько десятков тысяч рублей.
Организация армии явно не клеилась, набранные из деревень солдаты, плохо экипированные, скудно накормленные, начали падать духом.
Весь корпус ко времени приезда ген. Родзянко состоял приблизительно из 4500 человек, включая сюда 1500 офицеров.
Естественно, что Балахович и Пермыкин в такой обстановке окончательно осмелели и подняли голову. Генерала Вандама они явно игнорировали и за его спиной посмеивались над ним.
Вандам вскоре сам понял беспомощность своего положения и, отказавшись от командования, передал его полковнику Неф».

Причиной скоропостижной отставки генерала Вандама стали не только злосчастные «вандамки»,  его излишняя любовь к спиртному, или травля со стороны сторонников Балаховича, но и его откровенная прогерманская позиция, которая была хорошо известна руководству Антанты.
В конце 1918 года, сразу после заключения перемирия с Германией, ее бывшие верные сторонники и вассалы были у союзников не в чести и подвергались обструкции. 
Даже  знаменитого поляка Пилсудского во французском парламенте тогда называли «бошем» и «кололи ему глаза» сотрудничеством с германскими оккупационными властями, а уж о более мелких генеральчиках, запятнавших себя «дружбой» с немцами и речи не было. 
В новых условиях им приходилось искать замену.

Следует поподробнее рассказать  о первых командующих Псковского добровольческого корпуса (или «Северной армии», как его потом переименовали).

Алексей Ефимович Едрихин (а это - была  настоящая фамилия генерала Вандама) родился 17 марта 1867 года в Минской  губернии,  в семье простого солдата Ефима Едрихина.
Он окончил Виленское пехотное юнкерское училище.
В ноябре 1899г. был зачислен в запас по армейской пехоте. Причиной такого развития его карьеры стала поездка на фронт англо-бурской войны, где Едрихин был военным корреспондентом газеты «Новое время», в которой публиковал свои «Письма о Трансваале».
Свои статьи он подписывал псевдонимом А. Вандамм. По одной из версий, происхождение псевдонима связано с фамилией наполеоновского генерал Ж. Д. Вандамма. По другой - с фамилией одного из бурских военных командиров Ван Дамма, отличившегося в боях против англичан.
В июне 1900 был вновь принят на действительную службу, в августе того же года прикомандирован к Главному интендантскому управлению.
Был произведен в капитаны, и в ноябре 1903 назначен помощником военного агента в Китае, где  занимался разведывательной деятельностью.
В ноябре 1906 он был причислен к Генеральному штабу.
В 1907 официально сменил фамилию Едрихин на Вандам.
В январе 1908 — феврале 1909 проходил цензовое командование ротой в лейб-гвардии Гренадерскому полку.
Больше командного опыта в строю он  не имел, занимая должности старшего адъютанта штаба 1-й кавалерийской дивизии и штаб-офицера для особых поручений при штабе 13-го армейского корпуса.

В 1910 вновь уволен в запас, во время пребывания в котором написал две геополитические работы, в которых резко критиковал внешнюю политику Великобритании (тогдашней союзницы России по Антанте).
Считал необходимым создание коалиции сухопутных держав — России, Германии и Франции — направленной против «утончённого деспотизма Англии».

 Именно Вандаму-Едрихину принадлежит авторство знаменитой фразы:
«Хуже войны с англосаксом может быть только дружба с ним».

В декабре 1913 Вандам вновь поступил на действительную службу и был назначен штаб-офицером для поручений при штабе 10-го армейского корпуса, с которым и вступил в Первую мировую войну. Затем был старшим адъютантом штаба 3-й армии.
22 июня 1917г. он был произведен в генерал-майоры. Исполнял должность командующего 23-й пехотной дивизией, 27 сентября 1917 направлен в распоряжение начальника Генерального штаба.
Во время развала армии выехал в Эстонию и проживал под Ревелем, где оставался во время оккупации Эстляндии германскими войсками.
В октябре 1918 года генерал Вандам возглавил формирование создаваемой в Пскове германцами из русских добровольцев «Северной армии», в октябре — ноябре 1918 — командир Отдельного Псковского добровольческого корпуса.
Один из офицеров этого корпуса, подполковник К. К. Смирнов, даёт такой портрет генерала Вандама в этот период:
    «Человек довольно крупного роста, спокойный, сдержанный, производил впечатление всегда чем-то недовольного…
Генерал явился на совещание без погон, в весьма потёртом кителе. Общий вид у него был весьма демократический».

Удивительно,до чего тогда некоторые  «вожди» белого движения  любили появляться перед своими будущими подчиненными в гражданском («партикулярном») платье.
 
Адмирал Колчак в 1918 году прибыл во Владивосток, с курортов  Японии, на английском корабле «в гражданском платье», в котором он, по воспоминаниям чешского генерала Гайды, «был похож на пролетария».
Гражданский костюм носили в  Гельсингфорсе прославленный генерал Юденич и его приятель адмирал В.К. Пилкин, «в демократическом виде», и в потертом кителе без погон прибыл на совещание к своим сторонникам генерал Вандам.

