http://vk.com/predestinednot
_________
3-4 глава:
http://www.proza.ru/2016/02/09/2221
_________
_________
Графа Пятая. Изъясняйся субкультурно
_________
Zистема, будучи введённой, переназначала всех. Она не различала людей свободных и заключённых. Для неё они все были – только их резюме.
В результате первой волны переназначений (стоит отметить, что Zистема не воспринимала «пре» и «пере», поэтому с её точки зрения это были «назначения») не все сразу оказались на своих местах. Zистема приметывала, в частности, она исправляла собственные ошибки: многие бывшие заключённые были помещены в слишком благополучные условия, отчего сразу же принялись за старое – они думали, Zистема от них именно этого хочет. Это был тяжелый первый год для агентов «Находки». Точнее, половина. Zистема очень быстро исправилась, появилось ранжирование и пренормы, большинству ранее заключённых не было оставлено выбора, кроме как подписать Увольнение. Остальные поняли: нельзя предполагать или думать, нужно только исправно делать то, что назначила Zистема. Причём, без нововведений. Известный случай: один токарь вдруг решил изменить порядок обработки, вместо винторезщика стал карусельщиком; Zистема восприняла это как девиантное («не соответствующее назначенной рабочей позиции») поведение и донесла на Увольнение.
На удивление тех противников Zистемы, которые утверждали, что она повергнет новую Расколотую Нацию в огрех преступности, наоборот, преступность полностью исчезла: те, кто раньше были за решеткой, поняв, как работает Zистема, честно исполняли всё, что им назначено; а новых и вовсе не возникало. Лишь только подняли вопрос, что делать с милицией, так уже всех «милицейских» переназначили. Несмотря на редкие промахи Zистемы, Президент и ОПРФ с тех пор полностью положились на неё; так звучало действительно краткое утверждение Президента:
«Благодаря Zистеме, мы теперь можем перестать волноваться о безопасности внутри этой страны и сосредоточиться на внешних, первичных целях. В первую очередь – омъердевании Америки.»
_________
Вадим лежал в окопах, где-то в неоновых лесах. Всё вокруг было похоже на парад обесцвеченных новогодних сосен; мутное грязно-дымное небо редко мелькало среди бледных гирлянд запорошённых бумажным снегом верхушек. Вадим протягивал руки, пытаясь понять, почему всё выглядит плоским, будто фотография, распечатанная на струйном принтере с почти закончившейся краской. Вадим потерялся в нахлынувших на голову ассоциациях.
Кто-то резко одёрнул его за руку; тут же поблизости (неподалёку от правого уха) раздалась пулемётная очередь.
- Ну вот, покатилась! Новая волна санкций…
Вадим с замешательством осмотрелся, отполз чуть подальше от места, где стреляли. Рядом с ним в окопе был ещё один человек. Он, думалось Вадиму, цинично усмехался, глядя на своего «горе-напарника», отглатывая из отбитого горла коньячной бутылки. Нехотя, он протянул Вадиму – угоститься.
- Что такое санкции? – смочив губы дешёвым виноградным спиртом, лучше не знать чем подкрашенным, спросил Вадим, всё ещё не в состоянии привыкнуть к двухмерности происходящего.
- Снаряды вражеские! – гаркнул явно знающий своё военное дело майор, разминая зубами свежесвёрнутую папиросу. – Тебя что, на инструктаж забыли пригласить, языковед?
В окоп залетела граната: майор тотчас, с футбольной сноровкой, пнул её обратно, крикнув: «Сами себе рвите экономику!»
- Это тоже санкции? – Усомнился в действительности Вадим.
- Это Санкция! Раздутая до взрывоопасности. Раньше всё по-тихому, тихой сапой, так сказать, а теперь вот, напоказ всем перестреливаемся да перекидываемся. Ты это, языковед, не высовывайся… - заметил майор, как Вадим намеревается выглянуть из-за окопа, - …разведывать пойдём попозже, как волна утихнет. Вот, как ты мне ответишь: была Холодная война?
