Трехдверный шифоньер
Старика это обижало. В их селе он слыл крепким, зажиточным хозяином, имеющим добротные дом и подворье. Его Людмила никогда ни у кого не занимала денег «до получки», наоборот, давала их в долг другим, что по местным понятиям считалось признаком благополучия. Серафим, после директора и другого совхозного начальства, первый среди механизаторов, купил вначале радиолу, а потом и телевизор. И трехдверный шифоньер, на зависть подругам жены, тоже первым приобрел, хотя и с переплатой. Но зато он, золотистый, из цельного дерева, с большим зеркалом, вставленным в одну из дверок, стоял в горнице, радуя взор. А главное в нем было то, что он заменил дедовский сундук: вместил (по-культурному, на плечиках) праздничную одежду супругов Фатеевых, их дочери и сына, а на полочках все их личное и постельное белье. И еще место осталось. Одно время был у Серафима и мотоцикл «Урал», на котором он и траву скотине возил, и картошку осенью с поля, и на рыбалку ездил. Но продал, когда дочь в другой город уехала учиться. И вот теперь, под старость, слыша речи о том, что он, дескать, не чета проворному сыну, Серафим даже гневался на людскую неблагодарность. Хотя в душе осознавал, что Георгий или Жорка, как он его называл, все же обскакал отца. Сын не стал, как тот, ковыряться в земле и навозе, а сразу же после школы поступил в институт, окончил его, тут же призвался в армию и больше в деревню не вернулся. Отслужив, устроился на работу в «Сельхозтехнику», быстро обзавелся связями и деньгами. И невесту, будущую жену и дочь какого-то ответственного работника, он приехал показывать родителям на собственных «Жигулях».
После свадьбы, которая была в городе, в ресторане, старик Фатеев неделю болел. И не потому, что организм не смог принять те блюда с мудреными названиями и до этого неведомые им с супругой. Старика скосила сумма, которую заплатили ресторану за свадебный вечер сын и сват. На эти деньги старик Фатеев мог бы жить год или накупить полный двор живности. И он еще долго выговаривал сыну за расточительство и беспечность. Но опять же, в душе Серафим гордился ухарством сына. И после свадьбы, вроде как небрежно, он рассказывал односельчанам: сколько было гостей (и каких!), что ели-пили, и как Жорка выложил какому-то ресторанному начальнику расчет – пачку денег.
Отгуляв, сын, по мнению отца, остепенился. Свою однокомнатную квартиру сменил на двухкомнатную. «Жигули» – на подержанный «Форд», потом на какую-то японскую машину. Спустя пару лет Георгий, якобы собираясь взять стариков к себе в город (для этого надо расширить жилплощадь), снял их с учета в совхозе и прописал в городе. И через полгода уже получил в центре города квартиру из четырех комнат, с тремя лоджиями. Старики были на новоселье. И даже пожили два дня, купаясь в ванне и ужасаясь, стоя у окна, тому, сколько народу и машин прибавилось в городе за последнее время. Тогда же сын, смущенно отводя глаза, сказал, что сейчас он не может взять их к себе, но, зная, что им в деревне нелегко справляться с хозяйством, найдет способ, как предоставить им отдельную городскую квартиру. Но тут началась перестройка, всех и все залихорадило, каждый начал грести под себя, стараясь не упасть на дно, и вопрос с квартирой остался в прошлой жизни. Но сын их не забывал, снабжал продуктами и деньгами, так как, по его словам, быстро сориентировался, что и как надо делать. Он открыл какую-то снабженческую фирму и, судя по личным автомобилям, которые периодически менял, стал жить еще лучше. И этот Жоркин неожиданный визит старик Фатеев чутьем определил как неслучайный и как начало каких-то перемен. Он не ошибся. Пройдя в дом и усевшись за стол, который мать начала заставлять нехитрой снедью, Георгий сразу начал без обиняков. Он сказал, что купил им неподалеку от себя двухкомнатную квартиру и уже сделал там ремонт. Осталось малое дело: продать корову и другую живность, потом – дом. Ну и само собой следует напоследок провести в нем проводы с соседями и друзьями, погрузиться и переехать на городскую квартиру. На это он, Георгий, отводит родителям две недели. Когда наметят день проводов, он с женой приедет, привезет водку и продукты и все устроит. А пока пусть они потихоньку собираются и пакуются.
После этих слов Людмила заплакала, обессиленно сев на табуретку, а Серафим нахмурил брови и стал что-то сосредоточенно рассматривать на клеенке, покрывающей стол. Дальнейшее для них было, как в тумане. Людмила рыдала, как по покойнику, когда со двора уводили корову. (Кур и уток Георгий заранее порубил про запас, объяснив отцу, что это экологически чистый продукт). Проводы в доме провели небедные, чтобы людям запомнились, но все равно большого веселья не было, так как народ собрался пожилой, да и расставание – это не встреча. А когда все разошлись, старики отказались уезжать, если сын продаст их дом. Мало ли что, мол, в жизни бывает… Может, город им не приглянется или они в нем чужими окажутся. Или болезни и безделье одолеют, так они вернутся назад и станут доживать здесь свой век. И сколько Георгий с женой не бились с ними – сломать не смогли. Пришлось сыну найти в городе бездомных мужа и жену и поселить их во времянке, чтобы они приглядывали за домом, а для себя разводили хозяйство. На том и порешили.