Как уже говорилось, немалую роль в  «отставке» Вандама сыграл штаб-ротмистр  Булакович.
2  ноября 1918 года он со своим отрядом перешел на сторону Псковского добровольческого корпуса. Переход был осуществлен в ночь с 5 на 6 ноября  отрядом в количестве 446 человек, из них: 42 – офицеры, 6 – классные чиновники и 398 – солдаты. Это оказалось самой крупной и наиболее боеспособной частью среди остальных отрядов  Псковского корпуса.

Уже в  середине ноября 1918 г. Булак-Балахович и его офицеры «поспособствовали» уходу генерал-майора А.Е. Вандама с должности командира  корпуса: «батька» критиковал деятельность Вандама и обвинял его в недостатке решительности.
Дело в том, что жители Псковской области отнюдь не горели желанием добровольно участвовать в разгоравшейся  Гражданской войне и в Островском уезде Псковской губернии полковник Г.Г. Неф, своим решением, объявил мобилизацию.
(Надо понимать, что в то время никаких военкоматов, призывных комиссий или повесток и в помине не было, и «мобилизациями», подчас, громко именовались  обычные облавы, когда специально выделенные воинские команды блокировали ту, или иную деревню  и «загребали» всё, не имевшее видимых  увечий, мужское население подходящего возраста).

Генерал Вандам отказался от проведения мобилизации в масштабах всей Псковской губернии, и за это, часть «активных» офицеров обвиняли его в бездействии и нерешительности.
По некоторым данным, сторонники Булак-Балаховича пытались даже провести на должность командира корпуса своего «батьку».
По этому поводу было созвано собрание офицеров, но командование корпусом все же принял не Булак-Балахович, а полковник Г.Г. Неф. Начальником штаба корпуса вместо также ушедшего в отставку генерала Б. С. Малявина был назначен ротмистр фон Розенберг.


(После своей отставки генерал Вандам некоторое время жил в Риге и даже в Германии, а в июне 1919 года прибыл в Нарву, где генерал А. П. Родзянко назначил его начальником штаба Северо-Западной армии. В этой должности он участвовал в неудачном наступлении на Петроград в октябре 1919 года.
25 ноября 1919 года приказом нового командующего Северо-Западной армией генерала П. В. Глазенапа Вандам был отправлен в командировку и, тем самым, фактически уволен с должности начальника штаба армии).

Теперь вспомним  про того, кто был назначен, вместо  генерала Вандама,  командиром Псковского добровольческого корпуса.

Полное имя-отчество полковника Неф, для русского человека,  было довольно «заковыристым»: Генрих-Карл-Тимолеон Генрихович фон Неф.
Он имел евангелическо-лютеранское вероисповедание. Образование получил в Николаевском кадетском и Пажеском корпусах.
Участник Великой войны.  С 1915 года – полковник. С 1917 года - командир 463-го пехотного Краснохолмского полка.
В октябре 1918г. он одним из первых вступил в Псковский добровольческий корпус.
Был назначен командиром 3-го стрелкового Режицкого полка. В середине ноября 1918 после конфликта с командиром корпуса генералом Вандамом (вызванного решением фон Нефа провести мобилизацию в Островском уезде), Неф был назначен временно командующим корпусом.
В результате  ухода германских частей из Пскова и его обстрела красной артиллерией, части  корпуса, в большом беспорядке отступили к Изборску и на территорию Эстонии.


И тут у Псковского добровольческого корпуса, который  переименовали в Северную армию, чуть было не появился новый, куда более прославленный начальник, «первая шашка России» граф Ф. А. Келлер.

К этому времени из Киева были получены сведения, что генерал граф Ф. А. Келлер согласился принять командование Северной армией и в скором времени намеревается приехать в Псков.
Решение генерала Келлера возглавить Северную армию было санкционировано генералом А. И. Деникиным, который 15 ноября получил соответствующий телеграфный запрос от Келлера. Последний запрашивал:

    «Признаете ли вы меня командующим Северной Псковской монархической армией, или мне следует сдать эту должность? Если признаете, то с какими полномочиями? Необходимо разрешение принять меры к охране разграбляемых в Малороссии военных складов, воспользоваться украинскими кадрами и продолжать формирование, для чего необходим немедленный отпуск денег, которые можно добыть в украинском правительстве».
 
Генерал А. И. Деникин, несмотря на то что «первые шаги нового командующего, политическое окружение и декларативные заявление его вызвали некоторое смущение», ответил официальным согласием.
(Дело в том, что граф Ф.А. Келлер с октября 1918 года в Киеве примыкал к крайним правым и работал вместе с В. М. Пуришкевичем, П. П. Скоропадским и другими монархистами.
А в  те времена демонстрировать свой монархизм и правые убеждения, даже среди руководства «белым» движением, было малопопулярным занятием).
Однако граф Келлер в войсках был хорошо известен,  и Деникин решил рискнуть симпатиями союзников, и согласовал его кандидатуру.

Со своей стороны Келлер, учитывая крах Германии и  общую политическую обстановку, поручил генералу А. Н. Розеншильд фон Паулину отправиться в Яссы, где ходатайствовать перед представителями Антанты об оказании ему материальной помощи. Придавая огромное значение Прибалтийскому району и операционным направлениям Ревель — Петроград и Либава — Петроград, Келлер считал абсолютно необходимым немедленное занятие флотом Антанты Ревеля и Либавы, отпуск широких кредитов и передачу германскими оккупантами захваченных ими русских складов в Пскове, Двинске, Вильне и других городах возможной дислокации Северной армии.
Такой шаг Келлера был прямо противоположным  принципам, на которых строилась Северная армия и которые обязывали весь офицерский состав и в особенности штаб корпуса строго придерживаться и следовать ориентации на Германию.
«Крупные революционные события в Германии и конец мировой войны обусловили такую переориентацию даже самого генерала Келлера, который считался русскими германофилами искренним апологетом Германии». (Деникин А. И. Очерки русской смуты. Берлин: Слово, 1925. Т. 4. С. 20, 21.)