- Была. – Уверенно сказал Вадим, оставив мысль о покидании окопа.
- Ан нет! – Довольно прополоскал рот коньячным спиртом майор. – Не была, потому что идёт – до сих пор! Не кончалась она! А что думаешь, если Холодная война, то горячо не будет? Ещё как будет! Жарко будет! И от санкций, как от пуль, люди дохнуть начнут! Да уже дохнут…
Майор покачал головой, лениво вытянул из окопа руку с автоматом и выдал такую же ленивую, почти как песня «Чёрный ворон», очередь.
- Чтобы помнили. – Пояснил майор, снова передавая Вадиму бутыль. – Мы эту дрянь сургучом замазываем. Иначе как горло отбить – не открыть по-другому. Ты, языковед, губы макай, да не порежься. Что пьёшь, по-твоему?
- Не уверен, что это коньяк… - Вадим был уверен, это не коньяк.
- Два ингредиента. Брага на сахаре и горсти изюма, и простейший картофельный дистиллят – благо аппараты есть, ректификатом на войне травиться как-то подло. Дистиллят настаивали на черноплодке, с листьями и веточками, чтоб дубило немного. Ингредиенты все мешали до консистенции самого жидкого крымского портвейна – в бутылки, под сургуч. – Майор смеялся. – Звучит изысканнее, чем пьётся. Но согревает и настроение придаёт.
Вадим мысленно согласился, сделав ещё глоток.
- А какой у вас, военных, ранг ограничения на алкоголь?
Майор посмотрел на Вадима, как на идиота.
- Мы тут санкции на грудь принимаем. Какое, ъять, ограничение!
Решив пока больше не задавать вопросов, Вадим размышлял: «Я ведь всё ещё внутри Zистемы? Или это уже новый сон…»
- Не спать! – Майор тряхнул Вадима за плечо. – Скоро пойдём. Языка надо взять.
- И я пойду? – Вадим совсем не понимал, что происходит.
- Ты тут ещё кого-то видишь?! Ты ж языковед. Разведчик, называется…
«Разведчик… вот оно как…»
Новая очередь санкций пролетела над окопом, одна из них попала в консервную банку, откатившуюся Вадиму в ноги. «Свиные языки в желе» - насмешливо читалась этикетка.
- Всё, пошли!
Вадим сорвался за моментально исчезнувшим из вида майором, уже смирившись с новой ролью в этом странном очень не похожем на сон сне, надеясь на то, что его продвижение по Zистеме ещё не закончилось, что он снова услышит голос… Он бежал вперёд, по неоновому лесу, смутно следуя за перегаром майора: в дальней плоскости вырисовывались силуэты оборонительных сооружений противника.
_________
Профессор, Павел Валентинович, важно снимал халат и вставлял начищенные золотые зубы, принимая вид авторитетного Валентина Пахановича. Сегодня была встреча бывших зэков, для которой он подготовил несколько ранее невысказанных баек, в том числе про изоленту. Оделся Павел Валентинович, в дальнейшем чаще называющийся Валентином Пахановичем, в фирменные джинсы с подтяжками из коричневой (под муравьеда) кожи, рубашку в чёрно-зелёную клетку, крепко застёгнутую на каждую пуговицу, не забыл повязать боло с подвесом латунного шприца (на самом деле шприц был действующим, там всегда было немного мескалина), сверху всё аккуратно пригладил твидовым чёрным с лиловым оттенком укороченным пиджаком с дирижёрским разрезом, легонько (на один полупшик) спрыснул тощую бородку под ямочкой подбородка жидким снегом (он придавал ему благородный эффект седины) и, обувшись в уютные не по сезону американские кеды (его фирменная байка повествовала о том, как он их снял с самого настоящего шпиона), был готов во всеоружии к «дюже торжественному», как он его называл, мероприятию. Прихватив кусочек бесцветной изоленты: так, на случай.
