Рецензия на «никогда» (Владислав Чучалин)

Как обещал, оценил вас от мира литературы. Это прекрасно, но я позволю себе не углубляться в частности — и обратиться к вам лично.

Вы наверняка оцените преемственность приёма. Я знаю вашего двойника, тоже литературного Владислава: остряк и водевильщик, перечитал, наверное, всех дохлых классиков (непризнанных в том числе), величает себя 'отцом русской прозы', в светской жизни женатый бездетный логист. Сперва польстившись его эстетикой, я держал его за некоего оракула, каждая проповедь которого гремела в межстрочьи 'я и есть литература, сынки'. В разговорной речи, к слову, оракул нарочно пишет 'жи-ши' через букву нон-грата.

Пока не трогаем вопрос фрейдистской интерпретации, которым вы, вероятно, уже задались.

Литературный Владислав, однако, нигде кроме узких кругов да упоминаний недобрым словом вне оных не светился. 'У титана словесности наверняка есть на то соображения, — полагал я, — ведь кругом люди, которые не сомневаются что Набоков — словоблуд и педофил'. У него, впрочем, был свой кружок людей при искусстве, в котором Владислав талантливо и со вкусом воплощал оральную фиксацию характера — своим нарочито-безграмотным, но универсальным новоязом.

Члены кружка поносили современников, ностальгировали по классикам и использовали кружок как коллективный отстойник для излишков либидо (энергии деструктивной, если-таки ознакомиться с Фрейдом). Описание навевает социальный аналог сыра с плесенью, не правда ли?

Но что подумает пацанёнок, пороху не нюхавший, случайно попав на собрание? 'Вот оно, высшее общество' — и останется на постоянную, впитывать настоящее искусство-с. N собраний спустя (собравшись с духом) он с простецкой честностью поднесёт свой пока не изысканный, но выстраданный черновичок мастерам на оценку. Как легко догадаться, литературный Владислав черновичок прочитал из глубокого уважения к личности пацанёнка, нехотя произвёл на свет острейшую (в совершенстве при том оформленную) колкость и, объявив что в черновичке художественной ценности нет, посоветовал пацанёнку писать ещё. Рукоплескание членов кружка. Занавес.

Владислав не болтун. У него есть великолепный конспект о стиле разных классиков (я скину вам по запросу). Он считает себя православным (значит, не в духовности прокол). Он состоялся и держится на плаву в нашем цинизмогенном течении времени.

Пишет ли литературный Владислав? О, он намеревается. Но и сам с (восхитительно) деланной грустью осознаёт, что не видит на то оснований. Время не то, люди... Увы, подойдя к рубежу в 29 лет, он так и не довёл до конца ни один роман.

Всё это, конечно, не про вас — вам повезло хотя бы парочку романов заиметь, помимо трёпа и трепета (и, может даже, заиметь с них копеечку). Вы не Байрон, вы другой литературный Владислав и иллюстрацию мою наверняка уже мысленно оскопили. Тот Владислав счастлив доле искусного сорняка...

Но вы-то не он. Вы на положение человека негодуете — и места себе не находите. Вы заглядываете к Сорокину, встраивая его, как объект, в свою меланхолию. Вы заявляетесь как гром средь белой ночи, чтобы в очередной раз напомнить о моей скорой кончине, ещё и попавшего под руку Роя пинаете мысленно в живот. Ваш гений на этом сайте признали я, Анатолий Шишкин и ещё два-три неназванных персонажа. Недоступные вам плоскости вы интерпретируете через понятную психосексуальную. Сублимируете страх кастрации или имеете на то соображения?

Разбираться не моё дело, мне хватило и одного литературного Владислава. Займитесь спасением души (положение дел, надеюсь, позволит): вытащите из-за борта Достоевского, быть может, откроете для себя его заново. Я уверен, что ваш чистый разум выдержит это испытание — и, если выдержит, вы дадите фору и мне, и Рою, и Сорокину. Теперь я уверен в этом, проверив вас на деле.

И стиху вашему про болото я внял — да только не пронзает он собой реальность, не вынуждает нырять в зелень его слов ради серой идеи жемчужины. Так и вы сами — вместо выловленной, выстраданной жемчужины летаете над болотом кругами и отгоняете наивных ловцов. Кривое зеркало тоже имеет право быть — в умерщвлении красоты есть некий триеровский 'noble rot' — но для поэзии оное недопустимо (как для прямейшего из зеркал). Вы же мне (наблюдаемой фигурой своей) напоминаете прямое зеркало мысли и кривое зеркало поэзии. Не оттого ли признаёте за нею высшую ценность?

'Живите как живётся' — заключил бы вашей же цитатой, но не могу. И за вас у меня сердце болит. Но что уж нам, недолговечным...

Харон Яркий   04.12.2020 16:11   •   Заявить о нарушении