Однако отъезд Келлера в Псков так и не состоялся из-за восстания в Киеве Петлюры против гетмана Скоропадского.
18 ноября 1918 года, при известии о подходе сил Петлюры к Киеву и разгроме ими офицерской дружины Святополк-Мирского, гетман Скоропадский наделил графа Келлера огромными полномочиями, издав такую грамоту:
«Ввиду чрезвычайных обстоятельств, общее командование всеми вооружёнными силами, действующими на территории Украины, я вручаю генералу от кавалерии графу Келлеру на правах главнокомандующего армии фронта, с предоставлением ему сверх того прав, определенных ст. 28 Положения о полевом управлении войск в военное время.
Всю территорию Украины объявляю театром военных действий, а потому все гражданские власти Украины подчиняются ген. графу Келлеру».


Ф.А. Келлер предложение принял и стал именоваться «главнокомандующим Украинской и Северной армий».  Келлер сразу же начал предъявлять претензии на диктаторскую власть, и, опираясь на букву грамоты, подчинявшей ему гражданские власти, стремился  руководить министрами, совершенно не считаясь с гетманом Скоропадским.
Его «украиноненавистничество» и крайне правые убеждения, а также такие личные качества как вспыльчивость и «элементарная прямолинейность» делали его, по выражению генерала Деникина, «прямо опасным» с точки зрения самого же «белого дела».
Из представителей Монархического блока Келлер сформировал Совет обороны, членов которого даже Деникин характеризовал как «правых большевиков». Однако сам Келлер оказался ещё радикальнее: уже на третий день командования он написал приказ-призыв о восстановлении монархии, но воздержался от его опубликования по просьбе окружения, считавшего это несвоевременным.
 
Все это оттолкнуло от него не только украинские национальные, и вообще «прогрессивные» круги. Келлер  рассматривал свою деятельность на посту Главнокомандующего как начало объединения всех антибольшевистских сил Юга России, полагая, что ему должно быть подотчетно и гетманское правительство.
Он прямо говорил в своих воззваниях о Единой России, не упоминая о формально сохранявшейся украинской государственности, и подчеркивая, что рассматривает свою армию лишь как группу русских белых сил, действующих «на территории Украины». «В настоящее время идет работа по воссозданию Единой России, к чему стремятся Добровольческая, Донская, Южная, Северная и Астраханская армии, а ныне принимают участие все вооруженные силы на территории Украины под моим начальством» — писал он в своем приказе
Все это не могло не вызвать сопротивления гетмана Скоропадского и его окружения.

26 ноября, выступая на похоронах, взятых в плен и зверски убитых петлюровцами 33 офицеров дружины ген. Кирпичёва, Келлер ультимативно потребовал передачи ему, как главнокомандующему, всей полноты власти (в том числе и над Советом министров). Немедленно после этого министры иностранных дел и юстиции, по поручению правительства поставили Келлеру  в вину то, что в своих воззваниях он «говорит о единой России, игнорируя вовсе Украинскую державу».
Келлер категорически отказался поменять свою позицию, и в тот же день был отставлен гетманом.
Во время взятия петлюровцами Киева 14 декабря 1918 года Келлер с двумя адьютантами неделю находились «под домашним арестом»  в Михайловском монастыре.
Ранним утром  21 декабря 1918 года генерал и оба его адъютанта были зверски убиты петлюровским конвоем, при переводе в тюрьму, у памятника Богдану Хмельницкому, на Софийской площади, якобы при попытке к бегству.


Вот и пришлось полковнику Г.Г. Нефу самому командовать находившимися в разных районах Эстонии и Псковской губернии частями Северной армии (так был высокопарно переименован Псковский добровольческий корпус).
Начало его командования было просто обескураживающим.
 
«18 ноября вступивший во временное командование отдельным Псковским добровольческим корпусом полковник Г. Г. фон Неф объявил весь район формирования Северной армии (Псковский, Островский и Режицкий уезды) на осадном положении.
19 ноября ушел домой походным порядком 108-й германский артиллерийский полк, следуя распоряжению солдатского совета 5-й германской запасной дивизии. (Псковская газета. 1918. № 97.)
Разложение германских частей приняло сразу серьезный и грозный характер. Германские солдаты самостоятельно уезжали на родину. К 21 ноября все пограничные германские войска отошли вглубь района.
В связи с этим командованием Псковского корпуса было решено изменить принцип комплектования своих частей и от добровольческого метода перейти к принудительному.
21 ноября начальник гарнизона г. Острова полковник К. К. Дзерожинский объявил мобилизацию населения для формирования местной дружины с целью самообороны. Для проведения мобилизации по уезду и для поддержания угодного для белых порядка были высланы вооруженные отряды».
 (Смирнов К. К. Начало Северо-западной армии//Белое дело. Берлин: Изд-во «Медный всадник», 1927. Т.1.).