В столовой «У Акакия» уже собрался целый муравейник бывших зэков, ныне каждый исправно отрабатывавший своё место. Ради иронии, стоит заметить, что именно зэки оказались наиболее исправными, с точки зрения Zистемы, работниками. Меньшинства недовольных (недостаточно смирившихся с Zистемой) цитировали устаревшее, с точки зрения Расколотой Нации, выражение «свояк свояка видит издалека», прямым текстом приравнивая Zистему к преступному элементу. Меньшинств вскоре не стало – они слишком много болтали и тратили время на разрисовку плакатов, нежели отрабатывали свои назначения. Поэтому никто не обвинил Zистему в том, что в один из годов произошла целая волна Увольнений, в народе названная «слив меньшинств».
- А помните, во время Слива, как они все сатанели! Мол, наши ранги не такие, нам дозволено меньше, чем тем, кто резал и душил… дети наивные! Раньше не было Zистемы, вот мы и терзались в поисках себя. А сейчас, до черта ж хорошо, как считаете?»
Все «У Акакия» поддерживали (непроизвольно оторвавшегося от бокала тёмного) глашатая. Подобные речи тут раз минут в двадцать выкрикивал каждый второй, тем самым подгоняя всех остальных сушить кружки, дабы вновь пополнить – «дюже торжественное» мероприятие всегда подразумевало, что пить будут до крайней цифры ранга, все без исключений.
Как раз под окончание речи на пороге показался Валентин Паханович.
- Пахан! – обрадовался напитанный перегаром муравейник – Снова в шлёпках этих, мерикосских?
- Так трофей же! – Начал свою классическую байку профессор, на ближайшие двадцать минут заняв всех никогда не надоедающей историей.
Закончил Валентин Паханович ровно перед тем, как очередной ныне полезный гражданин Zистемы вспомнил.
- А ведь во время Слива нас даже поощряли, чтобы этих «маленьких» ловили! Исполнили долг – перед отечеством! Нам ведь что, лидера не хватало, такого, чтоб в тиски, и за жабры держал – мало ли, вдруг под водой дышать умеем. – Муравейник разразился гоготом. – Полагаю, у вас всех не было существенной причины, убивать там или грабить – не хватало авторитета. Причём такого, сурового, без привязанностей. Такого авторитета, что и вас пришьёт, без лишних санкций. Это «меньшинства» придумали санкции! Они говорят «санкции», а лижут мой шершавый волосатый зад!
Все аплодировали стоя. Валентин Паханович звонко столкнул кружку тёмного с последним глашатаем, интеллигентно вопросив.
- А что за санкции? Нет ведь их больше.
- Ну, пахан, старик, это же вечер памяти. Памятный вечер...
- Что-то раньше тихо как-то про санкции было…
- Ну, это раньше. Не может же всегда всё одинаково быть! – рассмеялся глашатай, с ним в голос соглашался муравейник.
- Давай ты лучше нам, пахан, - тяжёлая рука с татуировкой «ёжика в тумане» треснула по спине Валентина Пахановича, - байку новую расскажешь! Пока новое памятное не нахлынуло.
Профессор закряхтел, приводя в порядок на момент заклинившееся дыхание. «У них тут санкции вдруг вспомнились… надо бы такую байку, чтобы на волне остаться… придётся сразу козырями размахиваться.» Допил он кружку тёмного, получив сразу взамен ещё одну. И рюмочку бальзама сборного, с каплей ароматного миндального масла – это был его типический аперитив, предшествование истории.
Валентин Паханович медленно вытянул из кармана твида небольшой кусочек изоленты. Муравейник сгустился вокруг.