И вот начались сборы к переезду. Старик аккуратно собрал весь свой плотницкий и слесарный инструмент, ящички с разнокалиберными шурупами, болтами, гайками и другими железками, которые в хозяйстве сгодятся. Упаковал лопаты, вилы и грабли. Сложил в мешок мотки веревок, провода, какие-то цепочки и цепи. Отдельно были уложены струганные доски и бруски.
Так же старательно паковалась и Людмила. Она перебирала новые и старые вещи, лоскуты и лоскутки различных тканей и все это старательно увязывала. Скоро вокруг нее образовались узелки и узлы, которые она укладывала на простыни, чтобы связать их в еще большие тюки.
Так, вещь за вещью обирали они свой старый дом, словно календарь в декабре, когда с него срывают последние листки. И даже заспорили: брать ли с собой их старенькие валенки и Серафимовы тулуп и полушубок. Порешили, что надо взять. Как жар костей не ломит, так и запас лишним не будет. Город, хотя и не голая степь, но и не Крым.
И вот в субботу утром пришла машина с двумя грузчиками, и Георгий на своей иномарке. Он первым вошел в заснеженный двор, остановился, рассматривая родительский скарб: узлы, доски, лопаты и прочее, что старик Фатеев с женой наживали годами. Оглядев все это богатство, сын медленно повернулся к родителям, стоящим как-то отрешенно сбоку.
- Я не понял! – Георгий произнес это громко и вроде как вопросительно. – И куда вы собрались вести этот хлам?! Ну, ладно, кое-какой инструмент – это еще куда ни шло. Но вилы и грабли, батя, тебе для чего?! И куда ты в валенках и тулупе пойдешь?!
- Надоест сидеть в четырех стенах, выйду, грядку возле дома под цветы вскопаю, мусор уберу, – Серафим огрызнулся, вновь увидев мотовство сына.
- Какая грядка, какой мусор! – упорство стариков начало злить Георгия. – Да для этого дворники есть. Мама, а у вас что в узлах?!
…Оробевшая Людмила начала перечислять все, что рассовывала по узелкам.
- Да не нужны они вам в городе! Не захламляйте квартиру, мама! – эти слова Георгий произнес с каким-то надрывом. – Поживите, как люди живут!
…Последние слова он произнес, не подумав.
- Люди, говоришь! – Серафим стал надвигаться на сына. – А мы с матерью, значит, не люди!? И ты когда здесь с сестрой жил – тоже были не люди! Городским, фасонистым стал. И то ему не так и это не эдак!
- Батя, подожди, не заводись. Не то я хотел сказать, – Георгий пытался утихомирить разошедшегося родителя. – Ну зачем везти то, что ни тебе, ни маме не будет нужно. Я вам и кухонный гарнитур купил, и кровати, и кресла с торшером.
- Как, кровати!? – старик прервал свое буйство, будто осекся. – А наши, на которых мы столько лет спали, куда же их теперь?
- Здесь оставите, – жестко отрезал сын. – Еще не хватало, чтобы все видели, как ты спишь на досках, так как сетка кровати давно провалилась, а у материной койки краска облупилась. Так что, батя, грузи инструмент, а вы, мама, одежду и обувь, и поедем на новое место.
- А шифоньер куда ты дел!? – теперь уж старик Фатеев взъярился не на шутку. – Такая хорошая вещь, и что же ее – выбрасывать?! Раз уж так получилось, что доживать буду на стороне, то свою мебель можешь забрать, а шифоньер пусть там стоит. Это память наша. На этом разговор окончен. Грузите его, ребята.
…Эти слова относились к приехавшим на грузовой машине парням, с интересом слушающим перебранку. Но она не закончилась словами Серафима. Он еще долго препирался с сыном, пока тот не сдался и не дал команду погрузить шифоньер. Его по-быстрому установили в кузов, также сноровисто загрузили инструмент, кое-какие узлы и часть другого скарба, а остальное занесли в дом. Георгий положил на заднее сидение своей машины посуду родителей, туда же села мать, а старика усадили на первое сидение. И кавалькада тронулась. Подстраиваясь к скорости идущего впереди грузовика с вещами, Георгий не сразу понял, что отец плачет. Он даже остановил машину, чтобы удостовериться в этом, так как старик отвернул от него лицо.
- Ты чего, батя? Ну не надо так расстраиваться. Вот увидишь – вам с мамой будет хорошо на новом месте, – Георгий подбирал слова, чтобы взбодрить отца. – Обживетесь, друзей-подруг заведете. На рыбалку станешь ходить. Телевизор новый вам куплю.
- Да не о том я, Жора! – старик как ребенок шмыгнул носом и вытер тыльной стороной ладони глаза. – До слез обидно мне. Всю жизнь мы с матерью работали не покладая рук. Бедными не были, но и сладко не пили и не ели. И отпуск толком ни разу так и не отгуляли. Ни в столице не были, ни на курортах. Все какие-то хлопоты и заботы. Но зажиточными себя считали. А начали переезжать, и оказалось, что везти-то с собой нам и нечего. Вот разве что он – наше богатство.
…Старик показал рукой на шифоньер, одиноко стоящий в кузове умчавшегося вперед грузовика.
Свидетельство о публикации №216011301446