О том, как дальше развивались события, вспоминал Василий Горн:
«25 ноября внезапно (увы, не только для усыпленных обывателей, но и для всей «армии») началась бомбардировка Пскова большевиками. Деморализованные немцы бежали, разбежалась и армия Нефа.
«Через день или два, пишет тот же ген. Родзянко, начали появляться (в Риге) беженцы из Пскова и среди них много офицеров и солдат…( А. П. Родзянко «Воспом. о с;в.-зап. арміи», стр.12).

Таково было первое начало организации белой армии. В дальнейшем осколки этой армии перебрались в народившуюся тогда эстонскую республику и по особому договору, заключенному между северным корпусом и эстонским правительством 6 декабря 1918 г.,
Северная армия, сохранив свою военную организацию, в командном отношении подчинилась эстонскому военному главнокомандованию, т. е. тогдашнему генералу Лайдонеру.
В то время еще не возникало мысли о походе на Петроград и потому главной целью договора были «общие действия, направленные к борьбе с большевиками и анархией, причем главным направлением действий армии является Псковская область».
Кроме  подчинения эстонскому главнокомандованию, северная армия ни в коем случае не смеет вмешиваться во внутренние эстонские дела, до прихода союзников  (тогда ждали от Антанты присылки крупных кадров. В. Г.).
Северная армия не должна превышать 3500 человек; в обоих главных штабах — эстонской и русской армии — присутствуют военные представители для взаимного осведомления о положении армий и ходе работ. Взамен этого, во время нахождения армии в пределах Эстонии, довольствие всех видов, обмундирование и снаряжение русская армия получает из эстонской казны за счет будущего русского правительства».

Ранее, в  главе «Как английский генерал «белое» Северо-Западное правительство создал» (http://www.proza.ru/2016/11/08/989)  был приведен полный текст Договора  между Северным корпусом и эстонским правительством, о котором тут вспоминает Василий Горн.
Напомню, что численность «Северного корпуса» (который в Договоре высокопарно именуют «армией»)  был утвержден эстонцами в штате МЕНЬШЕМ, чем штат ОДНОГО  русского пехотного полка времен ПМВ, и он был полностью подчинен командованию эстонской национальной армии (в лице бывшего подполковника царского Генерального штаба  И. Лайдонера);
Разумеется, «Северный корпус» находился «на всех видах довольствия» (включая и денежное содержание, естественно) у эстонского правительства и выполнял его волю.

Впрочем, и утвержденный эстонским командованием карликовый штат Северной «армии» был тогда еще недостижимой мечтой для ее полководцев.
В своих мемуарах, П.М. Бермонт-Авалов вспоминал: «Обстановка складывалась так, что, конечно, и думать было нечего продолжать формирование корпуса на прежних основаниях, и надо было бы ликвидировать все дело, если бы не было надежды продолжать его при помощи союзников...
Корпус положительно висел в воздухе и был окружен со всех сторон революционным элементом…
Общая боевая численность Северной армии, вернее — отдельного Псковского добровольческого корпуса, равнялась 1800 чел., при 1600 штыках, 200 саблях и 12 орудиях…(Авалов П. «В борьбе с большевизмом». С. 83, 84.)
Общее состояние корпуса было таково, что пехота была не обучена, на 75% без шинелей, на 50% — босая.
Артиллерия не имела лошадей, бронепоезд отсутствовал. Таков был результат 45-дневного (с 10 октября по 24 ноября) периода формирования белой армии.

Так чем же тогда занимались белые полководцы все это время?!
Об этом очень интересно (и подробно) в своей книге  рассказывает бывший Государственный контролер Северо-Западного правительства Василий Горн:
«Как только появилась первая завязь будущей армии, полковники и генералы стали рости, как грибы после дождя.
Выходило так, что люди спешили использовать для своего чинопроизводства именно этот период  почти партизанского положения армии, когда менее всего можно было говорить об объективности подобных награждений.
Родзянко, завернувший на сутки во Псков к полковнику Неф, через день производится полковником Неф в генералы, а когда в свою очередь Родзянке удается побороть полк. Дзерожинского и занять его место командующего Северной армией, Родзянко жалует генералом полковника Нефа.
Позже он производит в генералы и полк. Дзерожинского, которого он сам же, всего за два-три месяца до этого случая, просил «назначить (его — Родзянко) на любую должность, хотя бы ротным  командиром»!»

Не правда ли, удивительный фейерверк производства в генеральские чины действовал в этой «армии»?!
Полковник Неф, не имея на это, строго говоря,  никаких юридических прав,  берет и присваивает генеральское звание заехавшего к нему на один день  полковнику Родзянко (вот почему его биографы старательно обходят молчанием детали получения Родзянкой генеральских погон).
Зато, спустя несколько месяцев, уже сам Родзянко, ставший, «явочным порядком», командующим Северо-Западной армией, 25 июля 1919 г. присваивает полковнику фон Нефу генеральское  звание («услуга за услугу», как говорится).

Надо сказать, что в «белой» Северо-Западной армии, которая и просуществовала-то  всего один год и 3 месяца,  успело смениться ШЕСТЬ командующих.