- Вы же знаете, что в РН есть только синяя изолента? – все головы кивали в унисон, так что тени на стенах, казалось, вызывали цунами. – Так вот, знакомьтесь: бесцветная изолента! – все выдохнули, - Иногда именуется прозрачной – не определились с термином. Это моих рук дело. Раньше вашим отцам говорили, мол, всё в этой стране можно синей изолентой исправить. А вот эта страна, нынешняя, держится на бесцветной!
- То есть как это, держится? – пододвинулся лицом к лицу с профессором глашатай.
- Так это. – пододвинулся нос к носу с глашатаем Валентин Павлович. - Регионы наши ей сцеплены, чтобы по карте мировой не расползались.
_________
- Ну что, готов брать языка?
Вадим разглядывал стоявшие впереди танки, смутно понимая, что от него требуется.
- Главное, за язык не бери! – пошутил майор. – Цель хоть знаешь?
- Нет… - досадно протянул Вадим.
- Ты на пиндосском хоть талдычешь?
У Вадима затекли уши.
- Что? На каком?
- Разведчик, блин… к америкосам щас пойдёшь, как свояк. Базарить на латинских буквах будешь, так понятно?
- Да… - но Вадим никогда, по крайней мере последние двадцать лет, не говорил на чём-то кроме русского. И это его сильно смущало.
- Пошёл! Я тут, возле танков буду. Прикрою, если понадобится. Тебе вон в тот домик, совсем рядышком. Прикинься чем-нибудь, разговори того, кто наиболее болтливый, выведи покурить да сплетнями перекинуться. Заберём – и ног наших не успеют заметить. Языковед, пошёл!
Вадим осторожно обошёл танки. Полусонный часовой поднял руку и блаженно помахал, не заподозрив неладного. Собравшись с духом, Вадим прокашлялся перед дверью, где по данным майора располагался язык, и постучал, три раза, и ещё два – для уверенности.
Открыл парень, лет четырнадцати, уши красные, словно недавно его за них таскали.
- Сэр?
- Их бин цу… - ещё раз прокашлялся Вадим, - Ай эм… оукей… , - настроившись, он продолжал, - Я б хотил присъединиться к вашйему вичерю.
- Вы знакомы с капитанами, сэр?..
- Капйтан Жонс. Жонс Смифт. – воспользовался привычными клише из 90-х Вадим.
- Хэй, нам не помешает компания! Пригласи гостя внутрь, Оливер! – раздался голос навеселе изнутри.
Вадим чуть было не отдал честь, но заметил, что все были капитаны, как и он представился, и решил, не стоит, если равные. За столом сидели офицеры, один белый, другой подгорелый (Вадим давно перестал быть латентным расистом). Почему-то он сразу решил, что именно второй и есть язык: то ли сам язык языка порядочно выделялся розовым на фоне барбекю тела, то ли он действительно болтал лишнего.
- Вы заскучали, капитан? – понимающе приглашал к столу белый.
- Да он вспотел! Кошмары замучили? Недавно шутку слышал: знаете, почему чёрные не видят кошмаров? А? А? – смеялся подгорелый, белый вторил.
Вадим решил, что надо хотя бы улыбнуться. На что угольный капитан тут же отреагировал:
- Так знаете? А?
- То есть… - Вадим нахмурился, взвешивая шансы, что его стебут, с облегчением, впрочем, заметив, что стал лучше говорить на пиндосском – Вы хотите, чтобы я ответил на вашу же шутку?
- Но вы же улыбнулись, капитан! Значит, знаете, в чём… - человек, похожий на золу, настаивал, - …суть шутки.
Вадим, уставший от словесной бессмыслицы, отчеканил:
- Смысл шутки в том, что чёрные не видят кошмаров.
- Почему!? – возопил карекожий.
- Потому что они чёрные. – Почти вышел из себя Вадим.
Тут вмешался белый.
- А правда, почему это чёрные кошмаров не видят? Они хорошо спят? Я бы не прочь, в таком случае, иногда побыть чёрным.
Грязево-серый кричал.