Как уже говорилось, генерала Вандама на посту командующего сменил полковник фон Неф.
Он тоже не слишком недолго прокомандовал  этой «армией».
После бегства частей его армии из Пскова, полковник фон Неф прибыл 1 декабря 1918 г. в Ригу, в штаб 8-й германской армии.
Там ему сообщили, что согласно решению немецкого правительства снабжение Псковского добровольческого корпуса, как всеми видами довольствия, так и вооружением и боеприпасами немедленно прекращается. 
Тогда полковник фон Неф отправился в Ревель и там 8 декабря 1918 г. подписал договор с эстонским правительством, согласно которому, Северный корпус переходил в подчинение  эстонскому главнокомандующему генералу И.Я. Лайдонеру.
Вскоре после этого,  полковник Неф был обвинен в германофильстве и отстранен от командования корпусом.


В начале января 1919 г. эстонский командующий генерал Лайдонер назначил полковника Дзерожинского командиром корпуса.
Полковник А.Ф. Дзерожинский был хорошо известен эстонцам  по своей службе в Ревельском укрепленном районе и имел, к тому же, польское происхождение. От него эстонские националисты могли  скорее ожидать  полного признания независимости Эстонии, чем от гвардейского стрелка — фон Нефа, подозреваемого в германофильстве уже только в силу своей принадлежности к прибалтийскому дворянству. Однако расчет эстонского командующего на мягкого и уклоняющегося от политических решений полковника Дзерожинского  не оправдался.
Как вспоминал генерал Родзянко, «ни командующий корпусом, ни начальник штаба полковник фон Валь не хотели брать на себя ответственности за признание независимости Эстонии».

«В отличие от них, говорил Родзянко, — на одном из заседаний старших чинов в Ревеле я заявил, что признание это является совершенно необходимым... и предлагал объявить об этом, т.е. о признании Северным Корпусом независимости Эстонии, Эстонскому правительству и Командованию.
Полковник Дзерожинский заявил, что в принципе он со мной совершенно согласен, но что он не знает, как посмотрят на это русские люди и что поэтому он сделает Эстонскому Правительству такое заявление, какое найдет для себя, как для русского офицера, более приемлемым...».

Этим ответом вопрос о командовании Северным корпусом был предрешен.
Генерал Лайдонер в  разговоре с генералом Родзянко лично подтвердил, что желал бы видеть именно  его во главе Северного корпуса.
После того, как 13 мая 1919 года началось, поначалу  успешное,  наступление Северного корпуса под командованием генерала Родзянко, последний сам, не получив согласия полковника Дзерожинского, 25 мая отдал приказ о своем временном вступлении в командование корпусом.
Приказ этот был подтвержден генералом Лайдонером 1 июня 1919 г.

В этой ситуации  полковник Дзерожинский, не желая вступать в конфликт,  подал в отставку и согласился занять пост командующего 1-й стрелковой дивизией. В качестве компенсации за это 7 июня 1919 он был произведён в генерал-майоры.
Более того, спустя всего 4 месяца, 12 октября 1919 года (перед началом нового, юденичевского наступления на Петроград),  А.Ф. Дзерожинский был произведён уже в генерал-лейтенанты!

(После краха наступления Юденича и ликвидации Северо-Западной армии Дзерожинский был назначен, членом санитарной комиссии, которая пыталась бороться с охватившей белые войска эпидемией сыпного тифа.
В 1930-е годы Дзерожинский переехал из Ревеля  в Польшу, где и умер в Варшаве,  во время Второй мировой войны. Б. С. Пермикин в своих записках указывает, что видел Дзерожинского в Варшаве, где тот служил в интендантстве, в чине полковника польской армии. Видимо, поляки не признали его «генеральство», полученное от Юденича).

5 июня 1919 года Верховный правитель России адмирал Колчак телеграммой известил генерала Н.Н. Юденича о его назначении «Главнокомандующим всеми русскими сухопутными, морскими вооружёнными силами против большевиков на Северо-Западном фронте», а 10 июня телеграмма была подтверждена официальным Указом Колчака.
В конце июля 1919 года Юденич, наконец-то прибыл из Гельсингфорса в Ревель и приступил к ознакомлению с положением дел на фронте.
И генерал А.П. Родзянко,  и большинство «полевых командиров» Северо-Западной армии восприняли «явление» нового главнокомандующего с большим неудовольствием, считая, что он «прибыл на всё готовенькое».
 
Однако валютой (около 900 тысяч фунтов стерлингов, громадной, по тем временам, суммой денег), которую адмирал Колчак перевел «на нужды Северо-Западной армии», он уполномочил распоряжаться Юденича ЛИЧНО.
И этот весомый аргумент определял всё.
 
Хотя А.П. Родзянко откровенно недолюбливал Юденича, и не стеснялся, порой, о нем  негативно  отзываться, он  вынужден был, до поры, до времени,  подчиняться новому главнокомандующему фронтом.

Как писал в своих воспоминаниях генерал Ярославцев, один из командиров Северо-Западной армии:
    «Всё-таки Юденича пришлось принять, так как с его приездом ожидалась помощь от Колчака, материальная и моральная от англичан и американцев и содействием активным выступлением со стороны Эстонии и Финляндии».  (Н.А. Корнатовский «Борьба за Красный Петроград», С.268-269).

2 октября 1919 г. Н.Н. Юденич подписал  приказ № 77 уже о своем непосредственном вступлении в командование Северо-Западной армией.
Этот приказ вызвал возмущение у генерала Родзянко и привел к разрыву личных отношений между ним и генералом Юденичем.
Генерал Родзянко после бурного объяснения с генералом Юденичем подал было рапорт об отставке, но после некоторых раздумий, согласился на  должность помощника Главнокомандующего.
Однако он не остался при штабе армии, а предпочел с начала наступления сопровождать 3-ю стрелковую дивизию генерала Ветренко, известного своим своеволием и недисциплинированностью.

7 октября 1919г. прибыл в Нарву, направленный в Северо-Западную армию  по решению А.И. Деникина, генерал-майор П.В. фон Глазенап.
18 октября 1919 г. он был назначен командующим войсками и генерал-губернатором в зоне военных действий Северо-Западной армии.
24 ноября 1919года, когда всем уже стало ясно, что наступление Юденича на «Красный Питер»  провалилось и его войска откатывались к эстонской границе,  Глазенапу было присвоено звание генерал-лейтенант.
С 28 ноября 1919 (после отставки Юденича)  и до  21 января 1920 (до роспуска Северо-Западной армии), генерал Глазенап был ее последним командующим.


После этого рассказа о калейдоскопе  скоропостижных назначений  командующих Северо-Западной армией, вернемся к событиям ноября 1918 года и ситуации  в  частях  Псковского добровольческого корпуса, бежавшего из Пскова.

Вот, что об этом    вспоминал Василий Горн:
«Можно себе представить, что делалось среди рядовой офицерской братии при виде этой «генераломании», когда у русской белой армии в период между декабрем 1918 г. и маем 1919 г. сколько-нибудь серьезных боевых действий вовсе не было…

 И потому естественно, что чинопомешательство понемногу распространяется и в рядовой офицерской среде. Первая группа этого офицерства хочет награждения, потому что «это теперь легко» и было бы глупо не воспользоваться открывшейся возможностью, вторая, меньшая, хочет повышения, иначе лопнет то дело, во главе которого должны встать наиболее свежие и современно настроенные люди.
В  конце концов, связи, происхождение и личная гибкость все-таки берут верх и «караси-идеалисты» плохо успевают в этой гонке.
Погоня за чинами имела впоследствии просто комические  результаты.
Благодаря системе взаимно-дружеского награждения, к концу северо-западной эпопеи в армии (без преувеличения) появились полковники почти юношеского возраста, а генералов на всю армию в 17 тысяч штыков насчитывалось 34, не считая дюжины тех, которых умудрились испечь уже после ликвидации армии».

Удивительное изобилие генералов для крохотной «армии» в 17 тысяч штыков (это близко к   штатному составу  пехотной дивизии времен ПМВ)  не может не вызывать недоумения.
Еще можно было бы понять, если бы все эти генералы получили свои лампасы при царе, или во время Первой мировой войны.
 
Так нет же, немалое число этих генералов было быстренько  «испечено» за единственный год существования  Северо-Западной армии.
За этот срок А.П. Родзянко, А.Ф. Дзерожинский и граф фон дер Пален  из полковников «доросли» до генерал-лейтенантов, Г.Г. Неф, находясь на тыловой должности «командующий запасными частями Северо-Западной армии», получил звание генерал-майора, бывший штаб-ротмистр Б.С. Пермикин за год «дорос» до генерал-лейтенанта и т.д.
 
Наиболее впечатляюще «вырос» пресловутый «батька» Булак-Балахович.
2 ноября 1918 года, за переход его отряда на сторону Псковского добровольческого корпуса, ему было присвоено звание ротмистра.
В январе 1919 г. новый командир корпуса полковник Г.Г. Неф произвел Булак-Балаховича «за удачное отступление от Пскова и за сохранение своего отряда при выполнении этой операции» в подполковники.
В феврале 1919 г. его отряд был переименован в «Конный полк имени Булак-Балаховича»!!!
К Пасхе 1919 г. Булак-Балахович был произведен в полковники и, согласно ходатайству генерала А.П. Родзянко, назначен инспектором кавалерии корпуса.
Летом 1919 г. по просьбе генерала Е.В. Арсеньева, командовавшего 2-м корпусом, в состав которого входили части Булак-Балаховича, последний был произведен в генерал-майоры!

Тут-то батька и понял, что от «белых» больше проку не дождаться и начал искать новых хозяев: 23 июня 1919 года главное командование Войска Польского передало сообщение военному атташе в Финляндии, в котором говорилось, что Булак-Балахович высказал готовность действовать в соответствии с указаниями польских властей. «Батька» уведомил польское командование, что из 1 500 человек, находящихся в его распоряжении, 250 являются поляками.

10 августа 1919 г. на фронт приехал английский генерал Марч. Во время своего визита в Псков он встретился там с Булак-Балаховичем, при этом с командиром 2-го корпуса генералом Е.В. Арсеньевым Марч встречаться не стал.
13 августа Булак-Балахович был вызван главами британской миссии генералом Марчем и генералом Гофом на английский крейсер, находившийся в Ревеле, на почетный завтрак, на котором также присутствовали эстонский главнокомандующий И.Я. Лайдонер и Н.Н. Иванов.
Естественно, что подобная близость Булак-Балаховича к эстонским военным и британской миссии не могли не раздражать Н.Н. Юденича и А.П. Родзянко, которые видели в этом интриги Булак-Балаховича против командования Северо-Западной армии. В своих воспоминаниях А.П. Родзянко пишет, что он получал донесения о том, что «эстонцы и г. Иванов стараются провести Балаховича на должность главнокомандующего».
Ну, так сами же они и вырастили из этого бандита и вешателя - генерала и претендента на свое кресло!