- Да потому что кошмары сами по себе чёрные! Вы что, остолопы, издеваетесь надо мной? Ночные кошмары! Ночью темно. Чёрный ночью чёрный! Понимаете?
Белый снова смеялся.
- Вот теперь отлично понимаю! Надо же. Такая шутка, и основана на языке, а чёрный лучше белого её смекает…
Человек цвета добермана еле сдерживался не укусить белого за локоть. Здесь вмешался Вадим, смекнув – время.
- Пойдём, что ли, покурим.
_________
Валентин Паханович, несмотря на нажитый авторитет, никогда не умел выпить в меру, особенно пива. Особенно на «дюже торжественном» мероприятии. В другие дни месяца он больше баловался комнатными «мексиканскими авиалиниями», предпочитая газированные «Ессентуки» с фейхоа солодовым напиткам брожения. Было бы неправильно предположить, что профессор весь месяц копил, так сказать, аппетит, перед желанной встречей «У Акакия», но больше он нигде так, выражаясь без прикрас, не квасил: всё же государственный работник. Однако тайны государственные Павел Валентинович, развязавшись в образе Валентина Пахановича, хранить не умел. Ему везло, что до сих пор Zистема распознавала его поведение как безобидное. Даже сегодня, когда он на импровизированной доске чертил активированным углем какие-то графики и формулы, Zистема относилась к профессору снисходительно, будто знала: зэки всё равно ничего не поймут.
- Паханыч, дорогой, что ты калякаешь? Да верим мы тебе. Да, братва, верим?
- Верим! Верим! – отзывался муравейник.
Глашатай продолжал, опрокидывая кружку за кружкой.
- Только вот эти все каляки ничего не говорят. Ты сюда ж не интеллектом блистать ходишь, так оставь, садись, выпей креплёного «жатецкого».
Павел Валентинович, на время сильно переставший быть Валентином Пахановичем, посмотрел на импровизированную доску, вспомнил о государственной тайне, и поскорее стёр всё, активированным углём исчерченное, рукавом чьего-то бежевого тренча. «Действительно, чего это я вдруг решил гос. тайну обнародовать…» - покосился вокруг профессор, с облегчением заметив, что никто из банды муравейника излишнего интереса не проявлял.
Вернувшись за стол, Валентин Паханович опустошил кружку; правая рука подрагивала, как после приседаний с гантелями. На стол перед кружкой он выложил кусок бесцветной изоленты, вглядываясь в него с видом ребёнка, ожидающего взрыва от вот только подожженного фейерверка. «И что я вам, действительно, рассказываю. Вот уж взаправду, тайное оружие, раз уж даже зэки, хоть и бывшие, относятся, как к байке.» Тут его осенило. Неудачно забравшись на стол (поскользнувшись обратно на стул и решив, что стоять на стуле более чем достаточно) Валентин Паханович, зияя тройкой верхних и семёркой нижних золотых, решил вывернуть туза из рукава и возопил на весь «акакиевский» муравейник, тряся куском прилипшей к пальцу изоленты.
- Не верите! А я щас вам продемонстрирую!!
_________
Вадим поблагодарил за иностранный «честер», затянулся, дивясь необъёмному дыму, тут же под потоком ветра плюхнувшемуся ему на лицо. Ночной капитан, всё ещё злившийся на исход собственной шутки, вздыхал, глядя на луну: она была похожа на огрызок яблока, перед которым кинематографично проплывали войлочные облака.
- В лунные ночи… - голосом хриплого харписта с берегов Миссисипи, - …особенно чувствуется близость кошмаров. Тогда я их вижу, как день.
- Как тень! – огрел замечтавшегося языка майор, тут же расторопно утянув в неоновую чащу.
Вадим поспешил за командующим, бросая за спину окурок «честера». В неоновой чаще он различал только берет майора и форму американского офицера, где-то в районе воротника издававшую сдавленные кряхтения.
Со стороны оборонительных конструкций противника раздавались крики. «Переполох» - подумал Вадим, ожидая, что последуют очереди.