И еще один комментарий надо сделать к словам Василия Горна о том, что «…у русской белой армии в период между декабрем 1918 г. и маем 1919 г. сколько-нибудь серьезных боевых действий вовсе не было».
На «русском» участке фронта, действительно, все это время царило затишье.
А вот в Эстонии тогда шли боестолкновения «красных» и «белых» эстонских отрядов, в которых активное участие принимали некоторые отряды  «Северной армии».
В декабре 1918 года  части 7-й армии «красных» продолжали свое наступление на Ревель, находясь уже в 30-40 км к югу от него. Эстонское правительство остро нуждалось в помощи, соглашаясь (несмотря на свое отрицательное отношение к прибалтийским немцам) даже на формирование немецкого Балтийского полка и шло на очень  высокую оплату отрядов финских и шведских добровольцев, воевавших на их стороне.
«Белый» Северный корпус должен был принять участие в намеченном Лайдонером контрнаступлении.
10 декабря 1918 г. полковник фон Неф приступил к реорганизации частей корпуса, сведя их в две бригады, и назначил начальником штаба вместо оставшегося в Риге ротмистра В.Г. фон Розенберга полковника Василия Викторовича фон Валя.
В конце декабря 1918 года части  Северного корпуса занимали оборону в 50 км южнее Ревеля, откуда совместно с частями 2-й эстонской дивизии перешли в наступление на псковском направлении, вытеснив из Эстонии 6-ю стрелковую дивизию 7-й армии красных.

Так что вялотекущая гражданская война шла тогда и на территории «самопровозглашенной Эстонии»,  и русские «белые» отряды тоже принимали в ней участие.
Другое дело, что интенсивность и ожесточенность этих боестолкновений были не слишком великими, и не шли ни в какое сравнение с размахом боев Гражданской войны на Юге России, или в Сибири.

Очень интересные воспоминания о моральном облике и деловых качествах ближайшего окружения генерал-лейтенанта А.П. Родзянко оставил штабс-капитан 97-го пехотного фельдмаршала гр. Шереметева Лифляндского полка К.С. Лейман, написавший в эмиграции рецензию на мемуары Родзянки.
Приведем некоторые отрывки из его статьи:
«Большинство ближайших помощников ген. Родзянко были чистой воды авантюристы, далекие от идейного служения проблеме белого движения, шедшие напролом для удовлетворения личных нужд…
Один из главных действующих лиц группы «заправил» был «князь» Аксаков.
Вольноопределяющийся Аксаков вместе с Балаховичем перешел от красных в Сев. корпус и, якобы, генералом Вандамом произведен в офицеры (за что?), а уже в начале 1919 г. состоял в чине сотника, имея ордена: солдатский Георгиевский крест, Анну 4-й степени и Владимира 4-й ст. с мечами и бантом (как и за что?).

О своем прошлом говорить избегал и никогда не называл части, где он служил. Будучи комендантом штаба корпуса, делал много ошибок и проступков, именуемых в Уставе — преступлением. Туго разбираясь в казенных и солдатских деньгах, вызывал частые недоразумения, недостойные начальника и офицера…
Честного слова не имел и вряд ли вообще имел представление о столь высоких вещах.
Долгое время титуловал себя князем, требуя себя величать «ваше сиятельство», и только генерал Родзянко приказом по штабу прекратил безобразное самозванство.
Тут же в штабе среди офицеров и солдат торговал водкой и папиросами выше торговой цены, а высшие чины штаба этого не порицали и не прекращали. Возмущались только штабные чернорабочие — кадровые офицеры.

В Аксакове сильно проявлялась одна из основных черт партизанщины: чужое считать своим.
Тому было много примеров. Один из ярких:
1) вывоз всей сохранившейся и при большевиках обстановки, вплоть до портьер, из имения Молосковицы, где он имел временное пребывание как заведующий мобилизацией, и
2) возмутительный случай с продажей выезда Царскосельского Дворца.
Аксаков больше походил на «господина сотского», как его метко прозвали солдаты, чем на сотника-офицера, каковым хотел быть…
Верный своему старшему товарищу и начальнику — батьке Балаховичу, сбежал из армии под гостеприимное крылышко столь же преступной Эстонии.

Вторым ярким типом и ближайшим сотрудником ген. Родзянко был поручик Видякин, офицер ускоренного выпуска военного времени.
По мнению большинства не только кадровых, но и вообще порядочных офицеров, к должности начальника штаба отдельного отряда, а тем более корпуса, совершенно не подходил.
В пор. Видякине (впоследствии полковнике) ярко вырисовывалось отсутствие военного образования, не говоря уже о военно-академическом; отсутствие служебного, боевого и жизненного опыта; абсолютное незнание уставов, военных принципов и традиций, — хотя традиции партизанщины и им были усвоены в совершенстве.
Будучи некорректным, невоспитанным, бестактно-самонадеянным, подчас грубо-заносчивым, он вызывал ропот и недовольство, а его дружба с «балаховцами-заправилами» и с ротмистром Щуровским не вызывала доверия и симпатии.

Потворство его, как начальника штаба, грабежам, а иногда и участие в них делало его отрицательной величиной (совместно с Аксаковым и некоторыми другими ограблены были мало тронутый Гатчинский дворец, о чем со стороны советской власти предложено было Эстонии заставить вернуть украденное, или выдать виновников).

Белое движение было для Видякина выгодной авантюрой, давшей ему возможность после распада Армии заняться в Эстонии торговыми и заводскими предприятиями…

Мог ли подобный офицер быть ответственным начальником штаба, руководителем боевых единиц и военных операций.
Поневоле напрашивается вопрос, чем руководствовался ген. Родзянко, избрав пор. Видякина начальником штаба корпуса.
Удивляешься аттестации генерала…и как-то сама собой возникает мысль о правдивости слухов, что только благодаря этим проходимцам, недостойно носившим «белый крест» — высокий знак армии, ген. Родзянко стал начальником отряда, корпуса и армии.

Ротмистру Журавлеву гораздо более подходила роль покрывателя фальшивомонетчиков, каковым он стал под руководством батьки, чем ответственная должность начальника оперативного отделения штаба отдельного отряда.

Штабс-ротмистр Щуровский, я бы сказал, был работоспособным и толковым большевистским агентом, но отнюдь не офицером, а тем более начальником контрразведки, а потом оперативного отделения.
Об его пьянствах и скандалах, о его грубом отношении к подчиненным и офицерам штаба неоднократно докладывалось генералу Родзянко, который почему-то не находил нужным это прекратить, отчего росло сильное недовольство и возмущение шт.-ротм. Щуровским, косвенно задевая и генерала Родзянко…

Часто в сильно нетрезвом виде слишком ретиво вел оперативное дело, приводя в недоумение боевых начальников и офицеров, из-за чего часто происходили недоразумения, а то и просто неисполнение некоторыми более самостоятельными начальниками штабных приказаний.
Разраставшееся подозрение в сношениях Щуровского с большевиками, тем более, что многие секретные предначертания штаба 1-го корпуса становились известными красным штабам, заставило некоторых начальников отдельных боевых единиц собирать уличающий материал.
Таинственное безнаказанное убийство Щуровским мичмана Ломана, начальника контрразведки штаба 1-го корпуса, еще резче подчеркнуло подозрение…

Эти пять лиц были «одни из многих» и являлись более яркими сотрудниками генерала Родзянко.
Заканчивая свои впечатления о воспоминаниях генерала Родзянко, не желая описывать его личность, замечу, что частые приезды генерала в штаб 1-го корпуса, заканчивавшиеся пьянством на виду у офицеров и солдат не только штаба, но и посторонних, вряд ли служили в пользу генерала, т. к. сильно подрывали уважение и доверие и часто вызывали грубую остроту и насмешку».

Ну, вот тебе и «господа офицеры, голубые князья…»
Как видим реальные дела и поведение очень многих тогдашних «благородий» сильно отличались от их современных кинематографических восторженно-слезливых образов безвинно страдающих, от окружающего их быдла, «рыцарей без страха и упрека».

Выясняется, что многие ближайшие помощники командующего Северо-Западной армией генерал-лейтенанта А.П. Родзянко не брезговали откровенным грабежом сокровищ Гатчинского, Павловского и Царскосельского дворцов (которые за 2 года своего правления не тронули даже "разнузданные большевики").
 
Умудрились даже вывести из «освобожденных дворцов» в Ревель, отделанную слоновой костью карету парадного выезда царя-Освободителя Александра Второго, объявления о продаже которой  потом размещали в эстонских газетах.
А ведь царская карета – это не брошка какая-нибудь, ее в кармане не спрячешь.
Значит, требовалось «договориться» с железной дорогой о ее перевозке, заказать вагон, погрузить в него тяжеленную карету, охранять ее в пути и т.д.
О такой «операции», разумеется, знали сотни людей…
Я уж не говорю о  том, что никакого права расхищать государственные реликвии «господа офицеры» не имели, однако безнаказанно делали это, не получая даже морального осуждения от своих коллег, на чьих глазах все происходило.

И эти, поистине убийственные, характеристики сподвижникам Родзянки дает не какой-нибудь «красный агитатор Троцкого», а боевой офицер К.С. Лейман, штабс-капитан 97-го пехотного полка, участник Первой мировой и  Гражданской войны, которую он провел в рядах Северо-Западной армии.
(Библиотека-фонд «Русское Зарубежье». Архив Л.Ф. Зурова. Папка 3-10.).

Конечно, такое безобразное поведение было характерно далеко не для всех "господ офицеров" Северо-Западной армии, "но все же, все же, все же", как говорил поэт...

В следующей главе поговорим о том, почему Антанта и прочие союзники «белых» так и не отважились на полномасштабную интервенцию в Россию, с вводом своих крупных воинских контингентов.


На фото: группа офицеров Северо-Западной армии. На погонах у некоторых видна литера "Л" - знак принадлежности к отряду "светлейшего князя Ливена". (Фото из интернета).

Продолжение:http://www.proza.ru/2016/12/19/487