- Не ссы, языковед! – кричал майор, - Просто так палить не будут. Новые санкции ещё не подготовили. Так, шуму наведут без ничего, и баста. А ты молодец! Теневого выволок на свет. Так бы и не разглядел, заразу!
Они снова сидели в окопах. Уже втроём. Майор тыкал безголовой бутылкой «коньячной» орехового военнопленного.
- Ты выпей. Выпей. Я тебя сюда травиться волок, что ли? Выпей, говорю!
Капитан неохотно, как под прицелом, глотнул. Потом ещё. Ещё.
- Понравилось чертеняке! – Гыкнул майор, довольно подмигнув Вадиму. – Ну, передай соратнику. Да не мне! Вон, слева. Что, чертеняка, рассказывай.
Майор сел руки в боки, нахмурив одну и высоко вытянув треугольником другую бровь. Папироса почти касалась волос из носа, но доколе не горели, командующий предпочитал не обращать внимания.
- Что рассказывать-то? – недоумевал легонько задурманенный язык.
- Языковед! – топнул ногой майор, - Не понимаю я его пиндосского. Переведи, что там за оправдание...
- Он не понимает, что нам нужно. – Отреагировал Вадим.
- В смысле, что нам нужно? Он – язык! Так пусть болтает!
- О чём? – Уточнил Вадим.
- Обо всём! – майор снова топнул ногой.
- Не уверен, что смогу перевести всё сразу… - Оправдывался Вадим.
- Не переводи! Записывай. А я послушаю этого чертеняку. Я, знаешь, языковед, эмоции чувствую хорошо. Услышу, где брешет, остановлю сразу!
Язык болтал. Сначала он просил не убивать его, потом просил выпить. После майор отошёл за ещё одной бутылкой «коньячного»; язык попробовал встать и уйти, но упал – слишком сильно шатался. Вадим оттащил его обратно, даже сложил руки в ту же позу, что и раньше – чтобы майор не заподозрил. Тот заметил, что правая рука лежит поверх левой, а не наоборот, и разбил в сердцах бутылку «коньячной» об макушку языка, на некоторое время после отключившегося. Очнувшийся, он рассказал о маме, о её фирменном десерте: яблочный штрудель с имбирным мороженым, - отказывался от «коньячной», скромно интересуясь, нет ли ржаного виски. Майор разбил об макушку языка очередную, уже пустую бутылку (притащил с собой ящик, на случай). В итоге ничего кроме историй о том, как он путешествовал автостопом, практиковался ветеринаром и кошачьим гинекологом, искал родственников среди аборигенов и даже залез на пальму, чтобы сорвать кокос (хотел почувствовать на себе теорию эволюции Дарвина), из языка не получалось вытащить. Особенно учитывая то, что язык уже тянулся без помех, после всего «коньячного».
Майор дремал, он уже подсознательно готовился к новой волне санкций. Вадим сам уже который раз изощрённо зевал, как вдруг язык опять заговорил, и это сильно отличалось от того, чем он забалтывал уши Вадима раньше.
- Вот ты где! Zистема запустила шифрование данных. На какой-то момент я подумала, она тебя накрыла. Ты вовремя сменил язык. Ничего не предпринимай. Через несколько минут я переведу тебя в другой блок, где мы сможем переработать данные из твоего прошлого. Только не попадай под санкции, новая волна вот-вот обрушится. Иди в сторону леса. Используй модель, транслирующую мой голос, как щит. За другого не беспокойся, он тебя уже не помнит…»
Голос оборвался. Прозвучали первые очереди новой волны санкций. Вадим, прикрываясь языком, осторожно полз в сторону леса, уверенный: голос вернётся. Позади, пинал обратно в неприятеля гранаты санкций протрезвевший, как поляризованное стёклышко, майор.
_________
_________
Продолжение...
http://www.proza.ru/2016/02/11/2010